События развивались стремительно. Каждый день был новым сюрпризом. Закрывая дверь своего подъезда, Люся увидела маленькое объявление с приглашением на спектакль студенческого театра «Рампа». Люся считала и запомнила информацию мгновенно. И уже вечером она сидела в подвале педагогического института, среди каких-то паутин и тряпок. Она смотрела спектакль.
Совершенно не важно, как играли студенты, как они старались. Она не оценивала ничего и никого. Её интуиция искала собратьев по разуму. Она же не позволила ей встать и уйти после спектакля. У неё наступил столбняк. Она сидела одна и вся труппа смотрела на неё.
«Девушка, спектакль закончился», сказал кто-то. «Все только начинается», сказала Люсьен, нагло смотря в глаза всем одновременно. Её щеки и уши горели, а руки были холодными, как буд-то у неё была температура. Её потряхивало от страха и волнения.
Вышел режиссёр. Он не был студентом, он был взрослым, каким – то нервно –пластичным. В кожаных высоких сапогах и вязаном шарфе вокруг шеи.
Он подошел к ней и сказал, как бы шутя, стесняясь и почему-то на еврейский манер : «Что вы имеете сказать?»
«Дайте мне сценарий вашего спектакля», сказала Люся и её ладошки вспотели.
Режиссер, глядя на неё, передал ей сценарий. Она ушла.
Она не спала, не ела, не пила. Она купила все журналы «Театр» в почтовом ларьке. Она учила роль.
Она забыла, что она студентка и скоро сессия. Все было не важно.
Её не ждали, когда она пришла в этот безумный подвал. Режиссер был нервно рад. Он не мог скрыть любопытства.
Люся начала игру. Она не знала, что такое система Станиславского, ни Станиславского. Её не было. Была героиня- дерзкая девочка из богатой семьи, сломленная семейными травмами, которая повела за собой стаю бродяжек и совершила преступление.
Он ходил из угла в угол. Это была мхатовская что ли пауза. И звенящая тишина.
Периодически он бормотал какие-то обрывки фраз, подходил близко и уходил далеко, теребя свою бородку. Люся подумала, что он стесняется сказать, что это все гавно, детский сад, иллюзия, игра в игру и вообще бред сивой кобылы. Она вернулась в себя и превратилась в точку.
Режиссер сказал: «Жду вас завтра на репетицию» и это стало новой нежной историей для «ненормальной» Люськи.
Каждый вечер она уходила в театр. После смерти деда она жила одна с болонкой Дези и в общем никто не препятствовал, да и не знал, что она могла до утра пропадать.
Иногда это были какие-то студенческие аудитории, какие-то подвалы, какие -то спорт залы. Режиссеру приходилось решать нелепые вопросы аренды, финансирования. Он сильно нервничал, потому что не понимал этих препятствий. Какое-то время назад от него и его дочери ушла жена и он отчасти переносил это состояние в зал, никогда не рассказывая об этом.
Репетиции начинались с его впечатлений от встреч с разными людьми, разными характерами и судьбами. Как по-разному можно вести себя, как по-разному можно реагировать на обстоятельства! Все в нашей голове! Надо понять, что в твоей голове, что заложено в тебя генетикой, окружением, образом жизни.
Кто-то хихикал, кто-то начинал скучать. Но только не Люська. Она ложкой ела эти знания, она чувствовала до костей, или как говорила её мама до самой жопы, то, что он говорил. Они были на одной волне.
Когда что-то не получалось или кто-то не понимал, что он говорил, он мог схватить стул и швырнуть его, он мог разрушить все декорации, он мог так искренне орать от непонимания истины, что содрогалось все, что окружало их. Иногда Люське по пять раз приходилось бегать на пятый этаж и обратно, чтобы добиться того состояния, которое требовал от неё режиссёр.
Она была мокрая как мышь и иногда на грани истерики, но никогда у неё не было мысли бросить все и уйти.
Она уже больше не любила быть любимой, но здесь и сейчас она реально хотела стать птицей высокого полета.
Но её опять полюбили все. Среди всех была тоже Люся. Люся Новикова. Красивая, умная, и очень одинокая девочка. Она была слабая по духу, она скучала по маме, которая повесилась, оставив её одну. Она искала собратьев, она хотела быть нужной и чьей-то…
Если бы можно было определить жанр спектакля, который они репетировали, можно было бы сказать, что это спектакль ужасов. Это была «Власть Тьмы» Льва Толстого. Половина труппы были актеры драматического театра. Декораторы были тоже профи. Декорации занимали весь зал и это были картины Босха неимоверных размеров. Звучала музыка Баха.
Люська играла десятилетнюю девочку, дочь Акулины и Петра. Преступления за преступлением лицезрела эта девочка в животной семье, убийства и смерть детей происходили на её глазах.
На Люське было холщовое платье, и она была босиком. Спектакль заканчивался молитвой девочки, её воплями и стенаниями, когда она искала последнее понимание и поддержку бога.
Так видел Мастер.
Уже тогда Люська понимала, что это была система Станиславского, когда она полностью должна переживать то, что играет. Играет не правильное слово. Люська = Анютка и точка.
Анюткино-Люськиного отца играл Сережа. Актер драм театра. Он правда полюбил её как свою дочь и каждый раз говорил: «Привет, доча».
Это было прикольно. Курили и пили кофе ведрами все.
Я не знаю, правильно это, не правилно? Так было и это было счастье. Иногда актеры и актриски разных возрастов и слоев так дурачились, веселились и пели «Гоп Стоп, мы подошли из-за угла, гоп-стоп, ты много на себя взяла. Теперь расплачиваться поздно, посмотри на эти звезды, на это небо, эти розы, посмотри на это море, ты видишь это все в последний раз»
Эту песню можно было орать что есть сил, сбрасывая с себя всю энергию. А гитаристов было хоть отбавляй!
Про театр ходило много слухов. Ну что эти придурки, эта секта делает в подвале по ночам? Разврат и пьянство, пьянство и разврат. А после того, как Люся Новикова надела на себя петлю и её вынесли мертвой , так и вообще чего только не городили.
Режиссер держал удар жестко! За его спиной стояла Люська. И она готова была орать от того, что люди не понимают истины, от того, что они вообще не понимают ничего!
Никогда, никогда в театре не было алкоголя. Никогда, никогда и никто не мог позволить себе никаких отношений кроме дружбы. Люська перставала ПРОСТО любить этот мир.
Через призму своей роли, она стала чувствовать мир так, как буд-то у неё содрали кожу.
Окончание следует