— Иду мама, иду, — отвечала десятилетняя Эллен своей матери, которая уже битый час не могла вытащить её из комнаты.
В ход шли просьбы, приказы и крики, но она никак не могла оторваться от письма. Мысли выбегали из головы и словно зайцы убегали в разные стороны, поймать их было тяжёлой, даже непосильной для неё задачей. Эллен огорчалась из-за того, что мысли так неуловимы, быстротечны, а порой непонятны.
Вот пришло вдохновение, а ты занят серьёзным делом или пытаешься уснуть и не хочешь подниматься и писать. Но мысли не спрашивают, можно ли войти в твою голову? Они словно незванные гости, залетают внутрь, бегают повсюду, а потом уходят, оставляя горький след разочарования своему хозяину. Они крутятся, летают внутри, а после бегут из твоей головы, как крысы с тонущего корабля. Не успел поймать всех крыс, сиди с тем что есть. Пиши то что запомнил, то что отложил на пыльной полке в голове и без того забитой ненужными мыслями и проблемами. Куда уж там до писательства.
— Эллен, не заставляй меня подниматься! — уже диким и свирепым голосом кричала из кухни Сисси.
Стоя на кухне она жарила бекон, который недовольно шипел на сковороде, чересчур залитой маслом. Её губы малинового цвета, были сложены бантиком и приятно блестели в лучах утреннего солнца. Глаза были хоть ярко и красиво накрашены, но всё же пусты. Нет в них ничего, ни знаний, ни чувств, сплошная ложь, покрытая фиолетовыми тенями.
— Фу, ну и гадость, как это можно есть? — приговаривала она, жарив очередную порцию бекона. — Сплошные жиры и углеводы, один лишь вред для здоровья. Да, с маслом я кажется и вправду переборщила.
Бекон был похож на пережаренное нечто, явно пришедшее в их дом с другой планеты. Терпение иссякало, как песок в песочных часах. «Этой мерзавке не здобровать, если она не спустится через минуту» — думала она, едва сдерживая нахлынувший на неё поток гнева.
Эллен торопливо писала, мысли выбегали и выбегали из головы. Она пыталась ловить их и запирать на бумаге. Нечто прекрасное уходило в пустоту, большинство мыслей не удавалось поймать в этом урагане бурного и неуравновешенного сознания. В итоге они уходили в пустоту. Это её огорчало. «Ну почему всё так происходит»? — негодовала она, продолжая строчить слова в дневнике, словно одержимая.
— Эллен чёрт тебя побери! — уже нечеловеческим голосом, а скорее звериным рыком кричала мать. Казалось ещё немного и дом рухнет от такого громкого звука; Она разрываясь между гневом матери и желанием записать в дневник свои мысли, начала попросту терять их. Страх вновь пришёл в гости, точнее беспардонно ворвался в голову, а после принялся устанавливать в ней свои законы и правила.
На смену главному страху потерять нужную мысль, пришла обида на мать и на саму себя. Всё это в конечном итоге перешло в ярость; Ох уж эта голова, до чего же сложная штука человеческий мозг, то ты злишься, то грустишь то радуешься, задавалась вопросом маленькая, похожая на чумазого мальчугана-сорванца девчонка. Она не знала чего ещё ждать от самой себя, что накроет её в следующий момент, радость, печаль, а может она погрузится в апатию. Будет словно живой труп лежать на кровати, обиженная на жизнь, непонятая, будет плевать в потолок и тихо ждать смерти. Ибо только с её приходом этот кошмар, эта нестабильность, эта путаница закончатся раз и навсегда.
В комнату вошла Карин, во взгляде её была смесь понимания и лёгкой злобы. Эллен продолжала писать, но было уже не то, слова не шли из головы бурным потоком, мыслей осталось настолько мало, что ей приходилось долго придумывать, либо додумывать следующее предложение. Проще говоря она клещами вытаскивала из себя мысли, которых больше не было. А ведь до этого она словно электропроводник между духовным и физическим миром, писала так, будто кто-то изнутри диктовал ей текст, а она была не писателем, а секретарём в суде, ведущим протокол.
От этой мысли она пришла в ужас, гнев закипел внутри с такой невиданной силой, что у неё даже зачесались руки кого-нибудь ударить; Чан с кипятком вылился наружу, сдерживать себя больше было невозможно. В свирепой ярости она швырнула тетрадь, а та в свою очередь ударившись о стену и приземлившись на деревянный паркет, принялась мирно лежать и ждать когда в ней попишут или почитают; Эллен сломала карандаш и как цунами вылетела из комнаты, едва не сбив с ног Карин.
Комната опустела, хотя в ней всё ещё оставалась Карин, которая почему-то не спешила уходить. Ошеломлённая, но всё же привычная к таким выходкам сестры, она начала словно давно работающая у неё в комнате прислуга, собирать скомканные и разбросанные на полу бумаги, а также раскладывать по полкам одежду и заправлять постель.
Аккуратностью и чистоплотностью её сестра не славилась. Стихией Эллен был горячий нрав, вспыльчивый и непокорный характер, а также постоянные разговоры о смерти, как о каком-то удивительном и прекрасном явлении. Она с таким пугающим интересом говорила о ней, что Карин в определённых ситуациях была вынуждена избегать общения с ней, а на подобные разговоры отвечать немедленной сменой темы или же простым молчанием. В Эллен был какой-то внутренний конфликт, казалось она не ладит сама с собой и как птица стремится к небу; Но полёт убьёт её, маленькую, глупую птичку, не знающую всех ужасов и чудовищных несправедливостей этого мира. Она не знает что единственный, надёжный способ выжить здесь, это сидеть в своей маленькой каморке, словно крот в норе и вылизать из неё лишь для того, чтобы сходить на работу или за покупками.
— А, вот и ты. Значит так, слушай сюда маленькая дря… — не успела Сисси начать свою очередную, полупьяную нотацию, как Эллен пулей вылетела из дома, показывая при этом ей средний палец.
Ошарашенная, но уже тоже привычная и плюющая с высокой колокольни на такое поведение дочери, она стояла с поварёшкой в руке и мешала овсяную кашу. Для Сисси здоровое питание и уход за собой были превыше всего. Детей и мужа она предпочитала кормить тем, что завалялось в холодильнике. Стоит отметить и тот факт, что блестящими кулинарными способностями она не обладала, хотя гора кулинарных книг на полках в доме, могла свидетельствовать о том, что здесь проживает Джулия Чайлд. Но всё же нет, её познания в кулинарии ограничивались варкой каш, яиц и разогреванием замороженной еды.
— И так, я закончила, — ровным и спокойным тоном сказала Карин. — Комната из норы медведя, превратилась в кукольный домик.
Хотя нет, это не всё. Пирамида не станет идеальной без вышки; На паркете у стены, лежала полураскрытая тетрадь и так сильно просила Карин: «Прочти меня, прочти меня, ну прочти же»! Нет, не хорошо это, не нужно, ну да ладно. Пусть это будет самый страшный из моих грехов, подумала она подойдя к стене и подняв с паркета тетрадку, принялась читать:
«Смерть, смерть это покой, лёгкость, жизнь труднее. Я вижу как лежу в мягких объятиях земли…»
Карин немедленно отшвырнула от себя тетрадь, боясь быть насквозь пропитанной этими мрачными мыслями, но было поздно. Эллен, вернее вся её сущность пронеслась сквозь неё, словно электрический разряд. В тот момент она была словно убийца, сидящая на электрическом стуле и видящая последние мгновения жизни. Карин внезапно почувствовала страх за брата, который последние дни был мрачнее тучи, боль за отца, вечно говорящего о демонах и том что все мы животные, недостойные жизни, вину перед сестрой, которая в уже столь раннем возрасте не могла думать ни о чём кроме смерти, ненависть к пустой, лживой и нерадивой матери.
— Господи, пощади мою бедную душу! — взмолилась она, встав на колени.
Не смотря на боль в коленках, от ещё незаживших ссадин, которые она получила оступившись во время бега на уроке физкультуры в школе, Карин продолжала стоять. Стоять и молить бога, чтобы он избавил её от этого ужаса.
В семье кроме отца, она кажется была единственной верующей. Её брат Бенджамин был убеждённым атеистом, Эллен же давно отвернулась от бога, начав читать демоническую литературу и мечтать об оргиях на болоте с водяными в десять то с половиной лет. Ну а мама, мама это мама, с её легкомысленностью и несерьёзным отношением к жизни… Она могла молиться лишь богиням красоты из телевизора, на которых она без конца пялилась, сидя в гостиной с сигаретой и бокалом вина на диване. Их мать без конца восхищалась внешней красотой этих женщин. Она также не забывала при любом, удобном случае поставить их в пример своим дочерям, указывая на их очевидные недостатки, данные природой. И как бы они не старались производить впечатления на мать своими способностями, эти недостатки они увы, исправить не могли.
Но Сисси хоть и понимала что её дочери не красавицы и им далеко до Ширли Темпл и Джуди Гарленд, которыми она их называла, когда была в хорошем настроении и трезвом состоянии. Когда мужа не было дома, она вместе с девочками красилась и наряжалась то в мальчиков, то в знаменитостей, а иногда в куртизанок. При всех её недостатках, каким бы жалким и нелепым чудовищем она не была, они обе любили мать, хотя и никогда не говорили ей об этом.
Идя по жизни, она была словно половая тряпка, об которую все кому не лень, вытирали ноги. Плыла по течению и никогда против. В этом мире плыть против течения невозможно, хотя нет, возможно, но лишь для избранных. В этом утверждении дочери были с ней согласны. Она старалась навязать детям свою философию и свой образ жизни.
— Кто-нибудь спустится к завтраку!? — приказным тоном завопила Сисси, но никакого ответа не последовало.
Эллен сидела в сарае и резала бритвой руки. Каждая кровавая полоска, из которой бежал мирный ручеёк, говорила ей о безысходности её жизни, непонимании себя и этого мира. А напоследок она забрала гнев и напряжение, мучившие её хозяйку.
Легкомысленности свойственно защищать себя придуманными отговорками, именно это и делала Сисси. Эх, оказаться бы сейчас на самолёте, летящем в Париж. В перерывах между своих мечтаний о красивой жизни, она видела что дом был пуст, как и её душа. Любви там увы тоже не было. Ну где же она, эта любовь? Искать её, всё равно что искать бриллиант в пещере. Хотя всё-таки любовь в ней жила, любовь к самой себе. Уровень её эгоизма зашкаливал. Я не виновата, меня тоже так воспитывали. Она повторяла это постоянно на приёме у директора школы или психолога, а туда её вызывали часто. В основном из-за Бенджамина, но теперь предметом их беспокойства стала Эллен. Типичная отговорка ленивой, неспособной не на какие тёплые чувста женщины, чьё сердце уже давно высохло и превратилось в кусок твёрдой глины. Это превращение необратимо. Против таких отговорок не пойдёшь даже с автоматом. Просто потому, что автомат, слова, слёзы, да и вообще что-нибудь в данном случае бесполезны.
Карин наконец встав с колен, медленным шагом спустилась вниз. В дальнем конце гостиной сидела Сисси и пустым взглядом пялилась в телевизор. Стоял запах пережареного бекона и размороженной еды. Ну как обычно, по другому в нашем доме не бывает. Карин вывалила всю еду в мусорное ведро, назвав её кормом для собак и принялась жарить омлет. В своём юном возрасте, она была отменной кухаркой. Мечты её были просты и понятны. О чём-то возвышенном она не мечтала, но восхищалась способностями Бенджамина к поэзии и рисованию. Семья и дети, вот что главное, думала она разливая апельсиновый сок по стеклянным стаканам. Главное не сломаться, безумие и ужас её семьи не затронут её. Никогда.
— Сегодня мы поймали много рыбы, а завтра с дядей Бакстером мы поедем в лес охотиться на диких кабанов, как же нам будет весело. Правда Бенджи? — спрашивал Марсель своего сына таким тоном, будто сам не верил своим словам.
Ему всегда требовалось подтверждение, всё было для него авторитетом. Даже корова, которая на его вопрос могла ответить лишь глупым мычанием. Но он воспринимал это как знак свыше и мчался выполнять очередное поручение господа. Поручение, которое нормальному человеку казалось безумным. Например два дня назад бог велел ему перенести большой камень из одного конца улицы, в другой, а также помыть руки с мылом семьдесят пять раз. Сущее безумие. Но для Марселя мытьё рук было ритуалом очищения организма от физической и душевной грязи. Согрешил, сразу помойся и начнётся у тебя новая, безгрешная жизнь.
Довольный и очищенный от всех мирских грехов, он несколько раз в месяц, а то и в неделю, зависал с дядей Бакстером в арендованном гараже. «Мы боремся с демонами» — так он отвечал на расспросы жены и детей о том, чем они занимаются в гараже. Дядя Бакстер в свою очередь убеждал всех, что они ремонтируют машины на заказ и в дальнейшем, если дела пойдут хорошо, откроют собственную автомастерскую.
После своего времяпровождения в гараже, Марсель приходил домой расслабленным и униженным. Он вставал на колени, просил у бога прощения и клялся всеми святыми и мёртвыми, что больше никогда и ни за что, не пойдёт в этот злополучный гараж. Но человек слаб духом, волей и телом. Проходили дни, недели и он вновь брал пару ящиков пива, звонил дяде Бакстеру и просил его заехать за ним. Старая пластинка заводилась вновь. Со временем его душа и разум как-будто бы извратились. Он стал агрессивным и замкнутым, не уделял время близким.
Более двух лет он не мог вести нормальную жизнь. Его отношения с женой оставляли желать лучшего. Она заводила романы на стороне, а он знал это и ничего не делал. Я заслуживаю большего наказания, говорил он себе целыми днями напролёт. В итоге, уровень ненависти к себе возрос до такой степени, что он решил покончить с собой. Страдалец не нашёл выхода и наглотался таблеток. На большее он был не способен, так как боялся того, что будет ждать его после смерти.
Сисси нашла его полумёртвым и проявила нетипичную для неё доброту. Последующие несколько месяцев, он лечился в психиатрической клинике закрытого типа. Поддержка жены и детей, сопровождала его всё это время. И сейчас, в этот день, всё ещё твёрдо верящий в то, что он исцелился, Марсель впервые в жизни повёл своего сына на рыбалку.
— Бенджи, опять в облаках летаешь?— его голос напоминал, голосочек наивного, пятилетнего ребенка. Он слабо верил что всё наладится, хотя убеждал себя и других в обратном.
Бенджамин идя мелким шагом чуть впереди отца, ограничился коротким и односложным «да». Он произнес это «да», словно судья выносящий приговор самому себе. У этого пятнадцатилетнего юноши, в глазах было столько боли и страданий, что казалось муки всех душ, которые существовали и которые будут существовать, пропитали его навсквозь. Да и выглядел он невзрачно, словно пятнадцатилетний старик.
Узкий разрез глаз, тёмное лицо, нос картошкой, кривые пальцы на руках, худощавый и горбатый. Горб он считал наказанием за своё рождение на этот свет. Как и Эллен, он часами, каждый день думал о смерти, а точнее о самоубийстве, он видел смерть как логическое, правильнное и неизбежное завершение жизни. Возможно он даже был источником этого вируса, которым он зарозил свою сестру, десятилетнюю малышку, которая не должна была чувствовать подобного.
Это моя вина думал он, она не должна так жить, она должна смеяться глупой улыбкой и нести всякий бред как другие дети. Я же другое дело, я особый случай. Случай который не он, не кто либо другой обьяснить не мог, по краней мере так он думал.
— Как прекрасно море, оно безгранично и загадочно. Я бы хотел обрести там покой, а не лежать в грязной земле, — заворожёным взглядом Бенджамин глядел на море и говорил эти слова с некой радостью. Казалось он прямо сейчас представляет как лежит на дне моря и кормит рыб.
— О, да ты поэт сынок! — глуповатым голоском возразил ему отец.
— Но если вода меня не примет, или я окажусь слишком трусливым чтобы принять её, придётся найти другой способ покинуть этот мир. Да и способ мне не важен, главное покинуть.
— Бенджи, — сострадательным тоном произнёс Марсель.
— Я хочу умереть.
— Что за вздор сын, отбрось эти мрачные мысли! — уверенным и непоколебимым голосом залепетал Марсель свою привычную броваду. — Это всё демоны!
Двое странников, идущих по бесконечному и прекрасному берегу, спешили домой на завтрак. Кругом царило утро, непокорное море омывало берег и приятно поблёскивало, в лучах выходящего, утреннего солнца. Близилось начало дня, близилось начало новой битвы.
Эллен же наблюдала за ними издалека, сейчас они были призраками из далёкого прошлого. Но не тогда, когда она стояла и видела, как они подходят к дому, двое самых любимых мужчин её жизни. Тогда всё было реально. «Жаль что я сейчас здесь, а не там» — думала она, уходя из кинотеатра своего сознания.
Еще почитать:
Страна Противоречий — Главный вопрос
Моя тётушка
Наташины грёзы — 12 глава
Ты всегда была далеко (DEMO)
«
»
