Часы пробили одиннадцать утра, хотя утро ли сейчас, может полдень или глубокая ночь, туманная, в которой не видно не единой звёздочки, даже самой крохотной. Комната, освещаемая искусственным светом электрической лампы, была наполнена тишиной. Лишь редкое, случайное кряхтение нарушало её; Лист перевернулся, ещё одна страница, которую пробегал глазами Джон, была скрыта от его, уже не любопытных, потухших глаз. Свеча, именно со свечой их можно было сравнить. Жизнь свечи напоминает жизнь глаз, яркое пламя, постепенно переходящее в тусклый огонёк и вот-вот он погаснет; Но нет, глаза Джона Марговеца и думать не могли о том, чтобы потухнуть прямо сейчас.
— Вы читали эту книгу? — с поддельными интересом спросил он, но ответ был очевиден.
«Как я могу читать такие книги» — подумала про себя Минни, сидя напротив, на маленьком, хромающем и издающем неприятные звуке стульчике. Она наполнена, да нет, она просто кишит расизмом; Её предки афроамериканцы были бы в ярости, от одной лишь мысли о прочтении этой книги. Но тем не менее «Да», «Да я читала эту книгу», простое «да» вырвалось из её уст и предало её, обман был раскрыт.
Конечно она читала эту книгу, как она могла её не читать, яростная феминистка и пацифистка; куда же ей ещё было направить свою ярость. Их глаза будто убегали друг от друга, избегали встречи друг с другом, как несчастные влюблённые, которых разводит по разным углам жизни судьба.
Минуты тем временем не щадя никого текли; Как неумолимо время приближало их к истине, сквозь погружение в невидимый вакуум они видели самих себя, как если бы стояли рядом со своими телами и смотрели на неприкрытую ничем душу, напрочь оголённую и лишённую защиты. «Какая же я никчёмная», доносилось откуда-то глубоко, словно невидимый человек, говорил голосом который нельзя услышать, «То что я ему говорю, правильно ли это», правильно ли было общаться с человеком, столь возвышенным, начитанным и далёким; «Да, она далека от меня, да и я так далёк от неё» — думалось Джону. Да и как они поймут друг друга, это невозможно представить, словно день говорит с ночью.
Ночь таит темноту и покой, а день ясность и просвещение; И вот он, тот заветный миг. Перемещение и смесь, да, верно, всё смешано, и ни в коем случае не однообразно. В однообразии они бы никогда не поняли друг друга, но смесь дня и ночи, дала им свой ответ; Они сплели свою сеть, и контакт их душ был установлен. Минни посмотрела на него взглядом говорящим, «Да, я знаю, я всё знаю»; И вот казалось она почти поняла его, как их внутренний диалог, надёжно скрытый от людских глаз и ушей, разговором, обычным разговором двух людей; Такие разговоры происходят каждый день.
Да, как не прискорбно, но что зарождалось, то исчезло, мгновенно испарилось, словно пар выходящий из воды. Прямиком в спокойствие вторгалась какая-то фигура; Издалека, сверху раздовались шорохи и крики, которые звучали так непонятно, что ни один не смог определить, о чём на верху так яростно говорили? Тем не менее в уже нарушенной, но всё же тишине, они сидели и молча смотрели на полки с книгами, в окно, на цветы в старом горшке. На что угодно устремлялся их взгляд, но только не друг на друга; Эта хитрая и заранее проигранная игра почему-то продолжалась, события и обстоятельства в которые так жестоко толкнула их жизнь, вынуждали одевать эти тёмные очки, которые, как им обоим казалось спасут их друг от друга. Словно невидимая стена, разделяющая два мира, два сада; Каждый сидит в своём саркофаге и не подпускает чужаков даже к порогу внутреннего дома; А уж пригласить кого-то внутрь, это полнейшее безумие.
Еще почитать:
Недели две
Одинокий волк
Немного размышлений…
Тело известного
«
»
