Я увидел, что рядом со мной освободилось место, отодвинулся и тронул Мишель за рукав. Она обернулась – Стас посадил ее спиной ко мне – и я указал ей на пустое место.
-Спускайся!
Она поднялась с колен Стаса и уже собиралась сесть между нами, когда электричка дернулась, трогаясь со станции, и Мишель, не удержав равновесия, упала прямо на меня. Я подхватил ее и, совершенно себя не контролируя – боюсь, рядом с ней это было и вовсе невозможно! – я прижал ее к себе, обхватив за плечи. Она глянула мне в лицо.
-Спасибо… — ее тихий шепот.
Ее губы оказались так близко, так… рискованно, так… болезненно близко от моих, что я чувствовал ее дыхание… и только остатки воли удержали меня. На мгновение она прикрыла глаза, я ощутил, как она выдохнула, а открыв глаза, она оглянулась, осторожно пересела на сидение и коснулась кончиками пальцев своего лба, прикрыв таким образом его ладошками.
-Ты в порядке? Не ушиблась? – спросил я.
-Нет, не ушиблась, — едва слышно ответила Мишель, — вы же поймали меня… Но… нет, я не в порядке. Совсем не в порядке. Скорее бы уж приехать и выпить чего-нибудь! – вырвалось у нее.
Она подняла лицо.
-Обычно я не пью… почти. Так… Всегда помню, что мне потом домой ехать, а для этого надо быть человеком… Да и вообще, не очень люблю пить. Самую малость для раскрепощения языка и мыслей… Но сейчас я бы выпила.
-Я уже пообещал Фаготу, что по приезде мы достанем у них в городке что-нибудь приличнее дешевого портвейна. Так что, потерпи немного. Ладно?
-Ладно… — Мишель слабо улыбнулась. – Может, выйдем в тамбур покурим?
-Ты куришь?! – изумился я.
-А вы осуждаете?
Она поднялась.
-Вы пойдете кто-нибудь с нами?
Поднялся Стас. Да и кто бы сомневался! Остальные уже успели покурить раньше и отказались.
-Нет, я не осуждаю, Мишель! – я достал сигареты, угостил ее и Стаса, дал прикурить. – Вовсе нет! Я лишь удивился, вспомнив твою строгую маму и то, что ты поешь.
-Фредди Меркьюри тоже курит! – возразила она. – А кроме него еще масса вокалистов. Даже Вишневская курила – я читала ее книгу о себе… А мама… Они с папой раньше оба курили. Потом она бросила. Но папа курит до сих пор. Они не знают точно, я не признавалась и прячу сигареты от них. Но думаю, они догадываются. Запах и все такое… Дурацкая ситуация сложилась – не пойман – не вор, а с другой стороны – я ведь уже взрослая… И, если догадываешься, лучше поговорить как-то, все прояснить… Разве нет?
Я глядел на нее и понимал – ее слова имеют куда более глубокий смысл, ее глаза кричали об этом, пока Стас курил, упялившись в потолок. Она оглянулась на него, и на ее лице появилось странное выражение – жалости какой-то, презрения и… вины.
-Ты идешь? – Стас швырнул окурок куда-то в угол. – То есть… вы идете?
Похоже, он не сразу вспомнил, что я тоже там.
-Ничего себе! – изумился Павел. – Но он, как я понял, был твоим поклонником!
-Не думаю… — Слава допил опять успевший остыть кофе. – Своим не очень развитым, но коммерческим умишком, весьма далеким от творчества, толкаясь на Арбате, он смекнул, что мои песни нравятся людям, они собираются, слушают и платят. Тем более, что занятие это так, пока прет, пока сама тусня на Арбате по кайфу и забавляет… Хуже то, Паша, что и к Мишель он, скорее всего, относился таким же образом.
-Мы еще постоим покурим, Стас! – заявил я тогда в тамбуре и посмотрел прямо ему в глаза.
Что-то на секунду вспыхнуло в них, что-то злое, недовольное, но он тут же пожал плечами. Я посмотрел на Мишель, в ее удивленный взгляд и добавил:
-Хочу поговорить с Мишель о ее голосе. Чисто профессионально, если ты не против…
-Болтайте, чего мне! – ухмыльнулся Стас и ушел в вагон.
-О моем голосе? – переспросила Мишель, туша сигарету в пальцах.
Она аккуратно смяла окурок и просунула его в пробитую дырочку в стекле раздвижных дверей.
-А что такое с моим голосом?
-Ничего, Мишель. С ним, как раз, все хорошо. Отличный голос! Неужели ты нигде не училась?!
-Ну, как не училась… Пока я была маленькая, меня учили игре на фортепиано, а заодно проверили слух и голос. Тогда уже сказали родителям – ей надо петь. Но… как-то не срослось. В школе пела – тоже хвалили. Не хочу хвастаться… Хотя в итоге особенно и не чем – все нахваливали, а я вот в дурацкой группе, да на улице песни горланю…
В ее голосе явно слышалась горечь. Словно, всю радость ее, которая лилась из ее глаз потоком, кто-то выкачал…
-Не горланишь, а поешь! – назидательно возразил я. – И здорово поешь!
-И что с того?
От ее голоса мне становилось ощутимо не по себе.
-Мне бы хотелось… что-нибудь придумать для твоего голоса. Действительно, нечего на улице петь!
-А… а дальше?
-Это, Мишель, будет зависеть от тебя, от того, как постараешься… И не думай ничего! Стараться надо будет у микрофона, а не где-то еще… Да что с тобой?! Мишель, ты так сияла на Арбате, улыбалась и радовалась этой поездке, а теперь тебя точно, подменили!
Она виновато взглянула на меня.
-Простите, Слава, я не хотела портить вечер… — и вдруг голос ее окреп и даже зазвенел. – И он не будет испорчен, я обещаю! Что же до моего настроения, то мне его просто слегка подпортили. Но все не так плохо, на самом деле. Переживу!
-Это Стас? Стас испортил настроение? – спросил я, глядя ей прямо в глаза.
-О-о, твой взгляд из-под бровей всегда производил впечатление! – даже как-то восхищенно заметил Павел.
Слава только хмыкнул. Правда, не очень-то воодушевленно.
-Она не отвела взгляд, Паша, в отличие от многих, на кого, по твоему замечанию, мой взгляд производил впечатление. Она смотрела прямо на меня, будто, для нее сейчас настал момент истины.
-Да, это Стас… Я не склонна верить ему, как не верила никогда – его видно насквозь…
-Тогда зачем… — вырвалось у меня, и она остановила меня, дотронувшись кончиками пальцев до моей груди под «водолазкой».
-Да, Слава, я видела его насквозь… Это честолюбивый, тщеславный, но при этом, не обремененный талантом человек, для которого, впрочем, деньги, в конце концов, оказываются куда дороже успеха в творчестве. Ведь к такому успеху дорога нелегка… А ему хочется всего и сразу – дорогих шмоток, хорошей выпивки, крутых сигарет, завидных девчонок, внимания… Да, он пытался что-то делать сам. Научился играть на гитаре, создал себе имидж и неплохую, надо сказать, группу. Во всяком случае, все они умеют играть… Но вот… выступаем на улице, пока Арбат приносит маломальский доход, тусуемся, заводя новые и новые знакомства, среди которых могут оказаться полезные, да ждем чуда – появления некоего господина, находящегося в поисках таланта, на котором можно сделать деньги. Все просто, Слава…
-Но что же тебе в этом Стасе?! – настаивал я.
-Ничего! — воскликнула она и в первый раз отвернулась. — Ничего… Поначалу он мне нравился – эффектный имидж! Потом меня позвали петь, и это польстило моему самолюбию. Стас пел мне дифирамбы, обещал блестящее будущее… Конечно, все его слова я делила на тысячу, но надежда была. Как не быть, когда видишь, что людям нравится то, что ты делаешь?! Мы были вместе, мы делали вместе дело, а это сближает. Он умеет ухаживать, когда ему это выгодно. Мне было приятно, хотя, уже тогда я понимала, что ничего серьезного между нами быть не может. И мне… мне было жаль его.
-Жаль?! – вскричал я, немедленно вспомнив слова Фагота. – Но почему???
-Потому что, Стас – несчастный человек. Понимаете? Вы, Слава, вы не можете не понять!
-Ты так думаешь?
-Я слышала и люблю ваши песни… То есть, «люблю» — это не совсем то слово.
-Какое же то?
-Они… учат меня, они ругают меня, они утешают меня… иногда пугают… Но это оттого, что я до сих пор – домашняя девочка, которую, может быть, слишком долго держали на привязи… И вы должны понимать, почему я жалею Стаса. Он ведь только с виду такой крутой, такой независимый, такой впечатляющий. На самом деле, он разочарован. В себе уж точно! Все, что ему удалось – это научиться неплохо играть на гитаре. И то – лишь неплохо. Ибо хороший гитарист заставляет гитару говорить, петь, плакать – все, что угодно! А у Стаса лишь хорошая техника. Его песни – жалкое подобие чужих шедевров…
-Моих? Это мои песни ты считаешь шедеврами?
-Поговорили с Фаготом? – улыбнулась Мишель. – Интересно, чего еще он вам успел наболтать!.. Но да, Стас пытался писать в вашем стиле, только не вышло. Потому что, он не любит ваши песни, он лишь считает их популярными, доходными… Стас научился получать удовольствия от жизни, брать все, что плохо лежит, но это не дает счастья… Только счастье и удовольствие – это не одно и то же. Ведь так?
-Так, Мишель… Все так… Но чем он испортил тебе настроение?
-Тем, что судил о вас по себе, Слава. Он… он решил, что вы едете с нами не потому, что наше совместное выступление вам понравилось, не потому, что захотелось отдохнуть с нами подальше от Москвы, а потому…
Она замялась, и я закончил за нее:
-… потому что, я запал на тебя, и мне захотелось получить удовольствие от тебя? Так? А что ты думаешь сама? Ведь ты же не настолько наивна, чтобы верить в то, что ваше предложение ехать в Богом забытую Каширу мне необыкновенно понравилось своей оригинальностью и возможностью пообщаться с вашей необычайно любопытной компанией и напиться дешевого портвейна! Нет, Мишель, не поверю!
Она глядела на меня, и я не мог понять выражения ее удивительных глаз. Разочарована? Напугана неожиданной догадкой или… наоборот, обрадована, но все равно, боится?
-Нет, Слава… — еле слышно в стуке колес проговорила она. – Я не настолько наивна… Но я даже не успела подумать об этом. Я была счастлива, что вы согласились. Это было слишком неожиданно, действительно, слишком невероятно…
-Ну, а теперь, после слов Стаса? Что ты думаешь теперь? Вынуждена согласиться с ним и это тебя огорчает?..
-Эй!! Идите, если хотите поржать!!! – в тамбур выскочил Толик-Азазелло и помахал нам рукой.
Мишель не успела ответить, и после крика Толика я понял, что она лишь обрадовалась этой помехе. Улыбнулась и потащила меня за собой… Дети! Натуральные дети! Паш, мы вернулись в вагон, и Толик ткнул рукой в сторону Фагота. Но выпростал ладонь, чтобы мы не подходили, а наблюдали со стороны. Та парочка, чьих имен я так и не запомнил, потихоньку ухохатывалась у окна, Стас состроил презрительную гримасу и устроился через проход, а любезный наш Фагот благополучно уснул, сняв шляпу. Но Паша, он руку со шляпой уронил на колени, и шляпа раззявила свою полость прямо в проход. Поначалу и не было заметно, что Фагот спит – он сидел, склонив голову и лица не видать. И всем, кто шел по проходу, вполне реально могло показаться, что Фагот просит милостыню. Мало того, прямо при нас какая-то пожилая женщина с котомкой увидела его, остановилась, покачала головой и кинула в шляпу несколько монет. А когда она скрылась в тамбуре, мы заглянули в шляпу и увидели, что Фагот успел насобирать уже приличную кучку мелочи, несколько купюр и пирожок. Я не мог удержаться от смеха! Я хохотал так неудержимо, что Мишель, глядя на меня, тоже рассмеялась, а Толик-Азазелло, картинно засунув руки в карманы брюк, произнес:
-Вот так, господа, учитесь! Человек спит, а деньги идут!.. Эй, бизнесмен спящий, подъем! Труба зовет, слышишь?.. ФАГОТ!!!
Тот поднял голову, приходя в себя, долго крутил сонными глазами, хлопал ими и озирался. Потом уронил шляпу, правда, удачно – ничего не вывалилось на пол – и очухался окончательно. Посмотрел на свой «улов» и… покраснел.
-Надо же, как некрасиво получилось…
Мишель кинулась к нему, подняла шляпу, вытряхнула все из нее в руки Толика и вернула ее Фаготу.
-Держи, растяпа!.. Только не огорчайся! Считай это своим вкладом в нынешнюю гулянку… А пирожок можешь слопать – он нетронут и в пакетике.
-Может, ты хочешь? – Фагот протянул пирожок Мишель. – Весь день ведь, считай, ничего не ела!
-Откуда тебе знать?! Вы же появились только под конец.
-Знаю. Твой Стас тебя голодом уморит. В лучшем случае, кофе…
Она села рядом с ним на скамью, а я – напротив.
-Вот я сегодня и поем… А у тебя опять бардак дома?
Фагот пожал плечами.
-Ясно. А приготовить есть, из чего?
-Картошка… Яиц к Пасхе достали. Правда, их трогать нельзя. Мама закрутки от бабули только послезавтра привезет. К вечеру.
-Господи… Ладно, из Стаса что-нибудь вытряхнем, из остальных – купите по дороге продуктов, а мы вон с ней приготовим. Правда, придется сначала прибраться…
-Только с ума не сходите с этим! – предупредил ее Фагот. – А то дождешься – мама пристанет к тебе с тем, чтобы выдать тебя замуж за меня! Она мне после твоего прошлого приезда всю плешь проела – чуть не плакала! Все умилялась, как ты все в порядок привела. Так что, не рискуй и старайся только так, лишь бы приготовить и поесть можно было… Но вот насчет продуктов…
-А что насчет продуктов? – вклинился я. – Ваши магазины пусты?
-Ну, не то, чтобы совсем… В основном, консервы, хлеб привозят по утрам. После обеда, а особенно, к вечеру идти нет смысла. Иногда какая-нибудь колбаса… Редко. Мяса нормального, считай, и не видим. Разве только, на рынке. Но это в выходные и то, дерут втридорога…
-Ясно… А ресторан приличный по дороге есть?
-Столовая. Правда, боюсь, не успеем до закрытия добраться. Хотя, сегодня пятница, а по пятницам там свадьбы играют. Значит, если свадьба, закроются поздно.
-Молись, что бы кто-нибудь сегодня решил жениться!.. Не думал, что от этого сомнительного предприятия я буду ждать пользы…
Толик засмеялся над моими словами, а Фагот покачал головой.
-Ну, тут, я бы сказал, мнения могут расходиться… Дело-то, вроде, богоугодное, люди счастливы… И вы, Владислав, тоже наверняка, когда-то так думали!
Мое глупое, ничего не значившее замечание, шутка, Паша, внезапно обрело серьезность, Мишель поглядела на меня, и в ее глазах не было ни вопроса, ни упрека, ни тени, которых я мог бы ждать… Господи, Паша, ждать от девочки, которую знал каких-то пару часов! Она же просто смотрела на меня, она… Уж Бог его знает, как на меня в тот момент свет падал или как лежали мои волосы, но она… любовалась, глядя в мое лицо! Ты понимаешь?? Ты хоть что-нибудь понимаешь???
-Пить хочется невозможно, Слава… — проговорил Павел в ответ.
-Тебе нечего мне сказать, или… Погоди, у меня есть минералка! Правда, вряд ли холодная…
Слава достал бутылочку минералки из сумки и протянул Павлу.
-Что тебе сказать… Она видела твое кольцо, она знала, что ты женат… Наплевать? В том смысле, что вообще наплевать на твою жену, детей? Или и не собиралась вклиниваться… Просто видела тебя, обожала тебя… прости, хотела тебя и все – один момент в жизни! Яркий, светлый, до дрожи в сердце… А может, и понадеялась вдруг на что-то, чему еще и места не могло быть – проблеск мечты невозможной… Боюсь, Мишель любила тебя с первой минуты. И оказался ты именно таким, каким она тебя представляла, слушая твои песни. Ты же в них весь!.. До встречи на Арбате была просто твоей поклонницей, но… вот он ты! Живой, настоящий, какого потрогать можно, запах почувствовать, в глаза посмотреть. Ошалела и… надежда умирает последней… Но что же ты ответил Фаготу? Или ничего?
-Да, собственно, ничего… Вернее, сказал, что он прав, дело богоугодное, но чаще всего, ожиданий не оправдывает. Такова жизнь…
-Ты говорил о браке вообще или о себе?.. Постой, Амина уже тогда существовала в твоей жизни или я чего-то не понял?
-Да, Амина была – ты слушал меня не очень внимательно, но это и неважно. В общем, кольцо на моем пальце уже ничего не значило, хотя, вот Амина ни слова об этом ни говорила, и потом я понял, почему – для всех, кто видел это кольцо, я по-прежнему был женат, а значит, всерьез недоступен.
-Но почему ты его не снял?
-Хочешь посмеяться? – мрачно, даже как-то зло усмехнулся Слава. – Я им пиво открывал…
-Что? – не понял Павел. – Ах, да… Те пробки…
-Цинизм, да? Мерзость?
-Слава, не надо! Я понял, что весь этот… обман…
-Ты же видишь – я губил ее с самого начала! Я молчал! А ведь был, по сути, свободен! Я мог, МОГ всех предупредить, извиниться, найти возможность как-то помочь маме моего звукорежиссера, и схватить эту девочку в охапку, увезти к чертовой матери домой, в Сибирь или еще дальше, на Дальний Восток куда-нибудь – ну не настолько у этих кавказцев длинные руки! Но я молчал. Я счел правильным то, что Мишель считает меня женатым, я не верил ни ее глазам, ни своему сердцу. Ничему я тогда не верил! Может, потому, что обманул и предал сам себя. Продал себя. А рабам… не положено отвечать за свободных…
-Слава! – Павел уже не мог удержаться. – Ты не мог быть рабом по определению! Просто… просто так вот ты решил, ты поступил так, как считал правильным. Для дела, в конце концов.
-Тогда зачем я пошел за этой чудной девочкой?
-Потому что… Потому что, Слава, таким вещам, таким чувствам никто сопротивляться не может. Так бывает, и это чудо, потому что, бывает не со всеми… Прости за корявость речи. Но у тебя, все-таки, есть семья, и Амина хорошая жена, насколько я понял? – заметил Павел, стараясь говорить самым убедительным тоном, ибо хорошо помнил еще с института, что против Славы в споре идти было невозможно. Мало того, что он всегда оказывался прав, мало того, что его голос, его манера говорить исключали всяческие возражения, но главное – его взгляд! Всегда проницательный, выразительный, твердый и никогда не бегавший. Стоило ему уставиться на тебя, и отпадала всяческая охота спорить. Но часто, может быть, даже слишком часто его глаза были грустными. Уж, Бог знает, почему…
-Семья… — все тем же мертвым тоном повторил Слава. – Семья… Знаешь, дети очень похожи на мать. Удивительно! И внешне, и характером. Особенно, дочь. А парень – серединка на половинку. Вроде, есть что-то от меня, но характер, все же, больше от матери. Мы же оба твердые, но она… Амина ухитряется все вывернуть в свою сторону. Хитростью, открытым огнем – неважно. Но своего она добьется, даже если… не очень права, скажем так. Я же, если убеждаюсь, что все не так, как я думал, я отпускаю ситуацию – делайте, что хотите. По-прежнему тверд я только в том, что касается моих песен. И плевать мне на коммерческий успех, если мне нужно, чтобы альбом вышел таким, как я вижу! Пусть он хоть трижды провалится!.. Моя музыка ведь никогда не была рассчитана на продажи. Это был мой способ самовыражения, и, если я стал популярен – здорово! Значит, есть люди, согласные со мной, думающие и чувствующие, как я. Деньги? Отлично!.. Знаешь, Паш, боюсь, что, по-хорошему, мне жениться вообще не стоило. Я был настолько занят своими песнями, что даже их провал меня не уничтожил бы. Я делал мое дело и был счастлив. А это риск для семьи и детей. Им надо есть каждый день, я же отпускал все на волю Судьбы или Случая. И они не подвели меня… А вот семья… Дети уже давно выросли. У них своя жизнь, хотя, Зарина живет с нами. Я предлагал жить отдельно и не раз – ну, что ей с нами торчать, если кого-то встретит?! Захотят пообщаться, а тут мы! Хотя, дом огромный, всем места хватит…
-Да уж! – подтвердил Павел, но тут же, словно, спохватился. – А как Амина? У меня ощущение, что ваша совместная жизнь так толком и не склеилась, хотя, старалась она, судя по всему, по твоим интервью, кстати, изо всех сил.
-Что ты хочешь знать? Насколько еще мне хватит чувств к ней, чтобы не развестись? Да и зачем уже разводиться? Живем себе и живем… По сути, у каждого своя жизнь, дети общие, значит, есть, что обсудить за ужином… Я бы мог развестись, Паша, ибо я уверен, Амина без меня не пропадет. Да, это так! Если тебе это интересно. Но что теперь в этом толку?! Это ничего не изменит в моей жизни. Слишком поздно!..
-Ясно… — прошелестел Павел. – Что же дальше было? Мишель так и не отреагировала на твое замечание о браке?
-Нет. Она глядела на меня так, словно, ее взгляд существовал отдельно от всего, что происходило вокруг, словно… между нами уже что-то происходит…
-Но ведь так и было, по сути! – вклинился Павел, закуривая. – И ты не мог этого не ощущать. Между вами возникла связь, и она крепла с каждой секундой твоей близости с ней, вашего общения, вашего взаимного наблюдения друг за другом. И эта игра…
-Игра? – переспросил Слава. – Ты хочешь сказать обо всех этих условностях, когда люди бросают взгляды, намеки, создают какие-то мелкие ситуации, чтобы оказаться рядом, дать понять… А надо ли это, да? Стоит ли терять время? Да?
-Это игра, Слава. Это именно игра!.. Понятно, что далеко не все в нее играют, ибо не понимают, не ощущают удовольствия от ее, от этого вот наблюдения друг за другом, от мелких невинных провокаций на действие с противоположной стороны, на которые идешь с радостью. И я не поверю, что и ты этим не побаловался!
-Нет, Паш. Тут все иначе получалось, само собой, без наших усилий. Я смотрел на нее, я чувствовал ее так сильно, что не мог расслабиться. Я… кожей ощущал ее совсем простое, наивное желание потихоньку взять меня за руку, когда я стоял совсем рядом, и не мог понять, почему она этого не сделает. Стас? Да плевать на него!
-Тогда почему ты не взял ее ладошку в свою? Ведь этим ты и ей душу порадовал бы, и другим дал бы понять, «кто тут хозяин»! Твой авторитет перед этими сопляками был очевиден!
-Но я именно хотел чувствовать себя свободнее от своего авторитета, который отделял меня от них, от нее.
-Тебе необходимо было стать «своим» среди них? Ты думал, что так будет легче с ней общаться?
-Мишель уж перешагнула через эту ступеньку, от которой осталось лишь ее обращение ко мне на «вы», словно, мне лет пятьдесят было. И меня это не коробило! Скорее, наоборот – меня грело ощущение себя, как кого-то более сильного, способного ее защитить, утешить, изначально готового позаботиться о ней…
-Да-а, не каждому мужику это в голову придет! – усмехнулся Павел. – Ты просто ходячее ископаемое, Слава…
-Я ни к кому ничего подобного не чувствовал. Никогда!.. Я всегда уважал женщин, старался относиться к ним с честностью и добром – меня так воспитали. Но то, что со мной происходило тогда… Мои желания выворачивали меня наизнанку, они гнали время и… молили его остановиться, когда я видел ее глаза. Сердце зашкаливало и замирало от каждого ее невольного касания меня плечом, когда электричка тормозила или поворачивала… Наконец, мы вывалились из вагона на платформе Каширского вокзала, вышли на привокзальную площадь, спустившись по широкой лестнице с обвалившимися, местами выставившими арматуру на показ ступеньками.
Еще почитать:
Карточный Долг — Карточный Долг. Глава 4
Отражение желаний — 2 глава
Надеюсь
Кит и Роза — Глава 2
«
»
