Князев смолк, докуривая сигарету, не глядя на Павла, будто, и не говорил ничего. Павел же не знал, что и сказать. На язык рвались какие-то жалкие обрывки возмущений, отчаянно скрывавших почти мальчишескую обиду – КАК ЖЕ ТАК??? Князев, его сильный, эффектный, всегда заслуживавший восхищения и уважения друг, только что расписался в трусости и меркантильности, стремлению дешево и просто поднять свое дело, свое творчество на более высокий уровень преподнесения его массам. Ибо уровень именно творчества достигается совсем иным путем. Особенно, если учесть то, о чем всегда пел Слава Князев. Но Павел понимал, чувствовал от этого самого Славы Князева – тот ждет. Ждет его слов, его реакции, которая должна состоять из чего-то большего, чем громкие восклицания.
-Знаю, что понять… — Слава не дождался. — Именно тебе и именно меня понять сейчас трудно. Ты знал, а скорее, слепил себе меня совсем иным. Возможно, я и был иным. Даже для себя.
-Мы… иногда попадаем в такие ситуации, которые обнаруживают в нас совершенно неожиданные качества, — откашлялся Павел. – Со мной тоже такое бывало. Со всеми, думаю, бывало… Твои отношения с Ириной уже тогда дали трещину, ведь так?
-Хочешь меня оправдать? – усмехнулся Слава. – Я тоже пытался. Почти вышло… Она, разумеется, знала, за кого выходила замуж. Ирина никогда не отличалась глупостью и увлеченностью иллюзиями. Трезвая, образованная, крепко стоящая на ногах женщина. Даже мои ставшие слишком частыми отъезды, пропадания в студии, на квартирах, не раздражали ее. Многие мужики вынуждены подолгу работать вдали от дома – дальнобойщики, капитаны дальнего плавания, геологи и так далее. Но все они, видимо, искренне торопятся домой, скучают по семье, тащат горы подарков. Я же… скучал дома, я не стремился домой. Почти. И она это видела. Очень хорошо видела. Хотя, старательно делала вид обратного. Старалась… И видимо, пришел момент, когда мы оба поняли, что эти старания напрасны и никому не нужны.
-Тогда и появилась Амина?
-Именно. Она показалась мне яркой, напитанной жизненной энергией, радующейся всему, что видит хорошего. Наши беседы никогда не зависали на паузах – она всегда находила, о чем поговорить, что рассказать. И на все у нее было свое, порой весьма своеобразное мнение. Ее явно ни в чем не ущемляли!.. Кроме того, она была хорошенькой, одевающейся со вкусом, умеющей себя вести в любом обществе – за нее никогда не пришлось бы краснеть… Когда она поняла, что победила, и похоже, ей было все равно, какой ценой – во всяком случае, она никогда об этом не заговаривала – в ней проявилась некоторая требовательность, порой до капризности. Она поняла, что я никуда не денусь, и спокойно вела себя так, как ей хотелось, а не так, как следовало. Охота окончена!
Князев усмехнулся с горечью и досадой.
-Просто ждала, когда я разведусь. А этим, по сути, занимались люди отца Амины. Я лишь появился на паре заседаний суда, подписал документы и моя семья… перестала быть моей. Отец Амины сдержал обещание – я помогал Ирине материально, делал это регулярно, и выражалось это в довольно приличных суммах. Кроме этого, при получении особенно хороших гонораров я делал дорогие подарки дочери, привозил продукты, каких в магазинах было не сыскать, помог сменить квартиру… Попросил лишь об одном – что бы о нашей свадьбе с Аминой не трубили на всех перекрестках. Что же, достоинство горца вполне одобрило мою просьбу… Свадьба состоялась в сентябре того же года, в котором произошла наша апрельская встреча с Мишель. Все-таки, состоялась. Хотя… Скажу честно, все повисло на волоске.
-Даже так?
Слава обратил на Павла взгляд – черное пламя.
-Так. Именно так. Спросишь, почему же я, Слава Князев, чьи песни очень многих, я знаю, выдергивали из трясины рутинных дней и заставляли задуматься, заставляли что-то остро почувствовать, понять и осознать, сам не решился на что-то, действительно, серьезное, сильное, пусть даже грозящее большими неприятностями. ПОЧЕМУ??? Да?
Паша опустил голову, поискал, чем занять руки, и закурил.
-Тебе пригрозили? Ты рассказал им, Амине? – почти шепотом спросил он.
-Она почти догадалась… наверное, догадалась… Но об этом потом. Я не захотел рисковать. Но не жизнью, не здоровьем, Паша, — своими новыми возможностями. Понимаешь?.. Я тогда, как раз, готовил альбом к выпуску. Готовил, благодаря стараниям отца Амины, в отличной студии. На меня работали хорошие профи, обложкой занимались известные художники и фотографы – все шло, как по маслу! И это после бесконечного безденежья, отказов людей, которые могли бы сделать все на уровне, невыполненных обещаний. Это для публики я был, едва ли, не лучшим рокером страны! А для тех, кто делал деньги, я был темной лошадкой, которая сегодня в лидерах, а завтра… Да черт его знает, что я могу спеть завтра, и чем это отзовется! То была еще наполовину советская страна, несмотря на серьезные сдвиги… В общем, мои ребята воспрянули, подняли головы, радовались отличному оборудованию, спокойной работе, когда ничто не мешало и никто не грозил выставить нас из очередного чужого помещения. Как я мог всех подвести??? Как я мог снова швырнуть всех на улицу с пустыми карманами??? Мой звукооператор тогда радовался, как ребенок! Мало того, что восхищению его не было предела при виде нового навороченного пульта – у него появилась возможность отправить мать на операцию за границу. Оставалось совсем немного, чтобы набрать нужную сумму… Как же мерзко пытаться себя вот так оправдать!!!
Голос Князева загремел так, что Паша невольно опустил глаза еще ниже. Ему остро захотелось выпить.
-Как, Паша???
-Но ведь это, действительно, серьезные оправдания! – хрипло возразил Паша. – Ты не захотел подвести людей, за которых, по сути, отвечал. Любовь любовью, тем более, как я понял, ты знал эту Мишель всего-то ничего. А тут судьбы твоих друзей, жизнь ни в чем не повинной женщины. Разве это не важно?
-Наверное, важно… Так я себя и оправдывал. Я все время пытался себя оправдать целой кучей доводов. В том числе, и чувствами Амины, в конце концов. Она ведь, по сути, ни в чем не виновата. Влюбилась без памяти, я не слишком уверенно ее отталкивал, и она мои возражения принимала, видимо, за сомнения какие-то, за вину перед моими женой и дочерью. Я понятия не имею, кому из своих она рассказала обо мне – матери или отцу, но он вместо того, чтобы поставить ей мозги на место, пошел на поводу у ее чувств. Наверное, слишком любил ее… Мне не в чем винить этих людей, Паш. Не в чем! Решать должен был я сам, и я решил. И почти сутки этих оправданий самого себя, попыток убедить себя в правильности принятого решения стали для меня самыми страшными в моей жизни… Да, я влюбился до смерти, но верил ли я в то, что эта любовь способна спасти меня от угрызений совести перед друзьями, перед Аминой, ее отцом? Стоила ли она всего этого?..
-Но ты же писал песни о любви, Слава! Как же можно писать такое, не веря в силу этих чувств?! – почти кричал Павел.
-О любви?! – усмехнулся Слава. – Где ты увидел хоть строчку о любви?.. Хотя, да… были… Но ничтожно мало, и как правило, больше о ее последствиях… И они… они были потом…
-В эпоху Тоски по Мишель?
Слава затянулся сигаретой, и Павел посмотрел на его отражение, освещенное лампой, в темном окне. Размытое, желтоватое, словно, лицо человека в бликах огня костра…
-Мы все совершаем в жизни ошибки, Паша… — проговорил Слава. – И о многих из них жалеем очень болезненно. Но есть ошибки, которым нет прощения. От себя самого нет прощения, Паша… Я много раз задавал себе вопросы, на которые уже невозможно было получить ответ – что я тогда, тем апрельским днем сделал не так??? То, что вообще подошел к ней? То, что поехал вместе с ними? То, что не уехал тем же вечером на Ленинградский вокзал? ЧТО???.. Глупейшие вопросы, я не спорю! И если мне уже так хотелось напрячь свои мозги, то не об этом я должен был спрашивать, ибо есть вещи, для которых нет сослагательного наклонения – то, что произошло тогда, вся цепь событий, была предопределена. И как я понимаю, именно для меня. И дальше, я уже говорил об этом, было только мое решение. ТОЛЬКО МОЕ, Паша!
-Как ты думаешь, где она сейчас?
-Что? Где сейчас Мишель? – переспросил Слава. – Трудно сказать… Она почти ничего о себе не рассказывала тогда. Кроме того, что работает. Если бы она где-то училась, я был бы уверен, наверное, что она работает по профессии…
-Но она жива?
-Черт, Паша!!! – рявкнул Слава. – Конечно, жива!.. Мне даже в голову не приходило… что она могла бы…
-… что-то сделать с собой? – голос Павла прошелестел, точно, сухой лист с ветки – невесомо, но неминуемо.
Слава уставился на Павла, и тому на мгновение захотелось провалиться. Но Слава молчал, и взгляд его постепенно потух.
-Мишель… — заговорил он, — она была очень чувствительной девочкой! Спору нет. Да и не было бы ничего иначе, ничего не вспыхнуло бы во мне, если бы она оказалась просто хорошенькой и веселой, эдакой зажигалочкой… Но было в ней что-то такое, Паш, что, я уверен, не позволило бы и мысли такой возникнуть – покончить с собой. Она не из таких… И не говори мне, что на это я и надеялся, оставляя ее!..
-И не собирался! Ты бываешь резок, прямолинеен, даже циничен. Ты признался сейчас в некоей своей слабости. Но подлости, гнили в тебе не было никогда!.. Я скорее, о том, что… она ведь где-то есть. Где-то в этом мире, в этом времени, в этой реальности, и, может быть, это – главное, что не дает тебе покоя…
Павел поглядел другу в лицо, тот обернулся, и Павел увидел, как предательски, горько блеснули глаза Славы.
-Вот оно, Паша… Вот оно…
Славе пришлось откашляться. Он налил в обе рюмки коньяк, одним глотком выпил свой и, как-то торопясь, выронив зажигалку, громко клацнув ею, прикурил.
-Ты помнишь, о чем я говорил перед тем, как ушел умыться? – спросил он Павла.
-Да. Ты рассказал о том, как в глаза заявил Мишель о том, что ее расстроило наличие у тебя семьи. И она не ушла после этого.
-Да… так… так и было. Она тогда поглядела на меня, отвела на секунду взгляд в сторону, подставив лицо ветру, и я увидел, как она покраснела. Слегка. А потом снова глянула на меня, вздохнула.
-Было бы странно, если бы меня это нисколько не волновало… — почти прошептала она.
-Почему?! – меня так и несло! – Ведь множество поклонниц, обожая своих кумиров, вполне спокойно и даже с симпатией относятся к их женам! И в этом нет ничего странного…
-Нет, — согласилась Мишель. – Нет, когда поклонница – именно поклонница, и не более того. Причем, поклонница таланта, но не самого мужчины… Да и хватит об этом!
Она вдруг рассмеялась, погладила меня по плечу.
-Пойдемте, Слава! Если мы еще хотим уехать отсюда в Каширу, нам стоит поторопиться!.. Ну, если в свете моих заявлений, вы не передумали, конечно!
-Нет, не передумал…
И тут я позволил себе – с замирающим сердцем поднял руку и поправил прядь ее волос за ухо:
-Может быть, именно в свете твоих заявлений я и не передумал…
Она подняла ладошку и накрыла ею мою руку. Поглядела мне в глаза, да так, как редко у кого получается – кажется, в самую мою душу.
-Удивительный день… — прошептала она.
-Мишель! Мы едем? – кричал тот парень, что руководил их группой. – Вы тоже с нами, Владислав?
-Да, Стас! – помахала рукой Мишель. – Мы все едем!!!.. Пойдемте?
И я просто пошел вместе с ними. Просто пошел, Паш, хотя, что-то в моем почти отключившемся мозгу все время твердило – прекрати! Остановись, пока не поздно!.. Но я не мог остановиться, я не мог не идти за ней, за ее глазами, ее легкой и очень женственной походкой, ее голосом, летевшими по ветру кудряшками, ее запахом овсяного печенья… Не помню… Может, кто-то и узнавал меня, просил автограф… Наверное, в метро… Я разговаривал с ней о чем-то, и это было так легко, словно, знаю я ее уже не первый год. Затертое клише, да! Но это так! Из-за шума, ходьбы мы и не говорили ни о чем серьезном – просто болтали. В разговор вклинивались Фагот с Азазелло, Стас мрачно помалкивал, и… с нами поехала еще парочка ребят – музыкант из группы и его подружка. Но что они делали или говорили, вообще стерлось из памяти…Спокойнее стало, когда сели в электричку. Ну, как спокойнее… Электричка не была переполнена, хотя, пятница… Тем не менее, почти все сидячие места оказались заняты. Устроиться удалось, но двух мест не хватило, и ту девчонку посадил на колени ее парень, а Мишель… Стас решительным жестом дернул ее за руку и усадил к себе на колени. Причем, на его лице ясно читалась разница между «просто посадил на колени, чтобы не стояла» и «это моя девушка!» Понимаешь, Паш?!
Тот только усмехнулся.
-А ты хотел, чтобы такая красотка оказалась никому, кроме тебя, не нужна??
-Забавно, но это стало сюрпризом для меня…
-Еще то самомнение!
-Может быть… Хотя, скорее всего, я хорошо помнил ее слова и еще лучше видел, как «обрадовал» ее этот жест Стаса. Но мне оставалось лишь улыбаться…
-А она?
-С ее стороны было бы глупо вскакивать с его колен, если для них это было в порядке вещей… И она этого не сделала. Но и не обнимала его, как делают большинство девчонок на коленях своих парней. Она глядела в не очень чистое окно, машинально теребила край своей пышной сценической юбки, и мне казалось, что я кожей своей чувствую ее недовольство происходящим, ее смущение или даже раздражение… И тут я представил, что она на моих коленях, что я могу обнять ее, почувствовать ее тепло… Хотя бы так, пока вокруг куча народу… Господи, в тот момент я чуть не спятил! Но меня спас Фагот.
-Владислав, а что это вы приуныли? – улыбнулся он из-под своей шляпы. – Вам не слишком интересно наше общество?.. Впрочем, глупый вопрос – будь оно так, вы бы и не поехали… А наше общество состоит из отдельных и весьма разнообразных личностей. Да… Весьма отдельных и очень разных…
И тут он так пристально глянул мне прямо в глаза, что на долю секунды у меня в голове мелькнуло – а не зря он, возможно, примазал себя к знаменитой свите Воланда!.. Я невольно обернулся на Стаса, сидевшего рядом, но он что-то говорил Мишель, а она отсутствующим взглядом провожала выходивших из вагона пассажиров…
-Не беспокойтесь – он ничего не слышал! – снова улыбнулся Фагот, когда я вернулся к нему. – А если бы и услышал, то ничего не понял бы. У него с пониманием туговато…
-Он – ее парень? – напрямую выпалил я почти шепотом. – То есть…
-Да не смущайтесь вы так! – Фагот протянул руку и дотронулся до моей ладони. – Ситуация для вас странная, верно? Мальчишки, девчонки, Кашира, электричка, глупые разговоры… Но не всегда же выпадает сидеть в компании равных тебе!..
-Слушай, дело вовсе не в этом! – я чувствовал, что готов рассердиться, ибо этот чудной парень, имитирующий плащ мистического героя дедушкиным дождевиком, словно, мысли мои читал. А мне вовсе не хотелось, чтобы он дочитал их до конца!
-Он считается ее парнем. Да… А точнее я бы сказал, считает Мишель своей девушкой. Как-то так! – и он снова улыбнулся. Весьма доброжелательно. Хотя, я готов поклясться, что минуту назад он прекрасно видел выражение моего лица! – И он – вовсе не тот, кто ей нужен. Это знает она. Это знаем мы все, и только до Стаса это не доходит. А скорее, он и вовсе не собирался думать об этом… Знаете, красивая, талантливая девушка, вокалистка их группы, центральная фигура на сцене, а значит, все на нее смотрят… Это льстит, это добавляет значимости! Ведь сам он так, ничего особенного. Он – неплохой гитарист, но и только. Его песни – полная лабуда…
-Что?? – не понял я, чувствуя, что не столько слушаю его, сколько ощущаю облегчение от его слов.
-Лабуда! – рассмеялся Фагот. – Ерунда, чушь… Так моя бабушка выражается. Она, правда, вовсе не деревенская бабуленция в платочке с семечками, да на завалинке. Она у меня математику в школе преподавала! Гоняла учеников, будь здоров! Я и сам у нее учился. Вот и стоило кому-то из нас спороть что-нибудь у доски, как она фыркала и восклицала: « У-у, лабуда! Садись, два!» И все ждала, когда, по ее словам, «ликбез» закончится, все лентяи и болваны отправятся в ПТУ, а умники останутся, и с ними она уже работать будет, не вытягивая двоечников за подтяжки…
Я невольно представил себе эту женщину, картина ее войны с двоечниками меня рассмешила, и я уже был благодарен Фаготу за его вмешательство в мое мрачное одиночество.
-Так что же Стас? – спросил я. – Вернее, их группа? Что они исполняют? Что-то свое?
-Об этом вам лучше уж с ними разговаривать… А вы не слышали?
-Нет, я успел только к «Восточному царю». Но понял так, что это было лишь ради развлечения публики.
-Да, у них неплохо получается исполнять ваши вещи. Публика просит… А песни Стаса… Вы, наверное, уже догадались – он пишет, подражая вам. Вольно или невольно. Только эти попытки весьма слабые. Выезжают только на приятных аранжировках. Да на голосе Мишель.
-Думаю, не только на голосе… — заметил я. – Но она с ним…
-Вы имеете в виду, серьезно или нет?..
Тут Фагот замялся, усмехнулся.
-Знаете… женщины… Их не поймешь. Он – парень, как вы, неверное, изволили заметить, видный. Неплохой голос, амбиции… Этого мало, что и говорить! Но… понимаете… Мишель… она, будто и не понимает, что в ее силах уложить к своим ногам и более достойного мужика! А еще жалеет, сочувствует, старается понять и быть близким человеком. Так и хочется порой нахлобучку ей устроить! Но кто я такой?! Хотя, на ее месте я бы уже давно гнал бы этого Стаса взашей!
-А ты не ревнуешь ли часом? – усмехнулся я.
Фагот на секунду воззрился на меня, потом пожал плечами.
-А что врать… Конечно, когда я увидел Мишель впервые, я был очарован! Я даже попытался поухаживать за ней. Но лишь выпивкой прибавив себе смелости. А потом понял, что дело мое – швах. Ну, куда мне до нее?! Посмотрите на Толика… то есть, Азазелло! Красавчик ведь! Умница, знает английский – он работает сопровождающим туристических групп… И то в итоге, остались просто приятелями с Мишель. Но там интересы не сошлись… А вот вы…
-Что «я»? – напрягся я невольно.
Фагот снял шляпу, потер ладонью по светлым примявшимся волосам.
-Вы же интересуетесь… Да, я бы и удивился, если бы после ее выступления вы бы не заинтересовались!.. Я понимаю, что для всех, кто видит меня впервые, я представляю собой весьма сомнительное зрелище. Мое поклонение перед романом Булгакова, моя манера изъясняться, моя одежда… Моя мама порой стыдится меня! Хотя, там дело даже и не во всем этом. Она переживает, что я никак не устроюсь толком на работу – то там, то сям… А у нас в Кашире какая работа?! Ее огорчает моя неприспособленность к этой жизни, ее реалиям, к элементарному быту. Она вот сейчас уехала к бабуле, а сама переживает, что по приезде придется отдраивать всю квартиру, ибо я не способен элементарно вымыть посуду, поддержать порядок, класть попросту свои вещи на место. И главный бич – мои пьянки… Мне стыдно говорить об этом, Владислав! Но, с другой стороны, я ведь не пью один и по-черному! Я приглашаю друзей, с которыми провожу время в беседах… Вы так смотрите на меня, словно, очень хорошо понимаете. И не столько меня, сколько… глупость моих утверждений. Проводить время в беседах! Ха!.. Это я у нас такой начитанный, размышляющий доморощенный философ, которого мама веником гоняет, поскольку толку от меня, как от козла молока! А приятели мои кто? Мои бывшие одноклассники, в основном – работяги, кому учеба на фиг не нужна была, грузчик из соседнего винного, да преподаватель игры на аккордеоне в местном клубе. Как говорит мама – «интеллигент вшивый»! Вы, говорит, два сапога – пара, за исключением того, что тот – бабник ужаснейший! Даже за ней приударить пытался… С кем уж тут беседовать… Вот и получается, что выпивку покупают они, так как, мне не на что, а я предоставляю территорию, когда мама отсутствует. И даже когда не отсутствует… Но вот о чем я…
Я слушал его, Паш, и жалел, что я – не Чехов, честное слово! – улыбнулся Слава. – Сроду таких персонажей не видел! Хотя познакомиться довелось с многими… Этот Леша-Фагот оказался настолько неоднозначен, что я диву давался! Понимая при этом, что это он вот такой разговорчивый, открытый, а остальные просто прячутся за своими масками. В нем было все – живой ум, сочувствие, самоирония, склонность к философии, отчаяние и тоска, прятавшиеся за пренебрежительным отношением к себе. Он же понимал, что ничего хорошего его не ждет, ничего яркого, ничего, что помогло бы наладить жизнь и успокоить бедную мать. А главное – он сам. У него, в его, еще совсем не великом возрасте, уже не было никакого вкуса и воли к жизни. Потому что, видел он ее насквозь. Лишь слегка мудрости не хватало – молод еще, неопытен был… А еще где-то в облаках он витал, где-то в реалиях прочитанных книг… Жизнь не била его еще так нещадно, как многих уже в то время. Да, тоска вокруг, но и только. Кто-то осудил, осмеял, да и ладно!.. Очень надеюсь, что так и не ударила его жизнь слишком больно – все-таки, канун девяностых был…
-Но кому же он мог быть нужен, Слава?! – воскликнул Павел с надеждой. – Ни денег, ни положения – пустой карман!
-Я знаю таких людей… Они кажутся чудными и безобидными, ровным счетом никому не нужными. Но наступает момент… истины, когда такой вот человек может попасть в ситуацию, заступиться за кого-то неким образом, оказаться свидетелем чего-то – городок-то маленький…
-И ты потом… после всей этой истории не общался с ним? – спросил Павел. – Ну, если уж ты так проникся к нему!
-Общался. Правда, совсем немного. И даже не потому, что проникся к нему. Хотя, именно это стало причиной. Причиной того, что я выбрал именно его, чтобы хоть что-то узнать о Мишель… Но об этом потом. А пока мы ехали в электричке дальше, он глядел на меня странным взглядом и молчал. Потом снова напялил свою шляпу, поглядел на Мишель.
-Я вижу, Владислав, кольцо у вас на пальце. Я понимаю, что данная ситуация… не в пользу Мишель, по меньшей мере. Но раз уж вы поехали, то, думаю, вовсе не ради моей беспримерной личности, не ради остальных и испития в их компании дешевого портвейна…
-Ну, насчет этого можешь не беспокоиться! На этот раз я лично постараюсь, чтобы пить было, что! – вклинился я.
-Отлично… отлично… Я даже могу показать, где можно достать у нас что-то, действительно, приличное… Но я не о том. Впрочем, возможно, я лезу сейчас не в свое дело, чем вызываю ваше откровенное недовольство?
-Лезешь, друг! – попытался отшутиться я. – Но не так все катастрофично, как ты можешь подумать. Мало того, мне даже стало любопытно, что ты думаешь по этому поводу.
-Да?! Что ж… Собственно, распространяться особенно я не стану, а тем более, давать советы и что-то внушать. Дело ваше… Скажу лишь, что Мишель дорогого стоит! Я не очень красиво высказался – ни о какой цене и речи нет! Я о том, что она…
-Я понял, — перебил его я. – Я тоже это вижу, и от этого мне не по себе… Но давай закончим этот разговор.
-Да, конечно…
Еще почитать:
В оковах нежности — ГЛАВА I
«Яман и его семья»Глава вторая. Продолжение. Судьбы героев начинают сплетаться. Часть 9 — Название рассказа или главы
Семейный портрет — Глава пятая
Террариум для птицы. — Глава девятая. Да здраствует любовь!
«
»
