-Ты поехала туда, в Каширу? – угадал каким-то наитием Слава. – Погоди! Я сказал, что и мы с ним виделись где-то в это же время?
Она лишь глянула на него и напугала своим взглядом, который почернел вдруг от тоски.
-Что, Мишель??? – ахнул Слава.
Она поднесла его ладонь к губам и медленно поцеловала, словно, вбирая в себя тепло его руки. Как будто, лишь оно и могло ее утешить.
-Я решилась лишь потому, что узнала о своей беременности. Подумала, что ты должен иметь шанс узнать об этом… И только потом я поняла, что это знание только усложнило бы тебе жизнь. Да и не вышло ничего. Вероятно, опять Судьба вмешалась… Я приехала в Каширу, нашла улицу и Лешкин дом… Еле дошла – ноги не несли, в горле ком стоял…
-Прости… Прости, Мишель, Бога ради! – прошептал Слава, заглядывая в ее опущенные глаза, под ресницы ее, из-под которых выкатилась и стремительно слетела по щеке слезинка.
-Только не говори, что не простишь себе этого! – воскликнула она, подняв лицо. – Не смей этого говорить! Иначе… иначе как же жить нам с грузом вины???.. И я плачу не столько по тому, как шла тогда, убитая невозвратностью того, что там случилось, на той улице, в том доме, сколько из-за того, что там нашла… Я поднялась на его этаж, подошла к двери, а она приоткрыта. Не просто не заперта, как он часто ее бросал, а приоткрыта на ладонь примерно… У меня сердце замерло. Испугалась, что найду его совершенно пьяным, да еще с какой-нибудь неприятностью. Я постучала – тишина. Ни голосов, ни шагов. Уж Бог его знает, как я решилась войти, а не припустилась бежать оттуда, куда подальше! Я прошла коридор, пару раз позвав кого-нибудь, глянула в комнату матери – дверь открыта была. Там тоже никого. Осталась комната Лешки. Я взялась за ручку, а у самой поджилки трясутся, как в триллере каком-нибудь. Но открыла, все-таки… Знаешь, как во сне – видишь и не понимаешь, а что вообще происходит?! Там у него у окна напротив двери стол стоял письменный. Вечно на нем куча книг каких-то, газет, коробок и еще всего понемногу. Помнишь, мы еще смеялись, что Лешка в чае пенициллин выделял?
Слава кивнул – помню, мол.
-Теперь стол чистый стоял. Ничего. И только две свечи горят у двух портретов с черными лентами по углам. Лешкиного и женщины в темном платье со старомодным вырезом и темными же волосами, убранными в пучок. Бабушка и внук. А на диване, где мы спали с тобой, мама Лешкина сидит вся в черном, на портреты глядит. А может, взгляд на свечах застыл, на их огоньках – кроме них и не видит ничего… Тут она оглянулась, да так неожиданно, что у меня чуть сердце не разорвалось.
-Это ты… А как узнала? – спросила она бесцветным голосом.
-Никак. Я только сейчас и узнала. Приехала с Лешкой поговорить, а тут…
-Теперь не поговоришь… Хотя, я вот сижу и разговариваю с ними. Почти все время. Может, и слышат… А что бледная такая?
-Ничего… Не беспокойтесь только! Мне можно пойти воды выпить?
-Пойдем, девочка. Пойдем я водочки тебе налью – помянешь Лешку моего, да мамочку мою…
Мы пришли на кухню – теперь там было чисто. Впервые я приезжала к Лешке и видела опрятно убранную кухню… Села за стол, а Валентина Ивановна достала из буфета графинчик с водкой и пару рюмочек.
-Валентина Ивановна, вы простите, — взмолилась я, — но нельзя мне водки! Можно я водички попью?
-Нельзя? – устало удивилась она. – Ты же вроде, здоровая была! Чего это стряслось?… Погоди-ка! Девочка, да ты беременна что ли?!
Ее взгляд заметно оживился, даже посветлел.
-Я права? Да? Скажи мне, прошу тебя!
-Да… — прошептала я и опустила голову.
Она, буквально, побросала свои графинчик и рюмочки на стол, опустилась на корточки передо мной и схватила за руки.
-Слава, да? Это Славин? Правда? Только не говори, что этого подонка Стаса! Не говори мне этого даже!!!
-Славин. Конечно, Славин! Чей же еще?! – разревелась я немедленно.
Она кинулась утешать меня, все утирала мне лицо своим чистым, еще пахнувшем утюгом платком. Потом схватилась за чайник, заварила мне какого-то успокоительного чаю, что-то все бормотала, суетясь вокруг меня… Налила наконец мне чаю, себе – водочки чуть-чуть, достала какой-то еды, заставила поесть… А я все плакала и плакала. О Лешке, о тебе, о себе…
-А что же он-то? – спросила вдруг она так отчетливо, что я вздрогнула и посмотрела ей в лицо.
-Слава? – переспросила я. – Ничего. Он не знает. У меня нет с ним связи. А он не знает, где меня искать. Вот так… Я ведь и ехала к Леше, чтобы попросить сообщить Славе об этом, если вдруг увидит его на Арбате. Теперь вот просить некого…
-Но как же теперь?.. Хотя, и так все запутанно получается. Он женат, как я поняла, в другом городе… Так и станешь одна растить?
-С родителями… Так уж вышло.
-Вышло-то вышло… Да не опускай голову! Я же не виню тебя! С таким, как твой Слава, кто угодно на край света побежит! Сказала же тогда – принц!..
Тут она поднялась, подошла к открытому окну и вздохнула:
-Принц… Не то, что Лешка мой был. Балбес балбесом… Только умный очень! Знаешь, сколько он мне, пэтэушнице бывшей, всего интересного рассказывал?! Начитается, бывало, придет ко мне в комнату, а я или носки его починяю, или еще чего вожусь. А он сядет рядышком и рассказывает! То про древний Рим, то про взятие Бастилии, то про Египет, про богов их чудных… Заслушаешься! Ему бы где в школе преподавать или, на худой конец, кружок какой вести исторический или литературный… Да кто бы его, пьяницу, взял?! И в мужья вот не брал никто…
Она обернулась и посмотрела на меня с грустной улыбкой.
-Ты вот тоже не захотела бы… Тебе принца твоего подавай!
-Валентина Ивановна, зачем вы так?! – у меня аж сердце защемило от ее слов. – Я же Славу люблю! И никакой он не принц! И Лешка мне другом был! Может быть, самым лучшим! Я же…
-Да перестань, девочка, не кричи! – Валентина Ивановна села снова за стол и налила себе еще водки. – Я же не в обиду тебе… Понятно, что ты не для Лешки моего родилась! У тебя тогда на лбу написано было, для кого… Просто жаль… Так жаль, Мишель! Ведь если бы пристроен он был, ничего бы не случилось, и жив был бы Лешка наш!..
Тут ее лицо исказилось, и она заплакала, наконец. Я подорвалась к ней, обняла ее за плечи. Просто гладила по волосам, по плечам трясущимся, сама чуть не ревела.
-Он же… — всхлипывала Валентина Ивановна. — …Он же тогда с Москвы и приехал… Помню, пришел домой, а на нем лица нет! Вижу, что, выпивши, чувствую запах, а глаза у него, как у трезвого. Только румянец на щеках и выдает… Я же вот в отпуске сейчас, потому и дома была. Как раз, первый или второй день… Спрашиваю у него, что случилось, а он и говорить толком не может. Охает все, курит без остановки… Я покрутилась возле него на кухне, поесть ему приготовила, помню… О, Господи!… И ведь чувствовала тогда – неладно все. Совсем неладно… А он вдруг подскочил и заявил, что пойдет пройдется. Я ему еще – мол, хоть не пей больше! Он только рукой махнул… А в дверях обернулся, глянул на меня, а я смотрю – слезы у него на глазах.
-Мама, — говорит, — почему все так?! Почему, спасая одних, приходится убивать других??? Почему ради благородного дела приходится вырвать душу чистейшему человеку только за то, что он любит, а потом и себе в клочья разорвать??? Разве это правильно???
Я тогда ничего не поняла, Мишель. Решила, что у него самого проблемы какие-то. Ведь он очень хороший был! Честный, добрый и очень справедливый… Только вот в мир этот не вписался. Никак не вписался… Может, потому и забрал его Господь, чтобы при нем басни свои рассказывал…
Я тогда сразу все поняла, Слава. Я поняла, что это он из-за нас так переживал, и скорее всего, именно после разговора с тобой он вот такой и приехал… Смотрю в лицо его матери, а у самой вина в глазах, как печать Каинова на лбу, горит. Он так хотел нас спасти! Слава, он понять не мог, как же так получилось, почему нельзя было все решить!.. Валентина Ивановна глянула на меня, и я увидела, как изменилось ее лицо.
-Так это правда… — глухо произнесла она. – Правда то, что я потом подумала! Из-за вас со Славой он вот так переживал, из-за вас ушел из дому на ночь глядя, не в силах терпеть эту досаду, эту обиду за людей, которые были ему так дороги…
Я застыла от ужаса, глядя в ее глаза, а она продолжала:
-Я, конечно, не видела, что случилось… Потом мне рассказали, что добрел он до местного бара, что у станции… Ты знаешь, где… Встретил своих приятелей… Ничего необычного – пили. Красавчик там этот крутился, как всегда…
-Валет? – спросила я.
-Ну, да… Никогда он мне не нравился – смазливая моська!.. Что-то он там о тебе спросил, кажется. С этого все началось… Лешка ответил, что давно тебя не видел. А тот ляпнул что-то, вроде – так, мол, она и не с Князевым! Тот в Питере, выступал где-то там недавно, жена его, мол, с ним светилась… Так что, мол, позабавился он с вашей Мишель, да и был таков!.. Знаешь, как издевался. А потом еще добавил, якобы, что нечего было тебе гордиться тут перед всеми, что со Славой ты. Могла бы, мол, и ему дать, раз пошла такая масть!..
Мне тогда так нехорошо стало, Слава, после ее слов!.. Будто кто-то в самое сердце кулаком врезал. Живот резко заболел, и я перепугалась ужасно! За ребенка твоего перепугалась…
-Ты… так сильно хотела его? – тихо, сдавленно спросил Слава. – Прости меня! Я знаю тебя, и не удивляюсь этому! Может быть просто услышать хотел, что в самое жуткое время, самое горькое для тебя, когда логичнее было бы желать избавиться от всего, что напоминало обо мне, ты всеми силами берегла этого ребенка…
Мишель поглядела на него, на горечь и вину, разлитые в его глазах, и улыбнулась через прозрачные, чистые, как родник, слезы.
-Ты не поверишь… Или поверишь так же, как я тебе всегда верила – где-то очень глубоко в подсознании или в душе я… возможно, чувствовала, что ты когда-нибудь вернешься. Мне трудно это объяснить, но и тогда, перепугавшись выкидыша, и потом, когда Славка маленький был и попадал во всяческие неприятности – от разбитых коленок до аварии на мотоцикле его приятеля – у меня в голове немедленно высвечивалось – если что-то случится с мальчиком, что я скажу Славе?! Потом, конечно, я обрывала себя, ругала и высмеивала только что бы не заплакать. Но так случалось каждый раз, Слава! Выходит, я всегда знала, что ты придешь и увидишь сына?
-Может, и так… Я теперь во многое способен поверить. Особенно, тебе!.. Но как же… как все с Лешкой произошло?
Мишель вздохнула.
-Тут нетрудно догадаться… Похоже, Лешку настолько задело за живое то, что сказали обо мне, слова этого Валета, что он возмутился. Возмутился в том его состоянии. Он мог сказать что-то настолько резкое, унизительное… Словом, в баре случилась драка. Возможно, всего пара ударов, и Лешка получил по голове. Как сказали в милиции – сильный удар тупым предметом в области затылка. Скорее всего, бутылкой… Он упал, все подумали, что без сознания, что прочухается минут через пять. Но он не прочухался. А когда они опомнились и обратили на него внимание, его тело уже успело похолодеть… Кто-то сказал Валентине Ивановне, что, когда ударили его, он не сразу потерял сознание, он сначала повалился на стол, приподнялся и, глядя куда-то поверх голов, улыбнулся и прошептал: «Мишель…» Понимаешь, Слава?! Не «мама», не что-то еще, а мое имя!!! Представь, каково ей было узнать об этом! И кого ей было еще винить?!
-Он тихо и безнадежно любил тебя, милая… Ни разу не побеспокоив, не пристав со своими чувствами, понимая, что ты ни за что не поцелуешь его даже, вот такого некрасивого, нелепого, пьющего с кем попало и вызывающего у людей недоумение и насмешки… Он был умницей и благороднейшим человеком, Мишель, дружбой с которым можно было только гордиться… Но кто тогда это понимал из нас? А уж из его земляков уж точно никто не осознавал… Господи, глупо-то как… страшно!.. Мне теперь почему-то кажется, что искал он смерти, на драку нарывался, не в силах больше жить в этом мире… настолько жестоком к тем, кого он любил… Но что же его мама? Она и впрямь не выдержала и обвинила тебя?
-Может быть, и шевелилось в ней такое неосознанное желание… Людям почему-то становится легче, когда в тяжелой ситуации есть, кого обвинить. Можно подумать, это что-то изменит! И если обвинить меня, Лешка вернулся бы… Но мне от ее рассказа стало настолько плохо – я плакала, перед глазами стояла картина лежавшего на грязном полу бара Лешки, его бледного тела, уже больше ему не нужного. Я думала о боли в его душе, которая оказалась сильнее страха получить тумаков в компании верзил, и новый приступ боли свел мой живот. Я согнулась, заплакала от страха… Наверное, тогда Валентина Ивановна опомнилась, забыла свои слезы и горестные мысли, и кинулась ко мне.
-Деточка, да что же ты?! Только не здесь, милая! Здесь даже машины не найти, а «скорая» сто лет ехать будет… Господи, помоги!!!.. Ты посиди чуть-чуть, постарайся успокоиться, вот, водички попей, и мы пойдем с тобой на дорогу – может, машину поймаем до Москвы… Слышишь? Постарайся, девочка! Спаси своего малыша ради Славки!..
От последней ее фразы меня, точно, вздернуло. Я разом перестала плакать, отдышалась, и боль, как будто, отпустила немного.
-Почему ради Славы, Валентина Ивановна? Почему вы так сказали??? Говорите!
А она пялилась на меня, растерянная, и молчала.
-А… не знаю, Мишель… Не знаю, девочка… Просто… оно само собой как-то выскочило. Знаешь, будто, в ухо кто-то крикнул… Может… Слава твой чувствует что-то там, в Питере своем? Может… придет, когда-нибудь и уже не уйдет… Откуда мне знать?! Но я не говорила этого специально, чтобы утешить тебя, нет! Я вообще не думала, что говорила… Ну, как, полегче? Сможешь до дороги дойти?
-Я постараюсь… Знаю, что надо.
И мы шли с ней по летнему нагретому асфальту, жарко было, помню… Пыльно. У меня кружилась голова, и время от времени мне казалось, что если я сейчас не лягу в холодке, если не выпью ледяной воды, просто умру! Но я шла и думала о тебе. Представляла почему-то, как ты приезжаешь и берешь уже родившегося малыша на руки, как улыбаешься, счастливый…
Слава вздохнул со стоном и прижал ее руки к своей груди, словно, сила его ладоней заставит ее воспоминания быть менее страшными, болезненными…
-Наверное, чтобы отвлечь меня, Валентина Ивановна рассказала, что мама ее, Лешкина бабушка, та самая старенькая учительница из деревни, просто не перенесла его смерти. У нее и так в последнее время сердце шалило, но этого удара оно не вынесло… Она тоже очень любила Лешку, хоть и ворчала на его непутевость. Она видела, кто перед ней, и беспрестанно Богу молилась за него. А когда умер Лешка, когда уже самой совсем плохо стало – Валентина Ивановна в больницу к ней примчалась, куда бабушку соседи отправили – так и сказала:
-Забрал он Лешку к себе… Мы-то не углядели, не уберегли мальчика… Хорошего мальчика, Валя… Такого хорошего!… Нам доверили, а мы не уберегли… Знаешь, дочка, Чудо человеку дается только раз в жизни. Если еще дается!.. А упустишь – горе тебе. Тебе вот дали, глупой, а ты не сберегла… Да не виню я тебя, бедная ты моя!.. Не виню… Твой он сын был, столько лет он с тобой прожил… Хоть так…
Так и умерла с его именем на губах…
Мы стояли на том самом месте, где два месяца назад ловили с Лешкой и Толиком машину, чтобы догнать тебя. Солнце давило на голову раскаленной наковальней, боль в животе вновь усилилась, но даже присесть было некуда. Валентина Ивановна высматривала попутку в сторону Москвы, но середина субботнего дня не обещала ничего. А те машины, что появлялись, словно, и не замечали женщину в возрасте, «голосовавшую» с перепуганным, красным от жары лицом. От такого лица ничего хорошего ждать не приходится!.. Она уже даже оборачиваться на меня перестала, отчаявшись помочь, когда очередная машина почти проехала мимо, но внезапно раздался визг тормозов, водитель сдал назад и остановился возле Лешкиной мамы. Похоже, от неожиданности она растерялась и не знала, что сказать. Тогда водитель вышел из машины, и я, уже начинавшая терять сознание, глядела, как он, словно, и не заметив Валентину Ивановну, подходит ко мне.
-Что с вами? Вам плохо?.. Говорите же!
-Ей очень плохо! – вскричала подбежавшая Валентина Ивановна. – Девочка беременна… Сильная боль в животе… Да еще жара эта… Помогите, пожалуйста! Сможете довезти ее до больницы? Какой-нибудь! Но только в Москве – здесь ее угробят!
-Погодите, не кричите, дамочка!.. А вы, — он обратился ко мне, — садитесь в машину. Быстро!.. Боли давно начались?
-Часа… полтора назад… Не помню… Мне становилось лучше, почти прошло. Но вот сейчас опять… Валентина Ивановна, вы же со мной?
-Куда мне ?! Зачем? Ты поезжай, а потом позвонишь мне, расскажешь. Если… захочешь. Чего я мешаться-то буду…
-Но… как же…
-Так, прекратите эти глупости, девушка! Садитесь немедленно!!! А ваши отношения выясните потом… Да не бойтесь же! Я – врач! Хирург. Так что, успокойтесь… Вам повезло, что я проезжал и вообще с дачи рванул в Москву. Я бы и мимо мог проехать, да увидел ваше лицо… Садитесь, если не хотите ребенка потерять!
Услышав волшебное, успокаивающее слово «хирург», я послушно села в машину и поглядела напоследок на Лешкину маму.
-Ты только смотри, что б все хорошо было! – наказала она, вытирая лоб от пота. – Ты должна его родить! Понимаешь?
-Я позвоню вам потом… Позвоню… — прошептала я и откинула голову на спинку сидения.
-Вы здесь живете? В Кашире? – спросил незнакомец, глядя в зеркальце заднего вида.
-Нет… В Москве. В гости приезжала.
-Врач предупреждал вас об угрозе выкидыша?
-Нет. Сказала, что все хорошо…
-Ну, будем надеяться…
И он утопил педаль газа.
-Если бы я знал… — простонал Слава. – Если бы я только знал!!!
-Но что же ты мог сделать? – тихо спросила Мишель. – Бросить… бросить то, ради чего уехал?
От него не укрылось, как она споткнулась, не уточнив свои слова.
-Ты знаешь, ради чего я уехал? Ты ведь знаешь! Не можешь не знать, что я солгал тебе тогда!
Слава резко побледнел и датчик его сердца тревожно запищал.
-Нет! Нет, Слава, прошу тебя!!! – взмолилась Мишель. – Ради Бога, не думай сейчас ни о чем!!! Зачем сокрушаться, мучить свое сердце, если все давно позади???..
Она обхватила его руками, как могла.
-Слава!!! Слава, пожалуйста, только не оставляй меня!!!
Он плакал, стараясь дышать.
-Я позову врачей!!! – вскричала она.
-Нет!!! Не уходи!!! Не зови никого! Я… Я сейчас успокоюсь. Тише, девочка… Тише… Скажи мне, что ты знаешь?
-Я знаю то, что знают все… Что ты развелся в том же году, когда мы встретились, и почти сразу же женился. Она и сейчас твоя жена… Ты уехал к ней. Твоей тогдашней невесте. А не к своей жене. Я правильно понимаю?
-Все верно… И мне нечем оправдаться. Вернее, есть, но все равно, то, что я сделал с тобой, низко, подло и недостойно тех чувств, что нас связали.
-Почему она оказалась для тебя важнее меня? – осторожно спросила Мишель, держа его руку, словно, это могло остановить его уход из палаты или из жизни.
-Не бойся спрашивать меня, Мишель! Мне плохо, но то, что сейчас выплывает наружу, должно выйти. Ты должна все знать!.. Могу себе представить, что ты подумала обо мне, когда узнала о моей свадьбе!
-Я ничего не подумала, Слава… Я просто плакала, держась за свой еще не выросший живот, чувствуя страшную боль и боясь, чтобы это не спровоцировало очередную угрозу выкидыша.
-Господи… Будь я проклят!!! – вскричал Слава. – Будь я трижды проклят!!! Трус!!!
-Она была беременна от тебя? Так?
-Нет. Тогда еще нет.
-Ты… любил ее?
-Да, нет же, Мишель!!! Как я мог бы любить еще кого-то, кроме тебя?!.. В это теперь трудно поверить, ибо я понимаю – та любовь, о которой я сказал, должна быть сильной настолько, чтобы попрать любые страхи, сомнения. И я, наверное, мог все решить ради тебя, но я этого не сделал… Амина… Она… Гнусно говорить что-то плохое о матери моих детей. Да, она, в общем, ничего плохого и не сделала. Просто очень, до смерти хотела заполучить меня. И рада была даже тем средствам, которыми этого добилась…Вернее, добился ее отец и братья. Богатые дагестанцы, царьками почувствовавшие себя и здесь. Деньги решали все! А мне тогда деньги были нужны до зарезу! До смерти! И не только для моей музыки, а это хорошая аппаратура, студия, за которую не надо платить аренду, музыканты… Я пообещал денег на операцию для матери одному их своих друзей, и он воспрял духом… Я не смог обмануть их всех. Я не смог обмануть своих надежд, а по сути – своего тщеславия. И я побоялся тех мер, которые могли предпринять эти головорезы в случае моего отказа Амине… Не спрашивай – я объяснял этой упрямой, эмоциональной девочке, что испытываю к ней лишь симпатию. Хотя, да, были пара моментов, после которых она могла возомнить себе слишком многое обо мне и моем отношении к ней. Разве же ей, принцессе своего папочки, втолкуешь, что здесь иные правила???.. Сам виноват! Какие правила??? Порядочности никто не отменял! И в чем-то прав был ее папаша – приблизился к его дочке, дал понять, что она нравится, изволь вести себя соответствующе… Тебя мне подарили, Мишель!
Слава взял ее руку в свою и поднес к губам, прижал к себе.
-Ты была даром богов, последним шансом опомниться и обрести счастье, поступить правильно. Действительно, правильно! Ведь что толку петь о важных вещах, которые сам же и предал??? Я предал всех и все! Тебя, Лешку, свои идеи и принципы, а в итоге предал и Амину. Ведь не любил ее ни дня! Терпел. Казалось, получится ужиться. И в итоге, надо отдать ей должное, она перетерпела меня. Всякое бывало, но я привык… Боюсь только, что эта привычка просто притупила боль… И теперь… Мишель…
Слава до боли сжал ее ладонь, но казалось, она и не чувствует ее – так горели его глаза, полные слез и страдания. Ему явно было тяжело дышать.
-Слава… Пожалуйста, Слава, — взмолилась Мишель, — я должна позвать врачей! Тебе плохо!!!..
-Мне кажется, ты чувствуешь, — упрямо продолжал он, — о чем я хочу спросить… Чувствуешь и… не хочешь отвечать…
Он явно поморщился от боли.
-СЛАВА!!!
-Нет!.. Нет, погоди!.. Я должен узнать прямо сейчас, ибо от этого зависит, захочу ли я выживать…
Мишель больше не возражала. Из ее глаз градом катились слезы, ее сердце сжималось в страхе за него, но возражать она больше не смела.
А Слава вдруг замолчал, глядя на нее и продолжая сжимать ее ладонь. Слезы застили Мишель глаза, и его лицо казалось ей сейчас таким же молодым, таким же красивым, как и двадцать лет назад.
-Слава… — прошептала она невольно. – Слава, ты такой красивый!
И он вспомнил, как в тот далекий апрельский вечер она сказала ему тоже самое, сияя своими невероятными глазами влюбленной и нежданно обожаемой им девочки. Слезы заполнили его взгляд, и Слава увидел юную Мишель, смелого маленького ангела, готового потерять свои крылья ради него, ради его нежности, любви и силы его рук и сердца…
-Мишель… Моя девочка… — его силы явно уходили, слова вылетали на выдохе и слезы катились и катились из уголков его глаз. – Я… надеялся… Все эти минуты с тобой я надеялся…
-Что, Слава??? – Мишель плакала, прижимаясь губами к его ладони. – Что мне сделать???.. Слава!!!..
-Я… Я хотел бы… только одного – быть с тобой… Но даже если я выживу… Я понял – Лиза… Она твоя младшая дочь, и ты…
-Слава, не надо об этом!!! – вскричала Мишель, видя, как смертельно бледно его лицо, как глаза его теряют выражение, а взгляд слабеет. – Сейчас все это неважно!!! Слава, я с тобой и я люблю тебя!.. Слышишь??? Ты должен услышать!
-Да… Да, Мишель…
-Нет… — Мишель захлебнулась собственными слезами, но смогла подавить их, вздохнула и продолжила. – Нет ничего прекраснее на свете, чем обнять человека, потерянного, казалось, навсегда, но дороже которого нет никого… И что бы ни говорили, это истина, Слава! Что бы ни было – долг, обещания, сомнения – ЭТО истина!.. Мы всегда знаем, Слава, что надо делать, но оглядываемся вокруг и отступаем от истины… И вот… Вот мы вместе, Слава. Мы вместе!!! Теперь все правильно! Понимаешь? Значит, ничто больше неважно, и ты…
-Мишель… — его глаза вспыхнули и голос стал чуть громче. — Я не хочу без тебя жить… Не хочу… Я так долго шел к тебе безо всякой надежды… Наверно, сердце вело меня. Сердце, которого я не послушался тогда… И теперь я не смогу вернуться назад, в пустоту без тебя. Не хочу!..
-Слава, выслушай меня!!! – кричала Мишель в страшном отчаянии, понимая, что он прощается, не зная всей правды. – СЛАВА!!!
-Но я… — продолжал он, удерживаясь из последних сил, — я увидел тебя. Я услышал о твоей любви, узнал Славика… Мне дали гораздо больше, чем я заслужил…
-Так не оставляй нас!!! Не оставляй снова!!! – рыдала она, глядя в его закатывающиеся глаза, удерживая его слабеющие руки. – Слава, не уходи!!! Я готова на все… Слышишь? Я готова на все, чтобы быть с тобой!!! СЛАВА!!!
В палату ворвались врачи – наверное, весь Кардиологический Центр услышал крики Мишель. Они оттеснили ее, и она, прислонившись к зеленоватому кафелю стены, сползла по ней на пол.
-Нет… Нет! – шептала она. – Господи, пожалуйста, спасите его!!! Спасите…
Кто-то, наконец, заметил жалкую фигурку, скорчившуюся у стены. К ней подошли, тронули за плечо.
-Она без сознания… — проговорил один из врачей. – Поднимите ее немедленно, приведите в себя. Позаботьтесь… Пусть полежит где-нибудь на диванчике… Ей больше некуда спешить.
Еще почитать:
Мистер Хадсон — Мистер Хадсон. Глава 1
Когнитивный диссонанс
ЧУДО-вищная История. — Глава 08. Вещь.
Меланхолия
«
»
