И мы побежали… До выезда из города, пересекавшегося с объездным шоссе, от нас недалеко, и я даже вспомнить не могу этой дороги туда. Помню лишь серые дома под дождем, лужи, по которым мы шлепали в полной тишине, нарушаемой только шорохом шин проезжавших машин, да как уже стояли у перекрестка и махали руками всем, ехавшим в сторону Москвы. Промокли насквозь!.. Но Мишель не проронила ни слова. Ни единого… Наконец, нам удалось договориться с каким-то мужиком. Ведь нам лучше всего было бы доехать не просто до Москвы, а до Ленинградского вокзала. Иначе бы ни в чем не было бы смысла, трясись мы еще и в метро… Впрочем, как оказалось, уж ни в чем и не было никакого смысла. Только тогда, Слава, в те жуткие часы, минуты погони за тобой, у Мишель, видимо, была еще какая-то надежда. Или она думала, что была… Ибо несложно было понять – если ты ушел, значит, ты так решил, ты все решил за вас двоих и переубеждать тебя было бессмысленно, глупо. Может быть, тогда, сидя в машине и глядя на капли дождя, бежавшие наискось по стеклу, она и думала об этом, об унижении, которое может испытать, о слезах, что могут политься помимо ее воли… Но она молчала. Все равно, молчала, Слава! И это было невыносимо! А мы даже и не пытались ее разговорить. Мы перекидывались какими-то односложными фразами друг с другом и шофером, который оказался не прочь поболтать, но ее не трогали. А потом мне в голову пришла мысль, что она и не собирается останавливать тебя. Она… Мишель просто надеялась попрощаться с тобой, обнять тебя в последний раз, Слава, в глаза твои посмотреть, запомнить твой взгляд. И ради этого она неслась за много километров, рискуя не успеть, рискуя своим сердцем, если ты не захочешь говорить с ней, видеть ее… Но мы успели. Мы выбежали на платформу твоего поезда без одной минуты до отправления. Он еще стоял, и люди прощались, заходили в вагоны, обнимались и целовались. Мы бежали вдоль состава, даже не представляя, в каком вагоне ты можешь быть, увидишь ты нас или нет, на улице ты докуриваешь сигарету или уже сидишь на своем месте в ожидании отправления. Все это неслось в моей голове, я задыхался, помню, а Мишель все бежала и бежала по платформе, вглядываясь в лица людей, в окна вагонов… Вдруг она упала… То ли споткнулась о чью-то сумку, то ли что… Из ее кармана вылетела та твоя зажигалка, Слава, скользнула по асфальту под чьи-то ноги. Мишель кинулась за ней, опять упала, и я увидел, как блеснула зажигалка в ее разбитой, кровоточившей ладошке.
-Мишель! – вскричал я.
Мы с Толиком подхватили ее под руки, кое-как поставили на ноги, ибо, похоже, они ее уже и не держали. А Мишель все грела в руках зажигалку, потом подняла личико, и я увидел – оно все в слезах. И тут… У меня чуть сердце не остановилось от неожиданности и пронзительности ее голоса – так дико, изо всех сил своего зашедшегося сердца, Мишель закричала:
-СЛАВА!!!
Я, точно, очнулся, вперился глазами в толпу перед собой, но не увидел тебя. Но, вероятно, увидела она – подумал я тогда. А Мишель застыла, как вкопанная – состав тронулся, громыхнув и медленно поплыл прочь из Москвы, оставляя нас на платформе – отчаявшихся, будто, оплеванных…
-Слава… — услышал я шепот Мишель, оглянулся на нее, и тут ее согнуло, даже скорее, переломило пополам от боли, и она осела в руках вовремя подхватившего ее Толика. – Слава…
Да, слезы настигли ее. И что бы кто-то так рыдал, как она тогда, я не видел ни разу в жизни! Не в силах подняться на ноги, чтобы побежать за твоим поездом, Мишель плакала, заикаясь, шептала твое имя, что-то еще, словно, ты мог ее услышать… Но не услышал. А она все глядела на силуэт исчезавшего вдали поезда, наверное, физически чувствуя, как уходит из нее надежда. А вместе с нею, наверное, и жизнь… Помню, как мы шли к станции метро. Мы с Толиком хотели проводить Мишель до дома, конечно же! Но она не позволила. Только помотала головой и внешней стороной разбитой ладони утерла последние слезинки со своих щек. Но около входа в метро, когда мы остановились, она поглядела на нас, и мне вовек не забыть того ее взгляда.
-Простите меня, ребята… — хрипло попросила она. – Простите за эту напрасную гонку… Мне не следовало так…
Голос предал ее – наверное, сдавило горло. Она мотнула головой, выдохнула.
-Только не говорите мне, что понимаете меня, что так, наверное, надо было…
-Ты бы не смогла не поехать, Мишель! – перебил ее я. – Так что, все случилось, как и должно было случиться…
-Именно так, Леша! ИМЕННО ТАК!!! Я ведь знала, на что иду, глядя на его обручальное кольцо. Так кого же мне винить?!.. Да, я надеялась хотя бы, попрощаться по-человечески и унести в памяти его поцелуй, его объятия, его доброе слово! Но он не смог… Он ушел, оставил меня…
-Его вот такой уход, — попытался я, — говорит лишь о том, как больно ему уходить и терять тебя! Так больно, что прощаться, на живую рвать оказалось слишком невыносимо. Малодушно, согласен! Но ты должна простить его, и ты… Мишель, я знаю, ты простишь.
-Прощу??? – выкрикнула она, и слезы вновь заблестели в ее глазах. – Но ему-то это надо? Он даже не узнает об этом!
-То, что надо, я уверен! А вот узнает или нет… Это ведь зависит теперь лишь от тебя.
-То есть, ты допускаешь, что Слава может вернуться? Скажи мне!
-Допускаю! – убежденно заявил я. – Очень даже допускаю! И это зависит только от его чувства долга и воли, которая сможет остановить его от попытки увидеть тебя. Он… любит тебя, Мишель. Что бы ты сейчас ни чувствовала!
-Ну, да! Ну, да!!!..
Тут она вскинула взгляд и утерла остатки слез на щеках.
-Это странно, Леша… Но я готова верить тебе. Может, потому что, больше всего на свете я сейчас хочу обнять его. Больше всего!.. Обнять, понимаешь???
-Понимаю. Еще как понимаю! Но сейчас тебе лучше поехать домой, принять теплую ванну, выпить чаю и лечь спать. А проснуться через сутки…
Она с глубоким сарказмом покивала головой, засунула в карман твою зажигалку и, тронув нас за плечи, скрылась в дверях метро… Больше я ее не видел…
Наверное, Паша, в волнении от своего рассказа Лешка не заметил моего лица, оттого так и напугался… Возможно, это наша связь с ней, делавшая нас похожими в жестах, выражениях лица, чего-то еще – я не знаю. Но я терпел до конца его рассказа, только чтобы ни слова не пропустить. Когда же он смолк, как приступ рвоты, который уже невозможно сдержать, из меня рванулся крик такой силы, что отдавшись эхом под аркой, он заставил оглянуться множество людей. А меня, возможно, как тогда Мишель, согнуло, просто переломило напополам болью, которую невозможно вытерпеть, не дрогнув. Я кричал, зажав лицо руками, я орал, как умалишенный, а ошеломленный Лешка, дергал меня за рукав и все бормотал:
-Тише, Слава!.. Слава, успокойся!!! Сейчас сюда просто милицию вызовут – решат, что я тебя ножом пырнул… СЛАВА!!!
Не в силах успокоиться совсем, я все еще стонал, сидя на корточках и привалившись спиной к стене. Лешка уселся рядом.
-Вот черт… Слава, я не думал…
-НИКТО НЕ ДУМАЛ!!! – закричал я. – НИКТО, ЛЕША!!! Никто тогда ни о чем не подумал… Только, возможно, она, все время, пока я радовался жизни, терпевшая боль и ни о чем меня не попросившая… Ты прав, Леша. Она бы не попыталась остановить меня. Только обнять… ТОЛЬКО ОБНЯТЬ!!!
И тут я разрыдался. Это было выше моих хваленых сил, моего хваленого характера, силы воли! Но это было не все, ты уже понял. Я поднял свою зареванную рожу на Лешку, чем вызывал, наверное, новый шквал ужаса, и простонал:
-Ты не понимаешь, Леша… Не знаешь!!! Я ведь… я слышал ее крик! СЛЫШАЛ!!! Я стоял уже в тамбуре, когда услышал его. Я чуть проводницу на платформу не скинул, рванувшись через ее плечо, я вглядывался в толпу, но я НЕ УВИДЕЛ ее. Я НЕ УВИДЕЛ МИШЕЛЬ!!! Я клянусь тебе, чем только возможно! Ибо если бы увидел, я сошел бы с поезда. Эта дорога к вокзалу, весь этот путь от твоего дома, от нее, ее рук и сердца – он доконал меня, он вышиб из меня всю мою волю к тому, чтобы сдохнуть без нее… И я остался бы с ней, и ей даже просить не пришлось бы – так рвалось мое сердце к ней! Но, не видя ее, решив, что мне почудилось или кричит кто-то другой другому Славе, я ушел внутрь вагона, и… для меня все было кончено.
-Но зачем же тебе требовалось дожидаться ее просьбы?? – ахнул Лешка. – ЗАЧЕМ, СЛАВА??? Если так, то взял бы да спрыгнул! А если бы и не натолкнулся на нас на платформе, поехал бы ко мне, позвонил бы ей домой – все, что угодно! Не потерялись бы!.. Почему ты этого не сделал???
Я помолчал, поглядел на него долгим взглядом, потом поднялся на ноги и вышел под дождь, подставив лицо под капли. Постояв так, я утер лицо ладонью, напялил очки и достал сигареты. Протянул ему и прикурил сам. Леша молча ждал моего ответа, а я не знал, что сказать ему. Честно, не знал! Как не знаю и теперь, догадываясь, что ты спросишь о том же, Паша. Я лишь кивнул Леше.
-Пойдем, брат, выпьем водки…
И не дожидаясь его ответа, я направился в ближайший кабак, что располагался во дворе, следовавшем за аркой. Выпив водки, не обратив внимания на купленный салат, я снова закурил, а Леша сидел передо мной, явно и быстро захмелевший, зарумянившийся и напуганный.
-Я вижу, ты больше не орешь на меня и не пытаешься карать? – усмехнулся я, глядя ему в глаза. – Фельдфебель… Напугал я тебя своими криками…
-Напугал… — согласился он. – Но мне сейчас легче стало. После твоих криков.
-Легче??? – удивился я.
И он пояснил:
-Я теперь просто вижу перед собой того Славу… именно того Славу Князева, которого после истории с Мишель так долго оплакивал. Нет ведь ничего хуже разочарования! Иногда легче принять гибель человека, чем понимание того, что он – мразь… Но ты… Я, вероятно, жуткий идеалист и максималист, Слава. И я не понимал, как можно поступить так, как поступил ты. Я был стопроцентно уверен, что такая девушка, как Мишель, заслуживает самых радикальных мер, лишь бы остаться с ней. А если что-то не так, если все и вправду слишком сложно, то попрощаться-то можно было, чтобы так душа ее не рвалась от обиды и боли!.. И теперь я думаю, что, возможно, и этого было нельзя сделать. Во всяком случае, в том состоянии, в котором находился ты. Ты принял решение, и проснувшаяся Мишель, ее глаза, все ее сердце в них – они могли помешать тебе поступить правильно. Правильно с точки зрения большинства людей… Только вот… Слава, нельзя думать, как большинство. Надо думать только за себя, слушать только свое сердце, и лишь тогда будет правильно! Каким бы эгоизмом ни казалось… Я вот вижу тебя сейчас… Ну, какое же тут «правильно»?! И не мне тебя карать. Куда уж тут…
Я вздохнул и хлопнул его по плечу.
-Ничего, брат… Видимо, не судьба мне найти ее. Мне, наверное, и тебя не стоило находить…Слишком больно теперь осознавать – сколько шансов мне давали, сколько раз предупредили, а я не послушал. Что же теперь… Могу я тебя попросить?
-Что-то передать Мишель, если она появится, все-таки, здесь?
-Да. Если ты сочтешь это возможным…
-Я-то счел бы, да только Слав, я не смогу. Прости… По-хорошему, тебе, действительно, повезло меня здесь увидеть сегодня… Хотя, настоящим везением я бы это не назвал… Я, понимаешь, в деревню уезжаю, к бабуле. Что-то сдала она, заболела. Сердечный приступ был тут, теперь беречься надо, тяжелую работу нельзя делать. Ну, а там, сам понимаешь – воды принеси, огород вскопай… Я и сам-то не шибко силач, тоже сердечко слабое. Но пить не буду, может, и лучше будет… К нам-то ее взять, конечно, можно, мама предлагала бабуле, но та ни в какую! Куда там?!.. В общем, снарядили меня. Так что, сюда я больше не приеду – это была финальная гастроль, и это, скорее, мне повезло увидеть тебя и понять, что ты – это ты! И я из всей нашей сложившейся тогда компании – самый счастливчик оказался… Жаль только вот помочь я тебе ничем больше не могу.
-Выходит, судьба, Леша… — пробормотал я, особенно, в общем, и не надеясь на то, что через Лешу можно было бы найти Мишель.
Я не был разочарован его отказом, но я был совершенно убит. Раздавлен, как дождевой червяк! Надо было потерять Мишель навсегда, чтобы понять, как она нужна мне, как глупы, действительно, были мои оправдания! Ну, подумаешь, Амина с ее родственничками! Ведь не грохнули бы, наверное! Да и страна большая… Долг перед друзьями? Да, это терзало бы меня, и чем бы смог, я бы, все равно, помог бы… Моя карьера? Судьба иной раз поворачивается разными боками. Я смог прорваться к людям со своими песнями первый раз, смог бы и во второй. Тем более, меня уже знали. Да и не всесильны эти «золотые» князьки с Кавказа! И на них управа нашлась бы… Я просто струсил. Я трус, Паша… И даже то, что Леша сказал мне о том, что с Мишель все в порядке… Да откуда он мог знать наверняка?! После вокзала он ее не видел, не разговаривал с ней. Так может, в тот же вечер…
-Ты же утверждал, что Мишель не из тех, кто кончает жизнь самоубийством! – удивился Павел.
-Утверждал… Я вспоминал ее поведение, ее принципы, и убеждал, прежде всего, сам себя, что такие люди думают о других. О маме с папой, например, и понимают, какой нанесут удар своим поступком. Она не могла нанести его им! Но ее крик, ее боль, которую она смогла угомонить там, на людях, могла ударить по ней уже дома, в ночной тишине, и рядом никого, кто поймет и поможет. Рядом нет меня. Понимаешь, Паша? Рядом не было меня, что бы спасти ее сердце!!!.. И даже если не тогда, в тот же вечер, то потом, постепенно накопившись, боль могла нанести непоправимый удар в момент, когда этого уже никто и не ждал, не боялся. Это домыслы, конечно, но так же, как тогда ее, теперь меня никто не может успокоить и убедить, что Мишель жива до сих пор, что сердце ее выдержало, что… сохранила она веру в любовь и обрела счастье…
-С другим? – точно, выстрелил Павел.
Взгляд Славы, его почти черных глаз, точно, в омут тянул сейчас. В беспросветную бездну тоски.
-А ты прав, Паша, если подозреваешь меня в подсознательном эгоизме желать, что бы любила он меня до сих пор, так и не отдавшись ни в чьи больше руки. Ты прав, черт возьми! Где-то очень глубоко во мне жило и тихонько пульсировало это желание остаться в ее сердце, которое я сам же и разорвал… Но я не хочу, по-честному не хочу, чтобы она страдала. Мишель не заслуживала такого, не заслуживала одиночества! И пусть бы она благополучно вышла замуж, нарожала детей…
-А кстати, ты что-то говорил о том, что уверен – она не забеременела после ваших ночей любви. Откуда такая уверенность?
-Мы оба как-то заговорили тогда об этом… Вернее, она заговорила. Сказала что-то про то, чтобы я не волновался по этому поводу – детей не будет… Знаешь, Паша, мне даже в тот момент невольно больно стало. Одернул себя – так ведь лучше, спокойнее нам обоим! Но…
-Да понятно, Слава! Все понятно!.. Она, именно она была твоей судьбой, именно она должна была рожать тебе детей, и твое сердце немедленно дернулось в обиде на то, что их не будет. И лишь потом среагировал мозг… Но почему, собственно, не будет? Она была больна? Какая-то патология? Она же была девственна до тебя!
-Я тогда спросил ее, почему она так уверена, и Мишель рассказала мне про какую-то, действительно, патологию, которую обнаружили при осмотре, еще когда она в школе училась. Патология не настолько серьезная, чтобы срочно делать какие-то операции, но сказали, что, скорее всего, в браке возникнут трудности с возможностью забеременеть, и тогда придется что-то там сделать… Господи, для меня все это такой темный лес! Никогда не вдавался в подробности, мои дети легко появлялись на свет… Господи!..
Слава вдруг выдохнул и выдохнул с таким стоном, что Павлу стало не по себе. Но тот заговорил, отвернувшись в совершенно уже посветлевшее окно купе. Солнце вот-вот должно было подняться над горизонтом и прогнать уходившую ночь окончательно. И в этом свете раннего, свежего утра, чистом и достаточно ярком, Павел увидел, как осунулось лицо Славы, как проступили темные круги, какой серой казалась кожа… Постарел Слава Князев… Хотя, выспись он, как следует, вспомни, как надо улыбаться, и все выглядело бы не так удручающе – темная щетина на впавших щеках, морщины у глаз… И в этих самых глазах, в них не было света – потухшие, покрасневшие, уставшие…
-Я так понимаю, это все? Конец истории? – тихо спросил Павел.
-Да. Это конец… И я не чувствую, что мне стало намного легче от этого рассказа. Я распахнул дверь, но боль лишь высунулась наружу, не ушла. С этим мне жить дальше так же, как жил до этого… Разве что, как-то упорядочилось все, что ли…
-Оно и понятно… Боль может уйти лишь в одном случае – если вернется Мишель. Ведь даже если ты узнал бы, что с ней все хорошо, узнал наверняка, это мало, что изменило бы. Ее нет с тобой – вот причина твоей боли! Самая основная! А беспокойство за нее, ее прощение – это уже второстепенно… Послушай, но ты ведь очень известный человек! Можно было бы нажать на какие-то рычаги, проверить базы данных. Пробить прежний ее адрес по номеру телефона, в конце концов! Если дом снесли, то есть какие-то официальные данные о том, куда переселили людей. Тяжело, я понимаю, но ведь теоретически это возможно!
-Спасибо, Паш… Но как ты себе это представляешь? Предположим, я нашел бы ее. И? Что, если она замужем, у нее отличная семья, дети, и тут я – здрасте! Ножом ей в сердце пырнуть еще разок, а потом самому сдохнуть от тоски уже окончательно?
-А если нет, Слава?! Если не замужем она и всю свою жизнь реально ждет тебя??? Ты такого не допускаешь?
-Ждет??? Это, скорее, можно назвать – похоронила себя, не в силах жить ни с кем!
-И такая она тебе не нужна? Такая бы разочаровала тебя? Только запретный плод сладок?
-Да что ты чушь мелешь??? – взвился Слава. – Пойду я умоюсь, да про кофе узнаю… Посиди тут, успокойся. И запомни – Мишель нужна мне любая! Но так не повезет, как ты сказал! Так просто не может повезти человеку, который всех предал!
Слава захлопнул дверь купе, и Павел остался сидеть, понимая, что тот просто хочет побыть один. За окном пролетали поселки, перелески, речки и овраги, уже освещенные первыми лучами солнца. Звенели переезды… Вот и приехали почти. Осталось часа два… Дверь снова распахнулась, вошел Слава с мокрыми у лица волосами, сел, молча.
-Сейчас принесут кофе с пирожками… — пробормотал он. – Да вот сигарет еще добыл… Ты прости меня за мои крики. Зря я так… Зря вообще пристал к тебе с этой своей историей, спать не дал. Ты хоть сейчас часок подремли, а то у тебя еще дела в Москве, потом опять поезд. А что не самолет? Путь-то не близкий!
-Дорого, Слава…
-Давай я оплачу! Хоть чем-то помогу в ответ.
-Давай… Глупо отказываться.
-Спасибо! Мне и в самом деле легче будет на душе, если ты быстренько долетишь домой, и не будешь мучиться трое суток в поезде.
Дверь купе открылась после стука и вошла проводница с подносом.
-Кофе, пирожки! Доброе утро!.. Ох, что-то вид у вас не очень…
-Да, вот как-то так вышло… Спасибо!
Завтрак прошел молча. Слава явно устал, а Павел решил не приставать. Тем более, что и выяснять было уже нечего. После сигареты Павел решил лечь и хоть ноги вытянуть, спину разогнуть. Он прилег, а Слава вышел в коридор, уже сам не зная, зачем. Просто стоял у окна и глаза его остановились, невидящие ничего за стеклом. Мимо кто-то прошел, и Слава вовсе не обратил бы внимания – пассажиры просыпаются, готовятся к приезду. Но вдруг этот кто-то произнес:
-Доброго утра, Владислав Георгич!..
Слава машинально обернулся:
-Доброе утро!
Но увидел лишь спину высокого молодого мужчины с короткой стрижкой темных, непокорным ежиком стриженых волос. Слава лишь плечами пожал – он давно привык к тому, что его узнавали, приветствовали, оказывали внимание. Странно, что человек прошел мимо и даже не оглянулся… Но мало ли… Не хотел, что бы Слава видел его лицо, например.
Сколько Слава простоял так у окна, бездумно глядя на пролетающую мимо жизнь незнакомых ему мест, он потом и не вспомнил бы. Но когда он вернулся в купе, Павел мирно посапывал на своем месте. Слава глянул на часы – скоро Москва. Он присел за стол, прикурил сигарету, и вдруг слезы сами собой выступили из его глаз. Ни с чего, совершенно незваные. Тем не менее, Славе стало легче. Так, словно, кто-то родной и близкий подошел и… обнял его за плечи. Ничего не говоря, не пытаясь утешить. Просто обнял, давая понять, почувствовать – ты не один и все будет хорошо!.. Но как же хорошо? КАК теперь все может быть хорошо?? И все же, ощущение не уходило. И Слава курил свою сигарету, выпуская с удовольствием дым, с улыбкой глядя на Павла, который забыл снять очки, видимо, не ожидая, что уснет, и они теперь нелепо съехали куда-то на бок…
-Москва, господа пассажиры!!! – послышался голос проводницы, как всегда, в таких случаях слегка торжественный и вполне понятно усталый. – Москва!!!.. Подъезжаем!!!
Постучавшись, она заглянула в купе.
-Владислав Георгич, подъезжаем! Собирайтесь потихоньку… А друг ваш, все-таки, уснул. Целую ночь просидели… Ну, не буду мешать!
Она улыбнулась и закрыла дверь.
-Доброе утро, господа! Москва!!! – прозвучал ее голос дальше по коридору. – Просыпаемся, собираемся!
-Паша! – позвал Слава. – Москва. Просыпайся – прибываем.
Павел открыл глаза, поднялся, едва не уронив очки, поправил их и смущенно улыбнулся.
-О… Я задремал… Ну, и хорошо, за то уже прибыли… А ты так и сидел в одиночестве и тишине? Прости…
-Ничего… — пробормотал Слава, глядя, как поезд проплывает уже на малом ходу окраины Москвы, какие-то заводские корпуса, ленты шоссе под мостами. Серая, даже в золоте утра холодная Москва… — Иногда полезно побыть одному.
-Да… наверное…
Павел прикурил сигарету и поболтал остатками минералки в бутылке.
-Будешь?
-Нет, спасибо. В городе куплю что-нибудь похолоднее… О, вот и вокзал.
Павел быстро докурил сигарету – поезд, как специально, почти совсем затормозил и теперь еле полз, давая возможность покурить, собрать мелочи, глянуть на себя в зеркало. Не зная, куда себя девать, Павел покрутил в руках пустую бутылку из-под минералки. Глянул на Славу. Глянул и почувствовал себя как-то странно, словно теперь, когда он стал посвященным в такую глубокую тайну друга, он отвечает за нее, подобно рыцарю Мальтийского ордена. Павел встал со своей бутылкой и вышел в коридор.
-Хотите выбросить? – тут же окликнула его проводница. – Несите сюда!.. Я тут потихоньку мусор собираю… Нам, вообще-то, не положено делать это, пока пассажиры не вышли, но я вот пока у себя собрала… Давайте-давайте!
Павел послушно подошел и бросил бутылку в пластиковый пакет.
-Спасибо! – улыбнулась проводница. – Мало, кто понимает, что наша работа совсем не сахар… Теперь правда, полегче стало – не приходится таскать эти стаканы с чаем в подстаканниках. Кипяток плещется, а ты таскаешь, таскаешь, и пока всех обойдешь, уже и рук своих не чувствуешь!.. Простите!
-Ничего… — устало улыбнулся Павел, глядя в окно коридора на проплывающие мимо привокзальные постройки, одинокие вагоны на запасных путях. – Я понимаю. Часто ездил и наблюдал в поездах всякое…
-Ой, простите – вокзал уже!
Проводница подхватила китель, ловко надела на стрижку густых волос форменную пилотку, моментом глянулась в зеркало и улыбнулась. Шмыгнула мимо Павла в коридор и весело крикнула:
-Господа пассажиры! Наш поезд прибыл на Ленинградский вокзал столицы нашей родины, Москвы! Вы можете собрать свой багаж и покинуть вагон… Не спешите, не толпитесь и старайтесь не мешать друг другу!..
Еще почитать:
Джейн Грей и Ворон Истуканов — Глава 67: Изобретательница Джейн
Разлом миров: Потерянный в мирах — Глава 2
НЕУДАЧНОЕ СВИДАНИЕ
Начало — мертвый лучший друг
«
»
