Стамбул. All exclusive

Тем, кто считает, что у них всё под контролем, посвящается.

1

Когда началась эта история? Сложно сказать, но думаю, что 17 ноября 2023 года, когда мне пришла эсэмэска о том, что мой рейс Москва – Стамбул 18 ноября отменён из-за неблагоприятных погодных условий в городе прибытия. Про второй сегмент (Стамбул – Барселона) при этом ничего сказано не было. Дозвониться в компанию удалось практически сразу, рейс целиком перенесли на 19-е, при этом, конечно, ничего не гарантировали – непогода ожидалась на протяжении двух дней. 

В итоге мне, как я думала, повезло – рейс 19-го состоялся, и даже хозяин мини-отеля, который я забронировала на ночь, чтобы не сидеть в аэропорту 12 часов, пошёл мне навстречу и перенёс моё пребывание. В общем, всё складывалось неплохо. 

Долетела до Стамбула я прекрасно, даже раньше, чем планировалось. Хозяин отеля встретил меня в аэропорту, довёз, мы договорились, что в семь утра я буду ждать его на ресепшн, чтобы он отвёз меня обратно. На этом, пожалуй, все позитивные моменты моего путешествия заканчиваются.

В семь часов утра, как и договаривались, я была на ресепшн, но хозяина, конечно, не было. В 7.20 я начала ему звонить, и только тогда он соблаговолил проснуться и выползти из комнаты. В общем, приехали мы в аэропорт на полчаса позже, чем планировалось. Там меня уже ждал брат жениха, поскольку я должна была забрать один дополнительный чемодан, который не получилось оплатить онлайн, т. к. поздно спохватились. Ну что ж, на стойке тоже оплатить можно, не проблема, думали мы. 

Первое, что бросилось в глаза внутри, – толпы, просто толпищи людей. Причём это был даже не огромный Новый аэропорт, а Сабиха, где такого раньше не наблюдалось. Ну да, конечно, сообразила я, это из-за отмен и переносов рейсов накануне. Надо было приезжать раньше или не уезжать в отель вообще. Так или иначе, деваться было некуда, и мы встали в очередь на регистрацию. Когда она подошла, я выдохнула – времени оставалось достаточно, – но тут возникла новая проблема: сотрудник, видимо, оказался новичком и не мог понять, как рассчитать стоимость дополнительного багажа. Он куда-то звонил, кого-то звал, что-то спрашивал и выяснял, а время уходило. В итоге, когда оба чемодана в конце концов уехали, до вылета оставался час. 

И даже тогда я пыталась не терять оптимизма, думая, что это не в первый раз и сейчас я быстро пройду контроль. А после мы увидели очередь на этот самый контроль. Она тянулась и извивалась, как змея, куда-то за пределы видимости. Нам потребовалось минут пять, только чтобы дойти туда, где она начинается. Слова о том, что у меня вылет через 50 минут, не имели никакого значения – сотрудники там не идут навстречу ни при каких обстоятельствах. В общем, уже тогда я поняла, что всё это бесполезно и этим рейсом я никуда не улечу, но зачем-то упорно продолжала стоять в этой очереди с глупой надеждой на то, что самолёт задержат, – ну мало ли! Когда я прошла паспортный контроль, досмотр и добежала до гейта, он, конечно, уже был закрыт. Мне сообщили, что туда я не попаду, и я подумала, что это самое ужасное, что могло со мной сейчас произойти, ведь нужно покупать новый билет и предупреждать коллег, что не смогу сегодня работать. Наивная.

2

Делать нечего, надо выбираться из чистой зоны, искать офис компании, менять билет. А, ну и неулетевшие чемоданы, будь они неладны, забрать бы не помешало. Но всё почему-то опять пошло не так. На контроле, который мне, естественно, опять пришлось проходить, чтобы выбраться оттуда, произошла какая-то заминка. Пограничник начал пристально изучать мой паспорт, потом кого-то позвал, и они начали изучать его уже вдвоём. После тот второй позвал меня пройти за ним, отправил фотографии паспорта ещё кому-то, ему что-то ответили, и он позвал меня пройти за ним дальше. На мой вопрос, в чём, собственно, дело, он сказал, что это just control и don’t worry. Но я начала очень даже беспокоиться, уже предчувствуя что-то неладное. Хотя, казалось бы, что может быть не так с моим паспортом, который я поменяла только в прошлом году? Мыслей на этот счёт не было никаких. Меня привели к другой кабине паспортного контроля, там начали тщательно проверять мою визу на подлинность каким-то прибором. Опять ничего не объясняя, меня привели в кабинет, где сказали ждать, а сами снова куда-то ушли с моим паспортом. Я начала не только нервничать, но ещё и злиться: на каком основании без объяснения причин у меня отбирают паспорт и куда-то его уносят? Но, поскольку сотрудники там практически не знают английского (на самом деле прикидываются), выразить своё возмущение я не смогла, и оставалось только ждать.

Прошло ещё какое-то время, я, конечно, уже связалась со своими, рассказала, что происходит. Меня успокоили, сказав, что это турецкие методы работы, просто протокол, и чтобы я не переживала. Я старалась как могла, но минут через десять меня перевели в другую комнату, сказали, чтобы я выключила телефон, забрали его и закрыли дверь на ключ. Надо ли рассказывать, что я почувствовала в тот момент? Даже сейчас, когда вспоминаю об этом, с трудом могу справиться с эмоциями. В голове тут же начали роиться самые разнообразные мысли от «меня сейчас отправят в рабство» до «мне подбросят наркотики и посадят в тюрьму». В таком состоянии я пребывала примерно полчаса, а потом наконец-то пришёл кто-то, кто говорил на английском, и сказал мне следующее:

– Мы проверили ваш паспорт и вашу визу, они настоящие.

– Спасибо за информацию, я в курсе, – ответила я.

– Но у вас в паспорте есть два стамбульских штампа на въезд и на выезд, – продолжил он, – и мы думаем, что они фальшивые.

Сказать, что я была в шоке, – это не сказать ничего.

– Покажите мне эти штампы, я не понимаю, о чём вы говорите, – ответила я.

На что он мне сказал, что паспорт сейчас там, у них в комнате, а штампы эти якобы мартовские. И спросил, была ли я в марте 2023-го в Турции. Нет, в марте в Турции я не была, ответила я, и хочу видеть эти загадочные штампы, поскольку единственный раз по этому паспорту я была в Турции в сентябре – транзитом в Измире. И вообще всё это какая-то дичайшая бессмыслица. Он ответил, что они там ещё что-то проверяют, поэтому ничего не покажут, а меня скоро отвезут в полицию, потому что это преступление. С этими словами он вышел, оставив меня в состоянии, близком к обмороку.

3

Спустя минут сорок меня вывели из комнаты, затем из здания, разрешили написать пару сообщений, посадили в полицейскую машину и доставили в отделение, которое, собственно, находится на территории аэропорта – туда попадают люди исключительно из него. Там меня провели в помещение с жуткими маленькими клетками. В первую секунду я испугалась, что сейчас меня запихнут в одну из них, но мне сказали положить все личные вещи в ящик и пройти в другую комнату – по крайней мере, большую, с кондиционером, стульями, кушетками с пледами и окнами. Решётки на них, конечно, были, но одно окно даже открывалось, а свежий воздух, скажу я, очень важен, когда ты находишься в такой ситуации.

Хотя, сказать по правде, свою истинную ситуацию в тот момент я не очень отображала, это было состояние шока, в котором мой мозг обычно работает на полную – ищет пути решения, не позволяя удариться в панику, рыдать, жалеть себя и т. п. И это, хочу заметить, очень помогает.

Достаточно быстро меня позвали в кабинет, где, судя по всему, начальник отделения, седой мужчина лет 55, через переводчик задал мне несколько вопросов о том, знаю ли я, почему я тут, и зачем летела в Испанию, не преминув добавить, что «русским сейчас, наверное, трудно путешествовать, да?». На первый вопрос я ответила, что не имею понятия – знаю только какую-то чушь, которую мне рассказали в аэропорту. На второй – что летела к жениху и что, собственно, у меня там ожидается регистрация брака. На что он сделал сочувствующее лицо, сказал “sorry” и сообщил, что я буду депортирована в свою страну. С каждой минутой мне всё больше казалось, что это какой-то розыгрыш и меня снимает скрытая камера. Но, к сожалению, камеры никто не скрывал, а розыгрышем и не пахло…

Потом один неприятный, постоянно ухмыляющийся тип сделал фото (да-да, те самые – у стены в профиль и анфас), снял отпечатки пальцев и отправил в другой кабинет, где как по волшебству оказался турок, прекрасно говорящий на русском, – то ли профессиональный переводчик, то ли нет, разбираться у меня не было никакого желания. Через него было составлено заявление о том, что произошло (знать бы ещё наверняка, что именно произошло), спрашивали, не давала ли я никому свой паспорт в последнее время (не знаю, может, в Турции принято раздавать свои удостоверения личности другим людям). Конечно, паспорта у меня не было при себе месяц, сказала я, он был в визовом центре, но очень вряд ли там мне поставили какие-то турецкие штампы, вроде раньше они в таких забавных шутках не были замечены, и вряд ли что-то изменилось с тех пор. Потом мне снова сказали, что меня депортируют (возможно, завтра), а паспорт… Здесь, как говорится, «нрзбрч»…

Уже тогда я поняла, что происходит какая-то не просто мутная история, но и даже попахивающая криминалом – только не с моей стороны, а со стороны так называемых правоохранительных органов. Когда заявление было составлено, мне его показали (на турецком языке, естественно) и попросили расписаться. На мой вопрос о том, что там написано, этот переводчик или кто он там сказал: «Всё, что я перевёл». Ну да, ну да…

4

Логичный вопрос, который может возникнуть: почему я не связалась с консульством, адвокатом и т. д. и т. п.? Объясню. Они не дураки и прекрасно знают, что, скорее всего, первое, что сделает человек на моем месте, – позвонит туда. И уж к этому они явно подготовятся, если у них есть цель изъять (украсть?) мой паспорт, в чём я уже практически не сомневалась. Напомню, свой документ я не видела и не держала в руках с того момента, как передала его пограничнику в аэропорту (что уже само по себе незаконно), и у них было более чем достаточно времени сделать с ним всё что угодно, поставить любые пометки и штампы, а потом предъявить это и адвокату, и консулу, и папе римскому. И в этом случае проблемы, скорее всего, у меня были бы не только с ними, но и с моей страной по возвращении. Именно по этой причине, я полагаю, они сразу сказали о депортации, а не о суде, расследовании и прочем. Они прекрасно понимали, что я ни в чём не виновата, и им просто нужно было отправить меня восвояси якобы на законных основаниях и при этом не сильно напугать, чтобы я никуда не обращалась. Обо всём этом я успела подумать во время дачи показаний и решила пока понаблюдать за развитием событий. И, забегая вперёд, кстати, была права: уже потом я узнала о том, что именно турки широко известны своим бизнесом по продаже нелегальным иммигрантам паспортов разных стран. А также о том, что не особо-то консульству есть до вас дело.

Но продолжим. После всех этих вопросов, заявлений и подписей мне разрешили позвонить кому хочу. Я связалась с родными, попросила не переживать (а то к тому времени ко мне уже собирался лететь турецкий адвокат из другого города за кучу денег), ну и сказала, что всё будет хорошо и меня скоро отправят в Россию. 

После тот предполагаемый начальник отделения напоил меня чаем, что уже само по себе было довольно странно, поскольку там дают только воду – чисто чтобы задержанные не померли, – выдал сэндвич, ещё раз печально на меня посмотрел и закрыл дверь с той стороны. Оставалось только ждать. И это было самое мучительное. Представьте себе: у вас нет ничего – ни телефона, ни бумаги с ручкой, ни книги. Вы заперты в комнате с решётками на окнах (спасибо хоть окна были большими и выходили на улицу). И вы не знаете, сколько будете там находиться, есть только какие-то смутные предположения. Сначала примерно час вы сидите на стуле и смотрите в одну точку. Потом встаёте и начинаете ходить туда-сюда, как зверь в клетке, просто чтобы почувствовать, что вы всё ещё живы и можете двигаться. Потом подходите к окну, вдыхаете свежий воздух, смотрите на улицу, видите этих грёбаных полицейских, сидящих за столом и пьющих кофе, и осознаёте, насколько дико и непреодолимо хочется просто выйти наружу. Просто чтобы вы могли пойти куда хотите. Никогда в жизни я не испытывала такого желания выйти на улицу.

К слову, лишение свободы всегда было для меня одним из самых жутких страхов, и вот я сижу, смотрю через решётку в окно без какого бы то ни было адекватного объяснения происходящему и всё ещё не перестаю надеяться, что это всё просто ночной кошмар и скоро я проснусь дома – уже неважно где: в Испании, России, главное, чтобы подальше от этого места и этой страны.

 5

А потом пришёл кот. Он, видимо, часто туда захаживал, потому что заявился как к себе домой, протиснулся между решёток, спрыгнул на пол и очень целенаправленно пошёл ко мне за порцией ласки и сэндвича. Аппетит у мохнатого был отменный – съев весь бутерброд, он уютно устроился на стуле рядом и мирно уснул. А я сидела, смотрела на него и завидовала. Мне тоже очень хотелось куда-нибудь уютно лечь, свернуться под одеялом и уснуть.

Часов в девять вечера я не выдержала – пришлось прилечь на кушетку, на которую ещё несколько часов назад и смотреть не могла, но… человек ко всему может приспособиться или хотя бы попытаться.

Чуть позже дверь открылась, и в комнату завели ещё одну «счастливицу», которая, кстати, совершенно не выглядела расстроенной, а, напротив, вела себя очень активно. Такие люди вообще везде себя чувствуют как дома. Узнав, что на турецком я не говорю, она предположила, что на русском-то уж точно могу, и первый раз за день я хоть чему-то смогла порадоваться – да, говорила она с акцентом, да, перевирала слова, но с ней хотя бы можно было пообщаться. Она оказалась родом из Узбекистана, 10 лет в Турции, и задержали её за какие-то махинации со счётчиками воды (я так полностью и не поняла её объяснения, но это не столь важно). То есть человек что-то намутил в своём городе, прилетел на выходные в Стамбул к любовнику, и в аэропорту по прибытии его задержали, предъявив обвинения. «Зачем я сюда приехала? – сокрушалась она. – Я же собиралась сама прийти в полицию по повестке, а теперь, скорее всего, депортируют». При этом в такой ситуации она оказалась уже не в первый раз (как и, забегая вперёд, многие из тех, с кем я познакомилась позже).

Но меня это не удивило: есть такие люди, которые… как бы поточнее выразиться… живут такими ситуациями, это их стихия, если не сказать стиль жизни: иммиграция, нарушения, подделка документов, нелегальное трудоустройство, задержания и т. д. А для меня это стало чем-то совершенно из ряда вон, тем, что абсолютно, чудовищно выбивалось из моей жизненной парадигмы. И я не могла это расценить даже как «всякое случается», нет. В моей голове это не укладывалось никак.

В два часа ночи дверь открылась, и нас попросили на выход. Моя новая знакомая со знанием дела сообщила, что сейчас повезут в больницу – поставить галочку о том, что нас в полиции не бьют. Позже, уже после всего произошедшего, я прочитала, что у людей ещё и кровь там берут. У нас не брали, слава богу. Просто привезли в отделение скорой помощи, довольно далеко, кстати, от полиции, завели внутрь под взгляды «нормальных людей» – отвратительное ощущение, – посмотрели на нас, сделали отметки и отправили восвояси.

6

Остаток ночи прошёл в какой-то полудрёме, поскольку уснуть по-человечески, естественно, не получилось. Их пледами укрываться не хотелось, тем более подкладывать их под голову, пришлось использовать собственное пальто, и при этом я была, естественно, в той же одежде, в которой летела. Переодеться бы, конечно, подумала я, и… меня окатила волна ужаса: чемоданы! Они же остались в аэропорту, их сняли с рейса, на который я опоздала. И, конечно, я про них совершенно забыла, когда меня увозили оттуда в отделение.

После этого спать я уже совсем не могла, кое-как дождалась утра и начала пытаться выяснить этот вопрос, но, как убедилась позже, выяснять что-то у турок бесполезно: они или не знают и несут чушь, или делают это намеренно, перевирая факты. В общем, мне ответили, что мои чемоданы никуда не денутся и я их заберу, когда меня будут депортировать. Ну ладно, думаю, меня же сегодня обещали отправить в Россию, подожду. Наивная, дубль два.

Часов в десять утра пришли за моей новой знакомой, представившейся Нелей, она вышла. «Повезло, – подумала я, – ну ничего, скоро и за мной придут». Но время шло, двенадцать часов дня, час… Никто не приходил, и я начала потихоньку сходить с ума. У меня появилось ощущение, что уже никто никогда не придёт и я здесь останусь неизвестно на какое время – без телефона, без возможности выйти и в принципе без какого-либо понимания ситуации. Мне стало физически не хватать воздуха. Я поняла, что, если я сейчас не поговорю ни с кем из своих, у меня начнётся истерика. В тот момент мне было абсолютно всё равно, что скажут полицейские, и я начала стучать в дверь. Когда она открылась, я объяснила, что мне нужно на воздух. К моему удивлению, меня без проблем вывели на улицу и дали нормально отдышаться. Потом я сказала, что мне нужно позвонить, и снова возражений не было. Никогда в жизни я не думала о том, какое это благо – просто иметь возможность связаться с родными. Бедные мои родные, я предпочитала даже не думать о том, что с ними там сейчас творится…

Перед тем как позвонить жениху, я решила уточнить у единственного полицейского, более-менее знающего английский, когда же всё-таки я полечу домой, и он мне сказал, что завтра утром (то есть ещё день здесь, о боже…) меня отправят в миграционный центр и уже оттуда – в Россию. Пока я разговаривала по телефону, меня пригласили в комнату, где они все обедали (напугала я их, видать, своими одышками и близкой панической атакой), начали наперебой предлагать мне ланчбоксы со всякими супами, горячим и десертами. Конечно, мне в горло ничего не лезло, но я, пересилив себя, поклевала что-то, параллельно продолжая разговаривать по телефону. После этого я подумала, что, пока они такие добрые, надо воспользоваться моментом и попросить, чтобы они поговорили с братом жениха на турецком, чтобы он выяснил всё от и до об этом миграционном центре.

Оказалось, что это никак не связанное с полицией заведение для женщин с нормальными кроватями, душем и трёхразовым питанием, где в течение 24–48 часов мне купят билет и отправят домой. Так сказал полицейский брату жениха. Но вы же помните, я говорила, что никогда не надо слушать рассказы турок? Очень скоро я в этом убедилась, и не один раз. Но в тот момент у меня чуть-чуть отлегло от сердца. По крайней мере, не здесь. Пусть не в Испании, но хотя бы прочь из этой страны. Понимаете, да, как устроен человек?

Ещё раз воспользовавшись «добротой» полицейских и взяв из шкафа с личными вещами книгу, я вернулась в своё временное пристанище и первый раз за сутки почувствовала, что мой мозг расслаблен хотя бы до той степени, чтобы воспринимать что-то, кроме своих собственных мыслей.

7

Пока я читала, привели новую страдалицу – иранку. С ней у нас не оказалось абсолютно никаких языковых пересечений, поэтому сидели в тишине, пока дверь не открылась и не зашла та самая Неля, которую, как я считала, выпустили утром. Оказалось, никуда её не выпустили, а возили к прокурору (это у них громко называется судом), а завтра она вместе со мной отправится в миграционный центр, где будет ждать решения – выпустят её или депортируют. Когда я услышала о «суде», в очередной раз убедилась в том, что мои соображения по поводу моего пребывания здесь подтверждаются. Ни к какому прокурору меня не возили, никаких обвинений по факту не предъявляли, то есть я им явно не нужна. А что нужно? Логичный ответ напрашивался только один: мой документ. Но пока это были только догадки.

Оказалось, что Неля знает и таджикский, который очень похож на фарси, поэтому ей удалось пообщаться со вновь прибывшей. Выяснилось, что та прилетела сюда по поддельному паспорту, за что, конечно, тут же была задержана. Никогда не понимала, как люди осмеливаются путешествовать и вообще совершать какие-то действия по поддельным документам, а ещё более странно то, что кому-то из них это удаётся.

Чуть позже меня снова начали грызть мысли о моём багаже, да к тому же Неля сказала, что вряд ли перед депортацией кто-то пойдёт со мной за чемоданами. А что, если это будет вообще другой аэропорт?

Я снова вызвала полицейского и попросила у него в очередной раз свой телефон, чтобы связаться с братом жениха – может, он сможет забрать мой несчастный багаж из аэропорта? На это мне ответили, что другому человеку его не отдадут. Настроение у меня опять упало ниже некуда, потому что ситуация виделась более-менее безвыходной. Но спустя примерно час дверь открылась, и на пороге появился тот самый предполагаемый начальник отделения, который поил меня чаем и смотрел грустными глазами. Он сказал мне, что сам сегодня съездит в аэропорт и заберёт мой багаж. И тут снова возвращаемся к вопросу о том, какие простые вещи в экстремальных ситуациях заставляют человека почувствовать себя немного счастливее. То есть ты действительно сосредотачиваешься на моментах, которые важны тебе здесь и сейчас. Ты понимаешь, что нет никакого смысла думать о том, «как же так всё получилось и всё должно было быть совсем иначе». И о будущем думать тоже абсолютно бессмысленно, ведь два дня назад, например, я была уверена, что в это время буду у себя в квартире в Барселоне.

Поэтому да, спасибо тебе, полицейский, что ты по какой-то непонятной причине решил сделать это доброе дело. Настроение снова слегка поползло вверх, а тут ещё и выяснилось, что в отделение полиции можно заказать доставку еды или позвонить друзьям/родным, чтобы они что-то привезли, чем и воспользовалась Неля, вызвав своего любовника с пиццей и газировкой. Возникло мимолётное ощущение нормальности того, что тебя окружает.

Чуть позже к нам присоединилась ещё одна дама – из Боливии, и ей было тяжелее, чем всем нам, вместе взятым, поскольку она говорила исключительно на испанском, которого не знал, естественно, никто, кроме меня, и то частично. Но помощи ей от меня было мало, поскольку перевести то, что она говорила, полицейским, не знающим английский, я не могла. Ох уж этот интернационал…

8

Часов в десять вечера, когда я лежала и читала, пришёл тот самый полицейский, позвал меня по имени и сказал: «Поехали за багажом». Почему я выделила момент насчёт имени? Это важно, поскольку там к тебе либо не обращаются никак, либо только по национальности. Поэтому услышать что-то очень привычное и обыденное, но в совершенно непривычной и чуждой тебе атмосфере было… да, наверное, приятно. Появилось ощущение, что до тебя кому-то есть дело даже здесь, в абсолютно чужом месте, в абсолютно несправедливой ситуации (до сих пор не уверена в том, что он был в курсе происходящего среди своих подчинённых – слишком эмпатичным человеком оказался).

Мы сели с ним в машину, приехали в аэропорт, и, пока шли до офиса авиакомпании, он записал мне через переводчик сообщение: «Я вижу, вы хороший человек, поэтому я захотел помочь». Честно, я не знаю, как описать свои эмоции в тот момент, потому что это было не похоже ни на что. Вроде бы ничего особенного, я и сама знаю, что человек я в целом неплохой, но в то же время он оказался единственной адекватной ниточкой, связывающей меня, неплохого человека, с этим ужасным миром вокруг. В тот момент я на сто процентов убедилась в том, что даже в самой кошмарной ситуации ты можешь встретить человека, который как-то поучаствует в твоей судьбе и, возможно, поможет. И, снова забегая вперёд, он был не последним таким человеком.

Забрав мои многострадальные чемоданы, мы вернулись в отделение, хотя очень хотелось воспользоваться положением «хорошего человека» и попросить его остаться ненадолго на улице. Но я решила всё-таки не злоупотреблять и просто попросила переодеться в конце концов. Он сказал, чтобы я шла в его кабинет, поскольку там нет камер, спокойно переодевалась и не торопилась. Потом сам налил мне чая, в очередной раз посмотрел печально и закрыл за мной дверь моего временного пристанища. Я прямо чувствовала, что будь его воля – он бы отдал мне мой паспорт и отправил на все четыре стороны. Но… но мне даже уже не хотелось ничего анализировать.

Вторую ночь я спала, прямо по-настоящему спала – обернула их пледы своим шарфом, вытащенным из чемодана, положила их под голову, да и вообще наконец-то комфортно себя почувствовала в относительно спортивной одежде (знала бы я, через сколько дней её сниму, но об этом позже). Правда, посреди ночи нас опять повезли в больницу ставить галочки, но это уже детали.

Часов в десять утра за нами наконец-то приехали и повезли в миграционный центр, только сначала нужно было развезти по разным учреждениям (не знаю, что это было – мужские миграционные, тюрьмы или что-то ещё) парней из соседней комнаты. Они ехали с нами в машине, но в отсеке для заключённых, который за решёткой.

Были жуткие пробки, и, пока мы катались от одного учреждения к другому, прошло часа три. За это время меня успели проинформировать об истинном положении вещей в этом миграционном центре, который мне нравился всё меньше и меньше с каждым новым фактом. Но, думала я, ничего страшного, это же всего на сутки… Быстрее бы уже доехать.

В общем, в тот день мы туда не попали. Пока развозили молодых людей по тюрьмам (звучит, конечно, потрясающе), на нас времени уже не осталось, поскольку ехать до этого центра, который находится за Стамбулом (район Силиври), часа два, и нас бы уже не приняли и не зарегистрировали. Мы вернулись в полицейский участок. В комнате уже появились две новые мадам, то есть ночка вшестером на двух кушетках нам предстояла весёлая… Но, что удивительно, я спала, хотя в обычной жизни, чтобы уснуть, мне нужны нормальные условия. Именно поэтому мне трудно спать в самолётах/автобусах, когда вокруг шумно или просто есть какой-то дискомфорт. Но, как я уже говорила, человек может, видимо, приспособиться ко всему.

9

На следующее утро двух новых «арестанток» увезли к прокурору, а нас четверых снова загрузили в машину и повезли в миграционный центр, на сей раз напрямую, без заездов куда бы то ни было. Ехать нужно было часа два, и всё это время можно было (о боже, какое счастье) пользоваться телефонами. Я успела со всеми поговорить, благо накануне в полиции разрешили зарядить мобильный, всех успокоила, сказала, что сейчас-то уж точно всё будет хорошо и очень скоро я улечу отсюда.

А потом Неля, которая один раз там уже была, сообщила мне, что телефонами там пользоваться тоже нельзя. То есть совсем нельзя, а даже не так, как в полиции: попросил – тебе дали. Там – нет. На вопрос о том, как связываться с родственниками, она ответила, что со стационарного, и посоветовала выписать нужные телефоны на бумажку, пока не поздно. После этого меня начали одолевать тревожные мысли: вроде говорили, что это место не связано с полицией, зачем тогда отбирать телефоны?.. Уже потом, после разговоров с разными людьми, я поняла одну вещь: когда в Турции тебе кажется, что всё плохое закончилось и жизнь вот-вот наладится, всё самое плохое в действительности только началось.

Когда мы подъехали, тревога начала нарастать, поскольку это был дом с решётками на окнах. За глухим забором с колючей проволокой. В поле. На входе нас встречали люди в форме Jandarma, а это, чтоб вы понимали, гораздо хуже полиции. Если с полицией ещё как-то можно поговорить, что-то возразить и т. д., то с жандармами лучше не связываться никогда и ни при каких обстоятельствах. В этот момент я поняла: да, они были правы, этот центр никак не связан с полицией – он связан с жандармерией, то есть правоохранительной организацией военного характера. Но я продолжала себя успокаивать тем, что всё это на сутки-двое.

Внутри, на первом этаже, в кабинете регистрации, всё выглядело вполне безобидно – ну, примерно как в наших госучреждениях советского образца, не хуже, не лучше: потрёпанно, убогонько, пованивает какой-то едой. Где-то через полчаса за нами пришла молодая мадам, мы на лифте поднялись на второй этаж, и вот тут началось самое интересное. Сначала нас завели в комнату, в которой вытряхнули всё из сумок на стол, проверили каждую вещицу, выбросили в мусорное ведро (!) все таблетки, капли и всё, что относится к медицине (до сих пор не понимаю зачем, ведь всё равно сумки оставались на складе, с собой их взять было нельзя). Сказали снять все украшения, вытащить шнурки, сдать телефон (его запечатали в пакет и выдали бумажку, по которой его потом можно будет забрать), естественно, никаких зеркал и косметики – всё нужно было оставить в сумке, а сумку вместе с чемоданами положить в комнату для багажа, т. е. на склад. Единственное, что я смогла взять, была книга. И всё.

Когда мы сдали все вещи и вышли в коридор, я краем глаза слева увидела решётку и облепивших её с обратной стороны что-то кричащих женщин. Наивно полагая, что они просто ждут распределения по комнатам, я, собственно, приготовилась идти в эти самые комнаты. И просто потеряла дар речи, когда мне указали: сюда. То есть в эту толпу орущих тёток, за решётку. Мне. Нужно. Было. Идти. Туда.

10

Я никогда не забуду это ощущение. Протиснувшись сквозь толпу у решётки, я оказалась в довольно узком коридоре. По обеим его сторонам располагались комнаты/камеры без дверей, всего 10 штук, в среднем по 10–12 двухъярусных железных кроватей в каждой. На полу коридора, также с обеих сторон, лежали матрасы, потому что места в комнатах не хватало. Сплошь исписанные и изрисованные стены. И куча женщин. Разных. Везде. Гвалт. Срач. И дым. Он просто висел в воздухе. Представьте себе: 150 человек курят 24 часа в сутки. Не курили всего человек 15, наверное, как я уже потом выяснила. Все остальные – просто не переставая, прикуривая друг у друга от сигарет, потому что зажигалки там, естественно, тоже были запрещены, а охранников постоянно дёргать не будешь.

Потом я заглянула в туалет. Мне показалось, что я в аду. Или в самом жутком ночном кошмаре, который я когда-либо видела в своей жизни. У меня было ощущение, что меня посадили в мусорный бак и закрыли крышку. Я просто не могла поверить в то, где оказалась. Я! Мегабрезгливый человек, который даже в детстве в лагере во время дежурства по столовой не мог дотронуться до чужих грязных тарелок. Не терпящий ни единой оставленной грязной чашки или тарелки в своей раковине. Вообще не выносящий грязь, бедлам, беспорядок. Человек, для которого свобода передвижения всегда была одной из главных ценностей в жизни. И вот ЭТО. И вот я стою с пальто в одной руке и книгой – в другой, смотрю выпученными глазами на этот треш вокруг, хочу обратно хотя бы уж в полицейский участок, а тут ещё и Неля говорит: «Такого раньше тут не было, что это за кошмар?!» Но, как оказалось, кошмар ещё впереди.

Во-первых, естественно, не было свободных кроватей. Ну, Неля нашла одну в комнате своей узбекской «диаспоры». Точнее, их там было две, но одна сломанная, поэтому мне нужно было идти дальше на поиски. Во-вторых, нам сообщили, что здесь полно тараканов и клопов. После этой информации мне захотелось умереть прямо здесь и сейчас, потому что у меня на укусы любых насекомых аллергия, и я уже заранее представила, что меня ждёт, т. к. вокруг чесались ВСЕ. В-третьих, сказали, что кошелёк и всё, что есть при себе ценного, хранить нужно чуть ли не в трусах, потому что здесь куча желающих это присвоить.

Приняв эту крайне обнадёживающую информацию, я вышла в коридор, чтобы всё-таки найти куда приткнуться. Хорошо хоть, что очень многие говорили на русском (в основном там были узбечки, киргизки, туркменки) и можно было как-то коммуницировать. Хотя на тот момент коммуницировать ни с кем из них мне совершенно не хотелось. Между тем в этой толпе обнаружилась двадцатилетняя девочка Настя из Москвы (из благополучной семьи, но попавшая в свою жуткую историю в Стамбуле) и предложила мне спать на одной кровати, благо роста и веса в ней было, как в кошке. И вообще, она оказалась очень общительной и активной, всё рассказала и показала, как будто прожила здесь уже месяц, а на самом деле всего две ночи. Хотя потом я и сама убедилась в том, что один день там вполне можно считать за неделю.

11

Приехали мы в обеденное время, поэтому я решила спуститься и хотя бы посмотреть, есть ли там что-то съедобное. Ну, как «решила спуститься» – вся эта толпа делилась на три группы, и их выпускали по очереди. Кормили там на удивление вполне прилично: суп, два вида второго (например, макароны и картошка), какой-нибудь соус, что-нибудь мясное, десерт, айран, вода. Аппетита у меня, конечно, не было совершенно, я ограничилась парой ложек то ли супа, то ли второго и водой, но, по крайней мере, поняла, что в случае чего от голода не помру.

А потом по расписанию был «маркет», то есть магазин. Он располагался на первом этаже, и там продавались втридорога разные нужные вещи типа зубной пасты, мыла, пижам, туалетной бумаги, ну и всякие «ништяки»: чипсы, шоколадки, кола, кофе, чай и прочее. Но меня интересовала только телефонная карта, потому что вечером ожидались звонки родственникам. Они, кстати, были не каждый день, но мне, скажем так, повезло. Карта эта стоила 50 лир (где-то 1,5 евро), а у меня с собой в целом было всего 100 с чем-то, и то совершенно случайно. Я же не собиралась задерживаться в грёбаной Турции! Все основные деньги у меня находились на двух картах – российской и европейской, – которыми там, естественно, невозможно было воспользоваться. Немного евро наличными тоже было, около 100, но меняли их там, естественно, по какому-то дикому курсу, поэтому я решила пока не суетиться (завтра ведь улечу! Ха-ха). В общем, купила я там только одну телефонную карту, якобы международную, ведь на ней были написаны названия разных стран, в надежде на то, что сегодня смогу пообщаться со своими (и тут снова возвращаемся к тому, какая разная бывает радость в разных ситуациях).

Примерно в 18.00 начались звонки. Людей вызывали по спискам, т. е. по странам. Представьте себе: три телефона, 150 человек, и практически всем хочется позвонить. А это минимум по пять минут на каждого. В общем, мне сказали, что всё это будет длиться до отбоя, то есть часов шесть.

Всё это время я стояла. Просто стояла и ждала. Мне предлагали сесть, указывая на матрасы на полу, но я просто не могла себя заставить прикоснуться ни к ним, ни к стенам – ни к чему тому, что меня окружало.

Комната, в которой я разместилась, была первой у входа, поэтому около неё постоянно толпились люди, и в какой-то момент рядом со мной оказалась девушка-туркменка Майя, на вид скромная и приличная, с которой мы как-то сразу начали общаться. Говорила по-русски она не очень хорошо, забыла язык, живя в Турции, но тем не менее разговор вполне клеился. Как-то сразу, к моему удивлению, она окружила меня заботой, сделала чай (чайник стоял у входа, за решёткой – ещё одна причина того, что у первой комнаты постоянно была толпа людей), принесла какие-то печенюшки и вообще постоянно была рядом. Это, признаюсь, давало неслабую поддержку, за что я была ей очень благодарна.

Потом был ужин, на который я совершенно не хотела идти, но подумала, что хотя бы за водой сходить надо, учитывая то, что у меня начало адски сохнуть горло из-за постоянного дыма вокруг. После я вернулась на свою «позицию» и продолжила ждать своей очереди на звонок. Она подошла часам к десяти вечера. Попытавшись набрать российский номер по этой «международной» карте, я поняла, что это невозможно – нет соединения. С испанским номером – та же история. Меня начало потрясывать. Я подумала, что, если сейчас мне ещё не ответят по единственному имеющемуся турецкому номеру (слава богу, что я его переписала на бумажку), я не знаю, что буду делать. Но по нему мне моментально ответил брат жениха, я передала ему информацию о том, чтобы завтра мои родственники в России были постоянно на связи, чтобы в любое время быть готовыми заказать мне билет. И да, здесь ад и самая настоящая тюрьма, поэтому это всё очень серьёзно, и свяжись с ними прямо сейчас.

После ещё оставалось часа два до отбоя, и я решила получше узнать у людей о том, что здесь вообще происходит. С каждым новым рассказанным фактом мне становилось всё более, мягко говоря, не по себе.

Во-первых, я узнала, что это учреждение никак не связано с турецким правительством, это некая частная лавочка, принадлежащая иностранцам, и работают там тоже иностранцы по большей части. А это означает, что здесь не существует никаких правил и никто (даже само государство Турция!) не может повлиять на происходящее. И невозможно ничего доказать, если только каким-то чудом ты не пронесёшь с собой телефон и не снимешь всё, что происходит внутри. Одному парню из мужского миграционного центра это, по рассказам, удалось, после чего обстановка там изменилась в лучшую сторону. Во-вторых, никто там никого никуда не депортирует через «24–48 часов» – только если ты сам покупаешь билет. В противном случае ты можешь сидеть там месяцами, потому что им так выгодно: ведь сколько денег тратят женщины в этом «маркете», сколько денег выделяется учреждению на еду и на какое-никакое (скорее никакое) содержание людей. Естественно, сотрудники на этом очень неплохо греют руки и все остальные части тела.

Раньше, несколько лет назад, в этом заведении было всё более-менее по-человечески: зеркала, телевизор, отсутствовали решётки на окнах и колючая проволока. Можете посмотреть, как это всё выглядит снаружи сейчас и как выглядело раньше: https://g.co/kgs/VppMyiT.

Но со временем Турция вместе с её так называемыми законами и творящимся беспределом превратилась в какую-то абсолютно грязную и продажную историю с такими же нечистыми на руку и помыслы людьми. В свете этого «правила» ужесточились, «законы» поменялись и вполне приличный (хотя бы на вид) миграционный центр превратился в обыкновенную тюрьму.

Также я узнала, что для того, чтобы убраться отсюда восвояси в самое ближайшее время, нужно утром сообщить охранникам, что тебе нужны мемур и депорт. Мемур – это госслужащий, чиновник. Депорт – ну, вы сами понимаете. Собственно, этот самый мемур и отвечает за депорт. Желающих депортироваться не так много, особенно за свой счёт, поскольку большинству хочется там остаться, и они нанимают адвокатов. К примеру, та Майя из Туркмении училась в Стамбуле, но просрочила студенческую визу и, конечно, оказалась в этом чудесном учреждении, кто-то работал без разрешения, кто-то вообще непойми чем там занимался, но очень хочет остаться. А с Туркменией и вообще отдельная история: если тебя депортируют на родину из любой страны мира, ты не сможешь вообще никуда больше выехать в течение пяти (!) лет, поэтому люди цепляются руками и ногами.

Но мне, слава богу, эта Турция не нужна была совершенно, особенно после произошедшего беспредела, поэтому цепляться за неё я ни в коем случае не собиралась.

12

Ночи я ждала с ужасом. Перспектива быть искусанной клопами лишала меня остатков оптимизма, а в том, что я буду искусана, я ни секунды не сомневалась – меня кусают все насекомые, даже когда других не кусают. Ну и, конечно, хотя одета я была полностью – футболка, джемпер, брюки, носки, – посреди ночи проснулась от того, что чешутся ноги. Мучение началось… А знаете, почему это было мучением? Потому что было невозможно по-настоящему забыться и отключиться от всего происходящего. Укусы чесались, по стенам в свете фонарей бегали тараканы, а я лежала и никак не могла избавиться от мысли о том, где я сейчас должна была быть и где оказалась просто из-за абсолютно идиотского стечения обстоятельств. И мысли эти совершенно не добавляли позитива.

В семь утра завёл свою шарманку муэдзин, причём мне это нравилось, когда я жила в уютном номере стамбульского отеля полтора года назад. Здесь же это пение навевало адскую тоску и безысходность. При этом не было слёз, ни одной. Мозг понимал, что не время для этого, что надо действовать. В тот период я как никогда прочувствовала, что значит action vs reaction. Абсолютно не было времени и моральных сил на реакцию – только действие, только выбраться отсюда быстрее.

Кое-как я дождалась восьми утра, когда люди уже начали подтягиваться на завтрак, чтобы первой записаться к этому самому мемуру на депортацию. На всю жизнь, наверное, запомню это предложение: “Ben deport almak istiyorum”. К слову, турецкую речь слышать всё ещё не могу, даже спустя полгода, прямо мороз по коже от неё.

Записавшись, я сходила на завтрак, съела там какую-то булочку, выпила воды, взяла пару бутылок с собой, вернулась и начала ждать, когда меня вызовут. Горло между тем из-за табачного дыма вокруг пересыхало всё сильнее и сильнее, уже становилось больно глотать. О, как же я мечтала о каком-нибудь спрее… И о фенистиле, поскольку укусы ожидаемо расползлись и жутко чесались. При этом не было даже зеркал, чтобы оценить масштаб трагедии (хотя, наверное, это и к лучшему, лишнее расстройство там было ни к чему).

Тем временем Майя снова притащила мне какие-то сладости, налила кофе и пригласила в их комнату, где хотя бы открывалось окно и был какой-никакой приток свежего воздуха. Тогда я ощутила что-то вроде спокойствия: основное дело сделано, теперь только ждать, когда вызовут для покупки билета, вокруг не сплошные маргинальные личности, а есть очень даже милый человек, который помогает по мере сил, хотя ему тоже совсем несладко.

Время шло, меня никуда не вызывали, Майя уже подходила к ним несколько раз и спрашивала насчёт меня. «Скоро, скоро», – отвечали они. Я к тому времени пересилила свою брезгливость и села на один из матрасов в коридоре в окружении нескольких адекватных людей, благодаря которым хотя бы не так яростно ощущалось одиночество. Мы были знакомы меньше суток, но я была рада, что они тут есть, – как я уже говорила, один день там вполне может считаться за неделю.

Около трёх часов дня меня наконец-то вызвали, я спустилась на этаж ниже и зашла в кабинет к мемуру, естественно, не говорящему по-английски, в связи с чем он вызвал русскоязычную женщину-переводчика. Он что-то ей сказал, и она спросила: «Вы паспорт потеряли, да?» Не знаю почему, но я этого совсем не ожидала. Я ответила, что ничего не теряла, что он всё время был в полицейском участке и я понятия не имею, почему его здесь нет. Они ещё что-то обсудили, я ничего, конечно, не поняла, кроме «пасапорт йок», но этого было достаточно для того, чтобы понять: никуда я сегодня не улечу.

Женщина что-то проверила, с кем-то переписалась и сказала, что паспорт на какой-то там экспертизе (!!!), то есть можно считать, что он недействителен. На экспертизе, мать его. Без протокола об изъятии, без моей подписи они его просто забрали. Мягко выражаясь, украли. Мой паспорт с прекрасным новым двухлетним шенгеном вдруг оказался недействительным! Мне захотелось громко ругаться матом, топать ногами и бить всех вокруг. Но в то же время я понимала, что ничего хорошего мне это здесь точно не даст, поэтому поинтересовалась, что мне, собственно, сейчас делать. Она ответила, что если у меня есть какие-то ещё документы, то в консульстве мне сделают свидетельство вместо паспорта, позволяющее вернуться домой, и по нему я могу купить билет и улететь. Конечно, российский паспорт у меня с собой был. Как никогда я порадовалась этому факту, поскольку если бы не было больше ничего, то процесс идентификации личности занял бы, по словам переводчицы, 2–3 (!) месяца. А ведь я знаю людей, которые в путешествия не берут российские паспорта. В общем, я им отдала внутренний паспорт, а также на всякий случай водительское удостоверение и СНИЛС, они меня сфотографировали (фото на документы вам не нравятся ваши, да? Это вы просто не видели моё из миграционки – после четырёх ночей чёрт знает где, с раздувшимся укусом на лбу и ошалевшими глазами) и сказали, что в понедельник поедем в консульство. А это была пятница, то есть как минимум два дня мне там ещё предстояло провести.

 «Не беспокойтесь, – сказала женщина, – мы сделаем всё возможное, чтобы вы очень быстро вернулись домой». Спасибо, блин.

13

Я вернулась на свой этаж в отвратительном расположении духа. Во-первых, мысль о том, что мне придётся провести здесь ещё несколько ночей, приводила меня в ужас. Во-вторых, это был день «без звонков», то есть я даже не могла никому сообщить о том, что билет купить пока не получается, но я жива-здорова. Ну и, в-третьих, какого чёрта вообще происходит в этой грёбаной стране, что в полиции могут фактически украсть документ, как будто это в порядке вещей?!

Настроение было ужасным, но я знала, что Майя сегодня должна выйти (ей так сказал адвокат), поэтому запрещённой и тайком пронесённой одной из девушек ручкой я написала письмо брату и попросила её сфотографировать и переслать ему, когда она получит свой телефон. Какие только способы передачи информации не придумаешь в экстремальной ситуации… Она зажала этот листок в руке, как будто боялась потерять, и пообещала всё сделать сразу, как только выйдет. А ещё сказала, что привезёт мне пижаму, шампунь, полотенце и вообще всё необходимое. И даст лиры – столько, сколько нужно. И если мне вдруг понадобится адвокат, она его оплатит тоже. Я смотрела на неё слегка ошарашенно и не понимала, как в ад могут попасть ангелы. Насколько всё-таки мы не привыкли к тому, что люди просто могут помогать, ничего не прося взамен. Просто так, от души. И сейчас, когда я это пишу, я даже где-то благодарна судьбе за то, что она мне это показала, пусть и таким суровым способом.

Потом была прогулка. Подробности писать не буду – можете просто вспомнить какой-нибудь фильм о заключённых, чтобы понять, что она собой представляла. Но голос у меня потихоньку пропадал, поэтому даже такому свежему воздуху я была рада. На улице ко мне подошла одна из местных дамочек «в авторитете» (которая, кстати, в первый день дала мне шампунь с полотенцем), спросила, почему, дескать, Майя постоянно ошивается около меня, и сказала, чтобы я была осторожна, потому что ей явно что-то от меня нужно, а то и вообще её подослали. Вот так и рождаются сплетни, подозрения и недоверие. Нет, в целом, естественно, в таких местах никому нельзя доверять – люди там очень разные, – но прекрасно видно, кто что собой представляет. А те, кто не видит этого, либо напрочь потеряли всякую веру в людей, либо, как говорится, судят по себе, либо совсем наивные и верят в доброту и искренность всех окружающих. Последним типом, к сожалению, оказалась и Майя, но об этом позже.

С прогулки мы вернулись к ужину, после которого моя новая знакомая начала переживать из-за того, что её не вызывают, хотя адвокат обещал. Время шло, и надежду она теряла, а вместе с ней и я, т. к. становилось понятно, что моё письмо сегодня брат не получит. Но это была пятница, а по пятницам ближе к ночи начинают выпускать людей, причём никто из них не знает, выпускают её на свободу или переводят в другое учреждение, вероятнее всего, в другой город. И узнают они об этом только на улице, чтобы не создавать панику внутри. Такая жестокая лотерея. В ту пятницу совершенно неожиданно выпустили одну девушку, которой Майя передала моё письмо и объяснила ситуацию. То есть понимаете, да? Человек ждал, что сегодня отсюда уйдет, но остался, жутко расстроился и в то же время думал о том, как помочь другому – тому, кого знал сутки. У меня не было слов. Особенно я, конечно, не рассчитывала на ту девушку, но вариантов всё равно не было – лучше так, чем никак.

14

Вторая ночь была ещё хуже, чем первая, – меня начали кусать в шею и лицо. Я просто не представляла себе, что было бы, если б я, как некоторые, прожила здесь четыре месяца, – из меня бы, наверное, выпили всю кровь, а потом обглодали до костей. Плюс у меня окончательно пропал голос, не помогла даже мокрая маска, которую я носила со вчерашнего дня не снимая.

Утром, после завтрака, был «врач». В кавычках – потому что в кабинете врача сидел тот же самый охранник или охранница и выдавал(а) таблетки, естественно, самые простые: от гриппа, от давления, от аллергии. От укусов выдавливали на бумажку какую-то противную белую мазь, которая не впитывалась, а засыхала на коже, и все ходили вымазанные и неприятные на вид. Я никогда не могла себе представить, что буду мечтать об антигистаминном, которое, как выяснилось, бывало там ещё и не всегда, потому что быстро заканчивалось.

После таблетки стало чуть получше физически, но снова начали грызть мысли о том, не нужен ли мне адвокат, чтобы всё-таки попробовать вызволить мой паспорт из рук этих беспредельщиков, хотя в глубине души я понимала, что всё, что они хотели с ним сделать, они уже сделали. В тот день можно было позвонить, и я решила дождаться вечера и посоветоваться со своими на этот счёт. Только где бы взять международную карту – вот вопрос. А потом я поняла где.

У местных «авторитетов» там был налажен бизнес по продаже использованных или попользованных международных карт, которые, по их словам, конечно, были новыми. Обычно на этой карте 8–10 минут, они же продавали с 3–4 минутами (а бывало, что и вообще пустые) и раза в три дороже обычной новой. А на логичные вопросы, которые им потом задавали, у них всегда был подготовлен ответ: «Значит, кто-то тебе подменил». Ну конечно, дамочки, подменил – вы. Но деваться людям было некуда, разговаривать было нужно, а международные карты взять неоткуда, приходилось закрывать глаза на это наглое враньё и воровство с мыслью о том, что это ненадолго, просто надо пережить.

Это к вопросу о том, какие разные люди могут волею судьбы оказаться в одном месте. Майя – наивный, светлый человек, искренне желающий помочь и деньгами, и чем угодно. И эти отвратительные беззубые уголовницы-наркоманки, втюхивающие пустые телефонные карты втридорога и ворующие вещи и деньги. Это мерзкое ощущение не покидало меня до самого выхода из этой клоаки.

Так или иначе, звонить было нужно. Правда, я беспокоилась, что отсутствие голоса мне не позволит даже поговорить (вот обидно-то было бы), но иногда он прорывался, и я решила, что этого будет достаточно. Майя дала мне денег, я купила у этих «предпринимателей» наполовину пустую карту за тройную цену и позвонила брату. К моему удивлению, письмо моё ему накануне переслали, даже продублировав с двух номеров, и он сразу отправил его маме. От сердца немного отлегло, потому что со вчерашнего дня я переживала о том, что там уже с ума все сходят. Но спасибо доброй девушке. Ещё одной за столь недолгое время.

От идеи с адвокатом меня отговорили, поскольку смысла в этом не было никакого – всё равно мне будут оформлять депортацию за свой счёт, а значит, платить огромные деньги за то, чтобы посидеть в этой помойке ещё энное количество времени и не быть (возможно) депортированной – очень сомнительный профит. Поэтому я решила просто расслабиться, насколько это возможно в данных условиях, и ждать понедельника.

15

В воскресенье утром мы проснулись от адских криков. Кричала одна из девушек от боли. Что с ней – понять было невозможно, потому что она не могла даже говорить. Вид у неё был совершенно невменяемый: белое лицо, вытаращенные глаза, сжатые губы – все перепугались не на шутку.

Прибежали охранники, велели вести её к «врачу», двое сгребли её в охапку и потащили наверх, где ей выдали какие-то таблетки, которые, судя по всему, не очень помогли. По возвращении она продолжала кричать, а у меня в голове была только одна мысль: не дай боже здесь заболеть по-настоящему – всем будет плевать, никто не вызовет никакую скорую, а если и вызовут, то уже, скорее всего, к тому моменту, когда будет поздно.

Через некоторое время ей принесли мазь – выяснилось, что у неё после перелома руки случаются какие-то жуткие спазмы мышцы, – которая спустя время вроде как помогла, и она уснула.

Ближе к обеду я поняла, что наконец-то, впервые за неделю, ощутила чувство голода. То есть не так, что «нужно что-то в себя впихнуть, чтобы быть в состоянии двигаться», а прямо по-настоящему захотелось есть. Только позже я поняла, почему это произошло именно тогда, – просто к тому моменту я сделала всё, что могла, и всё, что от меня требовалось. Оставалось только ждать поездки в консульство. Градус напряжения спал, и именно тогда появились и чувство голода, и неудержимые слёзы. Первый раз за все эти дни. Тогда я почувствовала, насколько мне это было необходимо и насколько мой организм не позволял мне высвободить эмоции.

В тот день я впервые сама сделала себе кофе «два в одном», вскипятив воду в этом чайнике, стоящем за решёткой, и не испытав при этом уже привычного омерзения от одного взгляда на него. В тот день я не просто села на матрас в коридоре, но и читала книгу, сидя на нём, попивая тот самый кофе. Вокруг меня сидели люди, которым даже в этом кошмарном месте я могла доверять. Майя щебетала, вспоминая по-русски слово «коричневый», что-то о том, что ей пришла кожаная куртка, которую она – какая жалость – не сможет получить. И да, прозвучит странно, но я испытала что-то похожее на умиротворение, уже просто доверившись судьбе. А что оставалось делать?

Ночью меня опять нещадно ели. Шея, поясница и лодыжки нестерпимо чесались, не давая мне нормально спать. Да ещё и перед тем как уснуть, я увидела на выходе из полой металлической трубы, соединяющей два яруса кровати, огромные усищи, а затем и их обладателя. То есть это мерзкое создание сидело практически на моей подушке. А до этого я ещё удивлялась, почему почти все эти трубы замотаны полиэтиленом. Оказывается, эти отвратительные существа просто поднимаются с пола по любезно предоставленным им «коридорам» прямиком в кровати. Абсолютно непередаваемое чувство, когда представляешь себе, скольких из них в своей кровати ты просто не видел в течение ночи. Клопы плюс тараканы. Хоть бы уж тогда жрали друг друга. Но нет, они, видимо, прекрасно сосуществовали рядом.

Как бы то ни было, в восемь часов утра меня вызвали, чтобы сообщить, что через полчаса я еду в консульство. Для этого я накануне подготовила себе «выходную» одежду, в которой никуда не садилась и ни к чему не прикасалась, чтобы не пришлось потом выбрасывать ещё и её. А ещё я сделала себе шнурки. Из салфеток. Там многие их делали, поэтому «старожилы» мне помогли. Кстати, они оказались очень даже прочными – такой лайфхак вам, если что. Надеюсь, никогда не пригодится.

В 8.40 за мной пришли, и мы поехали. Как мы добирались до места – это отдельная история, всё-таки турки – на редкость… как бы это помягче выразиться… безответственные люди. Они даже не потрудились выяснить заранее адрес российского консульства – у меня лично возникло ощущение, что они просто ехали куда глаза глядят. Но мне в тот момент было всё равно по большому счёту – возите меня хоть весь день, главное, чтобы подальше от этого клоповника. Ещё и кофе нормальным угостили.

Спустя какое-то время мы приехали к комплексу зданий, окружённому забором. Почему-то они решили, что это консульство. Мы вышли из машины и позвонили в ворота, откуда вышел молодой человек, не говорящий по-турецки, а мои сопровождающие не говорили, соответственно, ни по-английски, ни по-русски. Он обратился ко мне с вопросом, а чего нам вообще, собственно, от него надо. Мне было сложно говорить из-за практически отсутствующего голоса, но я в двух словах объяснила ситуацию, и он сказал, что, конечно же, мы приехали не туда и российское консульство находится на Истикляле (главная пешеходная улица Стамбула). Хорошо хоть слово «Истикляль» они распознали. Туда мы тоже добирались непойми как – кружили по одним и тем же улицам три раза, пока наконец-то не оказались на искомой.

Очень такое, должна заметить, странное чувство, когда ты помнишь, как гулял по этой улице, фотографировал, что-то разглядывал, а сейчас едешь по ней в полицейской машине, и все на неё пялятся, потому что улица-то пешеходная. Хотелось натянуть маску на всё лицо, а не только на его нижнюю часть, и не покидало ощущение полного сюрреализма происходящего. И оно усилилось по прибытии в консульство…

16

Во-первых, нас завели в какую-то комнатушку на проходной, то есть это было даже не само здание консульства. Во-вторых, сотрудник не говорил по-турецки, и объяснять ситуацию снова пришлось мне. Я рассказала ему, что случилось, что у меня забрали паспорт на незаконных основаниях, и вообще это всё какой-то грёбаный кошмарный сон, и мне нужно получить документ на возвращение, чтобы побыстрее уехать из этой отвратительной страны и больше никогда не возвращаться. Я рассчитывала, что мне хотя бы в чём-то помогут… Ну, я не знаю, может, расскажут, что можно сделать, чтобы получить паспорт обратно. Но, внимание, ответ сотрудника был следующим: «Ну, паспорт вам, скорее всего, не вернут. По возвращении сразу обращайтесь в МФЦ и делайте новый». Всё. Это та поддержка, которую я получила от нашего консульства. На мой вопрос о том, а как такое вообще возможно, он как-то замялся, что-то пробурчал, пожал плечами и пошёл делать мне свидетельство. Я думала, меня уже не получится ничем удивить, но ошибалась. А у меня ведь ещё была мысль о том, что, может быть, мне дадут позвонить домой. Какое там… У них не оказалось даже уборной! И ещё, забегая вперёд, могу сказать, что по номеру телефона российского генконсульства в Стамбуле для экстренных (!) ситуаций мои родственники не могли дозвониться сутки. И не дозвонились. Пожалуй, это всё, что нам всем нужно знать об отношении к своим гражданам в турецком консульстве: «Паспорт не вернут, туалета нет, на звонки не отвечаем, помогите себе сами».

Тогда я убедилась на 100% в том, что была права изначально, не обратившись из полиции к ним. Тогда, в состоянии сильнейшего стресса, у меня бы, наверное, совсем опустились руки, а тут я уже была более-менее закалена и подготовлена, по-моему, к любому звездецу.

Документ на возвращение мне выдали через 15 минут.

По возвращении в миграционку меня привели на первый этаж, а не на наш, второй. Я пыталась объяснить, что мне не сюда, а потом увидела знакомые лица и поняла, что нас по какой-то причине временно перевели. Оказалось, что на втором этаже проводят дезинфекцию, и мы должны ждать здесь. После нескольких часов там я поняла, что бывает что-то ещё хуже того, с чем я уже столкнулась. Этаж этот был для женщин с детьми, и это одна из самых печальных, мрачных и безысходных картин, которые я видела. Представьте себе: всё прокурено, дым просто висит в коридоре, где бегают дети от двух-трёх лет и старше. Туалет… я опущу подробности, скажу только, что когда Майя оттуда вернулась, её натурально тошнило. Везде грязь, шум, детские крики…

К счастью, мы, некурящие, нашли какую-то комнатку типа гардеробной в конце коридора, где можно было хотя бы спрятаться от дыма, и выгоняли всех желающих зайти туда с сигаретой. Особенно воинственной была девушка-студентка из Сомали, она встала на входе и буквально устраивала фейсконтроль каждой пытающейся к нам проникнуть. Лично я была ей благодарна, потому что у меня уже не было никаких сил ни с кем сражаться. У Майи, я думаю, тоже – она просто сидела на полу, прислонившись к стене и уставившись в одну точку. Правда, она была в таком состоянии не только из-за обстановки. Примерно за час до этого она подошла ко мне, отвела в сторону и пожаловалась, что дала 5000 лир (около 15 тысяч рублей) беременной девушке с нашего этажа – «для ребёнка», – а адвокат ей потом сказал, что она никакая не беременная, просто разводит тех, кто подоверчивее. Одной из них оказалась, конечно, и Майя. В очередной раз я посмотрела на неё и подумала, как же этого человека могло сюда вообще занести…

Прошло часа три, но возвращать нас на наш этаж никто не торопился. Все устали, сидеть было негде, и народ начал расползаться по комнатам, где были хотя бы кровати, а кое-где и ковры. Мы тоже нашли себе комнату, где можно было хотя бы присесть на пол на ковёр. Тут же к нам прибежали чернокожие ребятишки, с которыми матери говорили на английском, а значит, можно было с ними даже пообщаться и поиграть. Ну а что, жизнь продолжается, и дети обо всём этом очень скоро забудут, если, конечно, матери не захотят повторить этот прекрасный опыт. В такие моменты я даже завидую памяти маленьких детей – прошло больше полугода, а я всё ещё не могу без содрогания смотреть на полицейских, полицейские машины, видеть тюрьмы в фильмах или репортажах. Всё это вызывает у меня какой-то ступор и кучу воспоминаний, которые хочется каким-то образом вытряхнуть из головы раз и навсегда. Про первые ночи после возвращения домой я вообще молчу – таких тягостных снов-галлюцинаций у меня никогда раньше не было, разве что с температурой 39.

Ещё часа через два нам сказали, что дезинфекция окончена и нужно идти убираться. Вызвались, естественно, те дамы «в авторитете», которые торговали использованными телефонными картами, – ещё бы, такой простор для деятельности: на этаже никого, с сотрудниками у них свои дела, те их прикрывают. Ну и, конечно, после той «уборки» девушка из Ирана не обнаружила у себя 300 долларов, и ещё одна – 1000 лир. Молодцы, на славу поработали, всё подчистили.

Нам выдали новые матрасы и постельное бельё, и у меня даже появилась робкая надежда на то, что этой ночью мне, может, удастся поспать нормально. Но оправдаться ей было не суждено – по ощущениям, насекомых стало ещё больше, причём всех. Утром я проснулась с новой порцией зудящих волдырей, но с твёрдым намерением сегодня решить вопрос с покупкой билета. Я снова ещё до завтрака записалась к мемуру насчёт депортации и стала ждать вызова.

17

В этот раз вызвали меня достаточно быстро – ещё до обеда, – отвели в комнату, где хранились телефоны, выдали мой и отправили вниз покупать билет. До сих пор жалею, что не воспользовалась шансом снять хоть какое-то видео, пока спускалась. Хотя оно и понятно – мысли в тот момент были совсем о другом.

Вам знакомо ощущение, когда вы держите телефон в руках первый раз за неделю, причём не по своей воле? Возможность совершить такое привычное действие, как написать сообщение в телеграм, кажется каким-то высшим благом, и тебе даже не верится, что ты можешь это просто взять и сделать.

В кабинете было несколько женщин, которые тоже должны были сейчас покупать билеты. Кто-то заряжал телефон, кто-то просто ждал. У меня, слава богу, оставалось 60% ещё после того, как я шесть дней назад зарядила его в полиции. И вот он, долгожданный звонок брату (со своего номера!) со словами «можно покупать билет». Мне сказали, что его можно купить на завтра начиная с двенадцати часов дня, только прямой рейс и только из Нового аэропорта. Мне сразу представилось, что было бы, если бы в Сабихе меня всё ещё ждали мои несчастные чемоданы. Хотя что было бы… Просто мысленно попрощалась бы с ними, и всё.

Пока брат выбирал и покупал мне билет, я написала всем, кому могла. Жених, как выяснилось, уже отправил ко мне своего брата с деньгами, лекарствами от аллергии, спреями для горла и т. д., поскольку я вчера не позвонила, и все, видимо, подумали, что я совсем загибаюсь. Я сказала ему, что можно отправлять его обратно, всё равно тут не разрешат передать мне всё это, да и вообще уже выдержу до завтра. А ещё узнала, что он, оказывается, уже подал документы на турецкую визу, чтобы лететь ко мне, если процесс затянется.

В общем, всех поставила на уши, все между собой перезнакомились, кто ещё не был знаком: семья, жених, семья жениха, мои подруги. Все вспомнили английский и прекрасно на нём разговаривали. Вот это я и называю сплочённостью и настоящими родственными и дружескими связями. Все держали при себе включённые телефоны всегда – и днём, и ночью. Фактически не выпускали их из рук – ни дома, ни на улице, ни на работе. Все знали, что в любой момент я могу позвонить, и ждали. И в то же время я видела девушек, которые со слезами на глазах возвращались от телефона: «Опять не ответили». То есть на протяжении нескольких дней их родственники не знали, где они, но особо-то и не интересовались, и это для меня было не менее страшным, чем всё происходящее вокруг.

Ура, билет куплен! Завтра в 14.50 я вылетаю в Москву!

18

Когда я вернулась на свой этаж и сказала, что завтра улетаю, девочки были за меня рады, по-моему, не меньше, чем я сама. В очередной раз я убедилась в том, что, в каком бы отвратительном месте ты ни оказался волею судьбы, ты точно встретишь одного или даже нескольких Людей с большой буквы.

Спустя некоторое время моё приподнятое настроение сменилось тревогой, да по-другому в таких местах и не бывает, наверное. Тут всё меняется в считаные минуты. Сейчас объясню, что послужило причиной. У нас на этаже были две сестры-китаянки, бедняжки-туристки, не говорившие ни на каком языке, кроме китайского и очень плохого английского. Всё, что мы смогли понять, – это то, что их остановили на улице полицейские и засунули сюда. Подробностей выяснить не удалось, но вообще, в свете последних событий я бы совершенно не удивилась, если бы всё было именно так, безо всяких подробностей. Но дело даже не в этом. Дело в том, что они уже купили билеты, так же как я, на завтра, но одной из них сообщили, что завтра её переводят в Анкару. Просто берут и переводят в миграционку в другом городе, и плевать на её билет. Мало того что переводят одну, без сестры, так ещё и билет пропадает, и что там будет дальше, одному Богу известно. Как же они обе плакали…

После этой дикой истории я, конечно, начала дёргаться. Даже просто представить, что я могу завтра не улететь, было выше моих сил, поэтому я как могла заставляла себя не думать об этом. К тому же в тот день поступили новые русскоговорящие женщины: две грузинки – молодая девочка и её родственница, которые что-то там просрочили, как и большинство из присутствующих, – и чеченка моего возраста, которую обокрали на Таксиме (площадь в начале Истикляль), и её после полиции, консульства и выдачи свидетельства на возвращение засунули, естественно, сюда. Людьми они оказались очень интересными, я вообще за ту неделю встретила столько интересных и необычных людей (равно как и отвратительных и подлых), сколько не встречала за последние пару лет, наверное. У грузинок уже были куплены билеты на раннее утро, и женщина постарше (кстати, по ней было видно, что она такая… бунтарка, что ли) рассказывала о своём доме, природе, горах и мечтала, как, вернувшись завтра, выпьет бутылку вина и вкусно поест. А я призналась, что завтра, дай Бог, по возвращении точно выпью водки. Потому что внезапно поняла, что именно этого-то мне и не хватает в данный момент.

Потом был врач, на сей раз, похоже, настоящий, а не косплей сотрудников. Я попросила у него помимо таблеток от аллергии ещё что-то от простуды, потому что чувствовала, что здоровье окончательно сдаёт – поднимается температура, шумит в ушах. «А, грипа», – сказал он и выдал мне пару таблеток. У них там вообще существуют только две болезни – «грипа» и аллергия. Ну, может, что-то серьёзное ещё типа диабета. И всё. Как бы то ни было, таблетка помогла, хотя бы чувствовать себя стала пободрее.

В тот вечер были звонки, опять стояла очередь, «авторитеты» по спискам вызывали людей, и как же было приятно им сказать, когда меня позвали, что мне не нужно. Да, мне не нужно, и карты ваши с двумя минутами вместо восьми не нужны, потому что я сегодня уже поговорила со всеми, а завтра уезжаю отсюда восвояси и никогда больше не увижу никого из вас, поганых ворюг без какого бы то ни было чувства собственного достоинства.

19

Было очень жаль Майю, которая оставалась там. И, как выяснилось, было жаль не зря, потому что сейчас июнь, а она всё ещё там. Семь месяцев. Человек, который был в ужасе от происходящего, как и я, спустя всего неделю. Её адвокат оказался бессилен, дважды открывали дело, но выиграть не смогли. Её перевели в другую миграционку – в Чанаккале на Дарданеллах, – депортироваться она не хочет (законы Туркмении, ну вы помните, пять лет невыезда и всё такое). Остался только один вариант – отсидеть там девять месяцев, чтобы по их истечении её просто выпустили. Всё это я знаю от её друга, чей номер телефона вместе с письмом она мне передала, когда я покидала это жуткое место. И вот сейчас я периодически посматриваю на отправленное ей ещё в январе сообщение в мессенджере – доставленное, но непрочитанное – и мечтаю в один прекрасный день проснуться и в конце концов увидеть ответ на него.

В тот вечер у одной девушки после разговора с семьёй, с детьми случилась истерика, а потом она просто потеряла сознание. Откачивали её долго, но, конечно же, не сотрудники, а сами как могли: воздухом, водой и прочими стихиями. Оказалось, что у неё серьёзные проблемы со щитовидкой (тиреоидит) и она постоянно принимает таблетки. Спустя примерно час её увели в комнату и уложили спать.

Глядя на всё происходящее, я понимала, что жизнь для меня никогда не будет прежней. Каждый день я видела и удивлялась чему-то новому, и практически всегда это новое было негативным. Например, я не понимала, как можно в такой ситуации ругаться из-за каких-то матрасов, из-за того, что кто-то зашёл куда-то, куда не надо было, сел на какое-то «не то» место, лёг спать не туда, куда нужно. У меня это не укладывалось в голове, но избежать разборок, конечно, не удалось. Хотя люди, скорее всего, таким образом просто пытались почувствовать, что они всё ещё живы, что жизнь всё ещё нормальная и они нормальные женщины, хотя и сидят там уже больше месяца – искусанные, прокуренные, но с надеждой на скорый выход. А как они радовались, когда выходили! Сколько было слёз счастья, невероятно. Я говорю, конечно, не о тех «авторитетах» – тем вообще всё равно, где они и что происходит вокруг. Им хорошо везде, главное, чтобы можно было что-то украсть и кого-то нае***ать (простите, но тут слово «обмануть» совсем не подходит). А обычные женщины, без сомнений, страдали, хотя и не показывали этого. Как точно подметила та грузинка: «Улыбаются, смеются, а глаза у всех грустные-грустные». Так и было.

20

В семь утра меня разбудила мой ангел Майя со словами: «Наталья, тебя вызывают, собирайся». Я вскочила и начала судорожно кидать свои немногочисленные вещи в пакет. Пижаму, которой со мной поделилась та самая Неля из начала рассказа, конечно, оставила на кровати и не стала ей её отдавать – она в тот день тоже улетала, и очень вряд ли ей бы захотелось брать её с собой. Чай, зубную пасту и прочие мелочи отдала Майе – она так и стояла с этим свёрточком, когда провожала меня.

Я надеялась, что нам хотя бы дадут переодеться (нас было пятеро), но не тут-то было – время нам дали только на то, чтобы найти свой багаж на складе среди огромного количества чемоданов и сумок, которые громоздились даже друг на друге. Я слабо себе представляла, как полечу в одежде, в которой провела неделю – и дни, и ночи, – но на тот момент мне было уже всё равно, просто выпустите меня отсюда.

Когда мы все собрались, я в последний раз подошла к девчонкам, которые провожали меня, стоя за решёткой, пожала им руки – «держитесь» – и зашла в лифт. До сих пор иногда вспоминаю их, тех, о которых сейчас не знаю совсем ничего и которых никогда больше не увижу, и от всей души желаю, чтобы всё у них было хорошо.

Когда все были готовы, нас посадили в машину и повезли в аэропорт. Перед тем как выехать с территории миграционного центра, нас завезли в медицинский пункт для контроля, что мы живы-здоровы, не побиты и, видимо, довольны жизнью. При этом из машины мы не выходили, просто кто-то из сопровождающих пошёл, подписал бумажки, и мы поехали дальше. Такой вот контроль.

Поскольку у всех нас были рейсы в разные страны (Россия, Узбекистан, Иран) и в разное время, нас привезли в жандармерию ожидать вылета. Я-то наивно полагала, что мы будем ждать в аэропорту, но нас опять закрыли в комнате, похожей на ту, которая была в полицейском участке. Хорошо, что ждать пришлось часа два, не больше. В аэропорт меня доставили очень дружелюбные сотрудники жандармерии – слава богу, в гражданском – с двумя какими-то молодыми людьми, которых тоже куда-то отправляли. Скажу честно: процесс депортации мне понравился больше всего из всей моей десятидневной истории. Не нужно было ни о чём больше думать, изучать табло, с кем-то разговаривать – меня просто вели через все кордоны без очереди, как вип-персону, до самой чистой зоны. Когда мы в ней оказались, сотрудник сказал мне, что я могу наконец-то включить свой телефон, пробил по посадочному пароль от вай-фая, предложил кофе и постоянно спрашивал, всё ли у меня в порядке, не жалуюсь ли я на что-нибудь. А как я могла жаловаться, если у меня в руках стакан с нормальным кофе и телефон?! А когда мы сели у гейта, я даже настоящие шнурки в кроссовки вдела. Какие тут могут быть жалобы?:)

На этом история подходит к концу. Когда началась посадка, я первая, опять-таки без очереди, прошла к телетрапу, махнула напоследок сопровождающему и почувствовала, что я снова нормальный, свободный человек. Никогда бы не подумала, что мне будет с чем сравнить обычную человеческую жизнь.

Я, наверное, не смогу описать эмоции, которые испытала, когда шасси оторвались от взлётной полосы. Скажу только, что старалась – вряд ли успешно – не привлекать внимания женщины с соседнего кресла. Ну а, с другой стороны, может, я так сильно не хочу улетать из Турции, что рыдаю навзрыд? Откуда ей знать?

«Курица, говядина, вода, соки, вино?» Что ж, «мальчик, водочки мне принеси, я домой лечу» (с).

Послесловие

В Шереметьево меня продержали ещё часа три – полицейские всё пытались выяснить, почему у меня только сертификат на возвращение и нет больше никакой бумаги – ни протокола об изъятии паспорта, ни копии этого паспорта. Как будто я могла ответить. Трижды я рассказывала свою историю разным людям, и каждый раз они сочувственно качали головами. В конце концов последний из них назвал то, что сделали турки, абсурдом и нецензурным словом, но и не преминул заметить, что паспорт свой я действительно вряд ли когда-то увижу, даже если они сделают такой запрос. На что я ответила, что уже не хочу видеть этот паспорт, а просто хочу домой. 

После этого он отправил меня на повторный контроль. Заветный штамп. Я дома.

Еще почитать:

Статьи — Современные российские кинорежиссёры

Родительский дом — Платяной шкаф

Зеркало Разума 2 — Глава 8 Минута паузы, совести

Электронная музыка и Донецк.Часть четвертая. «Они проснулись».