И озлобился Годомир после смерти друида, и отправился на север. И дойдя, увидел он Хладь в самом неприглядном свете, потому что поросла вся земля сизым корнем. И никто его не полол, ибо полоть было некому — ещё со времён номадинского вторжения попрятались все по своим избам и сидели тихо. И бродили там по ночам упыри да вурдалаки, заглядывая в окна.
И был среди этой нежити тот, кто заметно выделялся, потому что был это живой человек. Никто не знал ни его имени, ни где он живёт, но боялись, страшились все. Днём он не показывался, но ночью, когда все прочие спят, шёл этот человек на погост, и зарывался в землю, не снимая своих одежд; оттого выглядел, точно труп из склепа, ибо бледным до невыносимости становилось его лице от могильной почвы. И прозвали его некромантом, потому что владел этот человек некой чертовщиной, а именно — поздним вечером, во время своей «охоты», мог подойти он к своей очередной жертве и запросто загипнотизировать, вызнать необходимое, а затем вынуть душу. И собирал некромант души в грёбаный мешок, потому что так уж ему хотелось. Ещё человек этот призывал к себе вранов, которые садились ему на голову и плечи, зловеще каркая. И несло от него мертвечиной, хотя был некромант живее всех живых и даже юн; и взял себе в привычку пробираться на скотобойню мясника и вдыхать запах мёртвых животных.
Годомир же проник в белокаменные полати, всеми заброшенные и никем не охраняемые. И не осталось от былого величия Златограда ничего. Даже золотой петушок над главным теремом весь как-то съёжился и потускнел. И поклялся Годомир отстроить заново опустевший, обезлюдевший город ста золотых ворот, а рати вражьей — отомстить жестоко и сурово.
И пошёл юноша в ближайшую деревню, и застал в одной избе Илью, и в другой Емелю, и в третьей Козьму, и в четвёртой Ивана. И полёживали все без задних ног на тёплой печи весенним утром, и дрыхли, как кони. И осерчал Годомир, и выволок всю сонную четвёрку за шкирку, как щенят, и начал тормошить, поливая водицей из колодца, но хоть бы хны. Пнул тогда он каждого в зад, и начал пороть веником из крапивы. Взвизгнули тогда холопы, и вступили с Годомиром в противоборство, и почти положили его, ибо здоровенные лбы, но извернулся молодец и задал каждому заслуженную ими взбучки и трёпку.
— Пусти, окаянный! — Ныли лежебоки. — Что сделали мы тебе?
— А что сделали вы для родины своей? — Огрызнулся Годомир. — Выжжена земля, иссохла. А та, что уцелела, покрыта сорняком. Пятнадцать лет вы все так живёте, уже поколение на смену подросло, и не в зуб ногой! Пора набираться сил и порешить обидчиков! Хладь должна восстать с колен!
— Люто, яро обошёлся ни за что! — Продолжали зализывать свои раны хладичи.
И прозвали Годомира Лютояром, потому был он с ними яр; и не просто яр, а люто яр. И поплелись на площадь, и тот — за ними.
И собрал Годомир вокруг себя зевак, собирающихся в большую толпу, и сказал так:
— Я тот, кому вы будете служить. — И разодрал свой ворот, обнажив шею и грудь со златым кулоном. — Я пришёл, дабы спасти эти земли от погибели. Но нужны мне воины. Есть ли такие в деревне?
И ответили ему:
— Чем же ещё докажешь ты, что кронингу ты сын? Говорят, убиты были и наследник, и его мать. Чего же ты тычешь нам златой вещицей? Мало ли что можно выковать из тяжёлого металла…
И начали галдеть, угрожая вилами в руках, что надобно на плаху голову его, ибо мало ли тут супостатов всяких шастает почём зря.
Но вышел тут староста деревни, и изрёк:
— Одно лицо, родимые.
Бывал я во дворце,
И династии сие лице!
Все притихли.
— Только быть того не может… Чего же ты хочешь от нас, простых людей? — Озадачился староста.
— Воинов. Скорых на ногу и крепких на руку, светлых на ум и свободных от тягостных дум.
— Наберись сначала опыта, отрок. — Поучительно молвил староста. — Те, с кем схлестнулся ты поутру, вовсе не воины, а так. Но и их силы богатырской хватило, чтобы раздать тебе затрещин, хоть и одолел ты всё же их вконец. Ты походи по нашей Хлади, сынок, по-расспрашивай чуток. Сена покоси; посмотри, как другие живут. Дрова порубай, да поле вспаши. Деревня не поставит тебе силушки, ты должен сам найти себе достойных людей. Поэтому возвратись к отцу твоему, припади на колено и скажи, кто ты. Авось примет отче твой тебя с распростёртыми объятьями и на радостях выделит людей, с которыми коротал бы ты время военное. Только скажу я тебе так, что не подчиняемся отныне мы государю своему, ибо бросил он нас в трудную минуту и прячется в нововозведённом дворе своём. Не кронинг он нам больше, потому что позволил захватчикам сделать скверное с землёй нашей, с урожаем нашим, с жёнами и дочерями нашими. Кормимся мы сами, чем пошлёт земля, и делимся друг с другом последним кусочком каравая. Так мы и живём, но ни одного обоза с продуктами мы больше не привезём в царские хоромы; даже не проси. Примет ли тебя отец вообще, сомнение берёт; может, и с тобой поступит, как с кронством своим. Поэтому живи покамест тут; дальше видно будет.
И прожил Лютояр в деревне год, и показал себя достойно: колол дрова, аккуратно складывая в дровник; к коромыслу приловчился и пожар тушил; сено косил и поле вспахивал; грядки полол и колодец починил; и для детей мастерил кораблики, пуская по реке. И полюбили его всей деревней, и приняли, и доверие имели.
И красили себе местные красавицы свёклой губы да щёки, потому что без ума были от Годомира. Только другими заботами жил Лютояр, и часто уходил в свои думы, и тихо вздыхал украдкой, потому что не хватало ему общения со старцем.
И донесли, и вот: прознал хладский кронинг про юношу, который выдаёт себя за наследника престола, ибо имел царь всюду и глаза и уши. И испугался за живот свой, и велел остаткам своих слуг разыскать дерзновенного наглеца и привести к его двору.
И предстал перед владыкою земли хладской Годомир Лютояр, и враз узнал его отец, но умолчал. И отослав юношу в покои для гостей, начал держать совет перед своими боярами:
— Вот, уходит трон из-под моих ног. Оказывается, жив мой Годомир, но я сему не рад.
— Назначь ты его охранять старый город. И от тебя будет подальше, и мнимой властью будет обеспечен. И волки сыты, и овцы целы; все довольны. — Шептали царю его советчики.
А Годомир, не усидев в своих покоях, начал бродить по усадьбе, пока не наткнулся на своего ровесника, в богатых одеждах, но с нездоровым оттенком кожи.
— А я знаю, кто ты и зачем ты здесь. — Акцентируя каждое слово, надменно произнёс незнакомец, поворачиваясь к Лютояру.
— Неужто — брат? — Ухмыльнулся тот, держа в голове все предостережения друида.
— Не брат ты мне ни по отцу, ни по матери; стало быть, не брат ты мне вовсе, хоть и одной мы с тобой крови. Трон унаследую я, ибо я на полгода старше тебя, а ты непонятно кто и появился невесть откуда; так что держись подальше, иначе худо будет.
— Ты не только Сребролюб, но и душегуб. — Бросил он Вранолису, ибо это был именно он. — Ради властвования готов ты собственного брата извести. Смотри, — Добавил Годомир с явным сожалением, кивая на замаранную песком одежду Сребролюба. — Из-под робы твоей прах сыплется; может, не успеешь корону надеть.
— Ты жалок. — С презрением кинул ему некромант, разъярённый тем, что какой-то выскочка едва не уличил его в деяниях секретных, в то время, как народ месяцами ходит дурак дураком. Выпалил — и исчез стираться в лохани с горячей водой, проклиная день, когда ступил своею ногой сюда его двоюродный брат.
А Годомир, с разрешения сановников войдя в библиотеку, взял с полки одну книгу, и называлась она «Кронинг. Владыка нордов: каким он должен быть». И открыл её Лютояр, и зачитался весьма. И вот что он там прочёл:
«Первым во всём должен быть кронинг; первым среди народа своего и первым в делах, иначе незачем и быть кронингом. Уметь он должен всё, что умеет любой из верноподданных его — иначе не уразумеет дум и помыслов их, не поймёт души отдельно взятого норда, присягнувшего ему когда-то на верность. Такими качествами должен обладать, дабы брали с него все остальные правильный пример. Первым ему следует идти в бой, первым принимать на себя удар; но обязан не погибнуть в бою до совершеннолетия сыновей своих, дабы было кому передать престол. Достойным, рассудительным и справедливым надлежит ему быть; правдивым и не жестоковыйным подобает быть. И ежели потускнеет трон кронинга под ним — значит, чрезмерно проводил он своё время в праздности; не имеет права такой кронинг властвовать. Тогда да соберётся большой альтинг, и да изберут себе норды нового кронинга…».
И понял в тот час Годомир, отчего Седобрад Вековлас так учительствовал над ним.
И призвал Древомир сына пред очи свои спустя некоторое время, и сказал, как велели ему его придворные:
— Наслышан я о подвигах некоторых твоих, похвально это весьма. И в зачёт сего имею я великое желание возвысить тебя и послать в некогда разрушенный недругами нашими стольный Златоград. Охраняй его усердно, это объект государственной важности. Если будешь ты там находиться, тогда спокоен я буду за кронство наше, ибо Златоград — сердце и опора его, а ты — сердце и опора моя. Такова моя воля!
И расценил Лютояр речи отца своего, как приказ, и, поклонившись, вышел вон из его обители. А уходя, заметил на себе взгляды элиты боярской, преисполненные ненависти. И сел у дороги, и сжался в комок, почувствовав себя самым ненужным человеком в мире, самым одиноким. Но удержался от слёз; а восстав перед запертыми уже воротами, едва слышно, с горечью прошептал:
— Я уйду. Я выполню твою просьбу, отец; сделаю так, как ты того хочешь. Но однажды я вернусь, и повешу на первом попавшемся суку древесном всю твою мракобесную братию, а тебя заставлю искать до скончания времён могилу матери моей, ибо нет её нигде. Вижу, не дорожишь ты памятью о ней, коль взял из терема девиц красных. Никогда я не прощу вам всем, что ухожу оплёванный, точно больной проказой. Изгоняешь ты меня из моего же дома, и по правую твою руку тот, кто страстно желает возглавить эти земли, а тебя, отец, совсем не любит и лишь притворно чтит. Будь по-вашему, князья, я стану Хранителем Руин. Но однажды придёт день, когда отстрою я дворец наш заново и вас туда не пущу. А пока что я буду охранять ту цитадель так, как и надобно охранять столицу; отражать натиск возможных врагов ценой своей жизни и до последней капли крови, если потребуется. Но не запретишь ты мне отлучаться ненадолго, если того потребуют государственные дела — если придётся гоняться за неприятелем по всей нашей Хлади. Ибо ни одного не пощажу, как не пощадили они. Потому что нет никого мягкосердечнее меня, но ежели перейдёт кто мне тропу, не будет никого мстительнее и злопамятнее меня, ибо доколе терпеть весь тот произвол? От лукавого всё, что делают бояре при дворе отца моего, оттого ещё опаснее недругов заморских! Насквозь я вижу их гнилую сущность…
Изменю свою судьбу,
Всё обратно поверну,
Будет так, как я сказал,
Слишком много я терял.
Не дождётесь, не умру,
Больше я не упаду,
Всем-всем-всем утру я нос,
Сожалеете? Вопрос.
Бегать будете за мной,
Буду я в ответ чужой,
Месть и ненависть моя,
Да пребудет до конца!