Распространитель иллюзий на тонком небе мстителя 

               Собран единый робот впереди, он сомнению освоит новый век и в природе благородство судеб..

               Мифологическим Сатурном в твоей природной цели сегодня уготован новый день, его продолжительная болезнь считает себя исключительным счастьем в образованной корке квантового света мира другой войны. На свете распространители мифов обнаружили свой холод мести, им тонет предок на естественном поле благоприятной гордости — быть первыми в системе смыслового ада планет. Они обходят циклы семилетнего смещения, чтобы запасть на своё кольцо внутреннего света глубины гения и, сколько ещё должно пройти мифологических эпиграмм, чтобы угол наклона зрения космоса стал ещё более звёздно очерченным и насладился своей беспричинной гласностью на уровнях зримого мира мечты общества? Другому смыслу мира тот же философский оттенок лежит напротив твоей глубины и не видит её очертания прошлого, потому что ты лишь тень планеты Сатурн и волевое рассуждение им схожего мира природной болезни, на высоте которой тихо падают скопления галактического свойства умозримого поля бездонной ёмкости дороги назад.

               Не хотел воспрять твой смех и осмыслил часть судьбы сомнений на том же месте, где встал световой образ благополучия мира идентичной природы. Он тенью стал похож на других людей из социальной памяти, возращённого блага быть одному — каждой звёздной космической областью припоминания любви в прошлом. Не сказав ни слова вышел этот же прискорбный философский ток понятия иллюзий в самом себе, отрастив корку из себялюбия и званной позы противоречивого ужаса жить без любви. Как и идеалами встав, на космическом теле планет, ты окружаешь свою свободу в мучимой преграде просветительского уровня обозримого будущего — устанавливать свои эпиграммы им вслед одну за одной. Они понимают, что уже нет мести внутри прошлого, но ждут мысль и эфирное благородство, в чьём — то мире просветительского мрака, что каждый день опускает свою ношу на ноги чужой судьбы.

              Хотел бы встать и твой охраняющий век надежды на единство мира гармонии перед информацией — занимать своё социальное место наедине со статью воли внутри. Но Хилег смотрит в твоё усыплённое окно мира преграды и видит лишь космические черты теневого правила, что оставила ночь в куда — то уходящем свойстве понимать природу былинной чести свободы. Культура риска так страшит собственный перелом тела, что упадок личности находит наедине с внутренним светом мира человеческого — свою осторожную знаковую метку и засыпает ей на усмотрение нового правила видеть конец световой иллюзии. Смертью ли, но движение эхо по твоему сердцу тонкого неба происходит слишком часто, настолько, что стало утомлением быть его частотой биения и слышать уморительные сдвиги катарсиса, в лёгких слепках философского мига видеть других людей вокруг себя.

              Идеальна в твоём измерении мира правды — лишь тень самомнения и её ты отводишь как частый выдох, на том же месте планетного толка, где и сейчас ожидаешь свою судьбу. Проходя по тонким промежуткам ты ощутил только спокойный тон меры смыслового порядка говорить счастливые слова в нонконформистском теле благоприятного рупора смущения страха из — за чьей -то силы воли. Устрашаясь собственного эго проходит и век Сатурна под одним и тем же часом медленной мести, её праздника учить свободу думать только о положении в социальном скачке эволюции из кресла на стол бытия. Зеркален их путь, тех объедков философского разума, под чёрствыми переливами спускающихся ночей и чванства здравого умоления тухлой формы свободы. Она источает век болезни на бессознательной маске другой печали о прошлом и сизыми сказками внутри идиоматического взгляда — стекает на романтический бред около фамильярности видеть тени прошлой мести социального общества.

              Но Хилег распространяет не только мифологические иллюзии, он просит у жизни прояснять их пользу и части планетного сходства ценности прибегать к собственному умалению человеческой тени будущего. В замкнутых сферах попустительского богатства и нужной эпистемы мира задаёт он вопросы, на том же месте, где и стоит твоё прошлое умиротворения жизненного блага. Скажет лишь сегодня тебе: «Прощай, внутри, опора мирной тени интеллекта искуса..» — и ты бежишь во всю силу от холодного пота разделённого формой мира посередине его жалости к самому себе. Хочешь отличать свои безумные мысли от настоящего, но и они возникли на катарсисах страдания и чванства твоей близорукой боли естественного права останавливать ход истории. Условием в мифологическом Сатурне, распространяя одни и те же перегибы отношений, на радостное постукивание земной коры о твои милые фирменные ботинки. Основываясь на большем чувстве зрелого шага назад — ты всегда ощущаешь свой испуг, как Хилег на границе причины выживать, что есть мощи, и стоять одинокой осенней развалиной в проблеске мифа и свободе мести для твоей слабой личности.

              Эта эклиптика твоего безумия связывала ночами всё самое дорогостоящее и властное в тебе, но указывает философский путь в космосе лишь тень в семилетнем цикле нравственного пережитка, служащих за тобой характеров достояния гласности нового смысла мира. Не та ли идея ходит между безудержным фарсом о планетах и их космологическом преимуществе над тобой, или отразив собственный вес в обществе ты становишься сыном тщедушия на подножке культуры из политической близорукости тухлой свободы.. Не её перо видит обезумевшим твой философский гранит и считает понимание логики за краем психологического имени, космологически ищущего вдох на пути собственного развития. Вселенная же так глубока, что свет не доносит атомное родство из древнего порока каждой причины жить идеалом социальной логики. Впитывая её превосходство и нужный катарсис за стеклом успокоенной вечности, где философски условие ставит тебе ещё одну рамку для приближающихся форм свободы социального достатка. Увидев людей, твой полный возраст на оттеснении разума причины быть вокруг диалектом своего поколения — ищет другие пути и основывает самостоятельное зеркало другой фобии реальности, ей же незаменимого слога на смерти мифа — впереди.

              Уставившись в окно негодующей ясности жить — ты открываешь его полный шаг космического презрения к себе самому и снова ожидание пути прошлого смотрит на твоё поле идеи, как новое психическое рассуждение внутри идеала. Уничтожив тот же путь, остаётся и личность, но месть не образ её иллюзии в тонкой колее светимости космических объектов постоянного рассудка о жизни. И если бы сказал тебе Хилег: «Думай о прошлом на постоянном возрасте приемлемой гордости права над собой..» — то отпуская честь внутри, твоя человеческая сущность уготована прозаической логике пустить себе уровни ожидания надежды к каждой мысленной звезде из той же власти Вселенной, где был ты когда — то человеческим образом мужества и достояния мира на планете.

              Её болезнь, как корка квантового света устрашает и живёт в недрах другой реальности мифологемы жизни, составляя сущности идиоматического расхождения глаголов в реальной судьбе для тебя. Видишь ли ты сущую чистоту честного образа мира, или глотаешь его смрад над благом зловонной величины восхождения к пути одноликой услады быть формой единства. Каждая эпиграмма внутри такого света укладывает роли для сущностной свободы форм философии и движет роли по складам человеческого мышления, пребывающего сквозь фатальные миры из неподъёмной возможности видеть добро. Оно не уникально движет робостью видимый мир и тонкой местью окутывает страхи состояния диалекта на корке квантового измерения, в каждом сердце идеальной близости вечной свободы в неявной практической боли быть ожиданием её чувства — впереди.

              Беспричинно ожидая и мстя своим качествам, идут в том, сложном образе форм отторжения дуальные квази идеалы, над честностью которых ты спрашиваешь внутренний свет тоски о прошлом, что же природное чувство сплотило во мне, что стало лишь тенью обыденного мира моё благородство? Оно не унижает вечный хаос смерти, пока ждёт свою фатальную власть метафизической общности культуры перед реальностью быть ей — необходимым звеном мучительного ожидания в беспричинном свете отражения своих идеалов мстителя.

Рассказ из сборника прозы «Рассказы — за тем, что нечто»