Я встретила ее на пути в Милан, и вот уже пару дней спустя мы просыпались в Венеции в 5 утра. Я собственно не особенно знала, кто она такая, но мы упрямо пятляли к набережной, чтобы успеть на самый первый вапоретто до вокзала. Наши проездные подходили к концу через час, через час же отходил поезд и нам нужно было на все успеть. Утро выдалось без звезд, площадь, на которой находился наш пансионат, была туго-притуго укутана в туман. Он стелился к ногам и закладывал в ноздри запах чего-то сырого. Было так зябко и сонно, что наше утреннее путешествие казалось пыткой из пыток. Я ежилась и искала способы согреться, будто они были.
Вапоретто прибилось к остановке ровно минуту в минуту, работник станноватой лодки накинул пятлю из толстого каната на ржавую трубу и нам позволили зайти. Наш пароходик хранил тихое журчание пассажиров густо в нем уместившихся. Оказалось, этим утром в свое неприветливое путешествие отправились не только мы, этим и воспользовались контролеры, штрафующие глупых иностранцев пачками. Но нам не было дела.
Распрощавшись со случайной знакомкой, я уместилась у окна в пришедшем минуту в минуту поезде. До Болоньи я спала, и мне снилось, как полиция срывает мою дверь с петель, крича: «Синьора, мы вас спасем». А я их безуспешно убеждала, что спасать нужно и вовсе от меня. Ближе к Риму меня растряс молодой работник поезда, что сварил мне крепкий кофе и выдал две банки воды: с газом и нет. Воздух в Риме был совсем другим, если прижмуриться на солнце, я б воскликнула: «Конец лета». Я как всегда слишком быстро устала от римской суеты и, провернул три раза ключ в подзаедающем замке, я наконец отгородилась от всего мира дверью своей небольшой квартирки. До вечера можно было спасть.
Его не было от силы пол часа и вот он уже шагал по направлению ко мне, стягивая целлофан с новой пачки сигарет. Я отступила дальше в кустарник, я уже успела надеть тонкие кожаные перчатки и свернуть новый носовой платок вчетверо. Он сел на скамейку прямо передо мной, чиркнула зажигалка и он затянулся. Я не двигалась, мне было жаль отнимать у него удовольствие первого вдоха и выдоха в сигаретном мареве. Он опустил глаза к земле, закинув ногу на ногу. Я тихо начала свою охоту, приближаясь к нему сзади. Святое создание и не думало оглядываться, он сонно ковырял заусенец на безымянном пальце, когда я будто змея в беспощадном прыжке, прижала пропитанный платок к его носу и рту. Он совершенно не сопротивлялся и слишком быстро обмяк, выронив сигарету. «Я его убила!» — паника пронеслась в моей голове, я наклонилась к его точеным губам (о боги!), он мерно дышал, но и не думал приходить в себя. Сначала слегка, потом сильнее я тормошила прекрасное тело, но было ясно белее белого савана, он в отключке. Я села на скамейку, он с нее полу сполз и полу сидел, полу лежал, как складной нож, который не совсем сложен. Глядя на молодое тело и, крутя в голове подобранную метафору, я расхохоталась. Одурманенный он должен был идти сам, тащить его тело по утреннему Риму в мои планы никак не входило. Оставалось либо оставить его здесь, пока кто-то найдет, либо позвать кого-то, притворяясь, что я нашла прекрасное и кем-то оставленное. Оба варианта мне не нравились, и я начала с новой силой тормошить его, а потом и вовсе влепила ему оплеуху. Он скорчился и открыл глаза. Глядя на меня сквозь дурман, он улыбался и соглашался на все. Он послушно встал и неуверенной походной, взяв меня за руку, побрел сам не зная куда.
