Жизнь замечательных друзей Птица высокого полёта

У режиссера конечно было имя. Его звали Василий. Но так называть его было не принято. Труппа называла его МАСТЕР.

УЧИТЕЛЬ, МАСТЕР… Кого эта девочка встретит ещё? Кого она потеряет? От кого откажется сама? Интуиция притихла.

Впереди была премьера. Весь мир был сфокусирован на этом. Недосып не мешал этой концентрации, ресурсы Люськи были безграничны.
Мастер чувствовал это. И не сказать, что она стала его примой, музой, фавориткой. Однако он не мог на неё орать, звуки застревали в его горле. Как-то раз он позвал Люсю, открыл большую книгу и стал показывать ей красочные картинки. Как вы думаете, что там было?………………..
Пытки инквизиции! Он сказал: «Иногда я думаю, что ты достойна этого. Но Я не могу».

Каждый день, нет, каждую ночь после репетиции он провожал её домой. Он говорил, говорил, говорил. Махал руками, закидывая свой шарф за спину. Он думал, что ей это тоже было интересно. Нет, он хотел, чтобы так было.

Блистать эрудицией для Люси было не обязательно. Иногда она вспоминала УЧИТЕЛЯ.

Физики и Лирики пересекались в её сознании. Нет, все же это было два параллельных мира, которые вошли в её сущность и в общем пожали друг другу руки.

День премьеры настал.
Большой зал, большая сцена и большие картины Босха. Тихо звучала музыка Баха.
Мастер молчал. Его как буд-то не было. Он был тенью. Ни суеты, ни напутствий, ни пуха, ни пера. Люся тоже молчала, почти не разговаривая ни с кем. Она была бледная, ладошки были мокрыми.
Зал был полный. Публика была расслаблена, это же общественная деятельность педагогического института. Ректорат, преподы, другие студенты. И еще кто-то. Наверное те, кто любопытствовал кто же эти сумасшедшие, которые не спят по ночам. Пьянство и разврат, или всё-таки что-то другое?

Яркий, теплый свет был направлен на Люсю и не позволял видеть зрителей. Только энергия. Она почувствовала её как добрую. Страха не было.
Чем дальше разворачивалось действие, тем проще было в этом жить. Это была маленькая, инфантильная, напуганная Анютка. Её местом был сундук.
Люся легла на него и вспомнила Новикову Люду!, которую она увидела на нем, когда первой пришла на репетицию. Люда полусидела, на шее была веревка, которую Люся с таким трудом с неё сняла. Она была ещё теплая и мягкая, и только ногти посинели.

Потом Люску выводили из шока. Ей принесли водки.
Люду похоронили в её родной деревне, на совершенно отдельном кладбище, как преступника. Веревку бросили в могилу. Её предали презрению. На поминки труппа не осталась.

Люську как током ударило! После смерти подруги она плакала первый раз. Она выплеснула на сцене всю энергию, весь рёв от потери. От памяти, от горя. Внутри себя она посвятила свою игру этой девочке.
Она была без кожи, без одежды, без узды. Полубезумие маленького ребенка было настоящим.
И только потом ей сказали, что зрители тоже плакали.

Когда явление третье второй сцены было закончено, Люсе было все равно успех это или нет.
Силы покидали её. А в памяти была лыжня, и наклонившееся небо.
Кто-то что-то говорил, какие-то люди совали цветы. И только Мастер понимал её состояние. Он больно сжимал её ладонь, как бы говоря: «Потерпи, девочка. Скоро всё закончится».

На следующий день по дороге на репетицию к ней подошел парень и подарил цветы. Это был её первый фанат. Люське было пофиг.

Впереди был фестиваль студенческих театров в Новосибирске и как ни странно сессия в институте. Как-то не вовремя. Люся почти забыла, что нужно было сдавать сопромат и теоретическую механику. Купить оценки было некому, денежные вливания закончились с отсутствием Саши.
Она встречала его в институте, и не прятала глаза. Ей не было всё равно, но она делала так, как говорила её Интуиция. Она чувствовала облегчение. Компания не распалась из-за отсутствия отношений этой парочки. Просто Люся пошла своим путем. С ней остались те, кто был созвучен её душе, кто был для неё «белым».

После премьеры на репетицию Мастер пришел под шафэ. Его измененное сознание убирало его вечно нервное напряжение. Репетиции не было. Был разбор полетов. Они пили кофе, курили, плакали, смеялись, спорили, обнимались и поздравляли друг друга. Иногда Василий смахивал слезу, периодически садился рядом со счастливой Люськой и целовал её в плечо.

Театр драмы пригласил театр «Рампа» в гости. Там было всё по-взрослому. Там был алкоголь. Сережа , театральный отец Анютки, водил Люську по гримеркам, по цехам. Он думал, что для неё это будет интеллектуальным шоком. Она не рассказала, что уже видела все, и даже то, что не видел и никогда не увидит он. Люся не хотела его огорчать. Она поддерживала удивление, она же была актрисой!

Именно тогда Люсьен начала учиться играть в жизнь. Наступило время другого персонажа – её Интуиции.
Люся ушла тихо, не прощаясь, она не хотела, чтобы Мастер её провожал.

Сборы на фестиваль были масштабными. Надо было везти декорации и весь реквизит.
Люська при всей хрупкости была на редкость сильная. Она могла таскать тяжести и управлять процессами. Мастер любовался её жёсткостью. Он раздражал её своей суетой. Она управляла им. Он подчинялся и похоже был счастлив. Он не мог это скрыть, он был этот, лирик))).

На фестиваль в Новосибирск прилетел Иосиф Хейфиц, известный советский кинорежиссер и сценарист. И кто-то ещё. Люся не реагировала, внутри был штиль.
Они отыграли спектакль. Все было как в тумане. Это не могло быть на автомате. Это была система Станиславского. Каждый раз Люська снимала с себя кожу и превращалась в Анютку.
Она сидела, свесивши свои босые ноги перед лабораторией Хейфица. Ей задавали вопросы и совали микрофон чуть ли не в рот. Умничать она не хотела и не могла. Она не могла разложить по полкам то, что она чувствовала. Она так долго училась чувствовать и превзошла себя. Она и её Интуиция жили чувствами, о которых лучше молчать.
Ей предложили уехать в Ленинград. Она отказалась. Но это совсем другая новая история.