Аня поежилась. Несмотря на июль, было зябко. Туман внес свою лепту, казалось, в нем кроется вселенский холод, пробирающийся прямо под кожу, в самое нутро, обжигая собой внутренности. Женщина поплотнее закуталась в плед и прикрыла глаза. Прошло уже минут десять, как Кирилл ушел. Сколько он успел пройти? Метров сто? Двести? Навскидку, до первых деревьев, маячивших вдалеке черной рваной кромкой, не больше полукилометра. Но туман мог сыграть с ними плохую шутку, исказив реальность. Возможно, лес намного дальше, чем они предполагали. В любом случае, выхода у них не было. Им нужен огонь. Нужно тепло. Нужен хоть какой-нибудь источник света, чтобы смотреть друг на друга, видеть рядом родное лицо, встревоженный взгляд и ободряющую улыбку.
Чтобы хоть как-нибудь согреться, Аня принялась раскачиваться из стороны в сторону, разгоняя застывшую кровь. Холод немного отступил. Она растерла ледяные ладони.
— Если бы тебе пришлось выбирать, как ты умрешь, чтобы ты предпочла? Утонуть, сгореть, разбиться на мелкие кусочки в аварии или умереть от тяжелой болезни на больничной койке? — услужливая память выдернула из прошлого разговор с подругой, подсунув его Ане именно сейчас, когда она всеми силами старалась не думать о смерти и вообще, ни о чем плохом. Она потрясла головой, силясь вытряхнуть из нее продолжение того глупого, по-детски наивного диалога.
— Я никогда не утону. У меня разряд по плаванью, — резонно заметила девочка Аня. Покосилась на палочку от только что съеденного ей эскимо, вздохнула и с сожаленьем бросила ее на газон с цветами. Палочка угодила между бархатцем и флоксом, — И тяжело болеть я тоже не собираюсь. Мама говорит, что, если следить за здоровьем с детства, то всю жизнь проживешь здоровой и умрешь от старости лет в сто. А ты? – она обернулась к подруге. Худая, бледная, с вечно темными полукружьями под глазами, Светочка, была ее полной противоположностью.
— А я точно знаю, как умру. От болезни. Ты же знаешь, что я часто болею. Но лучше бы от холода. Я читала, что от него умирать совсем не страшно и не больно. Сначала холодно, а потом вдруг становится тепло и ты просто засыпаешь. А просыпаешься уже в Царствие Божьем.
— Светка, ты чего? Бога нет! И вообще, от холода не может быть тепло! – Аня соскочила со скамейки и даже топнула ногой, в знак протеста. Ее родители ни в какого Бога не верили, жили веселой, земной жизнью и о вечном не думали. И ей не разрешали.
Светка побледнела. Нижняя губа у нее мелко задрожала. На глазах выступили слезы.
— Есть. Еще как есть. Ты сходи в церковь, увидишь тогда.
— И не подумаю. Туда только… только… — обижать лучшую подругу не хотелось, но и принимать ее позицию тоже, — сама знаешь кто ходит, — выкрикнула Аня.
— Ненормальные? Ты это хотела сказать?
— Да!
— Вот и не дружи тогда с ненормальными. Ищи себе нормальную подругу. Больше ты мне, Анька, не подруга!
Аня посмотрела на нее с недоумением. Чего это она так взвилась из-за какого-то Бога, которого никто не видел? Она хотела ответить что-нибудь примирительное, но не успела. Света соскочила с лавочки и убежала. С тех пор они ни разу не виделись. В школе Света не появлялась несколько дней. Потом Аня узнала, что она умерла. Ее сбила машина.
Умирать Аня не хотела. Ни тогда, не сейчас. Теперь, когда смерть стала чуть ли неотъемлемой частью ее жизни, реальной и неизбежной, как никогда, она боялась каждой клеточкой ее существа. Не только за себя, но и за своих близких, судьба которых ей была неизвестна. За Кирилла, шагнувшего во всепоглощающий, таящий в себе опасность, коварный туман. Сколько уже прошло после его ухода? Не меньше часа. Это слишком долго. Очень долго. Невыносимо долго и страшно.
Аня рывком сдернула с себя плед, нащупала в углу палатки сумку с вещами, достала из нее свернутую тугой трубочкой ветровку. Встав на колени, неуклюже продела руки в рукава, застегнула молнию. Заметила, что ее движения заторможенные, как на замедленном кадре. Наверное, это от сковавшего все тело холода. Или безграничного страха. Или того и другого вместе. Аня вылезла из палатки. Она должна идти за Кириллом. Во что бы то ни стало найти его и привести обратно. Она не может потерять его. Он в беде. Она обязана спасти его. Только вот от чего? От тумана? Дикой, чудом выжившей собаки? От себя самого? От мира, сошедшего с ума?
— Кииирииил! Кирииил!!! – крикнула она в темноту. Аня прислушалась. Ей показалось или она что-то услышала? Она позвала еще раз и замерла, напрягая слух. Там, вдалеке ей ответили. Утробным, урчащим отголоском, напоминающим вибрацию сотового телефона.
— Кирилл, это ты? – голос сел от волнения. Страшная догадка, догадка сковавшая мозг, в считанные секунды, потрясла ее. Такой же звук она, нет, они, тогда они еще были вместе с Кириллом, они слышали в доме старухи с яблоками. Сделав несколько шагов в пустоту, Аня остановилась, силясь разглядеть в кромешной темноте, хоть что-нибудь, малейшую подсказку, ориентир, на который можно было бы двигаться. Сковавший ее ужас не позволял шевелиться. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью.
— Кирилл, мне страшно. Очень страшно. Не бросай меня одну, — собственный шепот, обреченный, отчаянный, испугал ее больше, чем мерное, то приближающееся, то удаляющееся мерное гудение. Отступая назад, она оступилась, запнувшись о камень… наверное, камень, а не череп или кусок рваной кровоточащей плоти… Опрокинулась навзничь, больно ударившись головой о землю, и поползла, шаркая коленями и локтями по влажной траве. Палатка, надо вернуться в палатку. Может Кирилл уже там, ждет ее и сердится, что она не послушалась его и ушла. Пусть сердится, кричит, бьет, что угодно, лишь бы был там.
Аня наподобие ледокола разрезала головой туман, совала ее в очередную порцию черноты, некрасиво выла, на ходу теряя человеческий облик, достоинство и надежду. Когда последняя почти исчерпала себя, Аня остановилась, завалилась на бок, обхватила онемевшими руками колени и, прямо так, в позе эмбриона, собралась принять смерть.
— Скоро будет тепло, Светочка. Еще немного потерпеть и будет хорошо. Ты была права. Мне уже почти не страшно, — вслух она это сказала или нет? Если вслух, то кому? Кирилла больше нет, никого нет… И ее нет…
Машина вынырнула из темноты внезапно. Аня наткнулась на колесо, когда, не в силах больше терпеть, вытянула затекшую шею влево. Наврала лучшая подруга. Смерть от холода такая же страшная и болезненная, как и любая другая смерть. Лучше не становилось. Тело окаменело от сковавшего его вселенского холода, эластичные мышцы заржавели, внутри все тянуло и стонало.
Оказалось, она все это время была не далеко от места, где они разбили палатку. Не веря в чудо, случившееся практически на пороге ее смерти, Аня перевернулась в исходное положение, на колени, на ощуп доползла до палатки, не гнущимися пальцами расстегнула замок и ввалилась внутрь. Повалившись на спину, с наслаждением вытянула ноги. Первым делом надо во что бы то ни стало согреться. Она сгребла все тряпки, которые были в палатке, на себя, поверх них по шею замоталась в плед, дыханием согрела руки. Если бы раньше кто-нибудь сказал ей, что в середине лета можно замерзнуть почти что насмерть, она бы не за что не поверила. Во всем виноват проклятый туман. Это от него шел холод. Холод, которому не было объяснения. Холод, от которого веяло бесконечностью, и в котором не было места жизни.
С Кириллом случилась что-то ужасное. Иначе, он обязательно бы вернулся. Возможно, он заблудился и бродит сейчас во тьме, ища дорогу назад. А может… Нет, думать об этом нельзя… Он вернется. Она же смогла найти дорогу. Или ей помогли? Тогда кто? Светка, давно позабытая лучшая подруга? Или Он? Всемогущий и всевидящий? Тот, из-за которого разрушилась их со Светкой многолетняя дружба.
— Боже, спасибо тебе, — послышался в палатке голос. С равнодушным удивлением, Аня узнала в нем свой собственный, — Спасибо тебе! Если ты сотворишь еще одно чудо и вернешь мне Кирилла живым, я буду знать, что ты существуешь. Что ты рядом. Всегда…
Порывшись в сумке, Аня достала из нее пузырек с успокаивающими таблетками. Вытряхнула несколько на ладонь, положила в рот и, не запивая, проглотила. Так — то будет лучше. Ей надо успокоиться и заснуть. Утром она прочешет лес вдоль и поперек. Но для этого нужны силы. Много сил. А если она не найдет Кирилла, то просто уйдет за ним и за Светкой. За всеми, кто еще позавчера жил, ходил, радовался удачам, плакал, смотрел телевизор или укачивал ребенка.
***
Аня проснулась от невыносимой духоты. Еще не совсем понимая, где находится, полусонная, вялой рукой скинула с себя ворох свитеров, курток, пледов. Покрывало под ней было мокрым от ее пота. Тряхнув головой, согнала остатки сонного наваждения. Улица встретила ярким солнечным днем. От вчерашнего кошмара не осталось и следа. Обычный летний день на природе. Луг, усеянный разноцветными цветами, метрах в ста березовая роща. Единственное, что отличало этот день от тех, которые они с мужем проводили, отдыхая дикарями, было отсутствие звуков. Тишина. Мертвая и пугающая. Ни стрекота кузнечиков, ни пения лесных птиц. Все вокруг замерло, как на холсте художника.
Кирилл не вернулся. Аня обошла палатку, заглянула в машину, в надежде, что он, вернувшись, чтобы не будить ее, расположился на ночлег в ней. Никого. После вчерашней дозы таблеток гудела голова. Хотя, какая теперь разница. Все равно через час, или два ее не будет. Сядет за руль, выведет машину на дорогу, разгонится и влепится в ближайший придорожный столб. Или в заправку. Да, так будет наверняка. Она отшатнулась от машины, как – будто та могла умертвить ее прямо сейчас. Нога коснулась чего – то обжигающе горячего. Отдернув ее, Аня обернулась. Позади нее, в нескольких сантиметрах от обожженной ноги, тлел костер. Всего лишь час или два тому назад это был полноценный, собранный и разожженный человеческими руками, костер из березовых веток, останки которых обугленными голяшками валялись вокруг. Как она могла его не заметить. Значит, здесь рядом есть человек. А если это…никаких если…это Кирилл…ее Кирилл и никто больше.
— Кирииил! – истошно закричала она и побежала вперед, по примятой ею или кем – то, главное, человеком, траве, — Кира! Я здесь!
— Вау, Анечка, уже проснулась? Я уж думал, что ты будешь спать до вечера. Уже двенадцать. Иди сюда.
Голос доносился из – за небольшой, состоящей из разномастных кустов, рощицы на краю луга.
— Ну, давай ко мне! Водичка отменная, — за рощицей обнаружился пруд. Метров двадцать в ширину и столько же в длину. Этого вполне хватило, чтобы высокий, плотный Кирилл мог в нем плавать. Он в очередной раз поднял руку, рассекая воздух опустил ее вниз, загреб прозрачную воду, потом совершил те же движения другой рукой. Нескольких взмахов хватило, чтобы пересечь весь пруд и оказаться возле Ани, безмолвно стоящей на крутом, покатом берегу.
— Как ты мог? Как ты мог так со мной поступить? Я чуть с ума не сошла. Я думала, ты умер. Я…я…я, — Анины губы скривились, из глаз ручьем облегчения и обиды потекли слезы. Они текли, попадали в рот крупными солеными каплями, а она все продолжала кричать, захлебываясь словами – Я собиралась сесть за руль и разбиться на этой чертовой машине. А ты вернулся и ничего мне не сказал. Теперь плещешься здесь и радуешься жизни, как – будто ничего не случилось! Ненавижу тебя! Идиот!
Кирилл рывком выбрался из воды, прижал к себе трясущуюся, пытающуюся вырваться из его рук, жену.
— Успокойся! Ну прости меня. Когда я вернулся, ты спала. Утром я не никак не мог тебя добудиться. Ты все бормотала про какую-то Светку и не просыпалась.
Аня почувствовала себя виноватой.
— Я выпила таблетки. Но это уже потом, когда я вернулась назад. Я пошла тебе искать, и… — ей не хотелось вспоминать события прошлой ночи, — я испугалась. Очень сильно, понимаешь? Пришла и выпила сразу несколько таблеток, чтобы уснуть и не думать ни о чем. А утром хотела разбиться. Насмерть.
Он заглянул ей в глаза. С тех пор, как он ее не видел, они выцвели. Или потухли. Или и то и другое вместе.
— Дурочка ты моя. Я же обещал вернуться и я вернулся. Пойдем к палатке, надо поесть и собираться в дорогу.
Они взялись за руки и пошли вдоль рощи.
— Что ты видел? – спросила Аня.
— Ничего, — слишком поспешно отреагировал Кирилл, — Ничего кроме леса и тумана.
— И все?
— С чего ты взяла, что я должен был видеть что-то еще? – она не должна знать. Только не это. Не поверит, или поверит и сойдет с ума.
— Я слышу в твоей голове мысли об этом. Но очень смутно. Что – то тревожное. Как будто ты пытаешься что – то скрыть от меня, — Аня потерлась пальцами о его ладонь. Она была влажной. У него всегда потели ладони, когда он сильно волновался.
— Тебе показалось. Это все нервы, — он усилием воли постарался не думать о том, что видел ночью в лесу. Вместо этого нарисовал в голове картинку из их прошлого. Счастливую и безмятежную.
— Да, в тот год море было теплым, — сказала Аня.
У него получилось. Они дошли до лагеря. Быстро и без аппетита позавтракали бутербродами и соком, собрали вещи. Почти не разговаривая сели в машину. Когда выехали на трассу, откуда съехали вчера вечером, Кирилл заговорил первым:
— Как только приедем в город, надо затариться по полной. Нужна еда, бензин, мощные фонари и теплая одежда. И… — он помедлил, раздумывая, стоит ли озвучивать следующий пункт, — И оружие.
Аня вскинула голову.
— Может, все не так страшно? И в городе все как обычно? Может, наш город и прилегающую к нему территорию закрыли на карантин военные? Такое ведь может быть?
— Я ничему уже не удивлюсь. Но, думаю, нам надо готовиться ко всему.
— Я поняла.
Вот и хорошо. Кирилл боялся дальнейших разговоров. Почему – то он был уверен, что военные тут не причем. И никто не причем. Случилось что – то откровенно страшное и необратимое.
Как он и предполагал, город был пуст. Он понял это еще при въезде. Обычно в это время на мосту в три ряда стояли разномастные машины. Кто – то из водителей матерился в открытое окно, проклиная пробки и власти, не проложившие новой объездной дороги. Другие были более терпеливы. Но все они были в прошлой жизни. Мост Кирилл проехал за пять минут.
— Остановимся у торгового центра. Там есть все, что нам надо.
— Все равно, — бесцветным голосом протянула Аня. Мост был ее последней надеждой. Он не разделял два мира, прежний и тот, который поглотил туман. Он был лишь мостом, по которому они скатились вниз, чтобы снова попасть в ад.
Кирилл остановился у входа в торговый центр. Когда – то он был полон людей. В нем ни на минуту не останавливалась кипучая человеческая деятельность. Некоторые секторы в нем работали круглосуточно.
— Давай разделимся. Ты в продукты, а я быстро найду остальное.
Аня вздрогнула.
— Нет. Я с тобой, — перед глазами поплыли картинки из вчерашнего дня. Вот она стоит посередине поля, в кромешной мгле, окутанная безликим туманом. Легкие разрываются от крика, зовущего мужа. Только не одна. Она больше никогда не останется одна.
Она крепко обхватила его руку чуть выше запястья.
Он понял. Не стал настаивать. Этот Кирилл тоже был новым. Более взрослым, более ответственным, более уступчивым.
— Хорошо. Так действительно спокойнее. Я не подумал.
Они облазили все три этажа. Все, что насобирали, уместилось в четыре тележки. Кирилл прицепил их одна к другой веревкой, раздобытой в одном из хозяйственных отделов, и, теперь, радуясь собственной смекалке, катил их по выложенному бежевой глянцевой плиткой, полу к выходу. Аня повеселела. Вид привычной обстановки немного успокоил ее. Она крутила по сторонам головой и, пару раз ухитрилась поймать в стекле витрин свое отражение. Кирилл усмехнулся про себя. Все – таки женщины удивительные существа. Ничто женское им не чуждо. Даже в такой день. Даже стоя на краю гибели.
Внимание Ани привлек ряд стоек с пуховиками.
— Распродажа. Кирилл, давай возьмем пуховик. Ну, пожалуйста. Вчера было очень холодно.
Несмотря на абсурдность ситуации, он ее понял. Ее мозг включил режим самосохранения и, чтобы сохранить остатки разума, позволил вести себя так, как будто все, как всегда. Просто пришли в магазин. Просто обновить гардероб. Просто понравился пуховик. И сейчас она снимет его с вешалки и просто померяет. Как делала это тысячу раз в своей прошлой жизни. Он позволил.
— Я подожду на улице. Не задерживайся, — сказал он ей в спину. Аня уже нетерпеливо сдирала куртку со стойки. Страшно хотелось курить. Он бросил это дело пять лет тому назад. Но сейчас он невыносимо хотел вытащить из пачки сигарету и затянуться. Потом еще одну. И так до тех пор, пока не начнет тошнить от поступившего в легкие тонны никотина.
Кирилл толкнул дверь, подтянул к себе вереницу тележек, шагнул наружу и ощутил, как его ноги медленно провалились вниз, утонув по колени в чем – то вязком и плотном.
1 комментарий