осколки времени пропавшая без вести

Несколько лет назад у нас в посёлке пропала девушка, девчонка лет тринадцати. Её искали долго, всем посёлком, родные давали объявления в газете, искали зацепки, развешивали листовки, обращались в органы, искали её, как могли. Всех этих действий оказалось недостаточно: девочку так и не нашли. После в нашем небольшом посёлке был траур. Дети не могли поверить в случившееся, а родители боялись их выпускать за порог. Мужчины и жён опускать боялись. В посёлке не сговариваясь все ввели негласный комендантский час.
В семье девочки настало горе; что такое потерять ребёнка, возможно, представить получится, но очень сложно и не в полной мере. Мать повесилась спустя неделю, отец же спился и замёрз на морозе зимой того же года. Старший брат этой девочки спустя пару лет застрелился. Парень этой девушки бросился под машину — слава богу, спасли.
Я был с ней знаком. Она всегда была маленькой, хрупкой и до жути бледной — серая мышка, которую обычно не замечают. Из девочек подростков у нас в поселке была она и Ирка Пращина из «зелёного забора». Ирка отличалась плохим характером разбалованной девчонки и лишним весом. Не удивительно, что все шесть парней-подростков, включая и меня, хвостиком ходили за худенькой девочкой-отличницей.
Марина, так звали девочку, была гордостью семьи. Старший брат Максим, который был старше на шесть лет, всегда был её телохранителем и защищал эту гордость. В их доме всегда царила чистота, пахло выпечкой. В её комнате было полно мягких игрушек, всяких гирлянд. В школе хорошо училась, помогала учителям и занималась дополнительно с малышами. И на лицо девочка была красивая, с густыми чёрными волосами и пронзительными карими глазами.
Её пропажа, а после призвание мёртвой судом, буквально убило целую семью. Участковый сразу сказал: «Скорее всего, мёртвая где-то в канаве лежит, собаки загрызли». Мать поверила и не выдержала. Отец не мог свыкнуться с мыслью, что потерял двух своих девочек. Держался только Макс, он был словно местный герой: сам держался, не дал глупость совершить бывшему Марины, ещё и выходил бабушку по материнской линии, у которой случился инсульт после произошедшего. Но затем бабушка умерла, а суд признал девочку мёртвой — Макс застрелился. Его хоронили всем посёлком. Добрый, весёлый. Все понимали, что у него на душе твориться такое… Но он улыбался, он вселял всем надежду, которой у самого уже не было.
Семья-то хорошая была. Мать — заботливая женщина, работала учительницей у нас в школе музыки. Отец — тракторист, но не пил. От этого все женщины в посёлке локти кусали. Максим учился на врача. Девочка хотела быть тоже или врачом, или учителем.
В этом году начали наконец переделывать дорогу к посёлку, из-за чего убирали слишком высокие деревья, освобождали электропровода, парасоль выкорчёвывали, убирали мусор. И в одном месте нашли разложившийся труп. Почти разложившийся. Там осталась одежда, немного телесных тканей, рюкзак и кости. По одежде, рюкзаку и серёжкам из белого золота, местные опознали Марину. Эти серёжки купил сестре Макс на свою первую зарплату. И тетрадки были подписаны.
По результатам осмотра и вскрытия сказали, что, скорее всего, зимой в гололёд она упала, сломав лодыжку, потеряла сознание из-за холода и затем замёрзла насмерть. Но лишь один из возможных вариантов. Одежда не тронута, другие кости не переломаны, так что её либо пырнули ножом в живот — что мало вероятно, — либо она упала. Возможно, её толкнули. Но после стольких лет мы не узнаем правды.
Она лежала там всё это время. Лежала возле дороги, по которой мы ходили в школу. Если бы мы повнимательнее смотрели по сторонам, то Мариша осталась бы жива. И её семья тоже. У неё бы уже были свои дети, она бы была хорошей мамой, заканчивала учёбу. Она бы точно вырвалась из этого посёлка.
Я был её другом, считал себя её другом. И даже не додумался посмотреть возле того места, где мы вдвоём поскальзывались и чудом не падали. Это наша вина? Нет. Этот красный гроб, который закапывают под груды земли, — моя вина. Мы проводили время вместе. Мы вместе росли. Мы были соседями всю жизнь, как только сюда переехали из города. Часто вместе проводили вечера, гуляли. В детстве я даже надел на неё колечко. Это колечко так и осталось у неё дома. Этот дом никто не тронул, не разбил окно. И даже не взяли из открытого двора лопаты. Мы все верили, что она жива и вернётся домой.
Мы открыли дверь ключами из её рюкзака. Это колечко я надел Марише на палец перед захоронением. Родная, прости. Я виноват в твоей смерти.
Её могильную плиту я мою до сих пор. Не смогу я её отпустить. Нет. Я верю, что это не Марина. Не может, не может быть. Это другой человек. Она скоро вернёться. Совсем скоро…