Прекрасной юности момент. Пролог: Забытое - не значит исчезнувшее.

Осознание того, что чудесное было рядом с нами, приходит слишком поздно.

Погода злилась, кусалась холодными порывами ветра, волны на южном побережье бушевали, бились о причал, трясли пришвартованные корабли. Птицы беспокойно кружили в воздухе и устремлялись ближе к земле, пока первые капли дождя не начали рисовать круги на воде.

В этой суете люди возвращались домой, избегая стихии и шанса искать лишний козырек лишь бы укрыться. Свет в окнах перекрывался за водной стеной, что с каждой минутой усиливалась.

В помещение было тепло, уютно, мягкий свет создавал атмосферу спокойствия. Витал аромат лимонов, выпечки и горячего шоколада, все это сливалось в унисон и создавало то, что я вспоминаю по сей день с теплотой на душе, в надежде на повтор истории — детство.

— Бекки, милая, спускайся! — я сбегала по закрученной лестнице, цепляясь за перила с красивым золотистым узором. Подходила и сжималась в объятиях, смотрела в голубые лучезарные глаза бабушки и улыбалась, выжидая то, что повторялось из года в год: — Лимонный пирог и какао уже на столе, родители скоро придут, надеюсь ты положила их подарки в чулок? — Мэри могла обогреть одной улыбкой, мягким прикосновением до щеки и поцелуем в лоб. Это давало гораздо больше, чем можно было бы купить за деньги, больше чем то, ради чего ты трудишься и стараешься не покладая рук. Я радостно кивала ей в ответ и находилась в безмерном ожидании празднования.

— Мария, мы дома! — дверной колокольчик извещал о том, что осталось совсем немного и праздник накроет с головой, все сядут за стол и будут дружной, счастливой семьей, без скандалов и ссор, которые я не понимала, любила родителей всей душой, думала, что они просто что-то не поделили. — Оливер, закрой дверь, будь добр. — мама стучала каблуками по паркету. Она была поистине грациозна и красива, но порой это было невыносимо: слышать сладостный тон, будто за что-то хвалят, особенно ужасно это было, когда ты провинился. — Ребекка, милая, ты прелестно выглядишь, но давай лучше уберем твои непослушные кудряшки, ты похожа на «Пеппи Длинныйчулок». — я никогда не любила эту кличку, но все равно послушно собирала волосы в хвост, слыша опечаленный вздох Бабушки. У них давно пропали отношения дочки и матери, мой отец любил её как родную, хотя должно все было быть наоборот, но уже тогда я понимала причины этих негодований.

Дождь утихал, оставляя после себя лишь капли на окнах, которые скатывались наперегонки и я пыталась предугадать какая же из них выиграет. Для десятилетней меня не было чего-то более занимательного, пока взрослые обсуждали непонятные для меня вещи: Отец рассказывал что-то про работу, про какие-то документы и непонятные мне цифры, которые играют большую роль, судя по его слова и восторженным возгласам Мамы. Одна лишь Мэри смотрела на меня и улыбаясь подмигивала, видимо понимая моё отчаяние или догадывалась, увидев как я, довольно продолжительное время, катаю вареный горошек по тарелке. Родители стали более радостными, улыбались друг-другу и держались за руки. Тогда я была только рада этому, думала о том, что всегда бы хотела их видеть счастливыми.

— Бекки, пойдем посидим вместе? — Мэри звала за собой, взяв с собой кусочек лимонного пирога и кружку какао. Мы устраивались в моей комнате, болтали о тех книгах, что она мне всегда читала и после этого обсуждали сюжет, поведение героев, как и сейчас. — Ну, что скажешь?

— Почему они не счастливы? — это были банальные слова ребенка, который не понимал, что людям необязательно быть с кем-то, чтобы чувствовать себя счастливым.

— Бекки, милая, людям не обязательна вторая половинка, мы ведь и так целые, мы сами делаем себя счастливыми. Я уверена, что они счастливы!

— Но они ведь не вместе, почему? — Бабушка лишь смеялась в ответ, а я продолжала находиться в недоумении. Секундная стрелка часов тикала и будто становилась все громче, а её стук был все медленней. — Ты ведь поедешь с нами? — я не услышала ответ, но заранее знала, что он будет болезненным и ломающим — переезд не просто оставляет между людьми километры, это неоправданное одиночество и тоска по близкому, которая с каждым годом будет лишь сильней.

Мы уехали в конце весны, родители до последнего мне не сообщали, куда мы уезжаем и какая точная причина. Не в моем положении было плакать и просить остаться, как и не в моем положении было что-то менять: мне обещали хорошую школу, новых друзей и прекрасное продолжение будущего — идеальный тренер по танцам, большой спорт, множество наград и соревнований. Но никто не спрашивал, хочет ли одиннадцатилетний ребенок этого, ведь я слишком мала, чтобы принять решение самостоятельно — так посчитали родители.

Нашим новым местом жительства стал двухэтажный дом в районе Пасифик-Хайтс, по Скотт-стрит. Родители выполнили обещание: нашли лучшего тренера, отправили в хорошую школу, что могла мне гарантировать последующий перевод в престижную среднюю школу.

Отца повысили и Мама была безмерно счастлива этому, но их ссоры не прекратились: он меньше бывал дома, приходил и сразу ложился спать и я вовсе забывала как он выглядел.

Учебный год пролетел незаметно, я преуспела как в учебе так и в спорте: получила первые места и закончила год с отличием, получая вместо похвалы, лишь слова: «Все, как и планировали». После настало лучшее время — возвращение в Чарльстон: долгая дорога, прохладная и влажная погода, которая ни капли меня не расстраивала. Меня вновь встречал запах лимонного пирога, который впервые был приготовлен не на Рождество.

— Олив! Как вы там устроились? Бекки так подросла, совсем стала на тебя похожа. — Мэри стала закидывать Папу вопросами, на которые он не успевал отвечать, но все равно тепло улыбался и был рад видеть её не меньше моего. — Я так по тебе соскучилась, моя маленькая Бекки! — было видно, что её что-то расстраивало, но она будто предпочитала утаить это в себе.

— Софи не захотела ехать. Сейчас начался сезон выставок, она решила попытать удачу и… — Отец остановился на половине предложения, увидев слёзы Мэри, что она тщетно пыталась скрыть и продолжить мирно улыбаться. Она выглядела молодо для своих лет, ни единой седой волосинки на пшеничных волосах, а голубые глаза все так же сверкали, выдавали её морщинки на лице и руках, время не щадило никого. — Мне к сожалению тоже придется уехать, завтра утром.

— Оставайся на столько, на сколько считаешь нужным. — Бабушка никогда не жаловалась на гостей, будто ей доставляло одно удовольствие свидится с кем-то. — Вы мои желанные гости…

В её голосе проклевывалась печаль, может горечь и скорбь, будто кто-то умер в это мгновение, кто-то очень близкий.

Моя история только начиналась и накал чужих отношений стал лишь началом снежного кома, что превращался в лавину.

— Бекки, главное не уходи далеко от дома!

Бабушка настойчиво скрестила руки, но долго оставаться серьёзной не смогла. Её взгляд смягчился и она потянулась ко мне, убирая непослушные рыжие кудри за ухо. Я улыбалась в ответ, пока Мэри пристально оглядывала моё лицо и аккуратно щепала за щёку покрытую россыпью веснушек.

— Бабуль, не переживай, буду недалеко. Я не забыла этот город за год, так что не потеряюсь.

Закидывая небольшой рюкзак на плечо и распахивала дверь. Вдыхала мягкий и свежий летний воздух в котором витал аромат многолетних цветов, что склоняли свои головы в разные стороны при малейшем порыве ветра. Когда прохожие куда-то торопились и упускали их из-под глаз, те лишь провожали людей своими красочными лепестками, увязываясь смешанным ароматом пыльцы. В побережье веяло приятным холодком, покалывающим кожу и заставляющим её покрыться мурашками. В привычный летний день это вытаскивало людей из их маленького анабиоза.

Помню как тот день я впервые ослушалась Мэри. Я взяла часть карманных, что родители дали на развлечения, но какие к чёрту развлечения можно найти в Чарльстоне?

Я села на первый автобус на Фолли-Роуд, что направлялся в сторону Фолли-бич. Путь туда занимал короткий промежуток времени за счёт того, что Бабушка всегда любила океан и не могла жить далеко от него. Я прекрасно понимала её, ведь в тот день на всех парах выбегала из автобуса на шум прибоя: он манил, завораживал и был не таким ледяным как в Сан-Франциско.

Шнуровка на кедах быстро ослабла и кривые бантики развязались, мешаясь под ногами, но даже это мне не мешало: продолжала бежать и чувствовать как твёрдая асфальтированная дорога сменилась деревянным помостом, а после и горячим песком. Солнце палило нещадно, но меня это уже не пугало, ведь я смотрела лишь в даль, на водную гладь, на прибрежные волны и песок, приятного золотистого цвета. Это было приятное время, когда я мечтала о самом простом: собаке там например или о новом велике. Тогда было проще.

Моё витание в облаках, на пару с детской мечтательностью, порой прибавляли лишних проблем: я наступала на собственные шнурки и после этого умело спотыкалась о собственную ногу, почти отправляясь в полёт лицом в песок в позе звезды, но вовремя подставляя ладони перед собой. Рюкзак упал с плеч и в этот момент послышался смех, повернув голову я увидела мальчишку: точно такой же ребёнок, на пару дюймов меньше меня ростом, с русыми волосами неопрятно взъерошенными на голове. Парнишка гордо вздёрнул нос и противно ухмыльнулся. Не помню, что точно чувствовала я в тот момент, то ли зла, то ли расстроена, но помню, что встала на ноги достаточно быстро, сверля его взглядом в ответ.

— Мисс неуклюжесть, отряхнись, ты вся в песке.

Я лишь недовольно развернулась и начала уходить быстрым темпом в сторону океана и лишь когда расстояние, как мне казалось, стало достаточным, то я стряхнула песок с одежды. Тогда я даже не могла нормально завязать шнурки и просто снимала обувь вместе с носками, щеголяя по горячему песку, который становился приятно прохладным, когда я приближалась к океану. Стояла по голень в воде, зарываясь пальцами ног в песок и смотрела не пенящиеся волны.

Когда-то мы сюда ходили с родителями, тогда я была ещё меньше и мы постоянно болтали о чём-то, разгуливали по побережью, клали плед на песок и устраивали небольшой пикник, шутя и смеясь. Пляж не поменялся за это прошедшее время, изменилось лишь то, что уже третье лето я ходила сюда одна. На глаза навернулись слёзы и я смотрела, как волны утягивали солнце за горизонт, медленно съедая его тепло. Уходя всё дальше, я провожала этот день. Подальше от чистого берега, подальше от людей. Сидела на крупном валуне, смотря как закат окрашивается в светло-красный, оранжевый и малиновый оттенок. Щёки всё сильнее щипало от слёз.

Вряд ли я ещё раз смогу наблюдать этот закат следующим летом. Возможно оно последнее в этом городе, но даже если это так, то я буду наслаждаться каждым его днём.

— Ты, Пеппи Длинныйчулок!

Губы скривились в неприятной ухмылке, когда я вновь созерцала копну волос, больше напоминающих птичье гнездо, нежели причёску. Неприязнь отступила на второй план, сменилась недоумением: что тут забыл этот мальчишка ещё и запыхавшийся, словно пробежал марафон?

— Чего тебе?

— Я конечно очень ценю подарки, но твой рюкзак брошенный мне под ноги — не в моём стиле. — я похлопала глазами, смотря на пушистый голубой рюкзак с изображением чеширского кота. Мой рюкзак.

— Ноешь как принцесса, которой платье не то подобрали. Может у тебя всё-таки корона на голове, а не гнездо?

Он просто кинул мой рюкзак на землю и развернувшись начал что-то бубнит под нос, медленно уходя Из его слов я мало что разобрала кроме одной фразы, явно брошенной специально:

— Глупые девчонки! Вечно чем-то недовольны.

Я спрыгивала с камня и увязывалась за ним хвостиком, по дороге подбирая рюкзак.

— Хэй! — он не обернулся и не откликнулся. — Эй, ну я же к тебе обращаюсь!

Наконец-то моя назойливость где-то пригодилась! Парнишка театрально развернулся, цокая языком и закатывая глаза, словно делал мне одолжение.

— Во-первых, я не «Хэй», не «Эй», я — Александр. Во-вторых, так уж и быть, я приму твои благодарности и, надеюсь, извинения — заранее.

Алекс подошёл ко мне, протягивая руку для взаимного представления.

— Спасибо… И извини. — через ком детской гордости я выдавила эти слова. — Я — Ребекка.

— Будем знакомы, Бекки-би.

***

Я опустила ноги с кровати на пушистый ковёр, притупляя взгляд в серые ворсинки на которые упал свежий пепел. Прохладный ветер отрезвлял и отгонял сонные мысли, раздувал полупрозрачные белые занавески и сдувал следы очередного мелкого преступления с ковра. Каждое утро стало одинаковым — я не довольствую из-за собственной лени, почтовый ящик ломится от писем с рекламой, предложениями и порой там попадаются письма отправленные отцу. В комнате витал сладкий запах сигарет. При стуке в дверь я поспешно вставала с кровати, почти теряя равновесие от того, что в глазах потемнело, но я всё равно активно рылась под прикроватной тумбой, пытаясь найти старую банку из-под красок — очередное неудавшееся увлечение. Ну, хоть где-то пригодилось.

— Ребекка! Открой дверь немедленно, какого чёрта я чувствую запах сигарет?! — я бубнила под нос, тушила бычок и прятал банку подальше. Доставала жвачку из ящика тумбы и закидывала половину пачку неприятной жгучей мяты, стараясь как можно активнее прожевать её, лишь бы не было нотаций. Открывая дверь я их всё равно не избежала: — Не смей закрывать дверь от собственной матери, сколько раз тебе это повторять? — очередные сотни слов о моём ужасном поведении, вреде курения, употребления алкоголя, наркотиков и ранний секс. Всё опять шло по очередному адскому кругу.

— Да, Мам, я поняла. Нет, Мам, я не курю, и не пью. Не употребляю. Мам, успокойся! — я киваю, смотря ей в глаза и невинно оправдываясь.

— Уже одиннадцатый час, а ты только встала! Прекращай смотреть до ночи свои сериалы.

— Вообще-то, документалки про нераскрытые убийства. — ловя недовольный взгляд, я вовремя поправляю себя. — Не суть. Я готовила летний проект, по истории. Не смотрела я ничего до ночи. — Мама только закатывала глаза, словно моя ложь могла сработать.

— Поешь и собирайся, иначе опоздаешь.

— Что? Куда я могу опаздывать? Учёба начнётся только со вторника.

— Мистер Боу вообще-то ещё неделю назад, как оказалось, пытался до тебя дозвониться и сказать о предстоящем собрании.

Чувствую как сердце бешено колотится и к горлу подкатывает тошнота. Школа… Значит мне вновь предстоит увидеть этих недоумков и стараться делать так, чтобы со мной никто не разговаривал, лишь бы не испытать отвращения.

«Милая, это замечательная школа! Она большая, ты обязательно найдёшь друзей и там прекрасное обучение, это Лоуэлл!» — Будь проклят тот день когда мне всучили яблоко и отправили в свободное плавание в этих семи тысячи футах.

— Мам, прости, я забылась и…

— Потом будешь оправдываться. Спускайся, я приготовила лазанью.

Выдыхая со спокойствием и закрывая дверь после её ухода, я беру расчёску и провожу её со скрипом по непослушным рыжим волосам, часть которые остаётся в зубцах. Ложиться спать с мокрой головой — плохая идея. Времени было не так много и я просто собрала их в хвост, лишь бы этот пух не лез в глаза.
Спустившись вниз, вновь вижу ту же картину: мама накрывает на стол, пока отец безразлично пьёт чашку американо с корицей, параллельно что-то активно набирая на ноутбуке.

— Доброе утро, Пап. — как обычно — ответа не последовало.

— Олив, я приготовила твою любимую лазанью, тебе положить с собой?

— Я на работе поем.

Отец словно включался услышав её голос: закрывал ноутбук и допивая кофе уходил в свой кабинет. Теперь я могла со спокойной душой сесть за стол, не чувствуя напряжённой атмосферы. Накладывала блюдо и занимала своё место, смотря как Мать всё ещё стоит у кухонной тумбы и смотрит в одну точку.

— Ты есть не будешь?

Указав вилкой на еду, я задала достаточно глупый вопрос, от чего получала резкий, брошенный в лицо, ответ:

— Нет, можешь выкинуть остатки.

Оставив меня одну и безмолвно уйдя она хлопнула дверью родительской спальни на втором этаже. Если её, конечно, всё ещё можно называть родительской спальней, учитывая, что отец часто ночами не бывает дома, а Мать глупо верить в то, что он ночует на работе. Бред сумасшедшего.
Я давно перестала заострять на её настрое внимание, на их накале отношений, что достиг пика за все годы жизни в этом городе. В этом проклятом городе.

Смотря на пустой стакан я встаю из-за стола, но открыв холодильник понимаю, что даже мышь бы повесилась там от жажды, где не было намёка даже на простую воду.

Могу поделиться одной вещью — вода из-под крана, отвратительней моих суждений.

***

И вот я вновь сталкиваюсь с неизбежностью. По идее, для подростков, школа — лучшее и самое запоминающееся время, в принципе оно верно. Система, что наставит тебе травмы и заранее научит делить людей на классы и понять к какому относишься ты.

Все присутствующие мялись в коридоре, общались между собой, а я пыталась найти знакомые лица, лишь бы узнать номер класса на этот год, но из сверстников были лишь те, кого я старалась обходить стороной, нежели не идти на контакт. Моим спасательным кругом оказался Мистер Боу — преподаватель истории и французского, ещё не было хоть одного, кто бы не влюбился в его предмет, ну или в него самого. Эти кто-то явно пересмотрел фильмов для взрослых не лучшей категории.
Он был достаточно молод, около тридцати, аккуратные, острые черты лица, подтянутое телосложение и как судачат надоедливые слухи женского туалета «Сексуальный, бархатистый» голос. По мне — он противный скептик.

Боу улыбчиво встретил меня у класса.

— Здравствуйте, Блэр. Не думал, что вы порадуйте нас своим присутствием.

Когда он звонил моей матери он тоже не думал?

— Как я могла упустить возможность повидать своих «любимых» одноклассников и учителей раньше, чем с началом учебного года?

Я выдавила улыбку настолько широкую, что и сама бы могла поверить в эти слова, будь на его месте. С его же лица спадает навязчивая дружелюбность и его токсичная натура проявляется в том как он кривит брови и поправляет очки, пытаясь скрыть своё негодование.

— Язвить необязательно, пройдите в класс.

— Теперь я вас узнаю, Мистер Боу.

Всё ещё зануда, как и в прошлом году.

Проходя в класс и оглядываясь, я замечаю, по меньшей мере, около трети мест. Занимаю полюбившееся и привычное — первый ряд, третья парта. Если вы учились в школе — знаете такую вещь как «преимущество» мест. Парты для очкариков, изгоев, отшельников, псевдоэлиты и кто просто спит на уроках, слушает музыка и тешит тщетные попытки существовать в этом мире. Предпочитаю оставаться в пятой лиге на протяжении всех лет.

Класс постепенно заполнялся, в основном это были незнакомые мне лица. Гул в классе стал громче, все знакомились с новыми людьми или общались со старыми в оставшееся время. Осталось всего три пустых места.

Боу смотрел на наручные часы, щурился и стучал по циферблату, словно секундная стрелка застряла.

— 12:35, Мистер Боу.

В этот же момент дверь класса распахивается и на пороге стоит запыхавшийся парень: высокий, не менее шести футов ростом, покрасневший от явной пробежки. Стрижка под вид «Британка» в которой основная длинна была окрашена в ярко-синий, лазурный цвет. Он пытался отдышаться, выравниваясь в полный рост и я в лишний раз убедилась, что в класс определили предмет мебели под названием «шкаф».

— Добрый день, извините за опоздание, запутался в кабинетах. — в классе прозвучало несколько смешков.

— Проходите.

Боу отвечал с присущим ему холодом, но в глазах явно горел огонь негодования с внешнего вида парня, ведь он даже мои рыжие волосы на дух не переносил, ненавидел когда что-то бросается в глаза.

Синеволосый буквально завалился за соседнюю парту и азартно улыбнулся, будто сбежал от полиции после ограбления банка.

Я чересчур долго задерживала свой взгляд на нём, чтобы он это почувствовал. Посмотрев в мою сторону его улыбка стала мягче. Отвернувшись, я слышу лишь недовольное фырканье. В правом боку под одним из рёбер привычно кольнуло и я склонилась чуть вперёд, лишь бы очередной фантомный приступ прекратился. Ждала беду откуда угодно, но не от соседа, что сидел передо мной и сейчас нахально облокачивался на мою парту, параллельно пытаясь вскрыть меня узкими зрачками своих голубых глаз.

— Ведьма из Блэр. — тон изначально не судил ничего хорошего. Как и его существование. — Как проживаешь свою никчёмность?

— Сгори в аду, Рокс. — мерзкий, надменный и словно ненавидящий всё живое в этом мире.

— Милая, я же говорил, для тебя я просто Джон.

— Хорошо, просто Джон, отвали.

— Иначе папочке пожалуешься?

— Отвали.

— Повторяешься, Блэр.

Он отворачивается и начинает беседовать с каким-то очередным знакомым, который уже во всю старается подлизаться как можно лучше и тем самым льстит высокомерию Рокса. Боу медленно начинает переключать внимание на себя, рассказывает о предстоящем годе.

Вновь я чувствую это неприятное чувство, словно кожу тянут в разные стороны, что по той бегут колкие мурашки. Я искоса поглядываю направо, даже когда не хочу этого, но ярко-синее пятно бросается и норовить перевести взгляд на него. Лишь повернувшись я сразу натыкаюсь на его глаза и чуть склоняю голову вбок, задавая немой вопрос. Он повторяет моё движение и это ни к чему не приходит. Всё ещё продолжает смотреть и мне становиться не по себе.
Как минимум, пялиться на людей — подозрительно и странно.

— Тебе что-то нужно?

— Нет, ты просто…

— Блэр! И… вы?

Я вздрагиваю от того как резко Боу сменил тон с вещающей речи до укоризненного. Преподаватель смиряет синеволосого взглядом, но тот лишь мило улыбается ему в ответ, невинно хлопая зелёными глазами.

— Фостер, Мистер Боу.

Ностальгия накрывает с головой, когда он меняет и свой тон. Возникает ощущение, будто я уже слышала эту манеру речи, это нахальное ребяческое поведение.

Боу лишь одобрительно улыбается, слыша свою фамилию, ведь ученик, который тут первый день и знает преподавателя — «огромное достижение». Ни черта подобного, гребаный синевласка.

Посреди речи Боу в класс зашли оставшиеся двое, которые будто даже не заметили учителя и прошли мимо него, заняв свои места. Удивительно, что сам Боу не обратил на это внимания. Парень с девушкой, незаурядной внешности привлекли внимание многих, заставляя оборачиваться за ними в конец класса.
У парня выбеленные волосы теплого оттенка, выраженные острые черты лица средь которых выделялись точеные скулы. В перегородке носа поблёскивало кольцо серебряного цвета — септум.
Девушка же не походила на свой возраст и её вряд ли бы спросили удостоверение в большинстве баров. Такие же светлые волосы, от более тёмного, натурального оттенка у корней, плавно переходили в цвет «белой розы» по длине.

— Эй, Блэр, они прелестно смотрятся вместе, тоже так думаешь?

Сейчас я была готова молиться даже Кришне, лишь бы Рокс перестал вертеть своей бесполезной головой в которой витает воздух, раз он вновь навязывает своё присутствие.

— Джон.

— Да, ведьма?

— Я устрою шабаш на твоей могиле, раз ты так веришь в мои силы.

С соседней парты послышался слабый смешок и это меня чем-то успокоило, словно то было мнимой поддержкой. Джон перевёл свой взгляд и сменился в лице от негодования. Видимо его не устроила чужая манера поведения, тем не менее с его выражения лица мне самой стало смешно.

— Джонатан, вам плохо или вам что-то нужно?

Боу, как обычно, не давал нарушать его «священный ритуал» посвящения учеников во все подробности и пресекал затею нарушить идиллию. Оставшееся время я в тысячный раз подмечала его идиотскую привычку жестикулировать во время активного разговора. Иногда это было чересчур, словно он выпил пару литров кофе.

***

Я закидываю рюкзак на плечо, теща надежду, что как можно быстрее покину это заведение и быстрее смогу попасть домой. Протискивалась сквозь других учеников и первой выходила из класса, ускоряя темп и проскальзывая по гранитному покрытию, от чего раздавался скрип подошвы. Неприятный взвизг заставил вздрогнуть и был сравним со скрипом мела по доске.

Но было ощущение хуже, чем толпа незнакомых мне лиц, гул в ушах и подкатывающий к горлу ком — ощущение преследования, когда спиной чувствуешь что кто-то смотрит в след. Мне не хотелось тратить время на то, чтобы разворачиваться и узнавать кто это мог быть, я хотела лишь уйти подальше, старательней направляясь к выходу. За первым поворотом никого не было, лишь пустой коридор. Видимо остальных ещё не отпустили с собрания.

Распахнув дверь я вдыхаю свежий воздух, чувствую как назойливая паника постепенно отходит, ком в горле растворяется и позволяет придйи в нормальное состояние. Спокойствие длилось недолго — до нового скрипа двери за спиной, открывшейся вперемешку с голосами и смешками. Ученики прошли мимо и в них я смогла разузнать ту парочку светловолосых, что сидели в конце класса во время собрания. Силуэт слева кратко попадал в диапазон бокового зрения. Видимо выходил за другими, раз я не слышала скрип дважды.

— Ребекка?

Смотря на него я перевожу взгляд выше, к синей макушке, что цепляла взор и слишком активно бросалась в глаза. Фостер выглядел достаточно беззаботно, даже вероятно расслабленно, как сытый кот, но это не успокаивало. Всё что меня беспокоило до этого момента — обесценивалось, когда я слышала своё имя.

— Не припомню, чтобы хотела знакомиться и представлялась тебе.

— За пять лет можно много чего забыть.

Покалывание под рёбрами стало сильнее обычного, надавило неприятным воспоминанием и осмотрев его по новой, с головы до ног в голове всплыл образ непослушного мальчишки, что был уж точно меньше меня ростом и с тёмно-русыми волосами.

— Александр.

— В точку, Бекки-Би. Ну что, не ожидала увидеть принцесску?

С этого и пошёл первый круг ада в этом школьном году.