Я думал о ней постоянно. Эта, таким чудом выжившая молодая девушка не выходила из моей головы, незримо жила в моих мыслях, тихо и сладко бередила мое, уже казалось, совсем переставшее биться собственное сердце. Мне это было так непривычно, снова начать слышать его живой взволнованный стук, уже забытый годами, об одном только воспоминании , с таким трудом спасенном мною маленьком создании…
Я не видел Марину десять дней. Удрученный неприветливостью и такой упорной отчужденностью, пришедшей в себя девушки, я старался больше не показываться дома у деда Акима. Но непреодолимое желание увидеть ее снова, с каждым днем сворачивало мою волю в бумажный комок. Из рук валилось все, чем я бы не занимался, забывчивость и непоследовательность так забивала мой разум, что меня это по-настоящему пугало. Мне со страхом казалось, что я влюбляюсь в нее, так обреченно и неизбежно, и с такой тихо набирающей во мне внутренней силой, что, похоже, не оставалось больше ничего, что могло еще сопротивляться этому.
Все же я решился вновь навестить девушку. Под предлогом помощи бабушке Аксинье, деду Акиму и Анне, которая сейчас выхаживала Марину. Едва я переступил порог дома, как почувствовал, насколько все вокруг пропиталось мрачной тишиной, скорбью и немой обреченностью. Начиная со сгорбленной фигурки старенькой Аксиньи, которая почти не отходила от икон, с застывшими на глазах слезами всматривающейся в лики святых, деда Акима, мрачно и монотонно однообразными редкими движениями топора строгавшего, словно совершенно не нужную ему палку, и заканчивая Анной, которая, казалось без конца кипятила шприцы, готовила мази, лишь бы отвлечься от мучившей ее грустных мыслей. От вида всего этого, у меня кольнуло в сердце. Я вдруг начал понимать, что что-то наверное не так с Мариной… а может, случилось что-нибудь роковое и непоправимое… и метнулся со всех ног на кухню, где хлопотала Анна.
