Она играла у музея на фортепиано,
А я, застыв, всё слушал в стороне.
И что-то светлое, не задевая старой раны,
Внезапно было рождено во мне.
Что-то приятное и теплое, родное,
Глушащее чужие выстрелы и звон в ушах.
В самом жестоком, кровожадном бое,
Стирающее всё отчаянье и покорность в прах.
Пускающее пули в воздух,
Лишь только чтоб внимание привлечь,
Сказать, что хватит, крикнуть: «Слишком поздно»
И превратить свою тональность в речь.
Она играла у музея на фортепиано,
На старых клавишах бросая свою боль.
Безбожно, мне, как будто наркоману,
Она всё вторила свою секстоль.
А я всё слушал.. Нет, всё слышал.
Всё понимал, не зная грамоты совсем.
Я чувствовал, как будто ноты дышат,
И этот город — новый Вифлеем.
Она играла у музея на фортепиано.
Я слушал её, слышал, понимал,
Словно читая аннотацию романа.
Романа, где открыт финал.
