Ахет Шери Очарование Ахета

В цикл «Ахет Шери» входят:

1. Очарование Ахета

2. Искушение Ахет

3. Бабочки Ахета

Жан-Поль Вернье вернулся из Версаля на три часа раньше. Разозленный, измотанный. Он всей душой ненавидел модельеров-авангардистов с их извращенной фантазией как в одежде, так и в видении фотографий. Что поделать: работа оставалась работой — любимой, но порой скупо оплачиваемой, а временами и очень противной. Но теперь его стресс каким-то волшебным образом сводил на нет симпатичный парень-иностранец — нетривиальный источник вдохновения, которому Жан-Поль дал крышу над головой и активно продвигал в фотомодельной индустрии. И этот двадцатипятилетний «волшебник», подобранный на берегу Нила, называл себя Ахетом Шери.

Фотограф знал, что египтянин вернется лишь под вечер со своей «провинциальной» фотосессии. Поставив сумку с аппаратурой в коридоре, Жан-Поль вошел в комнату, служившей и гостиной, и рабочим кабинетом. Он ожидал увидеть беспорядок, оставленный собирающимся в спешке протеже, но не самого Ахета, развалившегося на диване в неадекватном состоянии. Вернье вздохнул, нахмурился: за полгода жизни во французской столице и без того несносный египтянин совсем потерял контроль над собой.

— Отмечали конец съемок?

— Си…

— И чем? Шампанское, сигареты, травка?

— Нон чи соно… — с силой выдавил из себя египтянин на итальянском и уставился в потолок, подбирая слова уже на французском. — Всего лишь… Пообнимались на прощание. Такая каша… Здесь, — он приложил ладонь ко лбу, — в голове…

— Похуже заядлого наркомана будешь, — проворчал фотограф, понимая, что у Шери банальная передозировка человеческими жизнями, воспоминаниями, впечатлениями, позитивом и негативом. — Лечить тебя сейчас буду. Дурь дурью вышибается!

Вернье вышел из дома и вернулся со свежим номером «Парижского вестника», протянул газету парню.

— Французский теперь ты понимаешь неплохо. Давай, читай! С первой страницы и вслух!

— Нон… — простонал тот в ответ, отказываясь от любых действий.

Отобрав газету, фотограф быстро пробежал взглядом по страницам, выискивая интересный материал.

— Вот тут, — он снова втиснул издание в руки Ахета. — Читай! Тебе будет интересно!

— В Исламабаде в национальном музее открылась выставка древних артефактов, конфискованных у контрабандистов. Среди них есть великолепные образцы пакистанской чеканки, книг, три египетских саркофага и одна крышка…

Ахет посмотрел на черно-белую фотографию и вздрогнул. Глаза стали изумленными, губы слегка приоткрылись. Он тяжело задышал.

— Видишь? — Шери ткнул пальцем в белое пятно. — Это крышка от гроба Тиа! Она нашлась! Я верну ее!

— Выкрадешь крышку? Сумасшедший… — удивился Жан-Поль.

— Это всего лишь кусок дерева. Не в ней дело, а в надписи. Для ритуала любой ящик подойдет, даже музейная витрина. Только нужно произнести мое заклинание, и все!

— Вот, что… Завтра я возьму билет на самолет, спокойно слетаю в Пакистан, сфотографирую весь музей, а потом вместе поедем в Каир…

— Завтра… — отрешенно произнес Ахет, все еще находясь в шоковом состоянии. — Завтра…

Египтянин поднялся, прошел в свою комнату, переоделся в светлую рубашку с длинными рукавами и брюки «золотоискателей». Распихал по карманам джинсов документы, маленький блокнот с карандашом, деньги и незаметно выскользнул за дверь.

Не желая терять времени, Ахет взял билет до столицы Пакистана с пересадкой в Стамбуле. Его не волновали туристы, летевшие семьями на отдых в Турцию: шум, плач детей, выяснение отношений взрослых. Сейчас он думал лишь о Тиа, возвращение которой было смыслом его существования последних шести лет жизни и тридцати веков сна.

Покинув аэропорт, Шери сразу направился искать музей. Несколько ходовых фраз на английском, заученные под давлением Вернье, сослужили египтянину неплохую службу. Через пару часов он уже бродил по небольшим залам с полупустыми витринами в поисках заветной выставки. Вот они! Три деревянных гроба и…

Ахету было достаточно взглянуть на белую полосу под поврежденным лицом, чтобы тихо взвыть и от отчаяния упасть на колени. То, что он принял на газетной фотографии за крышку, было лишь частью картонного саркофага времен Позднего царства.

— Какой я дурак, — простонал он, закрывая руками лицо. — Откуда она здесь может появиться? Почему так?

Охрана, вызванная по просьбе бдительного смотрителя, выпроводила разволновавшегося туриста на свежий воздух. Ахет сел на скамью под раскидистой акацией. Эйфория уступила место рассудку: Шери понял, что он один в незнакомой стране и надо быстрее возвращаться домой.

Вглядываясь в дома и лавочки, парень шел по улице к автобусной остановке, с которой начал путешествие по Исламабаду. Фотомодель снял резинку с волос, распуская их по плечам, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Остановка. Толпа людей, говорящих на незнакомых языках. Автобус. Сдерживая себя, египтянин забился в угол на задней платформе. Он отвернулся к окну, закрыл глаза, представляя, что вокруг никого нет, только берег Нила, теплая вода, шелестящий тростник и порхающие вокруг бабочки. То, что транспорт добрался до конечной точки, Ахет заметил по нарастающему шуму на улице и быстро пустеющему салону. Он тоже вышел. Автобус принял новых пассажиров и уехал.

Шери огляделся и с ужасом понял, что приехал не в аэропорт, а в какое-то некрупное селение за пределами столицы. Он попробовал обратиться на английском к проходившим мимо, но мужчины что-то бормотали в ответ или непонимающе смотрели на него, а женщины кутались в платки или отворачивались.

Жара становилась сильнее. Поднявшееся в зенит солнце палило нещадно. Небо оказалось на редкость чистым, без облаков, способных хоть на время прикрыть раскаленное светило. Ахет огляделся. Вокруг не было ни лавочек торговцев, ни кафе, лишь дома за каменными заборами. Он расстегнул вторую пуговицу рубашки, подвернул рукава, пошел по улице в поисках того, кто мог бы подсказать, как вернуться обратно в Исламабад. С трудом купив небольшую бутылку воды, египтянин с жадностью напился. Он вышел на улицу, вылил остатки на лицо, расстегнул рубашку, наслаждаясь, как прохладные капли катятся по разгоряченной коже, прислонился к забору в тени дерева. Ахет тряхнул головой. Волосы разметались по плечам волнистыми прядями, и только фотомодель хотел собрать их в хвост, как перед ним возник отряд полиции из трех человек. Один из них что-то громко закричал на местном диалекте, указывая пальцем на рубашку иностранца. Шери премило улыбнулся, пожал плечами.

— Ай донт ноу… — медленно произнес парень на английском. — Хелп ме.

В Исламабаде такая просьба о помощи срабатывала, но здесь человек в форме, с дубинкой за поясом, продолжал кричать дальше.

«Не знает английского…» — подумал Ахет и попросил помощи на французском и итальянском. Полицейские переглянулись, нахмурились, решив, что турист издевается над ними.

Тогда египтянин пошел на отчаянный шаг: он резко двинулся вперед и сделал короткий глубокий вдох, поглощая жизнь командира патруля. Тот пошатнулся и внезапно повалился без сознания на песок. Парень отпрянул назад к стене. Снова переглянувшиеся полицейские одновременно набросились на чужака, заломили его руки за спиной, надели наручники, поставили на колени. Пока один патрульный приводил в чувство старшего, второй грязно ругался и угрожал Шери. Но теперь Ахет понимал каждое их слово и осознавал, что влип по самые уши.

Основные правила при первом столкновении со власть имущими египтянин помнил еще по своей прошлой жизни во дворце в Фивах: не сопротивляться, не доказывать свою правоту, иначе можно попасть под горячую руку. Когда же их злость уляжется, только потом можно и нужно защищать себя.

Командир отряда очнулся, исподлобья посмотрел на нарушителя закона, махнул рукой. Полицейские заставили египтянина встать. «Помирать, так с музыкой!» — вспомнил Шери странную фразу Жан-Поля, гордо поднял голову и с обворожительной улыбкой спокойно пошел вперед. Он чувствовал завистливые взгляды мужчин, привлеченных криками и вышедших из домов на улицу, и женщин, украдкой выглядывавших из окон. Один из фотографов рассказывал о подобной ситуации то ли в Иране, то ли в Ираке. Собственно, что ему здесь будет за непристойный внешний вид? Вызов посла, штраф, который он спокойно оплатит, и немедленное выдворение из страны, куда он больше не приедет.

Полицейский участок оказался намного больше, чем мог себе представить Ахет: обнесенное высоким каменным забором внушительное одноэтажное здание с зарешеченными окнами под крышей и внутренним двором. Шери затолкали в комнату, где из мебели была лишь деревянная скамья, а внутренние стены заменяли толстые металлические прутья от пола до потолка.

— Я прошу вызвать французского посла из столицы, — произнес Ахет на местном языке проходившему мимо служителю закона. — Я иностранец.

Тот всего лишь покачал головой и усмехнулся.

Фотомодель обошел все помещение, проверил прутья на прочность. Дверь оказалась закрыта на навесной замок. Египтянин улыбнулся: сейчас он произнесет заклинание, замок станет пауком, и он свободен. Сильный удар дубинкой по решетке заставил Ахета отшатнуться к каменной стене. В камеру вошли пятеро, из которых трое были его пленителями.

— Ю! Стэй! Хи! Лонг! — выпалил один из них на английском, из которого парень разобрал лишь слово «лонг». «Лонг», конечно, не устраивало Шери.

— Простите. Я не знаю ваших обычаев и законов, — произнес Ахет уже на урду, желая упростить общение и побыстрее разрешить конфликт.

— Свободен, — обратился начальник к подчиненным, один из них, видимо, переводчик, вышел. Теперь главный перевел взгляд на иностранца и медленно, чеканя каждое слово, произнес: — А с тобой разговор у меня будет серьезный. Вещи сюда!

Один из полицейских раскрыл небольшой мешок, который до этого держал свернутым под мышкой. Шери снял часы и бросил их на дно, потом стал вынимать все из карманов. Загранпаспорт ловко отобрал старший по званию, принялся изучать таможенные штампы и надписи, и чем дольше он смотрел на первую страницу, тем мрачнее становилось лицо.

— У меня больше ничего нет, — произнес Ахет.

— Вещи сюда! — еще раз повторил полицейский.

Парень пожал плечами, снял злополучную рубашку, сложил ее. Стоявший рядом служитель закона вырвал из рук арестованного вещь и закинул в мешок. К рубашке присоединился ремень — подарок Жан-Поля, носки, джинсы.

— На каком языке сказать тебе «раздевайся»? Или нам самим это сделать?

В глазах Ахета уже читалось недовольство вперемешку со страхом. Он не шевельнулся исполнять приказ, оскорбляющий человеческое достоинство.

— Обыщите его!

На какое-то мгновение парень подумал о своей маленькой победе, но радостная мысль оборвалась, когда двое блюстителей закона внезапно подскочили к нему, развернули лицом к стене и со всей силы толкнули вперед. Шери инстинктивно вытянул руки, принимая вес тела на них и защищая лицо. В ту же секунду последняя вещь была бесцеремонно спущена вниз. Удар по ногам, и нижнее белье уже летело за компанию в мешок.

— Вставай! — прогремел голос над ухом фотомодели, и, как в подкрепление приказа, по ребрам несильно ударили дубинкой.

Ахет поднялся и уже подумал, что на этом унижения закончатся, но беспардонное ощупывание его тела, называемое «обыском», под тихий смешок полицейских убедили в обратном. Беспредел власти зашел слишком далеко. Египтянин уже хотел пустить в ход смертоносный дар, но остановился: четверо здоровых мужчин против достаточно хрупкого парня — силы неравные, подобной ситуации никогда не было — наемники брата приходили по одиночке, да и причинение вреда стражам порядка ему не сойдет с рук. Шери стиснул зубы, беззвучно вынося подобное надругательство над собой.

Довольные своей работой полицейские ушли. Арестованный вжался в угол, закрыв лицо руками. У любой глупости была своя цена, и теперь он платил за нее с лихвой.

Через полчаса дверь открылась, и в Ахета полетела большая тряпка. Он принял ее за кусок ткани, но на поверку это оказалась застиранная до дыр длинная рубаха с рукавами. Парень оделся и снова свернулся калачиком в углу. Египтянин закрыл глаза, пытаясь отключиться от происходящего с ним, но скрип замка не дал этого сделать. Уже другие мужчины в форме схватили его за руки, вытянули их вперед, надели наручники и грубо повели по коридору.

В достаточно просторном кабинете за столом сидел уже знакомый Ахету начальник полицейского участка. Прислонившись к стене стояли еще трое в форме и с дубинками за поясом. Шестеро против одного — шансы сбежать приравнялись к нулю. Не желая усугублять ситуацию, Шери спокойно произнес:

— Я французский гражданин. Я прошу посла. Я…

— Это все твои просьбы, тот, кто посмел оскорбить не только людей в этом городе, но и Бога! — прорычал начальник.

Ахет в недоумении посмотрел на присутствующих. Он сам в прошлым был Верховным жрецом Хатхор, и с уважением относился ко всему, что касалось любой веры.

— Чем? — осторожно произнес парень, с трудом поправляя огромную рубаху, съехавшую вырезом на плечо, обнажая его.

— Своим именем! Им нельзя называть человека — это одно из имен Бога!

— Простите! Я не знал. Я просто сократил свое настоящее, — попытался оправдаться египтянин, осознавая, что его дела становятся с каждой минутой все хуже.

— Ты лжец! Прикидываешься иностранцем, а болтаешь на урду не хуже нас. Что ты здесь забыл? Шпион?

— Нет. Я говорил бы на французском, но его вы не знаете… Я приехал увидеть выставку в музее. О ней в газетах во Франции написали.

— И совершить ограбление? — вспылил пакистанец.

— Нет… Я подумал, что там есть один экспонат, но ошибся. Я хотел вернуться в аэропорт, но сел не на тот автобус.

— Как убедительно! — рассмеялся начальник участка и подмигнул стоявшим у стены подчиненным.

Ахет услышал сзади шаги, захотел повернуться, но после короткого свиста сильная боль обожгла его спину. Он вздрогнул, напрягся, чтобы не выдать своих эмоций. «От отца хуже доставалось», — пронеслось в его голове. Еще один удар сорвал короткий стон с губ египтянина. Третий удар заставил согнуться.

— Правду будем говорить? — главному уже нравился такой допрос с пристрастием. — Я ведь все равно выбью чистосердечное признание. Мой помощник только гладит сейчас, а представь… — улыбнулся пакистанец. — Что ты здесь забыл? Где вещи, и какой номер в отеле ты снял?

— Я не снимал номер. Прилетел без вещей. Только увидеть выставку и вернуться домой. Оштрафуйте меня, если нарушил ваши обычаи. Я не знал о них.

Служитель закона расхохотался, его смех подхватили остальные. Ахет медленно развернулся в сторону своего палача, бросил взгляд на короткий очищенный пальмовый прут в его руке. «Ничем не лучше трости в руках отца, таким всю спину можно изодрать, — подумал Шери. — Надо выбираться отсюда, пока они не изувечили меня».

— Хорошо… А если так? — начальник вышел из-за стола, поравнялся с арестованным и дал пощечину.

Ахет покачнулся, но удержался на ногах. Поднял скованные руки, демонстративно провел тыльной стороной ладони по распухающей губе. Но стоило фотомодели перевести взгляд на руку… Зрачки расширились, тело задрожало, и он рухнул, как подкошенный, без сознания на пол.

— Притворяется? — начальник плеснул в лицо арестованному водой из кувшина. — Оттащите его в одиночку. Очухается, продолжим, — и посмотрел на часы. — Завтра. Домой пора.

Ахет очнулся в камере с рассветом. По стене скользил пробившийся сквозь маленькое окошко луч солнца. Он, стараясь не смотреть на закованные руки, подполз к скамье, на которой стояли кувшин с водой и небольшой таз. Отмыл кровь с кистей и лица. Гематофобия опять сыграла с ним злую шутку, а, может, и спасла от долгого вечера в компании блюстителей закона.

Справив нужду в ведро, стоящее в углу, напившись воды из того же кувшина, перекусив подсохшей лепешкой, Ахет сел на скамью и начал обдумывать план побега. Начальнику было глубоко наплевать, что Шери — иностранец. В его глазах чужак — уже преступник и лжец. Впереди целый день, и он может принести много невыносимой боли и страданий. Где тот прекрасный мир, о котором он так часто слышал, находясь в Париже. Ничего не изменилось: мир богачей, мир деспотов, мир жаждавших власти продолжал существовать. И это три тысячи лет спустя после правления его отца!

Оглядевшись, парень отбросил окно как вариант — решетка не проблема, но он не пролезет в это игольное ушко под потолком. Оставалась дверь, но замок был врезной. Паука или скорпиона из него не сделать. Открыть можно лишь ключом. Он в где-то в коридоре, на крючке или у надзирателя. Египтянин оторвал полосу от подола рубахи, окунул пальцы в воду, потер металлические крепления на двери, собирая ржавчину. Нарисовав два ока Хора на ткани, он прошептал заклинание, оживляя материю. Полоса проползла в щель между дверных досок — ключ тоже протиснется в нее. Ахет закрыл глаза, сосредоточившись на том, что видят сейчас два божественных ока. Мимо прошел мужчина в рубахе, поднял лоскут, бросил в корзину с мусором и понес ее дальше. Нарисованные глаза наблюдали за всем вокруг и высматривали ключ.

Увлекшись путешествием своего творения, Шери не заметил, как дверь открылась тем самым предметом поиска. Полицейские жестко вернули арестанта в реальность и потащили вон из камеры.

Ахет готовился снова оказаться в кабинете, но его привели во внутренний двор. Стены без окон, единственная дверь, под ногами песок, в центре столб с висящими кандалами. Лучшего психологического давления на цивилизованного иностранца придумать невозможно.

Вслед за Шери во двор вошел и начальник участка.

— Некогда мне с тобой возиться, — прохрипел он, сожалея, что упускает такую возможность поиздеваться над чужаком. — Камера нужна. Много задержанных после драки.

— Вы отпускаете меня? — поинтересовался египтянин.

— Да. После исполнения приговора.

По спине Ахета пробежал холодок. Слово «приговор» могло означать что угодно в устах служителей местных законов. Фотомодель растерянно улыбнулся, стараясь разжалобить полицейских больше внешним видом, нежели словами.

Начальник махнул рукой, и Шери подтащили к столбу, надели на запястья тяжелые браслеты, защелкнули в их петлях небольшие висячие замки, сняли наручники.

— Что ж. Приступим… У тебя есть другое имя, кроме запрещенного?

— Да.

— Назови.

— Аахешерим. Меня мать так назвала.

— Это на каком языке.

— На ааритском.

— Еще лучше. «Моя твоя не понимать». Что значит?

— Не знаю. Я не учил тот язык.

— Язык матери и отца уважающий их сын должен знать, — начальник подвел итог новому допросу и развернул лист бумаги, хранившийся до этого момента за его поясом. — Аахешерим Шери, ты обвиняешься в богохульстве, непристойном поведении, оскорблении жителей внешним видом, нападении на начальника полиции, то есть, меня, и неуважении своих родителей. Смягчающим обстоятельством является иностранное гражданство. Однако…

После этого слова Ахет инстинктивно сжал кулаки, подавляя непроизвольную дрожь.

— Однако… — еще раз повторил блюститель закона, растягивая свое удовольствие. — Однако… Пятидесяти ударов плетью и пожизненного запрета на въезд в страну будет достаточно, чтобы искупить такие деяния. Приговор окончательный и отмене не подлежит.

Египтянин поймал себя на мысли, что, если выживет, то c густо украшенной шрамами спиной о прежней карьере можно будет забыть. Но выжить ради Тиа он должен. И не просто должен, а обязан! Начальник сделал несколько шагов вбок и встал так, чтобы видеть лицо жертвы.

— Приступай!

Ткань рубахи затрещала на спине под сильными руками полицейского.

— Прости меня, Тиа, прости… — грустно прошептал Ахет. — Я слишком поторопился, за что и расплачиваюсь сейчас.

— Десять ударов за оскорбление своим именем, — гордо изрек старший по званию.

Тихий свист кожаных ремней, и к трем посиневшим полосам от пальмового прута добавились еще пять широких, наливающихся кровью. Пальцы египтянина с силой обхватили цепи кандалов. Он молчал. Второй и последующие три удара выбили из него только шумные хриплые выдохи.

— Разве так наказывают за святотатство? Он должен запомнить на всю жизнь! И лучшая память — шрамы! Много шрамов! — начальник отобрал плеть у подчиненного. — Учись!

Ахет сжался, понимая, что крика сдержать уже не сможет. А проявлять слабость в такой ситуации — лишь позорить себя. Он приготовился вынести новую порцию боли.

Несколько выстрелов в помещении прервали удар, ремни лишь концами зацепили кожу, оставив короткие отметины.

— Вы — за мной, ты — карауль, — скомандовал начальник подчиненным. — Потом продолжим.

Ахет облегченно вздохнул, оставшись наедине с полицейским. Замки на браслетах ожили, стали черными скорпионами, которые заскользили по рукам парня, спрятались в рукавах, а оттуда, перебирая лапками по обнаженной коже, сползли на песок. Шери повернулся лицом к охраннику, едва заметными движениями раздвинул оковы на запястьях. Как только оставшийся на карауле отвернулся на шум, египтянин резко выдернул руки из кандалов и бросился к мужчине. Прижав того к стене, Ахет сделал глубокий вдох, вбирая силы и знания. Охранник потерял сознание и был опущен на песок. Теперь парень знал каждый вход и выход в участке, движение общественного транспорта. Без раздумий он проскользнул внутрь помещения, придерживая спадавшую с плеч разорванную одежду. Прячась за углами, беглец пробрался на склад, нашел мешок с вещами и бросился прочь. Его исчезновение не заметили: потасовка между нарушителями спокойствия и полицейскими переросла в серьезное противостояние.

Поблагодарив Анубиса за такое чудесное стечение обстоятельств, египтянин нашел укромное место, переоделся и с невозмутимым, благопристойным видом направился к остановке. Сейчас Ахет ничуть не жалел, что надел плотную рубашку, которая надежно скрывала следы наказания. Полупустой автобус довез Шери до центра столицы. Оттуда, дотошно испрашивая дорогу, парень добрался до аэропорта и взял билет на первый взлетающий самолет — он был готов лететь куда угодно, лишь бы снова не оказаться в руках жестоких блюстителей порядка и нравов.

С пересадками в Дамаске и Риме только через сутки фотомодель вошел в здание аэропорта имени Шарля де Голля. Голодный, измученный, он из последних сил постучался в дверь квартиры Жан-Поля Вернье.

— И как заграничная прогулка? — поинтересовался фотограф, заглядывая в глаза цвета коллекционного столетнего коньяка.

— Это была не крышка ее гроба, — грустно произнес Шери, проходя внутрь.

Он заглянул в комнату за домашней одеждой и исчез в ванной.

Вернье приготовил нехитрый ужин. Трое суток волнения и переживания за своего подопечного, без нормального сна, закончились возвращением «блудного сына».

— Что расскажешь? Как поездка? — поинтересовался Жан-Поль у жадно набросившегося на еду парня.

— Уши мальчика на спине его. Он слышит, когда его бьют, — прожевав, ответил Ахет. — Старая египетская мудрость… Теперь за пределы страны я один не поеду.

— Что с тобой случилось? — с нескрываем волнением в голосе спросил Вернье и пригляделся к синякам на запястьях Шери. — Что с руками?

Египтянин не ответил.

— Мне устроить допрос с пристрастием? — надавил фотограф.

Ахет непроизвольно вздрогнул.

— А, может, врачей вызвать? — продолжил атаку Жан-Поль, пытаясь разговорить гордеца, но не заметил, как сам сорвался. — Понимаю, ты влип в историю. Но я должен знать, понимаешь! Мои дети давно выросли, разъехались по стране. У них своя жизнь, без меня. А ты стал для меня сыном, родным сыном! Когда увидел тебя на берегу Нила, я просто хотел тебя вытащить в нормальную жизнь, а привязался как к своему ребенку. Не стал бы ты моделью, нашел другую работу тебе. Нормальную, прибыльную. Оплатил бы обучение. Не молчи, расскажи, что произошло?

В глазах Ахета уже стояли слезы, которые потекли по щекам, залитым румянцем смущения. Парень всхлипнул, опустился перед Вернье на колени, обнял его ноги. Египтянин совершенно не знал, как правильно реагировать на слова Жан-Поля, он не привык к тому, что мужчина может беспокоиться, а не только приказывать или подминать под свою волю жестоким обращением.

Француз заметил небольшой кусочек синяка на спине, выглянувшего из-под выреза майки. Ничего не говоря, фотограф бесцеремонно стянул с Ахета вещь и испуганно уставился на бордово-фиолетовые полосы, выделяющиеся на светло-бронзовой коже.

— Кто тебя так и за что?

— Не ходи в храм Амона с молитвой Осирису, — после долгой паузы прошептал Шери. — Это я еще легко отделался. Смог сбежать из-за драки в полицейском участке. Иначе следов от плети было бы в десять раз больше. И я бы не вернулся так быстро.

— Чудо ты мое египетское, — сквозь слезы произнес француз, усаживая парня обратно на стул.

Вернье сходил за аптечкой, обработал синяки. Ахет морщился от боли, но терпел. Когда процедура закончилась, он посмотрел на фотографа и тихо спросил:

— Как думаешь, я в этой жизни встречусь со своей Тиа?

Жан-Поль лишь улыбнулся, растрепал пальцами темные волосы своего протеже:

— Одному Богу известно, что будет. Живи днем сегодняшним, надейся на завтрашний и покорно принимай все, что уготовлено тебе свыше. Не дается на долю человека испытаний больше тех, что он может вынести…