Недавно отпраздновал народ праздник Ивана Купала. Решил я по такому поводу зайти к трактирщику на огонек. Я уже и забыл этот своеобразный уют, который обволакивает каждую клетку твоего тела, когда ты, минуя распростертые объятия Герцога, входишь в зал. Заведение всегда наполнено разговорами, смехом и теплом. У стойки безызменно стоит трактирщик и приветливо улыбаясь протягивает мне кружку. В центре зала собралась толпа, какой-то мужик рьяно повествовал собравшимся вокруг него ушам свою историю. Я тихонько подсел рядом и стал слушать…
«…Да хотите верьте, хотите нет. Выхожу я на двор, нужду справить. Слышу, возле бани шуршит кто-то. Я окликнул: «Кого там нечистая принесла! А ну покажись.» Никто, конечно, мне не ответил. На другой день снова шорох. Пошел поглядеть. Подхожу, а мальчонка сидит притаившись и что-то с того конца бани разглядеть хочет. Я его хвать сзади и в избу потащил. Женка моя с ребятней к родне уехали, так что я никого не тревожа, мог разузнать у этой (как я тогда думал) ворюги, что он вынюхивал. Брыкается он, скажу я вам, как породистый жеребёнок. Занес я его значит, усадил и стал выпрашивать, кто такой и что вынюхивает? В темноте я толком его и не разглядывал, но дома под светом керосинки удалось мне рассмотреть его внимательней. Босой, парты порваны, от рубашки только клочок ткани остался, на плече льняная сумка висит. Волосы рыжие, курчавые. Кожа бледная, словно мертвец. А уж как от него смердело тиной, словами не описать. Сидел и молчал в тряпочку, а зенки так и стреляли по горнице. Я сцепил с него сумку, чтобы удостовериться, что ничего не утащил. А оттуда хвать и зайчишка, махонький такой, шерстка русая, я таких у нас и не видел. Я было хотел его взять, но тут этот как подорвется к нему, возьмет на руки, а на меня зубы скалить. Ну думаю, ладно, зачем без толку мальца мучить.
— Ты чей будешь, может, помочь тебе чем-то? – спрашиваю его.
Он на меня словно заговоренный уставился. Я репу то почесал, думаю, покормить дите надо. Пошел, принес ему похлебки. Забраковал он ее.
— Не голодный значит. Иди тогда на сундук ложись, завтра решу, что с тобой делать.
В этот раз сопротивляться не стал, пошел и лег.
На утро открываю глаза. Нет мальца. Подумал приснилось мне всё. Выхожу на двор, а он сидит на лавке да зверя своего ягодами из чулана кормит. Ну ладно, думаю, спущу в последний раз.
— Теперь-то может скажешь откуда будешь.
Он молча встал и показал в сторону леса.
— А здесь ты как очутился. Ничего не ответил.
Ну раз уж ночлег дал, надо и домой отвезти. Не скитаться же ему по домам. Это я такой добрый, а другой и высечь может и прибить ненароком.
— Дорогу покажешь.
Закивал.
— Пошли тогда.
Он сумку открыл, зверь его туда сиганул и мы пошли.
Я на окраине живу, поэтому до леса рукой подать. Мальчонка шел впереди, а я сзади не отставал. Шли по тропинке. Долго шли, уже вечереть стало.
— Долго еще. – допытывался я.
Он повернется помахать головой в знак того, что еще немного и дальше поскачет. Я не отставая за ним. Тут он остановился и встал как вкопанный. По сторонам озирается, словно прислушиваясь к чему-то. Вдруг повернулся и с тропинки деру в лес дал. Я недолго думая за ним.
Возраст взял своё. Выдохся я и еле совладав с ногами уселся на пень. Малец в чаще растворился. Сижу оглядываюсь и понимаю что понятия не имею, где нахожусь. Отдышался, встал и побрел было в обратную сторону, потому как моё здоровье как-то поважнее, чем какой-то прыгучий мальчуган. К тому времени солнце уже зашло, но еще было видно. Брел я значит, брел, как думал в правильном направлении, а тропинки все нет.
— Черт меня побрал в такую переделку вляпаться.
Вдруг слышу река журчит.
— По реке и к людям выйти можно.
Пошёл на звук. Подхожу ближе и вижу свет мерцает и смех разносится ото всюду. Ускорив шаг, выбрался я на полянку и глазам своим не поверил.
Над рекой лежало раскинутое упавшее дерево, его ветви словно паутина раскинулись во все стороны. На этой необычной лежанке сидело несколько дев младых, обнаженных и прекрасных. Их стройные тела плавно обводились воздухом, а бледность кожи ещё больше пленила разум. Волосы у девушек были русыми, и они распускались волной, сверкая под лунным светом, словно звезды, играющие в их прядях. Над ними прыгали светлячки, их маленькие огоньки отражались в кудрях, придавая магическую ауру. Распущенные русые волосы девушек сверкали под светом луны. Словно звёзды играющие в прядях над ними резвились светлячки, их маленькие огоньки отражались в кудрях словно экое не виданное колдовство. Сидя на дереве, они плели венки из водорослей, вплетая в них яркие цветы кувшинок. Венки оживали под их ловкими пальцами, становясь настоящими произведениями искусства, которым позавидует любой мастер. На полянке возле берега играли еще несколько девушек, одетые в рваные рубахи. Они бегали туда-сюда, весело смеялись с мальчишками, смахивающими на моего спутника. Словно по взмаху руки обращались в различных лесных существ: то они были белками, быстро и ловко перебегающими поляну, то превращались в зайчат, метко прыгающих по траве, то обращались птицами, молниеносно взмывая в небо и распивая голосистую трель.
Тут словно почуяв меня, обернулся один из мальчишек. Тот самый, кого я обогрел и который удрал от меня. Уставился на меня, он завизжал, как дьявол в мясорубке, и кинулся прямиком в реку. А следом и те, кто играл с ним. Но не те, что сидели на дереве. Они слезли, смотрев на меня своими большими, прекрасными, как гладь воды глазами, словно изучая с осторожностью приближались ко мне. Одна из них начала запевать прекрасную мелодию, а остальные присоединились. Я клянусь, что сама река и лес присоединились к этому хору. Музыка была такой чарующей, что меня околдовала, и я даже не заметил, как они приблизились ко мне. Они окружили меня, приглашая подойти ближе к реке. Я не смог сдержаться и, черт возьми, уже оказался возле берега. И тут, проклятые баловницы, внезапно перестали петь и засмеялись, словно потоком из реки хлынул злобный смех. Они бросились на меня, свергая на землю и смертельно сжимая свои руки на моей шее. Я пытался кричать о помощи, но из моего горла не смогло выбраться ни звука. С последними остатками сил я попытался схватить одну из них за волосы, но моя рука лишь промчалась по ее мокрым прядям. Еще мгновение, и все силы покинули меня. Я потерял всякую надежду. Я смерился со своей участью. На мгновенье меня охватил ужас, но через секунду наступила пустота, я перестал что-либо ощущать, стало так легко и спокойно. Этого не описать словами.
Я вдруг очнулся, лежа на том же месте, где меня едва не уничтожили всего лишь мгновение назад. Я поднялся, притащил себя на ноги и дался оттуда, не раздумывая ни секунды. Лес, кажется, указывал мне путь, словно мой проводник. Бежал оттуда, словно вся нечисть преследовала меня, и ноги у меня двигались быстрее, чем мои мысли. Лучи солнца пробивались сквозь ветви деревьев, указывая мне направление. Я следовал этим намекам без всякого колебания. Наконец-то выбрался я на опушку леса, и теперь передо мной оказалось перепутье. Но куда идти дальше, я не знал. Сердце мое стучало как угорелое, но страха не было. Однако, словно невидимая сила толкала меня, я пошел по тропинке, которую освещали лучи солнца. Шел я, прославляя Всевышнего за то, что удалось выбраться из того проклятого леса. Часы тянулись бесконечно долго, и я продолжал идти в направлении, которое мне указывало светлое сияние. И так, целый день я шел, пока не очутился здесь. Местность мне была совершенно незнакома, и я уже не знал, сколько времени я провел в этих зловещих местах. Встретился мне здесь трактирщик, и я попросил у него ночлега и пищи. Он добродушно принял меня. Как только я наберусь сил, сразу отправлюсь в дом, к моей жёнке и ребятне. Как они там без меня…»
После этого мужик уставился в свою кружку и так и просидел до моего ухода погруженный в свои раздумья. Никто его не трогал.