Рассказо-сказки про Колобка Ловцы жемчуга

В бассейне играла музыка. Индюша после работы приходила в бассейн плавать, почти каждый день. Она закончила институт, родители сняли ей квартиру в этом же городе, устроилась в фирму не по специальности, а вечером приходила плавать. Дно у бассейна было голубое, даже слегка изумрудное и, когда Индюша ныряла, до самого дна, внизу она видела кораллы, рыб разного размера и раковины. Даже осьминога один раз видела. Акул она не боялась, это была ее стихия, и она знала, что она хозяйка всех вод, и глубинных, и прибрежных.

Глубина бассейна была пять метров, но она понимала, что ныряет гораздо глубже, и никто из посетителей не был там, где была она, и не знал, что пространство и глубина этой жизни зависит от нашего воображения и желаний видеть мир таким, какой он есть в нас, и она наслаждалась этим миром своего внутреннего существования. Она прекрасно видела под водой, соленая вода шла ей на пользу, а когда выныривала, солнце ярко слепило ей глаза, хотя никто из посетителей бассейна не видел этого солнца, кроме присутствия электрических светильников и запаха хлорки.

И в этот раз она поплыла в Индийский океан, ее прародину, она особенно долго находилась под водой, и когда вынырнула на поверхность в неоновое пространство ламп, к ней подплыл молодой человек и начал взволнованно говорить, что испугался за нее. Он нырял несколько раз, но не мог найти ее ни на дне, ни возле чаши бассейна, и уже подумал, что девушка, наверно, где-то вышла на «берег», и он не заметил.

Она была русая, а кожа белая.

— Русалка, наверно, — подумал он.

Он имел каштановый цвет волос и смуглую кожу.

— Он, наверно, индиец, — подумала она, посмотрев в его голубые глаза, и спросила:

— Как тебя зовут?

— Милентий, — ответил он, — Родители так назвали, в честь деда.

— А как тебя дома зовут родители, — засмеялась она.

— Милёша.

— А меня зовут Индиана. Мои предки, по маме, были из Индии, но русские, а потом каким-то образом оказались в нашем городе, очень давно, и папа сказал, что я буду Индианой. А сам ласково зовёт меня Индюшей. Хочешь, я тебе ракушку достану?

Он кивнул. Счастье пробежало по его коже, потом забралось куда-то в сердце и там осталось, и, как он понял, надолго, может быть навсегда.

Она взобралась на бортик бассейна и нырнула вниз, минуты две ее не было, и когда вынырнула, в руках ее была раковина, с две ее ладошки. Она дала ему эту раковину подержать. Он не верил своим глазам, что она реальна, — но вот она, раковина, серо-желтая, некрасивая, покрытая илом, дышала и, как будто сердце билось в его руках!

— Но она же здесь погибнет! – сказал он.

— Надо быстро положить ее в воду, я отнесу ее домой.

И они пошли. Он довез ее до дома, она поцеловала его в щеку, он же не осмелился поцеловать ее первым:

— Когда мы встретимся? — спросил он.

— Завтра вечером, там же в 19.00.

— Хорошо.

Счастье все глубже забиралось в его сердце. Он ехал домой и понимал, что теперь он никуда не уйдет от этой девушки, потому что ее образ уже заполнил его всего, далее автомобиль и всю улицу, по которой он ехал, и даже город. Казалось бы, должна быть, некая эйфория, душевный подъем и восторг, а была трезвая прекрасная ясность. Зрение его обострилось до проникновения в суть вещей, фонари и дорога блестели от снега по обочинам весьма определенно. Дыхание его было ровным, глубоким, он заранее предугадывал все повороты улицы, видел каждую крупинку асфальта, различал каждый лучик света фар проезжающих машин и уличных фонарей. И в этом свете он ощущал тепло Индюши и присутствие ее рядом с ним.

На следующий вечер она принесла ракушку в бассейн и опустила ее на дно, так же нырнув с парапета, а потом учила его правильно плавать, «вразмашку», опустив голову вниз и ритмично вдыхая и выдыхая, через каждые три взмаха рук с поворотами головы влево и вправо. Он плавал неплохо, но плавал так, как научился еще в детстве, не по-научному. Когда сделали передышку, она сказала:

— В той ракушке было пять жемчужин. Я их аккуратно достала пинцетом. В этот раз жемчужины были обыкновенные, серебристо-матовые. Я тебе одну принесла показать. У меня их уже много. Если собрать вместе, то, наверное, скоро будет литровая банка.

— Ракушка-то живая?

— Конечно, у меня все они остаются живыми, я это умею.

— А зачем тебе жемчуг?

— Не знаю, я люблю его. Потом, наверное, его продам, куплю машину. Или дом. Но пока выручка с него маленькая. Я отношу антиквару, Андрею Петровичу, он дает немного денег, хотя, я понимаю, что ему больше интересуют разговоры со мной, а не жемчуг и, поэтому, хоть небольшие деньги, но выручаются.

— А можно, я нырну с тобой?

— Давай.

Они вместе поднялись на бортик, взялись за руки и прыгнули солдатиком. Пока доплывали до дна бассейна, он ее видел, а когда подплыли к синему кафелю на дне, она слилась с этим кафелем, и как будто растворилась. Он рукой потрогал дно и быстро стал подниматься, чтобы хватило воздуха на подъем. Наверху ее не было. Прошло больше минуты, и она всплыла с ракушкою в руках. В этот раз ракушка была голубого цвета, без покрытия илом, и намного больше прежней.

— Мне кажется, в ней будут черные жемчужины, или цветные. Здесь хорошее место, я еще ни разу не встречала в этих местах, чтобы в раковине была одна жемчужина, редко две. В основном, пять и более…

Они вышли на «берег», и пошли к выходу. Индюша заранее сняла шапочку и положила туда ракушку, чтобы не привлекать внимание.

Когда подъехали к дому, она сказала с улыбкой:

— Я тебя не приглашаю. Уже поздно.

— Я понимаю.

Как будто некая недоговоренность повисла в воздухе. Нужно было сказать что-то важное друг другу, а потому слов не находилось.

— У тебя кто-нибудь есть? – спросил он ее.

— Нет никого. А у тебя?

— Есть. Но теперь это не имеет значения. Выходи за меня замуж.

— Так сразу?

— Не сразу. Я тебя знаю уже сотни лет.

— И за сотни лет ты мне не сделал ни одного предложения?

— Я копил чувства.

— Научишься доставать жемчуг? Тогда буду твоей женой.

— Точно?

— Я тебя научу.

— Тогда до завтра?

Ей не хотелось расставаться, ему тоже, но моллюску хотелось жить.

Она его опять поцеловала, он как школьник робко прикоснулся своей щекой к ее щеке, и поехал домой, а она поднялась на свой 13 этаж изымать из раковины жемчуг.

Внутри ракушки была всего одна крупная, овальная, слегка плоская черная жемчужина правильной формы. Было непонятно, как она могла влезть в эту раковину, такая огромная. Она положила ее на блюдце, а ракушку в специально приготовленную воду.

— Я тебе даю имя: Милёша. Накрыла бумажной салфеткой жемчужину и пошла спать.

Следующий вечер, был конец февраля, но снег еще плотно лежал. Милентий оставил машину на стоянке, и они пошли в лес. Он и раньше тут гулял в парковой зоне города, которая перерастает в лесной массив. Они остановились, и она показала на сугробы.

-Туда!

Снег расступился, прямо на глазах показалась тропинка, и они пошли по ней. Шли довольно долго. Снег по бокам был белым и освящал путь сам, своим сиянием, уже было темно, но на тропинке был удивительно яркий теплый жемчужный свет. Они поднимались на невысокую гору. Милеша не мог припомнить это место, а когда поднялись, впереди открылась сияющая долина с небольшим озером внизу. Он не удивился.

— Наверно, это одно из мест, где может обитать душа человека, независимо от времени, — сказал он вслух сам себе.

— Это моё озеро. Я не могла рассказать словами, так, чтобы ты понял меня. Я и сама себя до конца не знаю, но, когда я сюда пришла в первый раз, на месте озера бил небольшой ключик. Как ты думаешь, это озеро может стать нашим единым озером, очень большим, красивым, морем?

— Я думаю, что может.

— Я тоже так считаю.

Милёша чувствовал в этой девушке свет, который теперь открылся в полную силу. Такой свет бывает только у русских девушек, чистый и светлый взгляд, не имеющий предела, как это озеро, попадаешь в прозрачное пространство этого чувства и понимаешь, то даже не соринки, никакого порока или вреда для себя. Что это нельзя пачкать, нечаянно замарать, и самому быть таким же чистым, светлым, ясным, прозрачным и высоким. На меньшее он не был согласен, и потому многие девушки, с какими он был, не давали ему этого чувства, и он привык, что так должно быть, но все равно ждал, слово секс его не устраивало, потому что там не было Бога.

И она запела. Голос у неё был пронзительный и чистый. охватывал все вокруг, летел над Землей, возвращался опять сюда, рассыпался эхом, опадал в снег на горах и на берег, к их ногам, на прибрежные камни, потом терялся в тихом говоре вытекающего из воды ручья, и Индюша наслаждалась этими хлопьями своего голоса, как фрагментами солнечного снегопада, имеющего свою мелодию, или же мелодию качающихся сосен высоко в небе, или же всплеска воды. Но никто не подозревал, что именно Индюшин голос создавал все звуки природы для людей, и поддерживал жизнь в деревьях в лесу, злаки в полях, птиц, зверушек и каждую букашку. Это делал, в принципе, каждый человек, но не у всех получалось, потому что не все могли осознать природу своего существования, поэтому Милеша только начинал догадываться об этом. Бывало и так, что какой-нибудь турист ночью выходил из палатки пописать, и видел высоко на горе стоящую женщину, кричащую: «Жизнь моя, как я тебя люблю!» Но тут же шорох травы, а это был падающий с неба голос Индюши, успокаивал его, и он шёл досыпать в свою палатку. Таких чудес люди встречали много, и Милеша был одним из свидетелей преображения природы вокруг. Даже одинокий катер с белыми бортами и красно-голубой рубкой покачивался в такт этой песне и кивал мелодии в такт на воде, не торопясь, торжественно, будто позировал великому мастеру-живописцу.

Милёша слушал эту песню с простыми словами, про лес, про озеро, про нескончаемую жизнь, про лучи солнца в душе. Это даже была не песня, а какой-то восторженный гимн, крик, в конце концов, и он начал ощущать себя камнем возле воды, горами вдалеке с заснеженными вершинами, травой, водой, что как будто его сотворила, соткала из всего окружающего материала Индюша именно сейчас, что он для себя обретается другой, еще неизвестный, его это и радовало и подбадривало. Он предполагал, что музыка и живопись меняют структуру человека, а значит его судьбу, но что это может происходить так быстро, да еще и с ним, он не представлял. «А может, я просто влюбился? Ведь все люди, когда влюбляются, сходят со своего ума и переходят в новый ум», и когда она закончила петь, он не знал, что делать. Была весна, все цвело вокруг. Ему было жарко, он снял куртку, потом помог снять куртку ей, и они сели на траву, подстелив их под себя, и смотрели на воду.

На самом деле, он боялся ее. Как женщину. Как явление. Он никогда не встречал такой тип людей. Он был талантливый менеджер, хорошо зарабатывал, даже писал стихи и, как ему казалось, понимал искусство, интересовался многими направлениями, но тут ему не хватало времени, чтобы вместить события последних трех дней жизни. Ровная гладь воды, отлогий берег, а далее сосны и берёзы, редкий кустарник. Виден другой берег озера. Две уточки плавают недалеко. Руки сами потянулись к ней, он поцеловал ее, и она затрепетала как дикая птица и прижалась к нему, и он почувствовал, что она — обыкновенная девушка, как все. Так же волнуется, так же готова ему отдаться всей своей женской красотой и желанием быть любимой. Колокольчики зазвенели вокруг, он погружался в их еле слышный звон. Откуда они, что с ним происходит непонятное, что-то не такое, как бывает при близости с женщинами, но он даже и не думал об этом, просто чувства проносились в голове, он не успевал их фиксировать, осознавать, потому что он настолько ушел в другое, незнакомое и великое чувство непрерывающейся любви вне времени. Он не знал, что это, и когда случилось их самая трепетная близость, он лежал и повторял:

— Ты! – он смотрел на нее и не верил своим глазам. Он не верил, что это она, тут, рядом и повторял шепотом, смотря ей в глаза.

— Ты! — потом опять – Ты!

Он не верил, что это она! Он хотел убедиться в этом, дотрагивался пальцем до нее и спрашивал, приподнявшись на локоть:

-Ты, ты, ты! — Он не торопился говорить, но ему нужно было понять, что это с ним и в нем. Неизвестное великое чувство близости тайны. С чем? С кем? С ней. С ней! Он готов был плакать. Это чувство не проходило.

А она лежала, погруженная во что-то свое, смотрела на него, почти не видя. он опустился к ней, целовал ее лицо, разглядывал, изучал, удивлялся, что-то говорил.

Он давно не мог понять, что такое Бог. Иногда молился в Церкви, для того, как он понимал, чтобы слиться с Ним воедино. Как-то спросил священника, что ему не хватает информации о Боге, что все, что он прочитал, не соответствует его чувствам и пониманию Творца, что его жизнь не вмещается в правила святых апостолов, на что он услышал: Молись, все со временем придет! Церковь, она на духовном плане существования, и она открывается не сразу, а ты еще не готов. Ему показалось, что батюшка говорит не свои слова, а те, которые он где-то прочитал.

— Может не на того батюшку напал? –думал он. Но потом все-таки подумал, что церковь и религия – одно и тоже. А священники? Если и есть среди них «нормальные», искренние живущие не по протоколу, а по простоте, то это, наверное, великие люди, но такие же, как и мы, немногие люди, в миру, живущие по законам любви, а не по церковным правилам.

А сейчас он знал, что Бог живет в этой девушке, что через нее он откроет мир, ему неизвестный, тот, о котором он ни где не прочитал, и которого нет среди знакомых ему людей.

— Сегодня я поеду домой без ракушки, — сказала она.

К городу подступала весна, а на озере заканчивалось цветение ранних цветов. Они еще встретились несколько раз. Иногда он оставался ночевать у нее дома. Два раза они были на озере. Там уже начиналось лето, и озеро, каким-то образом становилось больше и больше. Это происходило почти незаметно: те же берега, те же деревья, но в фокусе зрения увеличивался объем воды, а берега отодвигались все шире и дальше.

И как-то в очередной раз он не пришел на свидание. Телефон не отвечал. Тогда еще не было сотовых телефонов в общем пользовании. Они созванивались через домашние трубки или по рабочим телефонам. На работе сказали, что он еще не вернулся из командировки, дома ответил папа, сказал то же самое, но у нее появилась тревога и на следующее утро она опять позвонила на работу и домой. Папа поинтересовался, кто она, и она ответила, что его девушка и что на работе его тоже нет. Папа сказал, что тоже звонил на работу, и там ничего не знают.

И она поехала к нему в офис. Милентий перед командировкой оставил ей ключи от машины. Адрес нашла по справочникам. Попросилась у секретарши к директору. Тот ее принял. Она представилась, как его девушка, волнуется, не находит себе места.

Директор, видимо, был не слабак, мужчина сильный, похож на спортсмена. Как говорил Милеша, они занимались рыбой, часто летали на Дальний восток с наличкой, а потом распределяли по базам, магазинам. Деньги крутились большие, и Милёша был правая рука у директора, надежный честный человек, проверенный, на которого можно положиться, держал слово и «следил за базаром», как один раз в шутку сказал о себе.

Директор сказал, что уже два дня, как нет Милентия. Он вез с собой деньги, много, из соседнего большого города, на машине предприятия, вместе с шофером. Шофер вернулся, говорит, проснулся в гостинице один, ни Милентия нет, ни денег. Больше ничего не помнит. Голова болит, хотя спиртного не употреблял. Сообщили в милицию. Пока ничего неизвестно.

И Индюша поехала на озеро. Катер, который был в воде, стоял на берегу. Вода отошла, оставив на суше много мертвых ракушек. Индюша подошла к воде. Вода была от глины, неизвестно откуда взявшейся, мутная, будто буря прошла. Она подошла ближе, и как разводы от бензина, по воде поплыли образы. Большой дом, какие-то бараки рядом. Комната, нары, на них сидит Милеша. Живой. Потом двор, машины, пустырь, шоссе, название населенного пункта. И она поехала. Это место она знала. Пригород. Уже отъехав по шоссе, километра два, увидела дом. Когда подъехала, увидела ворота и большой длинный по периметру плотный металлический забор, большой дом, новый. И склады, как видно было с бугорка, какие-то овощехранилища или типа этого.

Она позвонила. Долго никто не подавал признаков присутствия. Потом голос:

-Вам кого?

— Мне нужен руководитель. Я по поводу работы.

— Здесь никого нет. Это частное владение.

В микрофоне послышался щелчок, отключился звук. Она постояла и пошла. Уже смеркалось.

Утром в районе восьми, она уже была недалеко от этого дома, где был Милеша. Она решила ждать. Машину оставила на обочине шоссе, а сама ходила взад и вперед по дороге, ведущей от шоссе к дому. Она предполагала, что ее видят из дома. — Ну, тем и лучше, — подумала она. Моросил дождь, но она не пошла в машину, а решила ждать до последнего. Где-то через 40 минут с шоссе свернул Крузер, открылись ворота, куда он и въехал. Индюша подождала минут пять, чтобы там «утряслось», и позвонила. Через некоторое время дверь открылась, послышался голос:

— Входите!

Она вошла, прошла по дорожке, далее на крыльцо, дверь открылась, и она оказалась в коридоре, где по кругу стояло несколько дверей. Из одной, с открытым стеклом, вышел охранник и показал на дверь:

— Сюда, — и открыл дверь. За столом сидел Осьминог. Она его сразу узнала. Он был в легкой кожаной куртке и белой рубашке. Курил, стряхивал пепел в пепельницу, тонкие чувственные руки, двигались сами. Казалось, что у него их восемь, и они ощупывают все вокруг. Глаза были выпуклые и ходили по периметру на двести семьдесят градусов. Он мягко сидел в кресле, так чтобы остальные щупальца могли вытянуться в любую сторону без ограничений. Петрович рассказывал про него, что он хозяин города, что у него великолепная коллекция старинных предметов и драгоценностей, что он большой ценитель искусства.

— Я вас слушаю.

— Я пришла за своим женихом, Милентием. Я хочу его забрать.

— Ты пришла составить ему компанию? Кто тебе рассказал, что сюда надо прийти?

— Я догадалась.

Он сидел, погруженный в какие-то свои образы, будто притаившись на дне и ждал добычу, слегка подремывая. А рыбки проплывали мимо, он видел их и выбирал, чтобы на одну из них стремглав накинуться.

— Это очень дорого будет для тебя, забрать его отсюда. У тебя не хватит денег.

— Сколько нужно?

— Семьсот тысяч. Долларов.

— Мне нужна неделя времени.

— Ты принесешь мне деньги?

— А можно бартером?

— Смотря каким.

— А что вам нужно?

— Тебя.

— Я очень дорого стою. Гораздо больше, чем семьсот тысяч долларов.

— Дороже твоего жениха?

— Не дороже, но дороже денег.

— А сколько ты стоишь?

— У меня нет цены.

— Тогда что ты можешь предложить?

— Камни.

Эта девочка стала для него весьма любопытна. Он чувствовал энергию, идущую изнутри некоего приятного создания, имеющую такие оттенки чувств, какие вызывают произведения дорогих художников или прекрасная музыка. И она не боялась быть естественной. А что еще ей оставалось делать как не быть самой собой? «Будь я помоложе, в такую можно было бы и влюбиться», подумал он. Как опытный антиквар, он знал цену предметам и человеческим отношениям, но здесь он почувствовал ценности другие, щекочущие его нейроны, доселе неизвестные. Он почувствовал бездну ее чувств, но аналогов в его файлах не было.

Во всяком случае, с ней можно будет поторговаться относительно этого парня в подвале. И впервые неизвестность вошла в его жизнь. Он знал цену всему, даже цену человеческой жизни, но здесь он потерял ориентацию.

— Ты знаешь камни?

— Да, я выросла среди них.

— Обработанные?

-Нет.

— Но тогда тебе нужно будет привезти самосвал. Без огранки камни не ценятся. Да и камень камню рознь…

Ее наивность и искренность давали ему какую-то ленивую уверенность. Он видел, что она не знает предмета, и что, скорее всего, в таких случаях, запирают в чулане, а потом, может, отдают хирургам на разборку, или же в дом терпимости, или… отпускают. Но она его не раздражала, этот человек понимал многое, и сам не принимал подобных решений, для этого были другие люди. Он любил наслаждаться каждым мгновением жизни. Он был философ.

— Мне пора идти, — настойчиво сказала она, — Через неделю я принесу такие камни, которых не видел еще ни один аукцион. Мы ведь понимаем, о чем идет речь.

Озарение пришло к нему. Он ясно увидел ее образ. Есть нечто, что не обозначается словами. Он подумал, что или она авантюристка, владеющая гипнозом, либо перед ним открывается другая жизнь, которую он пока еще не знает, но которая скрывается за ее образами и пониманиями.

— Значит, ты обещаешь через неделю, принести камни?

-Да.

— Но учти, милая моя, что ты очень рискуешь. Ты дала слово. У нас разговор деловой. Ты, наверное, догадываешься, кто я.

Его глаза, словно пальцы, начали двигаться по столу, угрожающе перебирая предметы: ручку, очки, блокнот, сигареты, какие-то батарейки. Она смотрела на все это, и понимала, что так же он своими щупальцами перебирает людей, из прически, носы, уши, руки. Он может достать любую часть тела и любую мысль в человеке. Если человек это допустит.

— Мне пора идти.

Он встал, открыл дверь и бросил в коридор:

— Леша, выпусти даму.

Леша открыл одну дверь, затем другую, в заборе, она облегченно вдохнула свежий воздух и пошла к машине. Во дворе уже стояло несколько автомобилей. Начался рабочий день. Она увидела двух или трех людей в коридоре и во дворе.

Из дома сразу же позвонила отцу Милеши, и они вместе пошли к озеру. Отец занялся катером, а она собирала по берегу камни, ушла далеко и в отвалах берегов тоже что-то искала. Драгоценные камни. Отец завел катер, и они отплыли довольно далеко. К другим берегам. Она опять ходила и искала. Озеро уже походило на большой, приличный морской залив, ее это радовало, потому что это теперь было их общее озеро. Она ныряла. Доставала. И собрав всю коллекцию, вечером пошла к своему антиквару.

Петрович посмотрел и сказал, что такое сырье разное, необработанное стоит 150-200 долларов за карат и то, надо это все продать.

— Если самому попробовать обработать камни. Это, — он говорит, — изумруд. Это – сапфир. Это, скорее всего, тоже сапфир. Я их обработаю. Но, насколько я понимаю, нам нужно выйти на произведения искусства мирового уровня? Смогу ли я в домашних условиях обработать на своих станочках камни, сделать их под известные стандарты. Ну, например, «круг», «багет», «маркиз». Он доставал каталоги, показывал образцы огранки. Называл собственные имена бриллиантов, известных только благодаря аукционам, где не разглашаются имена ни продавцов, ни покупателей, рассказывал легенды этих драгоценных камней.

— Чтобы создать легенду, на это уйдет тоже много времени, — Глаза его блестели разными цветами с картинок каталогов и журналов. Так можно было говорить только о настоящей поэзии, немеркнущих красках картин гениальных художников и, возможно, о женщинах, которые бывают один раз в жизни и то, у великих мужчин, способных оценить истинную красоту. Про Осьминога сказал, что все ему платят дань, что он перекрыл все каналы, но его уважает, консультируется, чтобы она была осторожна, когда пойдет к нему, а он со своей стороны сделает все, чтобы помочь ей. Она может сослаться на него.

«Тогда как же оценивается человеческая душа? – думала она, идя к себе домой — каковы критерии оценки? Если человек пишет музыку, делает открытия в разных науках, а потом умирает, как бывает часто, невостребованным во времени и только среди близких людей получает признание. И то, не всегда. Каковы критерии оценки его таланта, его взглядов на мир, его открытий, его душевных поисков и заслуг перед Творцом, который Он, Единственный видит, но люди то не знают, не понимают. А ему так нужно иметь успех, хотя бы для того, чтобы не получить какую нибудь болезнь неудачами, чтобы иногда купить домашнюю курицу и хорошего вина к столу, или какой ни будь пиджак, чтобы выглядеть достойно. Чтобы не заниматься самоедством, самоуничтожением, а созерцать этот мир в божественной красоте и воплощать все свои желания в своем творчестве и людях, которых он любит и желает видеть рядом! Как ей определить меру цены Милеши, которого она ждала всю свою жизнь, и который пришел, как ангел с неба, узнанный, принятый, облюбованный ею. Она должна найти цену этой любви в драгоценных камнях, определить ее и сторговаться с этим бандитом. Потерпи, мой Милёша, я найду эти караты, эту ювелирную отделку нашей жизни, эти страдания, твои и мои, где-то должны быть измерены, поняты, обозначены в иной шкале ценностей и возвращены нам другим капиталом, неизвестным нам, среди этих сосен и необъятной воды нашего моря.»

Ей нужно было принять новый план жизни. «Я не хочу жить по Достоевскому или по Толстому. Я не хочу страданий. Я хочу жить по-своему. Они хорошие писатели, но они писали свою жизнь, но не мою, и мне не с кого брать примеры, кроме самой себя. Я хочу счастья. Если моя душа создала это озеро, а в нем нет этих драгоценных камней, а я позвала сюда Милёшу, моего бесценного друга, то значит, мое море не годится для жизни? Значит нужно другое море, где есть драгоценные камни для моего Милеши. Неужели мы так малы и не можем преодолеть наше понимание мира, чтобы увидеть понимание Создателя? Если мы не видим Его глазами этот мир, а видим только все своим несовершенным взглядом, то как мы сможем взойти на эту священную гору, куда Он нас позвал с самого нашего рождения?» И она поняла, что должна сделать что-то необычное, сделать, честно, хладнокровно, полноценно, как это представляется ей на сегодняшний день. — « но ведь душу не поменяешь, у меня есть только это озеро, теперь уже соленое с морской фауной, другого нет».

Перед сном она достала жемчужину черно цвета и увидела, что она заметно подросла — с большое куриное яйцо. Черный блестящий нефритовый цвет.

Она поцеловала ее и легла спать.

На следующее утро попросила отца Милеши отплыть подальше вглубь озера. Она ныряла. Ей захотелось найти еще больше ракушку черного цвета или другого цвета или необычной формы и красоты. Оказавшись на дне, она не поднимала прежних размеров ракушек, они не имели той стоимости, которую требовал Осьминог. Нужен был эксклюзив, и она сказала отцу:

— Надо плыть на тот берег!

Тот берег был едва виден, но они шесть часов плыли до него, и когда приблизились, то увидели крутые осыпавшиеся высокие берега без растительности и признаков жизни.

«Но минералы – это и есть первый, главный, признак жизни. Это и есть тот фундамент мира, на котором начинают строиться человеческие отношения.»

Она вышла на берег и пошла вверх по обсыпанному ланшафту, насколько могла позволить вертикаль. И долго шла вдоль. Где-то спускалась к берегу, где-то опять поднималась вверх, и довольно устала. Берег состоял из обсыпанных базальтовых пород. И уже, было собралась идти назад, но что-то солнце припекало, и она села немного отдохнуть, и вдруг увидела в пяти шагах от себя змею, обыкновенную гадюку. Та чуть приподнялась и зашипела, глядя на Индюшу. Индюша смотрела тоже на змею, и не видела в ней опасности. Она не боялась змей. Змея пошипела еще немного и удалилась ползком куда-то к себе домой. А Индюша подошла к месту, где сидела змея и подняла камень, какую-то серую невзрачную породу. Но что-то ойкнуло у нее. Она пошла к воде и омыла его. Вот, это природный камень, похож на турмалин, с гранями, почти готовыми. Она поняла, что этот камень может быть мечтой каждого коллекционера. Камень был без трещин. Она положила его в сумку. По размеру он был, как четыре спичечных коробка и когда собралась. было вставать, то увидела в воде нечто похожее на бильярдный шар, только желтого цвета. Она вошла по колено в воду и достала этот камень. Он был абсолютно круглый, ровный, как колобок. Посмотрела сквозь него на солнце. Кто ты? Сапфир, топаз, опал или красный бриллиант? Он был похож только сам на себя таких в природе не было. Это солнце. Кто его создал, кто его отполировал до первозданного не тускнеющего блеска, может быть миллионы лет пролежавшего в воде?

Уже ближе к ночи она была у Петровича.

Петрович, как голодный пес на еду, кинулся на эти камни. Шпинель, индиголит, иолит? Сапфир? Он не знал ответа,

— Здесь бы граней добавить. Но я сделаю минимум. Лучще пусть после меня придет более опытный ювелир. Он почти идеальной формы. И не нужно его делать под стандарты, он сам собой являет стандарт. Смотри: его голубизна даже при ночном освещении прозрачна. Возможно, этот природный камень

можно доработать, например подогреть… Но он настолько совершенен…

Перович взволнованно заходил по комнате. Короче, я вот тут и вот тут грани добавлю. И все. Потом, отшлифовать. Это я сделаю. Будь спокойна. День, и хватит. А вот это чудо неизвестного происхождения! Он, как ребенка взял осторожно круглый камень через салфетку и вертел его, смотрел на лампу сквозь, прижимал к щеке, улыбался, только не тетешкал. Это колобок, это не поддается никакой логике, ни какому здравому смыслу. Существование этого предмета фантастично! Это можно только придумать или где ни-будь украсть. ХА-ХА-ХА. – он засмеялся загадочным смехом.

Неужели это ты, маленькая девочка? Как это ты смогла? Говорят, что красота притягивает красоту. Я в этом уверен. Ты вызволишь своего Милентия, я даже не сомневаюсь. Но откуда в тебе это? Что тобою руководит? Кто тобою руководит? Я ведь реалист, не верю в потусторонние силы. Да что говорить, я не верю в Бога, или почти не верю! Я столько видел несправедливости в мире, что не могу поверить, что если Он есть, то мог бы допустить это. Но я верю в людей! Я видел таких людей, которые не малодушничали, прикрываясь своим положением, и не врали в самый трудный момент. У них не все получалось иногда, но они были искренни перед собой. И наверно перед Богом. Ты, девочка, одна из таких, если конечно, реально существуешь и тебя не придумал никто другой. Но ты не сломайся, я прошу тебя, будь всю жизнь такой же чистой и искренней лапочкой. А остальное приложится. Завтра вечером приходи.

Перед сном она опять приподняла бумажную салфетку. Черная жемчужина улыбалась ей — эдакий немного плоский объемный овал. Она прижала к щеке жемчужину. Жемчужина была теплой.

— Милёша мой! Она представляла, что он сейчас слышал ее, чувствовал, понимала, что жемчужина растет вместе с ее озером и душа ее не имеет теперь предела, который может расширяться независимо от нее, что она всего лишь проводник процессов, существующих вне ее. Она знала, что Милёша там получает через эти ее чувства силы и уверенность, что они рядом.

А Милёша сидел на нарах. Он не мог уснуть. Его не подавил этот плен. Он каждый день разгружал машины с какими-то коробоками, потом загружал другие. Работа была не тяжелая, но плохо кормили, не было дневного света. Он мысленно представлял, что над ним солнце, заполняя этим солнцем себя, но главным солнцем для него была Индюша. Она сияла так ярко, и озеро было всегда вместе с ними. Оно было прекрасное, теплое и холодное, и ее песня звучала в нем, непереставая.

Он жил в камере, работал на складе, куда заезжали небольшие грузовики, но он постоянно чувствовал присутствие любимой Индюши и озера, и он знал, что она вызволит его отсюда.

Но одно его беспокоило, как и почему он оказался здесь, за какие грехи? И чем больше проходило времени, тем сильнее обуревала его эта мысль, что он сделал неправильно? Он старался никого не обижать, даже девчонок, которые периодически менялись, и он ни на ком не мог остановиться. Всегда занимался спортом, борьбой, где и познакомился с шефом. Жизнь у него получалась, всегда был успех. Он даже школу закончил с золотой медалью, не напрягаясь, и в институте все давалось легко. Он не находил нигде своей вины. И он вспомнил священника, который сказал ему, что он еще не готов к духовной жизни. А зачем она ему, у него же все получалось!

И пока он остановился на том, что причина его проживания здесь, а живыми отсюда не выходят, – что он жил без любви, без великой любви, и что теперь он должен осознать это, себя и Индюшу и весь мир, где любовь странница, прохожая, незамеченная. И вот теперь он ее заметил, узнал. Ему бы теперь только выбраться отсюда. Но любовь в нем есть, и теперь он другой, он будет всегда жить с любовью. Он теперь знает, что хотел сказать ему священник, хотя, тот и сам понимал, что это такое. Но это и не важно. Теперь он знает: любовь, это то, что преобразовывает его жизнь в настоящее существование, которое здесь, в этой камере, и что теперь ему придется создать свое озеро и слиться им с озером Индюши.

Следующий день она была с отцом на озере. Петрович пока обрабатывал камни, ей нужно было куда-то девать свои беспокойные чувства. Она ныряла и, все-таки, поставила себе задачу «вытащить» ракушку с жемчужиной, равной «Милёше». Она честно отрабатывала свой план, но пока найти такую раковину не получалось. Но зато нашла на берегу изумруд примерно на полтора килограмма. Это была явно находка. Покажу Петровичу.

Поздиним вечером она была у него. На письменном его столе лежал голубой чистого прозрачного неба бриллиант и рядом красавец колобок-солнце, который сиял и переливался теплым, мягким оранжевым светом.

— Как я и говорил, в камне не было ни одной трещины! Это идеальные грани. А размер остался почти тот же самый. Но для бриллианта – это все равно большой размер, огромный! Я хотел вначале сделать форму «багет», но смотрю, камень прочный и руки так и просятся сделать «октагон». Это восемь граней вместо четырех, и вот эти ступенечки, они создают глубину, преломление света божественное! Ты видишь, я уже твоим языком начинаю говорить! Но самое главное, к какому виду камней отнести его – не знаю. Он не принадлежит ни к каким видам, как и «Колобок». Как мы его назовем? Похож на турмалин. Но не топаз не берилл. Никто!

— Назовем его Лунный камень, — сказала она.

— Лунный камень уже есть,

— Тогда подумаем?

Она достала из пакета овальный жемчуг и положила рядом с камнями. Петрович напрягся, съежился, стал маленьким, даже помрачнел. Он недоверчиво смотрел на жемчужину, как будто ему сунули подделку, потом осторожно, как бы нехотя, взял рукой жемчужину.

— Это жемчуг. Натуральный. Форма интересная. Идеальная, но таких не бывает, но… это подделка, скорее всего.

— А если нет?

— Честно говоря, я устал и хочу спать.

— Что я должна за работу?

— Ничего. Я хочу, чтобы у тебя все получилось. Это будет твоя оплата.

Индюша собрала со стола драгоценности, завернув их в пузырчатую пленку, положила в рюкзак, и выложила на стол камень зеленого цвета:

— Это изумруд.

— О, эти бериллы, они меня сводят с ума! — сказал Петрович, — ты опять решила меня напрячь!

— Зелененький.

-Я высплюсь, стану человеком, и потом решим, что с ним делать. Еще завтра день, я придумаю, что с ним сделать. Камни забирай. Она собрала все камни в сумочку. А он еще не отпускал ее, она чувствовала, он не договорил.

— Дай еще посмотреть жемчуг.

Она достала «Милешу» и подала ему в руки. Он взял обеими руками. Сел на стул, достал лупу и долго разглядывал. Потом сказал.

— Он не имеет цены. Как и другие камни. Я должен тебе сказать вот что. Это все камни твои, тебе Богом данные. Я видел, когда кристаллы давались в суть человека, в его душу, в образ. Понимаешь?

— Почти.

— Ну, это когда человек находится там. И там ему дают.

— А ты здесь его получила. Я такого не знаю. Это твои камни. Они не могут быть осьминожьими. Голубой – это видеть тебе все судьбы людей, диагнозы их болезней, пути их излечения, в том числе и от злых духов. Колобок – это твоя энергия, нескончаемая, непрерывающаяся жизненная сила. Точнее бессмертие. Впрочем, все люди бессмертны, если захотят этого. Но у тебя, тут есть нюансы. Подрастешь — узнаешь. Изумруд – он не обработан, и поэтому не узнан – скорее всего, это твое счастье, последний козырь перед Осьминогом. И все это тебе придется ему отдать. Ты подумай. Ты отдашь это навсегда, и получишь Милёшу.

Он сделал паузу и посмотрел ей в глаза.

— А без Милёши ты будешь счастлива навеки. Ты понимаешь?

Они обнялись, и она ушла.

Утром она была у Осьминога. Тот встретил ее напряженным взглядом. Она поставила на стол три предмета. «Колобка» положила, подстелив под него глубокий мягкий поролон, а под другие предметы ткань.

Осьминог вначале долго смотрел на них. Разные эмоции пробегали по его лицу. Он все более становился мягче. Потом дотронулся и взял бережно в руки жемчужину. Смотрел ее на свет. Потом достал из стола лупу и еще долго смотрел. После закрыл глаза и начал ощупывать каждый ее миллиметр:

— Не искусственная. — Откуда?

— На карте нет этого места.

— Понимаю.

— А это? — он взял в руки круглый шар, — Прям, колобок.

— Видимо да.

— Но все равно приятно встретить любимого врага, даже в таком виде. Камень, а теплый, — Он смотрел его через лупу. Достал фланель, Мягко подул своим влажным теплом на него и протер тряпицей, — ощущение что металл, а запах утреннего моря, когда солнце только начинает восход. Если положить его в темноту, он начнет излучать свет, едва заметный глазу. Это магический шар. Я слышал о нем. ну что же…, — А это? — он взял в руки голубой камень. Такие бывают сапфиры. Но нужна консультация специалиста. В нашем городе есть один такой… Да и тестер нужен. Электронный микроскоп. Где гарантия, что не было пропитки, облучения или там нагрева. У тебя и сертификатов нет?

Индюша молча слушала его.

Или он ворованный? Ты знаешь, что природные ископаемые принадлежат государству?

— Они принадлежат и частным лицам.

— У тебя есть ООО ?

— Я частное лицо.

— Каким образом ты ведешь бухгалтерию?

— Я принесла настоящие драгоценные камни, которые стоят сотни тысяч долларов, а некоторые не имеют цены. Ты дал слово.

— Да. Слово кабальеро. — возникла некоторая пауза, — Я тебе отдам парня, но ты должна выполнить еще одно мое поручение.

— Я внимательно слушаю.

— Помнишь, как в сказке: ты меня накормил, ты меня напоил. А теперь ты меня рассмеши. Но меня не надо смешить. Ты меня ублажи. Удиви меня тем, что я еще не испытывал никогда таких чувств, котороые знаешь только ты.

— Ты камни берешь?

— Да. Но здесь возник дополнительный пункт к нашему соглашению.

Сертификатов у тебя нет. Я уже не говорю о международных сертификатах. Качественного удостоверения нет. Бухгалтерских документов нет. Может, ты это все где-то украла. А потом придет милиция ко мне с обыском.

— К тебе не придет.

— Хорошо, согласен, ко мне не придет. Но найти соответствующую компенсацию ты должна.

— Хорошо. Поехали.

— Куда?

— Не знаю куда. Показать то, не знаю что.

— В принципе я готов. Поедем на моей машине?

— Да.

Он бережно завернул драгоценности, положил в сейф:

— Здесь они буду в сохранности. Договор наш остается в силе.

— Нет, ты дашь мне их с собой. Ты же рядом, поэтому я не смогу от тебя убежать.

Он положил камни на стол и помог ей упоковать их в сумку

Они вышли во двор, сели в машину. Открылись ворота. И свободное шоссе приняло путешественников в свое русло, как река, наполненная чистой водой.

Проезжая лес, Индюша попросила свернуть на проселочную дорогу.

Ехали довольно долго. Часто дорога превращалась в едва обозначенную заросшую колею, но потом вдруг превратилась в хорошую лесную утрамбованную временем дорогу, удобную для движения. Вот только встречных машин не было, как не было и обгоняющих. Лес и поля вокруг были, как на картинке воспоминаний прошлого ибудущего. Зима, сменяла лето, и ланшафты степей, равнин и холмов тоже были разные. Реки, озера и горы сменяли друг друга в вечернем, утреннем и ночном виде. Причем, чувства, возникающие у Индюши и у спрута, были разные. Индюша была спокойна, как всегда. Только сердце само учащенно билось при воспоминаниях о Милёше, а думала она о нем не переставая. Осьминог же явно трусил. Для него аномалия была сродни, но слишком часто повторяющиеся стрессы и события вокруг, сделали его осторожным, напряженным и не в меру расслабленным.

— Когда приедем?

— Осталось немного. Ты же веришь в чудеса?

— Только этим и живу. Жизнь это чудо. Смерть тоже чудо.

И открылась впереди равнина, Эта дорога была прямая, без единого поворота, и когда ехали по ней, то вокруг была настолько ровная местность, без деревьев и бугорков, и горизонт со всех четырех сторон говорил, что здесь край плоской земли. Солнце здесь не садилось, оно было в одной поре, только обходило землю, не садясь за горизонт, потому что Милеше здесь нужен бы свет, незаходимый, ясный и нескончаемый.

Показалась река.

— Это река Смородина – сказала Индюша.

Впереди был мост, крепкий. Деревянный. Как в сказке, «Калиновый». Возле моста стоял довольно- таки старый дом. Вывеска «Трактир». Они остановились, вышли. Река в лучах вечернего солнца отблескивала огненным пламенем.

— Здесь можно перекусить.

Они вошли. Стойка бара. За стойкой стоит старая женщина, несколько оплывшая. Большой телевизор над стойкой бара. Программа про путешествия и рыбалку. Дешевое меню. Запахи растворимого кофе, жареного минтая и выпечки.

— Нужно обязательно что-то съесть, иначе дальше не пропустят. – Сказала Индюша.

— А надо туда?

— А, иначе, чем тебя еще удивить?

Признаться, он с утра еще ничего не ел. А уже вечер. Он заказал окорочек с гречкой, себе и ей, чаю в фильтр-пакетах, два кусочка хлеба. О чем он думал. Скорее всего, как отсюда унести ноги. Но что-то говорило ему, что нужно остаться, — ведь смотришь кино, и интересно, что же будет дальше. Он ел неторопясь. Она же не притрагивалась к еде. Осьминог вытер своими тонкими пальцами рот бумажной салфеткой, достал из кошелька сотню долларов, положил на стол. По телевизору передавали новости, довольно громко. Он поморщился.

— Я переключу программу, — сказала женщина за стойкой. Она нажала на пульт. Что-то зарябило, и какой-то видюшник всплыл. Что-то говорил мужчина.

— Я приветствую тебя, Осьминог! Ты узнал меня? Да, это я, Славик. Ты вовремя пришел. Мы с тобой были хорошими друзьями, но ты не захотел делиться со мной и забрал у меня мою долю. Я теперь здесь. А ты там. Приходи, я жду тебя, нам будет о чем поговорить. Потом заиграла какая-то музыка, какая бывает между заставками. И появилась женщина.

— Это я, твоя Маргарита. Я не знаю, хотел ты или не хотел, чтобы я ушла. Ты похоронил меня пышно, богато. Но ведь, молоденькая девочка, была лучше меня. Но тебя уже больше никто не любил, как я. Но не все же могут перенести разлуку, потому что не все умеют любить. Не приходи сюда, умоляю. Будет плохо. Тебе нужно еще стать другим. Если это возможно. Опять заиграла музыка и появился Мамонт.

— Вы зашли в зал и стреляли всех подряд. Таковы были правила. Иначе мы бы к вам пришли и сделали тоже самое. Но моя кровь на тебе, а не твоя на мне. Я тебе снюсь, и буду сниться постоянно. Твоя пуля во мне. Я не оставлю тебя и здесь. Потому что так нужно мне.

И опять следующая картинка.

— Это я, Семен Александрович. Ты послал убить меня. Я был всего-навсего свидетель твоих дел. И ты на всякий случай …

Осьминог подошел к стойке, вырвал пульт у женщины и выключил экран. Потом подошел к двери, толкнул ее, но дверь не поддалась. Он навалился плечом и стал толкать ее. Дверь не поддавалась. Выйти было невозможно. Он сел на табуретку и смотрел в пол и плакал. Такая длинная пауза, очень длинная пауза.

— Надо же, нелюдь, а плачет, как человек. – сказала женщина, будто проснулась, за стойкой бара.

— Я отдам тебе твоего парня, только поехали отсюда.

А на мост я не хочу. Прошу тебя, поехали. Они вышли. На дворе стояла ночь и запах леса, и луна полная, в кронах деревьев. Он оглянулся вокруг. Речки не было. Стояла машина, как прежде. Только какой-то свежий воздух. Он давно не чувствовал так близко природу. Они сели и через 15 минут были возле базы. Он велел ей остаться в кабинете, а сам достал ключи из стола и в скором времени вернулся с Милёшей, худым, и обросшим, но таким красивым и любимым.

— Ты мой хороший, Она подошла и целовала его, все лицо обцеловала. А он, как будто лом проглотил, но такое тепло из нее!Слезы сами текли из глаз, ему почкму-то было стыдно этого, но он чувствовал, что пришел конец его заточения.

— Можете идти., — Он вопросительно смотрел на них, — Ах да, он достал из под стола сумку. Эта была сумка Милёши с деньгами. Он вручил эти деньги Милёше и открыл дверь, сказав охраннику:

— Проводи.

Они выехали на шоссе и Милёша сказал:

— Я хочу есть.

Перед въездом в город стоял дом, очень похожий на дом возле моста. С вывесой «Трактиръ». За стойкой бара стояла пожилая женщина, несколько оплывшая. Над стойкой громко предавал новости телевизор. Говорили, что по всему миру идут сильные дожди, во многих местах наводнения.

Милёша заказал окорочок с гречкой, чай с фильтр-пакетом и два кусочка хлеба. Он ел, молча и жадно. Она понимала, что нужно время, чтобы обласкать его и выправить ему состояние покоя. И повезла его к себе на квартиру. Мир встал на свои места. Он вернулся в каждый дом. В каждую улицу, в каждый сантиметр этого маленького мира, где живут люди, звери, животные и насекомые, а так же рыбы и все водные моллюски. Они ехали по ночному городу и из каждого окна, где горел свет, сочилась любовь в это бесконечное пространство ожидания счастья. Город постепенно заполнялся водой. Пока вода доходила только до низин местности, но не скрывала колес машин. Вода была ниоткуда, и просачивалась из пор земли.

Рано утром они вышли из подьезда к машине и пришлось замочить ноги, стояла вода, как после хорошего дождя, видимо ночью был ливень, решили они и поехали к озеру. На озере их ждали родители Милёши. Папа занимался катером, а мама ждала на берегу.

Озеро не походило само на себя. Это был Океан. Тот самый Океан, который воображал себе человек. Маленькая бухта, заросшая соснами, выходила вместе с катером в дали, необозримые глазу. Когда бухта оказалась позади, в сознании каждого появился остров, к которому они плыли, но который пока не был виден. Больше всех был счастлив Милёша. Он родился второй раз, но теперь это рождение было осознанным и выбранным им самим для полного завершения цикла становления мужчины. И ключевым словом для понимания этого становления было одно слово – Женщина.