Зима в этом году выдалась снежная, тихая. Ветра почти не лютовали, а с неба всё сыпало и сыпало снегом, заворачивало в снежное кружево деревья, сцепляло окна намертво, налепляло на крыши тяжёлыми пластами.
–Добрая зима! – радовались люди. – Много хлеба будет!
Давно ещё повелось такое наблюдение: ежели зима стоит холодная, жестокая да снежная – будет урожай уйдёт на треть, а то и половину; если тёплая стоит – хлеб не уродится; а если ласково сыплет и сыплет с неба – хлеба будет в достатке.
Тем и живут. Зимой по снегу пробираться ох как нелегко! Вязнут и сани, и кони, и за сто шагов по снегу устаёшь так, словно прошёл уже тысячу, а всё же любят здесь снежную зиму – греются и превозмогают тяжесть снега мыслями о хлебе.
Ради хлеба и потерпеть можно. Хлеб – голова всему! Это любому известно.
Темнеет зимой быстро, а если туча в небе – то и вовсе с самого полудня всё в сумраке. Но это ничего, не навсегда. Воспринимать это следует благословением, а не проклятием, и снег почитать за дар будущему.
Снег…пушистый, лёгкий, тихий. Он падает и падает с неба. Какой-то причудливый в своём движении, и каждая снежинка словно танец, только некогда людям смотреть за этим танцем – светлый день короток, а справить надо много.
Вот и падает снег, никем незамеченный. Почти никем. Разве что детворой, свободной от домашних хлопот и игрищ. Так и детям наблюдает за снегом смотреть – влезть в тёплый угол, задремать под напевы зимы всё проще и веселее.
Разве что…
***
Маленький Стефан, пожалуй, исключение. Он видит в снегопаде что-то завораживающее и волшебное, куда более интересное, чем всё остальное, реальное, творящееся в тёплой избе.
Стефан прижимается носом к промёрзшему стеклу, к оттаявшему от печи ещё просвету и в него наблюдает. Стоять так неудобно, но он не замечает своего неудобства, завороженный танцем снежинок и их бесконечной тишиной.
Стефан настолько погружён в наблюдение, что пропускает момент, когда шаркающей походкой входит Ава…
–Ах ты! Горе луковое! Неразумец! Баламошка!
Ава замечает, чем занят Стефан и тотчас начинает шуметь. Стефан испуганно отскакивает от окна, но поздно. Ава уже разошлась: забелело от испуга её морщинистое маленькое лицо, заблестели слезами потухшие от тяжести прожитых лет глаза, и старые руки, когда-то лучше всех в поселении справлявшихся с иглой и нитью, а ныне давно уж не находящие ни того, ни другого, затряслись…
–Я тебе говорила! Что ж ты, негораздок, всё к сте-еклам-то липнешь? – Ава мнёт руки. Страх в ней.
Маленький Стефан знает – Ава совсем не злая, просто она очень несчастная. Так ему мама сказала. Стефан не обижается на Аву.
–Прости, бабушка, – Стефан стоит, потупившись. Уже забыто окно, и снежинки, и есть лишь какая-то горечь на самом дне его маленького существа.
Ава всплёскивает убитыми работой руками:
–Да нежто я тебя повиняю? О тебе же забочусь! Вот придёт Ледяной Король…
Голос Авы падает сам собой. В глазах её проскальзывает ужас. Стефан распрямляется – про Ледяного Короля он от Авы слышал много раз. Сказывает Ава о нём так:
–Под светом все жить умеют, все не таятся, но короток день и приходит ночь. А в ночи не все лица разберёшь. Не все намерения угадаешь… как появился Ледяной Король – я того не знаю. Одни говорят, что рассорился он с самим Солнцем и за это был проклят. Другие верят в то, что пришёл он с зимою и захватил её, сделал холодной, отбил у природы. А моя бабка мне говорила, что Ледяной Король пришёл в первую ночь мира. Что был он сначала добр и остужал землю, нагретую за день Солнцем, но вскоре начал роптать на то, что ночь слишком коротка, а власть Солнца и дня куда сильнее, и поднял мятеж – призвал на помощь себе тучи чёрные, ветра ледяные и сотворил снег, в надежде перекрыть всё солнце и вечное лето. Но разгневалось тогда Солнце, и погнало его прочь, и тяжёлая выдалась битва, и дрожала земля, и пылала она от огня, и клубилась по всей земле тень, не смогло победить полностью Солнце и отдало Ледяному Королю во владение время, от себя отщипнуло, от вечного лета, да сказало, что будет поглядывать…
На этом месте Ава обычно прерывалась, да лукаво спрашивала у Стефана:
–А сегодня Солнце поглядывало?
И Стефан хмурился, вспоминая – поглядывало оно или нет.
–Да! – ответ, наконец, находился.
–То-то же! Солнце нас не оставит, – наставляла Ава, – а Ледяной Король, во власть свою загнанный, в ледяной короб зимы, что в гроб, заточённый, всё ходит с тех пор, да ищет тех, кто не спит зимними ночами, да кто всё на улицу смотрит… неча на улицу глядеть! Неча! Заберёт Ледяной Король.
–И что будет? – Стефан спрашивал, обмирая от ужаса и любопытства.
–Лёд будет. Снег будет. И ты будешь снегом да льдом! – объясняла Ава.
Стефан съёживался. Он не хотел становиться ни снегом, ни льдом, ему нравилось быть у мамы и папы, у колыбели посапывающей Сенки, у печи, у Авы, в конце концов!
–А ты не смотри в окно, особенно, коль снег идёт, – поучала Ава.
Время шло, Ава всё повторяла свои сказки, и каждую зиму гнала Стефана от окна. Но как назло, Стефана тянуло именно к окну, к снегу, к тишине зимы.
Вот и сейчас. Ава хмурится, сапа напугана:
–Вот придёт Ледяной Король! Да как схватит тебя! Да сделает снегом.
Стефан ещё маленький, да, но он знает, что мама, тоже слышавшая всё детство и юность о Ледяном Короле, закатывает глаза каждый раз, когда Ава начинает опять своё. При этом Ава не ругается никогда на стояние у окна летом, но зимой – нет. Она не ругается и походам к речке, и к беготне по улицам, но всё летом. Зимой – спать. Никаких окон. Никакого шага из дома.
Мама как-то не выдержала:
–Да что ж ты нас неволишь?! Сказками своими держишь! Вот же божедурье!
Ава потом плакала – Стефан видел, и даже жалел её, но вера в Ледяного Короля зашаталась, наверное, именно тогда.
А потом и вовсе покатилась куда-то, смешными осколками брызнув. Нет Ледяного Короля. Никто из ребят: ни Савка, ни Деян, ни Марко не знали такого Короля. А уж бабушка Марко знала, кажется, всё на свете – обо всём у неё была сказка: и о луке, и о щуке, и о лесной землянике, и, конечно, много было их про хлеб. А про Ледяного Короля не было – Стефан даже спрашивал.
Стефан ещё маленький, но он учится отделять сказки, которые никому не вредят от сказок, которые вызывают досаду. Вот чем не досада от того, что оторван он был от снежинок? За окном день хмарится, значится – скоро ужинать сядут – вернётся из кузни отец, придёт мать с Сенкой, а тут Ава…
–Не смотри в стекла-то! – поучает Ава. – Добра не будет. Лихо ходит зимою.
–Нет, – несмело возражает Стефан, сам поражаясь тому, как это вдруг собралось в нём. Откуда такая смелость? Откуда такое желание возразить? И главное – чувство правильности при том?
Ава аж вздрагивает.
–Нет такого Короля! – Стефан уже хохочет. – Нету! Нету!
Он ликует и смеётся. Ава бледнеет. А Стефан чувствует полную абсолютную победу.
***
Ава не спит. Час уже поздний, а особенно в зимнюю пору чувствуется эта темень глубже. Темень и тишина. раздор для сна, а Ава не спит.
Не идёт из памяти разговор с дочерью. Как та вернулась, так бросилась Ава с плаксивостью и ребячестью старухи жаловаться на Стефана и его неверу в Ледяного Короля. Она ожидала, что уж Ганка-то, всегда и во всём разделявшая её сторону, и сейчас пойдёт к Стефану да ка-ак всыплет ему, чтоб не смел над бабушкой насмехаться, так нет!
Ганка уложила Сенку в колыбель, и спросила холодно:
–И что? не верит и не надо. Хватит с него сказок.
Ава аж села где была.
–Как же это…– ртом она ещё хватала воздух, пытаясь осознать это совсем невозможное, а Ганка выговаривала ей – точно по щекам хлестала:
–Сказки сказками, а про Короля твоего и мне уже обрыдло! Всё детство слышу, мол, не ходи к окнам, а не то… оставь его! Пусть смотрит. Пусть гуляет с ребятами. Пусть на двор ходит как вздумает. Что он, маленький? Седьмая весна будет! А ты растишь не помощника мне, а неженку.
Ава мелко затряслась. Ей и в голову не приходило подвергать сомнению веру Ганки в Ледяного Короля или подумать хоть раз о том, что она своей сказкой о нём могла уже надоесть. Ведь это было то, чему её саму учили и то, что она сама пережила, а тут…
–Как же это, доченька…– плакала Ава.
Но Ганка стояла прямая и беспощадная:
–Мне, мама, недосуг больше про это выслушивать. Стефан первый помощник. С весны с отцом в поле ходить будет, а я с Сенкой на руках и к лету…
Ганка осеклась, коснулась своего уже выдающегося живота. К лету ждали пополнение. Ганка сама высчитывала с подругами, и по луне и травам выходило, что будет девочка. Ну и ладно – всё дар бога.
Досадовала Ганка только на то, что её мать после ухода отца всё к Стефану цеплялась, да всё зимой, а летом, когда присмотр боле нужен, как бы и не замечала его. Но да не вмешивалась Ганка – всё присмотр за домом, пока она сама то в полях, то шитьём зарабатывает – иголка и нить в руки аж просятся сами.
Ава примолкла. Вернувшемуся мужу Ганка ничего не рассказывала. Наспех поужинали, но Ава от ужина отказалась, и ушла вроде как спать. У Ганки сердце грызло, но мириться она не пошла, собрала посуду, да вскоре тоже легла.
А и сейчас, уже несколько часов спустя, Ава всё не спит. Всё жизнь свою вспоминает, шёпот материнский про Ледяного Короля, да саму встречу с ним…
Тогда пришёл к ним какой-то человек – в чёрном, верткий, быстрый. Что-то наспех сказал матери Авы и быстро исчез, не успела та его и поблагодарить. Да и вообще мало чего успела – в оцепенение впала, застыла, как неживая.
Аве страшно стало. Сама была она помладше Стефана на два лета в ту страшную зиму, и спросить что-то не решилась, да только поняла сердцем – беда идёт. Большая беда.
–Мама…– дёргала Ава за руку мать, та и отмерла, хоть и не сразу. Обернулась как бы с удивлением на дочь, да всё же с собой совладала, села перед нею, коленями в холодный дощатый пол:
–Доченька, – у самой голос дрожал, и лицо было белое-белое, – ты только не бойся, ладно?
А саму трясло, дрожью било крупной, сквозь рубаху тяжёлую подёргивало. Ава кивнула тогда, ещё не понимая, чего хочет от неё мама.
–Ты не бойся, – повторила мама, и вдруг вскочила, словно помолодела, заметалась по избе. То в красный угол бросилась, крестясь, то к постели, то вдруг дёрнулась к столу, и погасила лучину.
Аве запомнился тот страшный переход отбегающего по избе огонька в полумрак, да ещё застывший силуэт матери на фоне лунной зимы и снег… проклятый снег.
Мать ещё помолчала, видимо, собираясь с мыслями. Затем обернулась к Аве, быстрыми шагами приблизилась к ней, коснулась её лба ледяными губами, сказала дрожащим голосом:
–Помнишь сказку о Ледяном Короле? Он идёт сюда, в наше место. Не произнеси и звука! Помни об этом. Да хранит тебя Господь!
А затем скользнула в темноту позади оцепеневшей от ужаса Авы и потащила (и откуда силы взялись?) кровать в сторону. Что-то рванула внизу, и в избе повеяло новым холодом.
Ава поняла – мать открыла подпол. Не давай ей опомниться, мать легко перехватила Аву под руки и усадила её на что-то жёсткое в темноту и холод.
–Молчи, Ледяной Король близок! – сказала она, и лицо её в свете луны блеснуло смертельной белизной.
Ава была так напугана, что и пискнуть не смогла, пока мать закрывала подпол и возвращала кровать на место. В темноте сидеть было страшно, Аве казалось, что что-то скребётся в самом углу. А ещё…
Ещё было холодно. Но если сюда шёл Ледяной Король, то как могло быть иначе? Ава приняла холод как должное и свернулась комочком на том, что опознала как мешок. Так было чуть-чуть теплее.
А потом наверху были крики. И тяжёлые шаги Ледяного Короля. И е6щё страшные хлопки. Так Ава ещё до рассвета осталась одна.
Ава была маленькой. Она где-то смутно услышала к своим годам о Ледяном Короле. Может быть – даже от матери. Мать же, зная, что идёт её собственная смерть, попыталась объяснить необходимость молчания на понятном для Авы языке. Молчи – Ледяной Король идёт.
А шёл, конечно, не он.
Маленькая Ава не могла знать тогда, что происходит кругом. Не знала она о том, что был царь, а теперь его не стало; что кругом война и нельзя было остаться в стороне и приходилось выбрать сторону. Не знала она и того, что её отец уже выбрал сторону и ушёл воевать, да ещё и люто воевать… местность он знал, знал и тайные тропы, да только удача от него отвернулась – пришли-таки те, против кого воевал. Злые пришли.
Этого Ава не знала. Зато прекрасно понимала её мать. понимала, что её – жену того, кто так успел уже отметиться, не пощадят, а всё-таки с другими жёнами и матерями, сёстрами да невестами оставалась на месте. То ли надеялись они на милость, то ли верили в чудо, то ли хотели показать, мол, вот наша бабья доля такая…
Не пришло чудо. И милость не пришла. Пришёл, благо, человек с вестью чёрной, но предупредил. И на том мир ему. Хоть дочь успела спрятать. А сама уж как бог даст!
Всего этого Ава не знала. Маленькая девочка услышала сказку, а наутро осталась без матери, которая напоследок сказала ей о том, что идёт он – Ледяной Король, сказала, чтоб призвать молчание Авы, защитить её.
Ава слышала про Ледяного Короля, ей тянуло холодом подпола, долго грохотали чьи-то сапоги, звучала брань, и матери не стало…
Аве ещё повезло. Бабка вытащила её – проведала, что были враги у её дочери, сообразила, и утром наведалась. Отодвинула кровать, подняла крышку, извлекла замёрзшую внучку, да зарыдала:
–Сиротинушка!
Не бросила её бабка. Да только Ава с тех пор заболела – сначала просто протянуло всё тело, потом тело поправилось – отпоила её бабка отварами летних трав, но беда – справилось тело – душа слегла!
Всё смешалось у Авы в голове. Верила она теперь в Ледяного Короля так, как он сам в себя не верил, и всё просила у бабки про него рассказать. И с каждым рассказом переживала всю маленькую жизнь свою, да вспоминала мать, да пыталась понять – почему Ледяной Король её не тронул?..
Бабка же, среди многих сказок, что своей дочери сказывала, конечно, что-то и про Ледяного Короля помнила, да только отрывками и неточно, но сумела придумывать на ходу. Потом повторяла. Опять и опять по просьбе Авы, так и жили.
И выросла Ава в тяжелые годы, вступила в них с чёткой верой в Ледяного Короля и в его враждебность. И, сама того не понимая, перенесла эту веру на дочь и внука.
И теперь Ава не спит и плачет, пытаясь понять, почему ей не верят. Ведь он же есть! Он точно есть! Ава с ним встречалась. Только он Аву не заметил, но сделал её несчастной.
***
Стефан проснулся от необычайной тишины. В доме было светло от снега, но он понимал – ещё ночь. Стефан приподнялся в своём печном уголке, прислушался. Услышал, наконец, в этой тишине хриплое дыхание Авы…
Бабушку ему стало жаль почти сразу же, как он сказал ей, что не верит больше её сказкам. Ещё больше стало жаль, когда услышал он как выговорила ей мать за эту вечную, надоевшую сказку.
Но и он не пошёл мириться. Зато, чувствуя себя победителем, не мог отказать себе в маленькой шалости – и быстрой, вспугнутой тенью прыгнул на холодный пол босыми ногами, перебежал к окну.
Снег уже не шёл. Он просто серебрился под лунным светом, словно пушистое одеяло. Стефану очень хотелось коснуться этого одеяла рукой, но это было бы напрасным, к тому же – там всё-таки было холодно.
Но смотреть ему никто не мешал.
***
Ава слышит тихий шелест по избе. Даже не разжимая глаз она знает– Стефан. Она знает его по движениям, по походке, угадывает шаг босых ног.
Ей хочется подняться и одёрнуть его, к тому же, она легко знает, где он стоит. Но она этого не делает – её и без того сегодня уже обидели. Не винить их, конечно. Но почему ж так горько? Так горько, что не хочется и глаз открывать.
Тяжелеет что-то в груди. Холодом расходится, но Аве всё равно. Она не повернётся на другой бок.
***
Стефан обернулся на Аву. Ему показалось, что бабушка шевельнулась во сне. Но нет. тихо. Он снова повернулся к окну и чуть не закричал от страха.
В замёрзшее окно, в самый просвет, высвеченный жаром печи, он увидел белое лицо! Часть ярко-синего глаза, смотревшего прямо с улицы.
Стефан отшатнулся, хватая ртом воздух. Он уже жалел о своей ночной вылазке. Глаз же внимательно за ним наблюдал.
Стефан, не смея больше оставаться на месте, не заботясь уже о шуме, что он производит, бросился в свой угол, и, задыхаясь от страха, забился под покрывало с головой, затрясся мелкой дрожью.
Он хотел молиться, но не мог. А по комнате кто-то тихо переступал, бережно, словно боясь лишнего шума, и этот кто-то был так близко…Стефану делалось всё страшнее, и всё холоднее. Он не мог заставить себя выглянуть из-под одеяла, а только мелко сжимался и трясся.
***
«Ну что же этот мальчишка всё ходит?!» – думает Ава. В груди её холодеет и тяжелеет. А мальчишка всё ходит, поскрипывает половицами. Вот же чёрт! Ну она ему устроит с утра! Даром Ганку! Пусть беснуется, колотовка такая! Ежели воспитать не может, то Ава сама…
Что же это?
Ава против воли открывает глаза. Кто-то смотрит на неё столь внимательно, что она не умеет противиться и распахивает глаза, ожидая темноту.
Но встречая белое лицо с ярко-синими глазами прямо над собой. Белое лицо с тяжёлыми, будто бы в камне выбитыми чертами. Посеребренными луной.
Крик застывает в горле Авы. Она дёргается, пытается закрыть лицо руками, крика никак не исходит из её старого, вмиг пересохшего горла.
А неумолимая ледяная рука касается уже её лба, и одновременно измученной старой груди, где бьётся одряхлевшее от несчастий и лет сердце. Раз-два…
Аву прохватывает холодом где-то под рёбрами.
Три.
Ава замирает, вздрагивает и расслабляется. Опускаются её обессиленные работой руки, открывают морщинистое лицо, и губы, которые вдруг трогает последняя слабая улыбка. Для Авы в эту ночь всё кончено. Для Стефана только начинается. К рассвету он задремлет, подхваченный лёгкостью юности, и проснётся только от вопля своей матери, и так испугается произошедшего, что сразу вспомнит и глаз, и Ледяного Короля…
–Её забрал Ледяной Король! – будет шептать Стефан, прижимаясь к отцу. И тот только мрачно вздохнёт:
–Отмучилась, чего уж.
А за окном будет идти тихий снег, такой нужный для хороших хлебов. Но впервые Стефану не будет до него никакого дела и интереса.
