Когда ангелы плачут... Когда ангелы плачут... Глава 6

Глава 6

Когда Влад открыл глаза, на неубранной еще койке Маришки сидела знакомая санитарка. Он разом подскочил.

-Где она? Она что же… Да говорите же!

Санитарка встала, усадила его обратно на койку.

-Не волнуйся! С ней все хорошо. Ее забрали.

-Как? Кто???

-Высокий мужчина. Если только я не ошибаюсь, он ведь артист, певец? Фокс, кажется.

-Отец.

-Вот как… Значит, он твой отец, а она – мама…

Санитарка бормотала все это, как будто, про себя. Влад молчал. Закрыв глаза, он видел отца около квартиры Маришки, слышал его голос, лгавший ему. А потом Маришка. Кровь и ужас.

-Он убьет ее… — прошептал наконец Влад.

-Как это убьет?!

-Нет, не зарежет или задушит. Просто он даст ей умереть. Однажды уже дал. Вернее, уже не однажды… Мне надо ехать к ней! Где моя одежда?

-Пойдем, я дам тебе твою куртку. Пойдем!

Санитарка смотрела, как Влад напяливает куртку, торопясь и не попадая в рукава. Смотрела молча, как будто раздумывая.

-Ну… спасибо вам за все… — Влад застегнул «молнию». – Пойду я.

-На-ка, вот, держи, — санитарка быстро написала на клочке бумаги несколько слов.

-Что это?

-Это адрес, куда увезли твою… Маришку. И вот еще, она протянула ему ключ на веревочной петельке.

-То есть?

-Твой отец, видать, решил спрятать ее от тебя, сняв квартиру, о которой ты ничего не знаешь. А я давала объявление в газету. У меня умерла недавно старушка-свекровь, квартирка ее пустовала, вот и решила я сдать ее. Все-таки, деньги. Он, твой отец, позвонил, пришел потом ко мне и мы договорились. Предоплату хорошую дал вот… Может, и нехорошо с моей стороны, как говорят теперь, «сдавать» его, да только не могу я по-другому, глядя на тебя-то. Давай, поезжай к ней! Поезжай!

Влад удивленно глядел то на санитарку, то на листочек с адресом.

-Так вы… не осуждаете нас? Вы считаете, что мы… что мы можем…

-Да не знаю я, сынок, не знаю, как оно правильно-то! Конечно, по всем понятиям и законам нельзя вам быть вместе. Никак нельзя! И прав, наверное, твой отец, пряча ее от тебя, спасая тебя от нее, от этой любви к ней. Да только сердце у меня слезами обливается, когда смотрю я в твои глаза… Верю я, Бог на свете есть, и все, что ни происходит, все по его воле, все по его справедливости. Иди же!

Влад уже отступил на шаг, когда она снова остановила его, тронув за рукав.

-Только будьте осторожнее! Слышишь?

-Вы думаете…

-Ничего я не думаю. Откуда мне знать?! Только… Только свекровь моя, та старушка, о которой я говорила, часто повторяла, когда кто-нибудь сомневался в божьей справедливости, на Судьбу сетовал: «Когда бесы хохочут, ангелы плачут, а Боженька в шуме таком, голосов наших не слышит.» Так-то. Ну, иди, иди, и дай вам Бог! Пусть он вас услышит!

Входная дверь хлопнула, и маленькая квартирка, обставленная старой, еще советской мебелью, с окнами, занавешенными плотными шторами зеленого цвета, так долго висевшими на солнце, что они выцвели до непонятного салатово-желтого цвета и дырочек, погрузилась в нехорошую звенящую тишину, бьющую по ушам, давящую на мозги, сжимавшую голову тупыми, безжалостными тисками… Маришка свернулась калачиком на диванчике, покрытом местами протертым плюшевым покрывалом, и закрыла глаза… Она жива. Опять жива. Зачем?.. Никакие доводы рассудка, никакие слова, ничто теперь не могло заставить ее забыть Влада, забыть его поцелуи, его сильные, нежные руки, его прозрачные светящиеся глаза. Такие большие, распахнутые… Его слишком много в ее душе, все ее тело горит воспоминанием о нем и она… она никак не может, ни за что не может представить его маленьким. Маленьким забавным карапузом, ее сыном. Никак. Он мужчина. Такой молоденький, чувственный, влюбленный… Как она сможет жить без него?! За что такая мука, Господи!..

Маришка застонала, ее корежило от боли, душевной боли, ставшей настолько физической, что никаким обезболивающим не снять. Скоро покрывало под ней скомкалось, тело ныло. Она села. На треугольном журнальном столике стоял отрытый пакет молока и стакан. Фокс привел ее сюда, уложил на диван и ушел на кухню со словами о том, что ей необходимо хотя бы молока выпить, если уж она есть не хочет. Странная забота… Через несколько минут он вернулся с открытым пакетом и стаканом, сообщив ей, что холодильник набит едой, ей хватит на неделю, не меньше. И вообще, ей пора приходить в себя и становиться взрослой. Она должна понять его, понять, что по-другому нельзя – Влад должен уехать отсюда навсегда и забыть о ней. Иначе он погибнет. Его жизнь будет сломана. Она ведь не хочет этого, она ведь не может взять на душу такой грех?! Только она одна может его спасти от этой гибельной любви, этой постыдной страсти к собственной матери. И она должна это сделать, если все-таки, считает себя его матерью!.. И она понимала. Черт возьми, понимала! Но как принять все это, такое правильное и логичное, когда сердце саднит, когда сил никаких нет, что бы даже подняться – так отчаянно плохо ей без Влада, без ЕЕ Владика, при мысли, что она никогда, совсем никогда, ни за что его не увидит?!

Почти машинально она дотянулась до пакета, налила в стакан молока и выпила немного. Просто хотелось пить. Снова легла. Вытянулась и закрыла глаза… Ей показалось, что она задремала, когда щелкнул входной замок, и раздались медленные шаги в коридоре. И чего ему снова надо?! Маришка повернула голову – на пороге комнаты стоял Влад.

-Влад… — прошептала она сквозь немедленно выступившие слезы и тут же закричала, — Влад! ВЛАДИК!!

И он бросился к ней, сгреб в объятия и так прижал к себе, что сердце ее зашлось.

-Влад!..

Вот они снова его губы, его глаза.

-Можно? Ведь можно, да? – спрашивал он ее, она кивала, и он целовал, целовал ее так нежно, так горячо, что таяла она в его руках, забывая обо всем, обо всех обещаниях Фоксу.

-Ты больше не исчезнешь? Нет? Ты ведь не бросишь меня снова?.. Как ты могла?!.. Господи, какой же запах от тебя! Твои волосы, Боже мой!.. Я так тебя люблю! Как же ты могла взять и бросить меня?! Маришка!

А она, теряя сознание, ловя его губы, могла пролепетать лишь одно:

-…Прости меня… Прости… Я люблю тебя… Так люблю…

Он посмотрел ей в глаза, терявшиеся в сумраке пасмурного зимнего дня, прятавшегося за плотными шторами.

-И ты не боишься? Нет?

-Я больше ничего… ничего не боюсь, Владик! Совсем. Слышишь? Я уже умирала… Умирать не страшно.

-Что ты говоришь?! Причем тут смерть?! Мы жить будем, понимаешь меня? Ты понимаешь? Мы уедем, мы поселимся где-нибудь. На первое время моих денег хватит, а потом придумаем что-нибудь. Да?

-Да, Владик. Да! А еще у меня же квартира есть, ее продать можно…

-Но… ты сможешь…

-…забыть, что ты мой сын? – закончила она за него.

Влад кивнул и, припав щекой к ее виску, замер в ожидании ее ответа.

И тогда она принялась целовать его. Нежно, жарко она покрывала его поцелуями, сорвала с него свитер и футболку, вдохнула запах его кожи и припала к ней губами. Он тихонько застонал.

-Что ты делаешь? – прошептал он.

-Я люблю тебя! – тоже шепотом ответила она.

Серый потолок опрокинулся и первая их ночь, та, что бездумно, хмельно от эмоций, песен и огней бросила их в объятия друг друга продолжилась.

В первый раз в жизни Маришка поняла, прочувствовала, что значит плакать и умирать от любви и безмерного, просто невыносимого счастья. И она плакала и умирала в его руках, в его ладонях, под его взглядом, принимая его в себя, чувствуя, как становится с ним одним целым и понимая – господи! – понимая, что всегда и была с ним единым целым. Поняла и… оставила это. Бог с ним совсем! Вечность за один миг и все. Ничего больше…

-Пить хочется… — проговорил Влад, лежа щекой на ее груди, и поцеловал ее.

-Там, на столике молоко. Хочешь?

Влад подскочил, налил и потянул ей полный стакан молока. А сам приложился к пакету и жадно, несколькими глотками выпил едва ли не все остальное. Маришка тоже залпом, с удовольствием выпила весь стакан. Он забрал его у нее и снова лег рядом, прижал ее к себе.

-Наверное, я еще очень долго буду бояться, что ты можешь опять скрыться куда-нибудь, убежать от меня… Ты ведь не сделаешь больше этого, нет?

-Нет, Владик, нет… Ни за что. А бояться ты будешь потому, что, как бы мы ни гнали от себя все эти запреты, которые мы преступили, они будут преследовать нас до конца. Каким бы он ни был…

-Маришка! Господи, ну зачем ты опять?!

Маришка обхватила ладонями его расстроенное лицо, поцеловала в прозрачные глаза.

-Прости! Прости меня! Раз уж ты здесь, раз уж я с тобой и понимаю, что не жить мне без тебя, то и разговоры эти ни к чему. Прости!

Она прижалась губами к его щеке и зажмурилась, почувствовав, как защемило, сладко-сладко зашлось ее сердце. А он гладил ее по волосам, по плечам и скоро почувствовал, что глаза его сами слипаются, не открыть никак.

-Маришка!.. Маришка, ты спишь?

Она не отвечала. И он понял, что она уже очень крепко и глубоко спит. Так глубоко, что снова стала похожа на ту Маришку, что лежала на больничной койке без сознания.

-Маришка… — прошептал Влад, сам уже проваливаясь в сон. Вязкий и непреодолимый, как болотная топь.

Не найдя Влада в больнице, Фокс направился было в гостиницу, не заметив санитарку, у корой снимал квартиру для Маришки. Но решил все-таки, сначала съездить к ней. Надо было убедиться.

Санитарка же заметила его. Вздрогнув всем телом, она почувствовала неожиданный страх. Даже не беспокойство, а именно страх. Тяжелое, навязчивое предчувствие. Она уже сдавала смену. Переодеваясь, она медленно подняла голову к небольшому зеркалу, висевшему в раздевалке, поглядела себе в глаза и увидела в них свой страх. Снова вздрогнула, точно очнувшись от оцепенения и, даже не застегнув пальто, кинулась вон, на улицу.

Обнаружив незапертую дверь, Фокс не удивился. Ключ он сам оставил на полочке в прихожей, а в этой двери был вставлен обычный замок, какие запираются только ключом. У него мелькала мысль запереть непредсказуемую Маришку, но это было бы уже слишком.

Фокс тихонько, буквально на цыпочках прошел в прихожую, совсем темную в предновогоднем вечере, затопившем мраком неосвещенную ни одной лампочкой квартиру. Он шел на ощупь, точно, дикий зверь на охоте, стараясь почему-то двигаться совершенно бесшумно. Кого он мог здесь бояться?.. Он помнил расположение комнат и безошибочно попал туда, где оставил Маришку на диване с открытым пакетом молока рядом. Вот только где этот чертов выключатель!

-Маришка! – позвал он в тишину.

Никакого ответа.

-Маришка! – позвал он громче, все еще нашаривая выключатель. – Ты спишь?

Фокс повернулся к стене и стал шарить обеими руками, потом, чертыхнувшись, достал телефон и нажал кнопку. Зажегшийся дисплей осветил стену, и Фокс увидел, наконец, проклятый выключатель.

-Наконец-то! – пробормотал он, нажал на кнопку, и его ослепило, точно, вспышкой.

-Маришка! — выкрикнул он со злости и неожиданной слепоты, обернулся и, сильно зажмурившись, открыл глаза. Увиденное заставило его остолбенеть – они лежали на диване обнаженные, прижавшись друг к другу, едва прикрытые пледом.

Фокс медленно перевел взгляд на столик и увидел пустой стакан со следами молока. На ставшими ватными ногах он подошел ближе и взял в руки пакет с молоком. Потряс его и застонал. Пакет был почти пуст, если не считать нескольких капель, слабенько булькавших на самом дне.

-Нет! Не-ет! Только не это!! – вскричал он. – ВЛАД!!! Только не ты!!!

Фокс опустился на колени. Стонал, как раненое животное. Рванулся вдруг и, дотянувшись до руки сына, стал нащупывать пульс. Пульса не было, хотя рука была еще теплой.

-Нет… НЕТ!! – закричал Фокс. Подскочил, да так и стоял, шатаясь и скуля, точно, от зубной боли. – Ох, Маришка! Зараза! И как ты только нашла его!?.. Забрала!.. Забрала!.. Господи!

Он, точно, очнулся. Побежал на кухню, вернулся с полотенцем и схватил пакет из-под молока, принялся обтирать его. Бросил полотенце и упал в кресло.

-Что я делаю!? Тут все равно должны быть мои отпечатки… — бормотал Фокс. — Ведь я купил молоко, я принес стакан. И я насыпал это чертово снотворное… Все! Теперь нет ни ее, ни его. Ушли. Вдвоем. Все-таки, вдвоем!

Он ударил кулаком по подлокотнику.

-Черт! – и снова застонал.

Кресло стояло впритык к дивану, и Фокс дотянулся до головы Влада. Стал машинально гладить его волосы задрожавшей от подкативших рыданий рукой.

-Владик! Господи, сын!.. Конечно, это ты нашел ее. Упрямый мальчишка… И я даже знаю, как. Знаю. Только поздно теперь. Слишком поздно!.. Уходить надо. Уходить… Хотя, зачем?..

Так бормотал он, пока не услышал, как кто-то тихонько вошел в квартиру. Фокс напрягся. Тихие шаги по прихожей и маленькому коридорчику. И вот в комнату, щурясь после темноты, вошла санитарка и замерла на пороге.

-Что?.. – прошептала она в ужасе, глянув на Влада и Маришку, лежавших на диване. – Что случилось? Они спят? Да?

Она перевела взгляд на Фокса.

-ЧТО С НИМИ? Вы меня слышите?

И тут Фокс засмеялся. Громко, истерично захохотал. Так, что и без того напуганной санитарке стало совсем не по себе.

-Что случилось? Вы спрашиваете, что случилось?!.. Это я хотел бы узнать, какого черта мальчик оказался здесь, с ней? Я же просил вас не говорить никому, СОВСЕМ НИКОМУ, где она! А особенно, ему. Как вы посмели сказать?!.. Дура старая! – добавил Фокс, уже совсем себя не контролируя.

Санитарка достаточно отработала в больнице и насмотрелась там всякого, что бы всерьез испугаться этого мужчину, кричавшего на нее, готового, казалось, голову ей оторвать. Гораздо больше ее пугало бледное, смертельно бледное лицо парня, обращенное к потолку. Спокойное, даже, еле уловимо улыбавшееся. Он мертв? Господи, нет!.. Такой чудный мальчик, такой милый!

-Что вы с ними сделали? – тихо спросила она.

-Я? Я сделал?! Вы спятили?! – кричал Фокс. – Я пришел сюда – они уже лежали вот так же! Ни звука, ни движения… Не знаю, что она там себе подсыпала, но она не ушла одна, она его с собой забрала! Тварь!

-Откуда и что она могла принести? Что вы вообще городите?! Вы же первый подняли ее с постели! А в этом доме со смерти моей свекрови ни таблеточки не осталось.

-Ну, это вы милиции будете объяснять! – Фокс встал с кресла. – Хватит!

И он направился к двери.

-Вы что же, так и оставите его здесь? – спросила санитарка ему вслед.

Он обернулся.

-Нет. Это мой сын. Сейчас я уеду. Но я вернусь и заберу его в Москву. А с ней… с ней делайте, что хотите.

И он быстро, не произнеся больше ни слова вышел.

Секунду санитарка стояла, оцепенев от его голоса, от слов его, так и звеневших в ее ушах. Но тут же пришла в себя и подошла к дивану. Опытная, она осторожно, двумя пальцами дотронулась до шеи Влада и прижала их к тому месту, где под кожей проходила сонная артерия. Замерла… Неужели все?! Неужели… Есть! Есть пульс! И санитарка бросилась к телефону. Пока «скорая» добиралась до них, санитарка нащупала пульс и у Маришки. Пробовала тормошить обоих. Не вышло. Но врачи прибыли быстро.