Когда ангелы плачут... Когда ангелы плачут... Глава 4

Глава 4

Пустота и тишина ее квартиры не напугали и не огорчили ее. Они оглушили после шума улицы, громкой музыки в салоне такси, на котором Маришка подкатила к подъезду своей обшарпанной пятиэтажки. Обычно она не щадила телевизор, и тот весь день, даже в будни, когда ее до вечера не было дома, что-то сам себе бормотал, извещая о последних новостях здоровенного серого Маришкиного кота Бормана. Тот целыми днями валялся в кресле напротив телевизора и, казалось, вполне серьезно просматривал все программы.

-Когда-нибудь у тебя мозги скиснут и голова квадратная станет! – заметила ему как-то Маришка.

А поглядев на него пристально, вздохнула:

-Впрочем, она у тебя и так чуть меньше телека и той же формы!

Скошенные к носу, смешные и до жути серьезные глаза Бормана поглядели на нее едва ли ни с укором…

Но сегодня с утра вырубали электричество, телек погас, и Маришка выдернула шнур из розетки на всякий случай, если электричество включат, а ее не будет дома. Старенький телек не внушал доверия. Включать его снова Маришке был недосуг, так вот и вошла она в тишину, проглотившую ее за закрывшейся дверью.

Борман терся у ее ног, не обращая внимания даже на кусок колбасы, брошенный Маришкой в его миску в качестве ужина. А она сидела на маленьком диванчике в кухне и крутила в руках зеркальным блеском бьющую по глазам папину бритву. Еще совершено новую, отец Маришки наточил ее не хуже скальпеля и спрятал в коробочку с бархатистыми стенками. Про запас. Странно, но он не очень любил бриться «станками», а электробритву вообще не воспринимал, жалуясь на раздражение. Так, считай, до конца жизни и пользовался «опасной». Ее-то, новую, Маришка и забрала после его смерти вместе с еще несколькими вещами на память. Возможно, потому, что одним из самых ярких и ранних воспоминаний ее детства был ее уже немолодой, но очень моложавый папа, точивший свою бритву субботним утром на кухне. Прядь его русых, слегка волнистых волос, зачесанная обычно назад, падала на лоб, освещенная солнцем, папа улыбался ей, маленькой, очень любившей его и поэтому постоянно вертевшейся возле него.

-Смотри, Машка, никогда даже не прикасайся к ней – острая, ух!

А она все равно тянулась пальчиком к сиявшему на солнце лезвию…

Теперь никто не мог запретить ей взять бритву в руки. Оградить от беды тоже. Конечно, за все эти годы бритва затупилась бы и потускнела. Но не у нее. Время от времени Маришка брала специальный ремень и медленно, точно повторяя папины движения, точила бритву. Убедившись в ее остроте, она отполировывала ее специальной пастой, нанесенной на кусочек войлока, а потом разглядывала свою физиономию, как в зеркале отражавшуюся на лезвии. Сейчас она не искала своего отражения. Ей совсем не хотелось видеть свои глаза, ибо страшно было прочитать в них то, во что погрузилась ее душа. А страх этот только помешал бы. Она не должна бояться. Совсем не должна. Другого выхода нет, и нет места никаким мыслям, никаким страхам, ничему, что почему-то внезапно вылилось в ее голове выскочившими исподволь словами: «…хоронили за оградой кладбища». Нет уже никаких церковных кладбищ, никакой святой земли. Ничего нет. Ничего такого, что защитило бы, что утешило бы и подарило надежду. Ничего… Ее грехи слишком тяжелы и спасение не придет, сколько бы ни каялась она, сколько бы ни просила. Она всю жизнь, ВСЮ СВОЮ ДОЛБАННУЮ ЖИЗНЬ просила прощения, о милости молила, что бы ниспослано ей было хоть немного, совсем чуть-чуть счастья. Самую малость! Но нет, никогда, ни за что! Только одиночество, холод пустой постели и тишина в доме, прерываемая лишь телевизором… Все считали ее сильной, веселой, обаятельной. Глупцы! А вернее, слепцы. Никто не видел ее слез, ее неизбывного страха перед жизнью, мольбы о помощи в ее глазах. Где они, эти сильные плечи, эти теплые ладони, эти ясные, любящие глаза?! Чем она хуже других?! Да, наделавшая ошибок. Но не грехов ведь! Не убила никого, не обокрала, не предала. Это ее обманули и предали, и теперь… Только не плакать! НЕ ПЛАКАТЬ!.. Теперь ее мальчик, по иронии Судьбы ставший ее самым нежным, желанным и сладостно притягательным любовником, теперь он недосягаем. Навсегда!.. Ее мальчик… Господи, ну за что? ЗА ЧТО?!.. Говорят, не посылает Господь человеку таких испытаний, каких он не смог бы выдержать. Она не выдержала. Нет больше сил… Как бы она встала утром, как бы умывалась, одевалась, делала бы какие-то дела, зная, что где-то совсем рядом он, ее сын и… ее мужчина? Который из них? Она даже этого не знает. Она даже с ними не смогла разобраться! Даже их, подаренных ей Судьбой еще раз, не уберегла. Как можно с этим жить? Никак… Никак… Они еще рядом, еще здесь, в этом городе, но так далеко, так недосягаемо далеко, что никогда, никакими силами не дотянуться. НИ ЗА ЧТО!..

Маришка медленно поднялась и побрела в ванную. Остановилась на полдороги и подошла к креслу, в котором, свернувшись, спал Борман. Она присела на корточки, сгребла кота в охапку и прижалась щекой к его теплой, мягкой мордочке. Спросонья Борман дернулся было, да узнав хозяйку, немедленно заурчал. А она все гладила и гладила его, еле слышно шепча:

-…ты прости меня… прости…

Как долго наливается вода… Никогда она не думала, что это станет последним, что она увидит в жизни! И услышит. Монотонный шум воды, медленно, еле заметно наполнявшей ванну… Нет, не это будет последним!

Маришка вышла из ванной и прошла на кухню, где на столе лежал ее сотовый телефон. Она отключила его, уходя, но теперь включила, нашла в плеере « Только сейчас не уходи» и вернулась в ванную. Она слушала голос своего сына, и слезы градом катились по ее щекам, словно, это ей он говорил теперь: «…уйдешь и солнце не взойдет…». Словно, это его сердце скует без нее «черный лед»… Может, и так, да только… только выхода все равно нет. Он никогда не сможет стать для нее просто сыном. В теории это конечно, возможно – приучить себя к этой мысли, успокоиться, вспомнить и железобетонно вбить себе в мозги, что он – еще мальчик, совсем молоденький, на двадцать лет моложе… Но не для нее! Даже в свои почти сорок она так и не научилась жить по-взрослому, вести себя по-взрослому, чувствовать и воспринимать жизнь, как взрослая женщина. Ей легче прожить без хлеба, чем без сигарет и обожаемых пирожных, совершенно невыносимо ходить по проклятым инстанциям с какими-то документами и выслушивать недовольные замечания бюрократических теток и уж совершенно невозможно стерпеть, когда на нее кричат – немедленно бросает в слезы и никаких сил для отпора. Ранимый, беспомощный подросток! И любит так же, через край, без границ и разума… Как же ей забыть его поцелуи, его руки, его глаза – взгляд Солнечного мальчика, сияющий, влюбленный… Как он сказал? Если испугаться превратиться в медведя, принцесса погибнет, так и не поцеловав своего возлюбленного, так и не узнав его любви… Она узнала, и эта любовь погубила и ее, и его. Сказка не получилась…

Маришка медленно разделась, оставшись в черном кружевном белье, и забралась в ванну. Шума воды больше не было, песня стихла и дом погрузился в тишину. Только капельки воды из крана падали и падали в застывшую воду. Кап… Кап… Кап… Повернув голову, Маришка, дотянулась до раковины, укрепленной рядом с ванной и достала бритву. По глазам полоснул блик, отразившийся от лезвия… Сердце вдруг заколотилось и ударило прямо в живот. Неужели она волнуется? Не надо думать. Не надо… Здесь так тепло, так тихо и спокойно! Лежи себе и лежи… Тепло… Даже спать хочется. Это хорошо. Скоро она уснет. И больше никакого будильника, никакой беготни, никаких проблем, никакой боли. Никогда… Хорошо!

Маришка приподняла под водой руки – они двигались медленно, плавно, преодолевая толщу воды. Повернув левую руку к себе тыльной стороной запястья, правой рукой она поднесла, прижала к нему лезвие бритвы и… легонько надавив, провела им по голубенькой кривой дорожке, одной из многих на коже ее руки, только более широкой. Не ожидала она, что даже такое легкое прикосновение достигнет цели – это вышло, как маленький вулканчик. Темно-красный, постепенно окрашивавший воду вокруг в розовый цвет. Маришка, как завороженная, смотрела на кровь, исходящую из ранки, и клубясь, растворявшуюся в воде. И никакой боли. Никакой… Бритва валялась на дне ванной, смутно поблескивая.

Время остановилось, Маришка смежила веки, смутно ощущая, как ее одолевают одновременно слабость и сон. Больше сон. Она уже почти не чувствовала своего тела. Она, точно, плыла по большой реке. Широкой, медленной реке. Ее плавно покачивало. Тишина и покой. И только сквозь сон – кап… кап…кап…

Влад очнулся, точно, от толчка. Он и не заметил, как вырубился после ухода Маришки, и теперь пытался понять, где он, что с ним и вообще что происходит. Он помотал отвратительно тяжелой с похмелья головой, сел на диване. …Маришка! Она приходила, они разговаривали… Боже, он выгнал ее!.. Глаза! Ее огромные серые глаза, полные слез и… Нет, не мог он ошибиться. Даже оглушенный отчаянием, он ясно видел любовь в ее глазах. Такую любовь, за которую в огонь не страшно. И… и он выгнал ее. Ее, свою мать… Да какую мать?! Он готов был целовать ее до одури, до обморока, готов был отдать ей, этой взрослой девочке с нежными маленькими ладошками, душистыми шелковыми волосами и прозрачными глазами, полными чистой воды, всего себя. До конца, без остатка. Даже сейчас, когда жизнь воздвигла между ними непреодолимую стену, чудовищную, мрачную цитадель – никаким войском не взять! Никаким… Теперь она уйдет. Исчезнет совсем, не в состоянии простить ни себя, ни его, ни отца. Она спрячется, убежит, даже на шаг не даст приблизиться… Да что он не мужик, что ли?! Весь этот городишко ничего не стоит перетрясти и найти ее. Уехать она еще не могла… Что это? Сердце внезапно кольнуло и сжалось. Так сжалось, что не продохнуть от нахлынувшего дурного, просто тошнотворного предчувствия. Маришка!..

Влад вскочил, кое-как оделся и бросился к двери, сам еще не зная, куда идти и где ее искать. В дверях он со всего маху налетел на вошедшего Фокса.

-Отец? – выдохнул он.

-А ты куда это собрался? Ты знаешь, сколько времени?!

Фокс вошел и Влада буквально втолкнул обратно в номер.

-Надо, отец. Очень надо!

-Куда?.. К ней?

Влад опустил было голову по привычке подчиняться отцу, его стальному характеру беспрекословно. Но тут же поднял и посмотрел отцу в глаза.

-Да, я должен найти ее.

-Зачем?.. Я хотел сказать – кого найти? Маришку или свою мать? Что с тобой происходит?.. Иди сюда! Сядь!

И Фокс подтолкнул Влада к дивану. Тот молчал. Не потому, что не знал, что ответить. Он знал, что будет, если он скажет правду.

-Ну, так что? Что ты мне ответишь?

-Мне надо ее найти. И сейчас не имеет значения то, о чем ты спросил.

Влад видел, отец готов взорваться. Но Фокс сдержался.

-Имеет, Владик… Мало того, я даже понимаю, что с тобой случилось. Слишком хорошо понимаю, и это меня пугает.

-Пугает?! – Влад не выдержал. – А тебя не пугает то, что ты с ней натворил?! То, что ты сделал с нами обоими, тебя не пугает?

Фокс посмотрел сыну в глаза, и тот понял ответ.

-Влад, сын, я не хочу… не могу сейчас об этом говорить. Потом мы обязательно поговорим, и ты, возможно, сможешь меня понять. Или хотя бы, попытаться… Ты пойми, ситуация вышла странная и даже страшная. Я ни в коем случае не собираюсь упрекать тебя в чем-то или стыдить. Ты ни в чем не виноват. И она… она тоже не виновата. Так случилось. Но, боюсь я, ты не можешь и, главное, не хочешь принимать реальность такой, какая она есть… И… ты даже не представляешь, насколько я понимаю тебя!.. Видишь ли… Я ведь познакомился с твоей мамой, когда ей было семнадцать. Сущая девчонка! А я уже взрослый мужик. Никто не хотел меня понимать. Никто не ожидал, что из всех баб, которые меня окружали и, буквально, брали приступом, я выберу девчонку, с которой познакомился на улице и, едва ли, не по пьянке. Но ты бы видел ее!.. Впрочем, Судьба или Природа сыграли злую шутку. Они сохранили ее, спустя двадцать лет, почти не изменившейся. Мало того, эти годы пошли ей только на пользу. Она повзрослела, расцвела. Хотя, еще тогда ее очарование с ног сшибало, и я не просто захотел ее. Я с ума сошел просто! А уж теперь, когда она набралась жизненного опыта, когда поняла, насколько хороша, обаяние ее бронебойно!.. Помню, сразила она меня в тот хмельной вечер своим пением. Мы спели в компании «Я тебя никогда не забуду…», и эта девочка, молоденькая, как говорят, совершенно сопливая, в глаза еще любви не видевшая, пела так, словно, эта песня из ее души лилась со всеми болью, тоской, отчаянием невыразимого чувства, которое лишь Богом и даруется. Все! Я буквально, с катушек слетел! Я не отпускал ее от себя ни на шаг, а она, видно, гордилась мной, возможно, и влюбленная немного, но я посадил птичку в клетку, и она отчаянно рвалась на привычную свободу, к друзьям, к целой армии поклонников, к которым, возможно, и серьезно-то не относилась. А я ревновал, психовал просто бешено, устраивал скандалы, которые с нашими-то характерами превращались в настоящие побоища… Она околдовала меня, я это хотел сказать. Околдовала, будучи, в сущности, еще ребенком. Как говорится, сама того не понимая… Но теперь она взрослая, сын. Она истинная женщина, красавица, настоящая певица. Судьба обокрала нас, спрятав ее в этом захолустье. Маришка могла бы блистать на сцене!.. Да один только ваш сегодняшний дуэт чего стоит!..

-Судьба обокрала? – тихо произнес Миша, но казалось, выкрикнул, пораженный. – Ты всерьез считаешь, что это Судьба виновата?!.. Что тогда произошло? Я имею в виду, когда я родился.

-Владик! Я же сказал, не сейчас!

-Я не знал, что мой отец, образец мужественности не только на сцене, человек, которому и в которого я с малолетства привык верить, оказывается трус! – Влад говорил с нескрываемым сарказмом, но Фокс молчал, опустив голову.

И все же, Влад был и впрямь, сыном своей матери. Он глядел на отца и обида, даже злость уходили из его глаз.

-Ладно, папа. Ладно… В сущности, я догадываюсь, как тогда все случилось, и подробности не важны. Важно сейчас другое.

-Маришка? – Фокс поднял голову.

-Да, Маришка. И ты прав. Я не вижу в ней моей мамы. Я вижу… я вижу свою любовь.

-Господи, Влад, ты же понимаешь, это невозможно! Невозможно и все!

-Почему? Потому, что она – моя мать? Или потому, что ты ревнуешь меня к ней? А? Ну, скажи!

-Ты спятил?! Да какая ревность?!

-Еще какая! Она, эта ревность, уже была однажды и сгубила ваши отношения. И я ни за что не поверю, что такое можно забыть. Видел я сегодня твои глаза… Да что я говорю – ты же переспал с ней, ты попытался вернуть ее. Разве не так?

-Не знаю, Влад. Не знаю… Я увидел ее на сцене, такую красивую, эффектную и по-прежнему трогательную, голос ее услышал и перевернулось все во мне. А вернее, вспомнил я все, все чувства мои тогдашние к ней, к совершенно невозможно притягательной девчонке с поразительным голосом. Но вернуть… Не думаю я, что она вернулась бы после всего, что я с ней сделал. Она, скорее, тебя заберет. Вернет то, что я у нее когда-то отобрал. Да уже забрала!.. Но я не могу этого позволить. Я не дам тебе сломать себе жизнь. Слышишь? И если ты не видишь в ней своей матери, то лучше тебе и не видеть ее никогда. Ты понял? Слышишь меня?

В голосе Фокса прозвенела сталь, и Влад посмотрел на него. Но привычного понимания, согласия или даже подчинения Фокс в его взгляде не увидел. Впервые. В глазах Влада тускло светилась печаль, слабо напоминающая улыбку.

-Ты сам-то себе веришь? – спросил он отца. – Ты действительно, намерен помешать мне?! Ты серьезно?! Да ты понимаешь, что мне по фигу сейчас все?! Все, что ты готов мне возразить, все, что подумают и скажут другие. Мне плевать! Я и так уже переступил черту. Пусть Бог и накажет меня, хоть и не знал я в тот момент, что держу в объятиях и целую до одури свою родную мать, пути назад уже нет. Даже во спасение моей распрекрасной души. Мне нужна она. Только она в целом мире, и я легко променяю весь этот мир с его законами на нее одну!

Влад задохнулся, с шумом выдохнул и, на секунду опустив голову, снова глянул на отца, невольно сжав кулаки в ожидании реакции Фокса. Но тот лишь в немом отчаянии смотрел на сына.

-Хорошо…

-Что? – Влад ушам своим не верил, убежденный, что отец вот-вот закричит или схватит его за шкирку, как котенка.

-Хорошо, — повторил Фокс. – Но как ты себе это представляешь? Как ты сможешь жить с ней среди людей в ожидании, что они рано или поздно узнают, кто она тебе на самом деле? Прятаться? Врать? Всем, без исключения!.. И ты уверен, что она пойдет на это?

Фокс бил точно в цель. И Влад молчал, понимая, что тот прав. Душа его, все существо бунтовали внутри, а сердце твердило лишь одно, упорно – ТОЛЬКО ОНА!

-Если ты хочешь знать обо мне, то сейчас все равно – что скажут, что не скажут. Да и уехать можно туда, где нас никто не знает. Но вот она… Я даже не знаю, где она сейчас, что с ней.

И снова сердце его пребольно кольнуло. Где она? Дурное предчувствие не оставляло. А Фокс только усугублял:

-Насколько я знаю твою мать, она из тех людей, которым легче сбежать от проблемы, чем решить ее. Особенно, если эта проблема слишком сложна. Один Бог знает, что у нее сейчас в голове… Вполне возможно, что спрячется она от нас, дожидаясь, пока мы уедем.

-Неужели она не понимает, что при желании этот город можно очень быстро вывернуть наизнанку и найти ее?!

-Понимает, потому что, по крайней мере, меня она знает. И… боюсь, это может подтолкнуть ее к самым непредсказуемым поступкам.

-То есть?! – Влад, направившийся было к двери, резко обернулся.

-Не знаю… Не знаю!

В глазах у Влада резко потемнело.

-Маришка! – прошептал в необъяснимом ужасе и, на ходу прихватив куртку, бросился вон из номера.

Фокс остался сидеть на диване, неподвижно уставившись в пол. Наконец, он протянул руку и взял бутылку с остатками коньяка. Выпил. Затем поднялся и вышел из номера. Когда же он спустился вниз, в холл, ему повезло куда больше, чем его сыну, который в волнении, пробежал мимо стойки портье и не заметил там Ларисы, все еще распивавшей чай с дежурной.

В этот вечер, похоже, сама Судьба решила все запутать так, что ангелам плакать, а бесам хохотать – Ларсик не заметила, как ушли из гостиницы сначала Маришка, а следом и Влад. Влад не заметил Ларсика, которая смогла бы ему помочь в поисках Маришки. Впрочем, даже если бы Влад и заметил ее, то вряд ли узнал бы. Фокс договаривался с ней об их с Владом выступлении, и Влад даже не был с ней толком знаком. Видел лишь мельком… Фокс же Ларсика и заметил, и узнал. Сбавив шаг, он направился к стойке и остановился, глядя на раскрасневшуюся Ларису.

-Дамы? Доброй ночи вам! – улыбнулся он. – Я вижу, вы прекрасно проводите время.

-Доброй ночи, Александр Николаевич! – воскликнула, смутившись, дежурная.

Ларсик же обернулась и воззрилась на Фокса едва ли не в шоке после всего, что рассказала ей Маришка.

-Доброй ночи! – пролепетала она, уверенная, что Маришка еще в гостинице.

Фокс же, похоже, был единственным, кого путаница Судьбы не коснулась. Быстро взявший себя в руки, твердо поставивший себе цель, он понял, что сын промахнулся, не заметив Ларису, а, следовательно, проиграл во времени. Теперь он сам сможет найти Маришку гораздо раньше сына. Если тот вообще ее сыщет. Надо лишь правильно разыграть этот выпавший козырь…

Фокс изобразил на лице очень обаятельную и грустную улыбку. Едва ли не виноватую.

-Лариса Сергеевна!

Он взял ее ладонь и слегка пожал.

-Вы-то мне и нужны! Даже не представляете, насколько! Похоже, только вы и сможете мне помочь.

Вся природная лихость Ларсика испарилась – она глядела на Фокса, как кролик на удава, и это Фокс тоже немедленно оценил.

-Чем же я могу помочь? – спросила Лариса, чуть ли не шепотом.

-Маришка. Мне немедленно нужно ее найти! Лариса, спасите, прошу вас!

-Но я не уверена… — Лариса, все же, слегка опомнилась и не знала, стоит ли раскрывать перед этим человеком все карты.

-Лариса… Ларисочка, милая, — Фокс решился сыграть ва-банк, — я знаю, что Маришка была здесь, у Влада.

-Была? – вырвалось у Ларисы.

-Да, да, была. И она уже ушла, а вернее, убежала. Вы не заметили?

-Нет, — еле слышно отозвалась Лариса. – Боже мой! Так значит, что-то случилось, да?.. Ну, если она убежала, как вы говорите.

-Да, случилось, но только ничего страшного. Не пугайтесь ради Бога! Тем более, что в ваших силах сейчас помочь все исправить… Владик, он… он был очень взволнован. Вы знаете, наверное, чем.

Лариса кивнула.

-Он наговорил Маришке лишнего, она сбежала, а он теперь страшно переживает. Помогите найти ее, Лариса! Пусть она приедет сюда, к нему, пусть они еще поговорят. Правда? Ведь это очень важно для них, вы же понимаете!

Фокс рисковал, не зная, видели дамы Влада или нет. Но разыграл все верно – Лариса немедленно преисполнилась важностью момента, собственной персоны и посвященности в тайну. А Фокс продолжал, куя железо, пока горячо:

-Вы скажите мне, где она живет, и я съезжу за ней. Влад в полном расстройстве выпил, наверное, лишнего, остался в номере, и мне бы не хотелось, что бы он в таком состоянии куда-то мчался. Хорошо? Вы побудете здесь, если вам нетрудно, конечно, и попробуете его задержать, если он пойдет куда-нибудь? Я могу положиться на вас?.. Знаете, Лариса, я много наделал непростительных глупостей, в том числе и с Маришкой, и с Владиком. Теперь надо все исправить. Хотя бы попробовать. Вы поможете мне?

-Да… Да, конечно! Маришка, она ведь одна живет, так что, скорее всего, домой и подалась. Там ей никто не помешает успокоиться… Вот ее адрес, держите!

И Лариса протянула Фоксу листочек, на котором быстро написала координаты Маришки.

-А за Владиком мы проследим, вы не волнуйтесь! Не пропустим! – крикнула Лариса вслед Фоксу.