Когда ангелы плачут... Когда ангелы плачут... Глава 2

Глава 2

Ларсик молчала, уставясь в пол. Глаза ее припухли от слез. И глядя на нее, Маришка почувствовала, как горький комок подкатывает и к ее горлу. Столько лет она давила, уничтожала в себе всякое напоминание об этой истории, и казалось ей, что справилась она, победила и может жить дальше. Даже когда видела и слышала Фокса по телевизору или в записях, ничто или почти ничто не дергалось в ней, не отзывалось. Лишь однажды, когда передавали концерт какой-то западной певицы и с ней дуэтом пели многие наши артисты, когда Александр тоже появился на сцене, и не просто появился, а с шикарной белой розой, что-то снова болезненно кольнуло давно замершее сердце Маришки. А он тем временем подарил певице розу, нежно поцеловал ее волосы, а в конце песни и вовсе припал губами к ее щеке. Маришка едва не швырнула в экран чашкой из под чая, которую, замерев, держала в руках. Да, неужели, господи, все живо до сих пор?! Неужели, даже после его ухода тогда из ее палаты и ее жизни, она могла бы снова побежать за ним, лишь помани он ее?!..

-И теперь тебе выходить в зал, зная, что он здесь, что, скорее всего, узнает тебя… — тихо пробормотала Ларсик и вскинула расстроенные, покрасневшие глаза на Маришку. – Знаешь, не будет преступлением, если ты сейчас переоденешься и уйдешь домой. А еще лучше – посиди здесь немного. Я освобожусь, спихну на кого-нибудь этот дурацкий концерт, и мы поедем ко мне, выпьем чего-нибудь. А? Как?

-Господи, Ларсик, ты вот говоришь это все, говоришь из самых лучших побуждений, и сама же, я просто уверена, понимаешь, что никуда я не уйду, что выйду петь. И не потому, что обещала, а потому, что мне этого… смертельно хочется.

-Но…

-Да, Ларсик, да, я ужасно боюсь того, чем это может кончиться, или даже того, что это ничем не кончится… Мне жутко от всех этих мыслей, от того, что покой утерян, и никакой выпивкой, никаким бегством отсюда этого не унять. Я не представляю, что делать со всем этим!

-Тогда тебе придется выйти и будь, что будет. Вот и все.

Ларсик шмыгнула носом, вздохнула и поднялась, поправляя свои пышные рыжие кудри.

-Держись, дорогая, и успеха тебе. Спой так, что бы у него повылазило!.. Кстати! У меня тут одна задумка была, да обсудить с тобой все времени не было. А теперь вот, думаю, надо это обсосать.

-Ну и что опять? Я же знаю, какой ты мастер на выдумки!

-Тогда слушай. Этот Влад Валевский будет петь свою «Только сейчас не уходи».

-И что?

-Поют они сегодня оба под фонограммы «минус один». То есть, музыка в записи и их живые голоса. У них же ничего с собой не было, и наши ничего не разучивали. Вышли из положения с помощью караоке. У нас есть хорошие, не фуфловые – звучание абсолютно, как в их песнях. Но это я так, к слову. Короче, Влад начнет петь, ты выходишь на сцену и второй куплет начинаешь сама. Можешь, конечно, дать ему знак какой, что бы уж совсем не растерялся. По-моему, дуэт в этой песне очень даже уместен. А?

-Неплохо. Получится неординарно. Согласна!

-Ну, и молодец! Так и держись.

Два ярких прожектора скрестились на ней, и пела она знаменитую «Счастливого Нового года» легендарной «АББА», сверкая звездой в кромешной тьме, поглотившей зал. Ее звонкий, чистый голос, нисколько не уступающий таким знакомым голосам двух самых известных в мире шведок, усиленный аппаратурой, летел под самые своды, точно, ему и было назначено возвестить о приближении любимого и волшебного праздника, точно, с чистой его нежностью в души всех присутствовавших входила Надежда. Уверенная, ясная – завтра придет Счастье, завтра придет Любовь и светлой радостью наполнится каждый дом… На припеве зал разом осветился разноцветными прожекторами, вспыхнули гирлянды огней и яркий луч упал на огромный зеркальный шар, моментально отбросивший тысячи кружащихся бликов. Это был настоящий фурор! Даже те, кто слышали пение Маришки под гитару, оказались натурально ошеломлены. Восторженный зал долго рукоплескал, не желая отпускать певицу. И все же, быстро откланявшись, она исчезла за кулисами.

-Тише, тише, успокойся! – шептала Ларсик еле державшейся на ногах, задыхавшейся от волнения Маришке. – Я тоже видела его в зале. Ну и глазищи! Сидит такой, красивый, импозантный, в костюме… А сам застыл, точно кол проглотил… Вот черт!

Ларсик схватила Маришку за руку и утащила в темный угол.

-Это он! Ему же сейчас выступать.

-Так ты думаешь, он не меня искал?

-Да нет же! Я же говорю – сейчас его выход. А вот потом… Точно смыться не хочешь?

-Ты так уверена, что, едва освободившись, он кинется меня искать?

-Нет, не уверена. Вот сколько лет живу на этом свете, а мужиков этих ни хрена понять не могу!

-И что же мне делать теперь?

Ларсик пожала плечами.

-Жди выхода Валевского, спой, как договорились, а там…

-Что «там»?

-Да не знаю я!

-Думаешь, захочет он встретиться со мной?

-Тебя обнадежить?

-А можешь? – усмехнулась Маришка. – Ладно, что-то я и правда, чушь несу.

-Так может тебе самой к нему подойти? Или просто оказаться в поле зрения, спровоцировать?

-Пойду. Послушаю его.

-Ну, иди, иди…

Ларсик была очень точна – действительно, очень импозантный, и в то же время, ничего лишнего, Фокс являл собой абсолютный эталон настоящего, классного мужика. Высокий, коротко остриженные седые волосы, темный, прекрасно сшитый костюм и голос. Хрипловатый, доверительно теплый и одновременно очень мужественный, с такой подкупающе искренней горечью он утверждал: «…ты меня никогда не забудешь и уже никогда не увидишь…». И Маришка сидела, ни жива, ни мертва – неужели специально спел, что бы напомнить!? Хотя, ведь нет, обе песни обсуждались заранее. Но напомнил, словно, наотмашь ударил.

Песня стихла, но Фокс не уходил, как будто, хотел сделать или сказать что-то еще. Да, видно, так и не решился. Ушел со сцены, и Маришка бросилась вон, в свою гримерку.

Она уже успела переодеться, когда дверь с грохотом распахнулась и Ларсик буквально вломилась внутрь.

-Ты куда пропала?! Он… он спрашивал о тебе. Я же говорила!

Задохнувшись от волнения, Ларсик упала на стул.

-Я не пропала. Вот, переоделась.

-Зачем? Такое платье!

-Ни к чему оно. Валевский наверняка не в смокинге выйдет, и буду, как дура. Нет, так, по-моему, лучше.

И она повернулась перед зеркалом. Черные широкие брючки и ярко-красная облегающая кофточка. Все очень простенько. Волосы Маришка распустила, и сейчас ей, с порозовевшими от волнения щеками, нельзя было дать на вид и тридцати.

-Да, хорошо… Но что же с Фоксом?

-Ничего. Надо будет – найдет.

Сказала, как отрезала. Даже Ларсику не по себе стало от ее тона.

-Ладно, как скажешь… Пойдем, наверное. Там сейчас с фокусами закончат, и Влад выступать будет. Пора.

Когда они в темноте кулис подобрались к сцене, Валевский уже начал петь. По залу плыли зеленовато-голубые отсветы, бликовал зеркальный шар и несколько пар кружились в специально отделенном от столиков пространстве.

-Черт, почти опоздали!.. Так, выходи вот сюда… Да, да! Стой здесь! Сейчас…

Ларсик достала сотовый, набрала номер.

-Лёнчик! Давай, врубай второй прожектор – Маришка на месте.

И где-то на середине первого куплета луч света выхватил Маришку из темноты. Она медленно пошла вперед, туда, где черным силуэтом в голубоватом сиянии выделялась высокая фигура ничего не подозревавшего Влада.

Песня захватывала глубоким звучанием басов и плачущего, подобного крикам дельфинов голоса флейты. Валевский никогда не мог похвастаться особым вокалом, но сейчас его почти и не поющий, скорее, проговаривавший слова голос, забирал именно искренностью, впечатлением некоего разговора по телефону. Разговора только с тобой…

Маришка подошла к парню, возможно, за секунду до начала второго куплета. Она положила руку ему на плечо, Влад вздрогнул, обернулся, и она запела. Молодой, артистичный, один из самых «солнечных мальчиков» отечественной эстрады, он мгновенно сориентировался. Поймал ее взгляд и они, не сговариваясь, прислонились друг к другу. Маришка склонила голову к его плечу и пела, а он стоял, опустив глаза, и она чувствовала, как он нежно обнял ее одной рукой, свободной от микрофона. И… внезапно зашлось, затрепетало ее сердце. Горячей волной окатило с ног до головы. А когда между вторым и третьим куплетами зазвучал чувственный, щемяще чистый инструментал, повинуясь невыразимому порыву, она запрокинула голову, рука ее, охватив его за шею, тыльной стороной ладошки к залу взлетела, а его губы заскользили по ее виску, щеке.

И чувствовала она – не будь в свидетелях целого зала… Он понял, склонился к ней и она едва сознание не потеряла от нежного, безмерно чувственного поцелуя его мягких, трепетных губ… Но песня продолжалась и третий куплет они пели вместе. Влад так и держал ее за талию, а она обводила лица зрителей влажными от слез, огромными глазами. С последними же словами, которые допевал Влад один, Маришка уткнулась лицом ему в грудь, а он с высоты своего роста прижался губами к ее волосам… Свет потух разом и полностью. А через секунду, когда прожектора осветили их, зал взорвался овацией, у расчувствовавшихся женщин блестели глаза, а Влад крепко держал Маришку за руку. Она же не знала, куда смотреть – то ли в зал, то ли в его большие, прозрачно голубые глаза, сверкавшие в свете прожекторов.

…Влад несся по коридору, не отпуская ее руки, и она даже не замечала, сколько народу провожает их глазами. Но вдруг он остановился, как вкопанный, обхватил ее руками и голова ее запрокинулась – она увидела его лицо. Молоденький, очаровательный настолько, что дыхание перехватывало, он сиял на нее своими поразительными, чем-то совершенно детскими глазами, и забыла она напрочь, сколько ей лет, где она и зачем.

-Куда теперь? – прошептал он.

-Туда, — шепотом ответила она, кивнув в конец коридора.

-Идем? Или… Идем!

И Маришка снова едва поспевала за ним, за его стремительными, широкими шагами. Влад почти бежал.

Запирая дверь изнутри, она на мгновение почувствовала острый укол сомнения, тошнотворного сомнения, которого не испытывала уже очень давно. И снова его взгляд, его руки, протянувшиеся к ней, его голос:

-Иди ко мне!

И не было в нем, в его голосе ничего неприятного – никакой самоуверенности, пахнувшей примитивной похотью. Он просто звал ее. Звал, потому что на какую-то минуту руки их разъединились.

И она подошла, обхватила его за талию, спрятав руки под его темный пиджак, надетый поверх простенькой голубой футболки. А он взял в ладони ее лицо.

-Откуда ты?

Она улыбнулась.

-Какая разница!

-И правда – какая… Твой голос, твои глаза, ты… — не в силах закончить, он смущенно опустил взгляд, но тут же нашелся – ты… я словно, сто лет тебя знаю и… и мне никогда не было так хорошо, так здорово!

Она ощутила, как слезы покатились по ее щекам, потому что поняла она безоговорочно, как «солнечный» этот мальчик захватывает ее сердце, душу вынимает и забирает полностью, без остатка. Она сдалась… А он, уронив ее на диван, целовал до одури, до изнеможения так, что и не поняла она, что целует он уже ее обнаженную грудь, что руки ее гладят его теплую спину.

-Влад! Влад, подожди!

-Что?.. Почему?

-Не надо. Что мы делаем?!.. Ведь завтра – послезавтра ты уедешь и все… Понимаешь? Все! Я останусь опять одна, ни с чем. Понимаешь? И если до сегодняшнего дня я просто была одинока, то после… после я останусь с чувством…

-Словно тебя в грязи изваляли? Да?.. Господи, да как же зовут-то тебя?

-Все называют Маришкой.

-Здорово!.. Маришка… Но если бояться превратиться в медведя, принцесса умрет, так и не поцеловав своего любимого, так и не узнав его любви…

-Что?.. Вот ты про что.

Маришка положила ладонь на его затылок и прижала его голову к своей груди.

-Ты тоньше, чем я могла подумать… Но этого мало, Влад. Мало!

Он поднял лицо.

-Мало. Тогда подумай обо мне. Ты уверена, что я уеду легко?

-Это слова.

-Да. Слова. Но если вместо короткого фейерверка счастья мы сейчас окунемся в дурацкие, никому не приносящие радости рассуждения… Жалеть потом об этом будет еще тяжелее. Ты же понимаешь!

Вместо ответа она прижалась губами к его губам, она приняла его, молодого, страстного, бесконечно нежного… А когда откинулась в изнеможении ее голова, он припал губами к ее шее и прошептал:

-Я не знаю теперь, как мне и жить без тебя…

Она провела руками по его влажным волосам.

-Я обожаю тебя… Я никогда тебя не забуду!

Дробный стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.

-Кто это? – шепотом спросил Влад.

-Это не Ларсик.. Кто-то чужой… Сейчас! – крикнула Маришка.

Она наспех натянула брючки, кофточку и подошла к двери, обернулась. Майк ограничился тем, что надел джинсы. Футболка и пиджак валялись в кресле. Он понял ее взгляд, пожал плечами и протянул, было, руку, но она усмехнулась и махнула ему – мол, фиг с ним! И действительно – какая разница?! Ей не семнадцать лет, и мужа у нее нет, что бы бояться расправы и позора.

Стук в дверь повторился, и она отперла замок.

-Войдите!

Дверь распахнулась, и… вошел Александр Фокс. Увидев их обоих, оглядев их, он молчал со странным выражением на лице. Маришка не выдержала, чувствуя, как выпрыгивает из груди ее сердце.

-Я знала, что ты найдешь меня. Вот только зачем?

Его вид смущал ее. Было бы легче, окажись перед ней прежний Фокс, сильный, уверенный, со стальным блеском в глазах. Но сейчас он был растерян и даже кажется, расстроен.

-Я… я хотел поговорить с тобой. Не знаю… может, просто увидеть поближе. Ты стала еще красивее… И поешь все так же прекрасно. Никогда не забуду! – выдохнул он. – Но… я не думал, что ты занята. Господи!.. Владик, пошли отсюда!

Эти слова он попросту выкрикнул, и Маришка вздрогнула.

-Да что с тобой, отец?!

Влад натягивал футболку.

-Отец?! – Маришка растерялась. – Он твой отец?

Она переводила взгляд с одного на другого и остановилась на Фоксе.

-Он твой сын??

Фокс опустил взгляд.

-Да, сын.

И вдруг, как обухом по голове, как ножом в самое сердце. Маришка задохнулась, посмотрела на Влада.

-Сколько тебе лет?

-Зачем тебе? – он взял ее за руку, привлек к себе. – Ну, какая разница? Я вообще не понимаю, что здесь происходит!

-Влад… Владик, мне надо знать. Пожалуйста! Это важно.

-Это неважно и не нужно, Влад. Пошли! – нервно, с надрывом и почти истерикой попытался вмешаться Фокс.

-Мне двадцать два, Маришка. И я понимаю, что я сопляк, ради которого…

-Владик, не то! – вскричала Маришка. — Подожди… Значит, ты родился в… восемьдесят восьмом? Да?

-Да. Но я ничего не понимаю…

-И твой День рождения…

Она глядела ему в глаза пронзительным, неожиданно полным слез взглядом. Губы ее дрожали, всю ее колотило.

-…твой День рождения… двадцать шестого июля? Да? – ее голос сорвался.

Владик растерянно глядел на нее, напуганный ее видом.

-Д-да… Именно двадцать шестого июля. Но откуда ты…

Он не договорил – она закричала так, что им обоим – и Владу, и Фоксу — нехорошо стало. Она упала на пол, схватившись за живот, и стонала, рыдая и задыхаясь. Одно короткое мгновение и Владик рухнул перед ней на колени, обхватил за плечи.

-Что с тобой? Господи, тебе плохо? Ну, скажи! Скажи хоть что-нибудь!!

Она подняла голову и поглядела через плечо парня на Фокса.

-Как ты мог?! – прошептала она. – Что же ты наделал!

Она посмотрела на Владика, провела кончиками пальцев по его щеке и глаза ее, все еще полные невыразимым страданием, засияли такой нежностью, что слезы затопили взгляд Мишки.

-Что? Что, Маришка? – пролепетал он.

-Мой мальчик! – ее губы едва шевелились. – Мой мальчик!..

-Она – твоя мать, Владик, — хрипло, сдавленно произнес Фокс.

-Моя мать… Как это, моя мать?! Маришка! Ты – моя мать? Но как? Тебе же… Сколько же тебе лет?

-Тридцать девять.

Она ответила и внезапно ее лицо переменилось. Взгляд наполнился ужасом.

-Что же теперь будет?! Что мы наделали?!

Ее слова, будто, ударили Владика. Он отпрянул от нее, подскочил на ноги, глянул на отца.

-Ты же сказал, что она…что моя мать отказалась от меня еще в роддоме и ты оставил ее, забрав меня. Так это правда? Говори! Повтори мне это сейчас!

-Нет! – крик Маришки резанул по ушам. – Нет, неправда! Скажи ему, Саша, будь мужчиной! Скажи, как я умирала от горячки, как ни разу даже не увидела его, как пришел ты ко мне и сказал, что мальчика нашего больше нет. На Троекуровском его похоронили!.. Ты убил меня и бросил, обвинив во всех грехах. Сказал, что из-за меня ребенок умер, потому что я напилась накануне и спровоцировала преждевременные роды. Скажи!

-Да, Владик, она не бросала тебя, — Фокс говорил потерянным, мертвым голосом. – Все эти годы она, похоже, так и не знала, что ты жив. Это правда… А еще… еще правда в том, что ты переспал с своей матерью, сын! – с отчаянием выкрикнул Фокс.

Влад вздрогнул всем телом, несколько секунд стоял, замерев, а потом схватил свой пиджак и выскочил за дверь. Вслед ему несся ее крик:

-Владик!!

Маришка поднялась с пола.

-Владик… — шепотом повторила она. Шатаясь подошла к Фоксу – Ненавижу… ненавижу тебя! Из-за тебя, из-за твоей лжи все это случилось! Теперь я потеряла его еще раз, потеряла, полюбив до смерти. Как мне теперь жить? Как?!

Маришка молотила кулачками по груди Фокса, кричала и плакала, пока он не сгреб ее в охапку, не прижал к себе, держа ладонью ее затылок и целуя, куда мог попасть, сам в конец расстроенный – в волосы, в виски…

-Девочка моя, девочка, успокойся, я тебя прошу!.. И ведь все такая же маленькая осталась, словно и не прошло столько лет… Ну, ну, Маришка, не надо… Ты права… права во всем. Я сволочь и дурак, послушался Полину, а она просто подставила тебя. А ты еще сама все время масла в огонь подливала, никогда с тобой легко не было. Плохая девочка в противовес холеной, выдержанной, воспитанной умнице, профессионалу, женщине до мозга и костей, для которой мужчина – все. Полина всегда была рядом, удобна и предана. Ты же… ты же, словно, назло – непутевая, непоследовательная, слишком эмоциональная. Я от ревности сгорал. Порой мне просто пришибить тебя хотелось, а потом и самому повеситься. И с тобой не мог, и без тебя…

Притихшая Маришка подняла голову.

-Но ведь смог потом как-то… Смог! Да еще сына украл…

А он глянул ей в лицо и снова уткнул ее себе в грудь, точно невмоготу ему было в глаза ей смотреть.

-Смог!.. Да не смог я ничего! Только Владик вот и держал на плаву. Похож он на тебя сильно был. Такие же темные волосики, глаза… Да, цвет не совсем твой, но разрез, улыбка в них и манера так же, как ты, брови поднимать и сиять так, будто, солнце выглянуло… Зайчиком называли все… да и до сих пор девчонки, Владик говорит, называют. Солнечным. Как ты… Иди-ка, присядь.

И Фокс повлек ее за собой к дивану, усадил. Она молчала, не сопротивляясь, не перебивая его. Маришка слушала о своем сыне, чувствуя, впрочем, что не о нем, а о ней Саша хочет говорить, точно, выговориться за все эти годы пытается или прощения вымолить.

-…Твой «зайчик» куда ярче был. Грелся я в нем, сердце билось чаще и живее, дышать легче становилось и радостнее… А Владика я тогда за границу увез.

-Боялся, что я искать буду, догадавшись, что произошло? Или может, тебя доставать стану? – почти беззвучно спросила она. Ее колотило.

-Не знаю. Может быть. Хотя, понимал, что вряд ли ты догадаешься.

-А от себя не убежишь.

Он посмотрел ей в глаза.

-Ты, все-таки, выросла.

-Я просто, наверное, любила тебя, хотя сама этого не понимала. Потом поняла. Просто классический пример того, как, потерявши, плачут… Обидно было ужасно – ведь не виновата я была ни в чем. И все равно, ждала тебя, ждала. Надеялась, что простишь, что разберешься в конце концов… А что же твоя распрекрасная Полина? Где она?

-Полина?… Не знаю. Я ведь и не любил ее никогда. Так, нравилось спокойствие и определенность. Но только эта определенность превратилась в предопределенность. Скука невыносимая!

-Выходит, ты ждал от нее то, за что укорял меня? – усмехнулась Маришка.

-Выходит. Но этого мало. Все началось, когда я понял, что Владик мой…

-Наш, — перебила Маришка, и возразить ей он не смог.

-В общем, Владик мешать ей стал. Так же, наверное, как и ты, он встал у нее на пути. Я почувствовал это, а потом, трезво подумав, стал подозревать, что и в отношении тебя, она что-то натворила.

-Господи, ты так говоришь, Саша!.. Да тварь она последняя! Она просто оболгала меня, ведь тогда, в тот день у меня в гостях Виталик был. Ну, тот парень, медбрат со «Скорой», ты же его помнишь! У него еще подружка была, Галя, которая в «Пекине» горничной работала. Они и поженились потом. А в тот день он один пришел, потому что, на смене она была, работала. Фруктов мне принес. В бокалах сок был! Слышишь? Сок! Какая пьянка?! Но конечно, не верил ты мне тогда. Полине верил. Полине, которую не любил, а мне – нет. Любил и не верил… А говорят, что любви без веры не бывает… Но мало того, что ты ей поверил. Ты сам, САМ такую ложь сотворил, что… что…

Она задохнулась, и слезы снова хлынули из ее глаз.

-Ты сказал тогда, что не получилась бы из меня хорошая мать. Да откуда ты знал?! Что ты вообще мог знать про меня, если верил Полине, если слепо ревновал ко всем подряд, даже не понимая, что я не изменить тебе пытаюсь, а вот так, по-глупому рвусь на свободу, доказываю мое право на свою, СВОЮ жизнь, на своих друзей и так далее. Нам бы сесть поговорить, а мы палили их всех орудий, не щадя никого. И ладно я, дура семнадцатилетняя. Но ты, взрослый мужик!.. Да, поначалу я сомневалась, что мне на тот момент нужен был ребенок и все с ним связанное. Но природа умнее нас – стоило ему зашевелиться, как я стала мечтать о нем, представлять, каким он вырастет, как рядом со мной будут сразу два классных, любящих меня мужика. И Саша, он стал именно таким, каким я мечтала – красивым, тонким, нежным и очень теплым. И сила его в его свете, в его солнечном свете, в жажде жизни. И никакой стали. Прости!

-Это ты… это я должен молить тебя о прощении. А стали точно нет. Он весь, весь в тебя.

-Что ж, тогда ты сам себя наказал. Владик всю жизнь напоминал тебе обо мне.

-Нет, Маришка. Не наказание это никакое. Мы ведь с Полиной не вчера расстались, и о своей вине я тоже не вчера задумался. Я пытался найти тебя. Но родители твои молчали, давая понять, что не считают нужным докладывать о тебе человеку, который предал тебя и бросил в самый тяжелый момент…

-Я не просила их об этом, — перебила Маришка. – И я ничего не знала об этих твоих попытках.

-Да, возможно… Я пытался сам найти тебя. Всех твоих друзей-приятелей перетряхнул! Но ты исчезла бесследно.

-Мне же казалось, что это ты, точно, ластиком стер меня из своей жизни. Ты сына у меня отнял, Саша. Сына, на которого молиться надо, который… который…

И она снова разрыдалась.

Фокс обнял ее, гладил по волосам и, сам того не заметив, стал целовать с каждой секундой все страстнее, все чувственнее, с каким-то отчаянием, которому уже невозможно сопротивляться. Все, как будто, вернулось на двадцать с лишним лет назад, туда, куда, ей казалось, она уже никогда не вернется – столько холодных, залитых бессильными слезами ночей он пережила. Сколько она звала его в темноту и мрак, сколько молилась о том, что бы появился он в дверях ее квартиры, высокий, мужественный, со стальным блеском в огромных синих глазах, блеском, который принесет ей, наконец, успокоение! Конечно же, никто не приходил и ничего не менялось, ждать было некого… Но вот теперь он здесь и его руки вновь сжимают ее в объятиях, ласкают ее, согревают. Его глаза, в которых стальной блеск сменился блеском трогательных, отчаянных слез, снова у ее лица и губы ее ловят его срывающееся дыхание… И вдруг другие глаза, ясные, светлые, темная челка густых, длинных волос – Владик, сын… и любовник. Господи!

-Нет! – выкрикнула она невольно. – Нет!!

Но Александр только сжал ее еще сильнее.

-Тише! Тише, девочка! Я с тобой, я так соскучился!

И он искал ее уворачивающиеся губы, ловил, наконец, и она сдавалась… Опомнилась лишь когда он затих, обхватив ее руками и прижавшись губами к ее груди.

-Ты… ты простила меня? – прошептал он. – Маришка, ты простила?

А она ощутила свое обнаженное тело на смятом покрывале дивана, тяжесть его тела и страшную, невыносимую усталость. Попыталась высвободиться, но Саша держал крепко, и она с каким-то исступленным отчаянием рванулась и заплакала.

-Отпусти меня! Слышишь? Отпусти!

-Ты что? Что с тобой?!

Она соскочила с дивана, всхлипывая, напялила свои вещи и упала в изнеможении на стул.

-Уходи, Саша. Пожалуйста!

-Что стряслось? Что опять с тобой твориться?.. Ты так и не смогла меня простить?

-Да о чем ты говоришь, Саша?! Я вообще не знаю, как мне жить после всего этого! Как мне Владу в глаза смотреть, если он вообще захочет теперь подойти ко мне… Уходи, Саша. Вы все равно уедете, все кончится и…

-Что «и»?

-Не знаю. НЕ ЗНАЮ! – крикнула она и закрыла лицо руками.

Фокс молча поднялся, оделся и, так и не решившись подойти к ней, сказать хоть что-нибудь, вышел.