Ахет Шери Искушение Ахета

Устроившись на диване, Ахет Шери сосредоточенно читал новый контракт на фотосессию. Жан-Поль, вернувшись из студии, тихо прошел в комнату, сел в кресло напротив. Он открыл объектив фотоаппарата и сделал несколько кадров поглощенного чтением мужчины, заставив того вздрогнуть от испуга.
— Пожалуйста, не делай так больше, — попросил Ахет, переводя взгляд на Вернье.
— Прости… Не буду…
— Извинения приняты.
— А что это? — поинтересовался фотограф, ловко отбирая у Шери наполовину прочитанный документ и быстро просматривая текст. — Ты серьезно? На таких условиях?
— Претендентов много. Не хочу потерять… — Ахет замолчал, подбирая нужное слово на французском, который активно учил последние годы, но никак не мог запомнить ходовые разговорные выражения.
— Не-е-ет!.. — наигранно простонал Жан-Поль. —Подписать такой грабительский контракт — себя не уважать! Я уже столько говорил об этом. С твоей известностью отказывать можно и нужно. Пойми, работа работе рознь, как и оплата. И отдыхать тоже надо… — Вернье сделал паузу, привлекая внимание своего протеже. — Тем более, что у тебя первый юбилей в профессиональной жизни.
— Не понял…
— Пять лет в фотомодельной сфере — большой срок. Пора становиться независимым от меня. Тебе уже не двадцать.
Ахет рассмеялся, от чего вокруг глаз появились едва заметные морщинки.
— Считай, что двадцать, если на столько выгляжу.
— На свои тридцать ты не тянешь. Правда. Жилье присмотрел?
— Ищу. Но ничего не нравится… Не уютно… Могу на время что-нибудь снять, если…
— Париж большой, все не узнаешь за несколько лет. Успеешь найти. Я же не выгоняю, — прищурив глаз, ответил Жан-Поль и сменил тему разговора: — Мне тут идейку интересную подкинули, можем совместить работу и отдых. Ты со мной? Или мерзнешь в Париже?
— И куда?
— Египет. Дендера. Храм Хатхор. Чудаки в одной турфирме просят эксклюзивные фотографии от меня, как будто у других нельзя купить. Нешуточную пиар-кампанию хотят устроить…
— Правда, чудаки. А ты?
— Согласился. Выбил из них расходы на сопровождающего: дорогу на двоих оплатят, гостиницу тоже. Поехали, отпразднуем пятилетие совместной работы и тебе портфолио пополним. Не захочешь — возьму Софи.
— Пожалуй, да, — ответил Шери. — Один звонок, и я твой.

Уже заскучавший по родине Ахет с нескрываемой радостью сошел с трапа самолета. Жан-Поль взял билеты сразу до Луксора, чтобы сэкономить время. Оттуда на автобусе до Кены. Египтянин обрадовался, что не оказался сразу в Каире, ибо первым делом он побежал бы в музей к Тиа, снова расстроился и впал в долгое уныние, как в прошлый раз. Тогда фотомодель чуть не сорвал съемку и остался без гонорара, выплатив неустойку. Теперь же в компании Жан-Поля такое поведение было непозволительно.

Шери, измученный дорогой, развалился на кровати в местной гостинице на берегу Нила.
— Я спать… — вяло произнес он.
— А ужин?
— Завтра на завтрак, — сонно ответил египтянин и уткнулся в подушку.

С рассветом Вернье, собрав рюкзак с едой и техникой, уехал на объект съемки, Ахет же предпочел отсыпаться на мягкой постели. Он так и не привык к средствам передвижения современного человечества, к самолетным скоростям и автобусной тесноте. Теперь мужчина приходил в себя, нежась под одеялом. Когда безделье окончательно наскучило, он заказал по телефону обед в гостиничном кафе под открытым небом.

Шери сидел за столиком на берегу Нила, любовался спокойными водами, в которых, как в зеркале, отражались песчаные берега с домиками под пальмами, синее небо, легкие облака и белые паруса проплывавших мимо лодок. Он наслаждался тишиной: в это время суток отель становился безлюдным и оживал лишь вечером, когда туристы возвращались с экскурсий и прогулок по окрестностям.
Внимание египтянина привлекли цветы, росшие неподалеку в каменном вазоне. Он протянул руку, оторвал несколько лепестков и сдул их с ладони. Над столом запорхали желтые бабочки, одна из них бесцеремонно села на ободок чашки. Ахет подставил ей палец, и насекомое перебралось к нему на ладонь. Мужчина вздохнул, согнал бабочку с руки, встал, неспешно подошел к воде. На другом берегу за полями и пальмами высились руины храмового комплекса, который построили намного позже его главенства над храмом Хатхор в Фивах. Жан-Поль был прав: место очень интересное и красивое, даже в таком состоянии. А еще… притягивающее, словно магнит.

Весь оставшийся день Ахет убивал время, гуляя по улочкам Кены, где прятались лавочки мелких торговцев. Он восполнил языковые пробелы, впитав в себя немного жизненных сил наглых маленьких попрошаек, приставших к нему в безлюдном переулке. Всего-то: обнять, не очень глубоко вдохнуть, наслаждаясь эйфорией впитываемой жизни и информации, а потом протянуть пару крупных купюр своей жертве. Мальчишки ничего не заметили, только ощутили дружеские объятия щедрого иностранца и легкое головокружение. Никаких смертей — Ахет все еще держал клятву, данную себе пять лет назад.

На него нападала грусть, когда он проходил мимо торговцев сувенирами в древнеегипетском стиле. Безделушки охотно разбирались туристами на память о путешествии. И сейчас он, египтянин по происхождению, был таким же туристом и в некогда родной стране ощущал себя чужаком. Его Фивы канули в небытие, и ни Луксор, ни даже Каир не могли сравниться с некогда цветущей столицей Древнего Египта.

Шери вернулся в гостиницу после заката. Жан-Поль сидел на балконе с ноутбуком и разбирал отснятый материал.
— У кого-то хорошее настроение? — произнес фотограф, наливая лимонад в два высоких стакана, стоявших на столике рядом с ним. — Нагулялся?
— Прекрасный вечер, — ответил Ахет, принес табурет и сел рядом. — Как Дендера?
— Лучше, чем я думал. Столько интересного рассказывают про главное здание…
— И что?
Ахет с удовольствием сделал несколько глотков прохладного напитка.
— Местные смотрители поведали, — начал повествование Вернье, — что есть в храме потайная комната, которую может открыть лишь избранный богами жрец. Там хранятся несметные сокровища. Там истинный алтарь богини. Ходят легенды, что на его территории часто появлялась Клеопатра — советовалась со жрецами по делам любовным. Потом наболтали столько разной религиозной и суеверной чепухи, что чуть с ума не сошел.
— Не веришь?
— Конечно. Археологи давно все облазили с приборами и без. Но, где древности, там и сказки.
— Где сказки, там и правда может быть, — задумчиво произнес Ахет на родном языке.
— Что? — не понял Жан-Поль.
— Вспомнил одну старую поговорку. Слышал в детстве, — ловко выкрутился Шери.
— Ты с утра со мной?
— Да.
— Тогда спать. Я хочу тебя видеть бодрым и красивым!

Однако, Ахету выспаться не удалось. Он лежал и в мыслях перебирал воспоминания мальчишек, словно фотографии в альбоме. Мужчина позавидовал ребятне от чистого сердца: у них было детство, пусть бедное, но детство в компании друзей, с любящими родственниками. Счастливые… После такого сон уже не шел. Египтянин вспомнил себя ребенком, сестру — единственного близкого человека. Ее нежный образ беспардонно вытеснил озлобленный старший брат, желавший наказать упрямца, так и не покорившегося отцу. Ахет без сожаления прогнал Рамсеса из своих воспоминаний, снова представил очаровательную Тиа среди цветов храмового сада. Шери тяжело вздохнул: даже окруженный бурной жизнью в Париже, он тосковал по ней каждый день. Обладая нечеловеческими возможностями, древний египтянин оказался бессилен что-либо изменить, и это бессилие полностью обесценивало дар, которым наделил его Анубис.

Поднявшись еще до восхода, Ахет стал приводить себя в надлежащий вид для фотосессии. Он научился обходиться без посторонней помощи: сам уложил волосы феном, немного поколдовал над лицом, добавляя выразительности и древнеегипетской притягательности, облачился в белую рубашку и светлые брюки. Добавил украшений на запястья, застегнул на шее кожаный шнур с кулоном в виде креста «анх», но этого ему показалось мало. Поверх одежды теперь красовались несколько толстых цепочек с висюльками из полудрагоценных камней. Ахет знал привычку Жан-Поля слегка раздевать его во время работы: через пару часов рубашка и ботинки окажутся «лишней» одеждой, и наплевать, где будут идти съемки. И чем больше Шери нацепит на себя сейчас, тем дольше будет снимать побрякушки. А там, может, и сам Жан-Поль устанет и отстанет от фотомодели со своими фантазиями.

Египтянин уже завтракал, когда проснулся Вернье.
— Опять «рождественская елочка»? — рассмеялся фотограф, взглянув на компаньона. — Такой номер больше не пройдет. Потеряешь безделушку — снова будешь искать. Съемка встанет, свет уйдет. Я буду сердитым и грубым…
— Больше не повторится.
— Снимай все! Лишнее! А, нет, браслетики оставь. Красиво смотрятся на тебе.
— Тирано ди Рома, — буркнул под нос Ахет. Это была единственная фраза на итальянском, которую он помнил и употреблял как гнусное ругательство, когда что-то не устраивало.
— Я все понял, аппетитозо рагаццо, — рассмеявшись, Вернье отбил нападки первой пришедшей на ум фразой на том же языке и исчез в ванной комнате.

Лихой таксист быстро домчал пассажиров до храмового комплекса. Ахет специально сел за фотографом рядом с багажом, чтобы своим видом не отвлекать водителя от дороги, однако, тот нагло таращился на «туриста» в зеркало заднего вида.
— Обнимемся на прощание? — предложил араб на местном диалекте.
Ахет понял, что тому нужно, но потакать не стал: объятия фотомодели могли стать последними в жизни таксиста. Шери, гордо отвернувшись и тряхнув волосами, направился ко входу. Жан-Поль усмехнулся высокомерию своего подопечного и без торгов расплатился с водителем, что вызвало у современного египтянина бурное недовольство.

Солнечные лучи проникали через проемы в стене, играя бликами на потрепанных временем и людьми фигурах богов, наполняя помещение таинственным сиянием и глубокими тенями. Ахет стоял в потоке света, ловил его ладонями, касался пальцами под щелчки затвора фотоаппарата. Походный отражатель — изобретение Вернье — стоял напротив и легко подсвечивал лицо модели.
— Расстегни пуговку. Так, теперь вторую… — командовал Жан-Поль, плавно кружась вокруг Ахета и разрешая лучам отпечатывать радужные пятна на снимках. — Посмотри на меня! Да не так! Как пчела смотрит на мед!
— Муха… — поправил египтянин. — Мухи любят мед.
— Ладно, муха. Я мед. Съешь меня взглядом! А теперь… сама скромность! Шикарно! Да сними ты эту ужасную рубашку!
— А что взамен за это?
— Вы только посмотрите, он еще и торгуется? — рассмеялся фотограф.
— Мы здесь сейчас одни… — оглядевшись, произнес Шери. — Некому смотреть.
— А они? — Вернье понял, что его протеже снова не уловил тонкого французского юмора, и махнул рукой в сторону фресок, дабы разрядить обстановку. — Ты им точно нравишься.
Во взгляде Ахета появилась грусть, сменившаяся тоской по дому. И это было запечатлено фотографом. Он ловил игру настроения своей модели, выбирая удачный ракурс.
— Рубашку мне! Ахет! — прикрикнул Жан-Поль.
Мужчина, нехотя, подчинился.
— Теперь встань сюда к стене между фигурами. Прими красивую позу. Да-да! Вот так! Посмотри на меня! Не двигайся… — с паузами продолжил командовать француз и вдруг психанул: — Да что такое с фотоаппаратом! Перерыв!
Шери подошел к фотографу. Тот перелистывал последние снимки и грязно бранился: лучшие кадры оказались мутными, словно их снимали через запотевшее стекло.
— Приедем завтра и продолжим, — предложил египтянин. — Возвращайся в гостиницу, а я хочу погулять здесь. И верни мне одежду!
— Хорошо, — раздосадовано произнес Вернье, протянул рубашку и принялся собирать аппаратуру. — Не задерживайся долго.
— Конечно!

Жан-Поль ушел. Ахет набросил на плечи запылившуюся вещь и, не спеша, стал осматривать фрески. Он читал записанные на стенах хвалы богам, прошения, подношения, события. На его глазах навернулись слезы: он вспомнил, как по приказу Камы наводил порядок в свитках о доходах и расходах, как стоял на крыше своего храма, провожая взглядом погребальную процессию деспотичного отца. Египтянин, погрузившись в мысли, не заметил, как забрел в какую-то неосвещенную тесную комнатку. Он прижался к стене и, оседая на пол, разрыдался. Как хорошо, что Жан-Поль не видит его в таком состоянии! Никто не видит!

Ахет уже не понимал, сколько просидел, обхватив колени и тоскуя по прошлому. Лишь, когда поднял голову, обнаружил, что там, где он вошел, теперь высилась стена, а выход оказался с другой стороны и подсвечивался неярким теплым светом. Мужчина встал, отряхнулся, надел рубашку, заправил ее, подвернул рукава.
«Завтра продолжим», — подумал он и направился к выходу.
Через несколько шагов египтянин заметил, что все вокруг изменилось: пол был ровнее, фрески новее и ярче. Света стало больше. Справляясь с легкой дрожью, он пошел вперед.
— Вот, что значит, не спал ночью, — вздохнул мужчина вслух.
— Сам себе же и не давал… — послышался голос, похожий на женский и говоривший на его родном языке.
— Кто ты?
— Та, кому ты служил и, может, служишь сейчас.
Свет впереди усилился, стал обретать человеческую форму.
— Я хотела прийти в своем истинном обличье, но побоялась, что испугаешься…
Ахет пал ниц, коснувшись лбом пола. Но его преклонение было недолгим — чьи-то нежные пальцы взяли его за подбородок и легко потянули вверх, повелевая встать.
— Это сон? — удивился египтянин, любуясь стоявшей перед собой женщиной в парадном платье и традиционных украшениях, как на фресках.
— Как хочешь, так и думай! — ответила она. — Не жалеешь, что сбежал в мой храм, а не в чей-то другой?
— Нет. Даже сейчас, когда живу в новом мире.
Богиня усмехнулась, небрежно махнула рукой: стены исчезли, став прекрасным садом. Неизвестные Ахету деревья с объемной кроной давали приятную тень, ряды из кустов шиповника создавали причудливый лабиринт вокруг прозрачного озера с песчаным пляжем.
— Мне скучно! Развлеки меня! — приказала Хатхор.
Бывший верховный жрец опустил взгляд: он всегда был плохим танцором, певцом, не то, что Тиа, зато хорошим документоведом и управляющим.
— Скромность, достойная похвалы! — величественно произнесла женщина.
Она приблизилась к Ахету и только собралась, вопреки египетским обычаям, коснуться поцелуем его губ, как тот сквозь силу оборвал непроизвольный глубокий вдох, внезапно оттолкнул богиню и с шумом выдохнул.
— Как ты смеешь, презренный смертный! Страх потерял!
— Пусть ты и Великая Хатхор, но тебе жить надоело? Ведь ты даже не почувствовала, как я пил из тебя жизнь! — в отчаянии воскликнул египтянин. — Не подходи ко мне близко! Не целуй! Ты ведь знаешь, что случилось с моей сестрой?!
— Знаю… Думала, на меня такое не действует. Видимо, ошиблась… Что же задумал Анубис, раз наградил подобным обычного человека? Как ты еще жив? Твой дар — твое проклятье. Он обрекает на одиночество, на боль и тоску. Ты мой жрец и не должен страдать по воле другого бога. Я хочу провести этот день с тобой, развеять твою грусть. Я твоя госпожа, и это мое желание!

С богами нельзя спорить, им можно только повиноваться. И Ахет это прекрасно понимал. Он хотел сбежать, вырваться из странного места, в котором оказался против своей воли, только не знал, как.
— Кажется, я нашла, чем приглушить твою смертоносную силу, — улыбнулась Хатхор. В ее руке появилась чаша со светящейся жидкостью. — Пей! До дна!
Ахет подчинился. Красивое на вид, но отвратительное на вкус питье закружило голову, затуманило разум. Он не мог сосредоточиться. Шатаясь, египтянин сорвал цветок, но сделать бабочек не получилось. Ни одно заклинание не приходило на ум.
— Теперь до захода солнца ты безобиднее ужа, — богиня облизала губы и страстно поцеловала жреца. Тот не почувствовал ни эйфории, ни прилива сил, ни чужих воспоминаний, роящихся в мыслях, только неведомое до этого момента удовольствие. Хатхор жаждала большего, но Ахет, грубо разорвав поцелуй, отпрянул назад.
— А Тиа? Я не могу…
— Глупый смертный! Ее здесь нет и еще долго не будет!
— Пусть и так, я не нарушу своего слова…
— Упрямый! Непокорный! — подобно змее, зашипела хозяйка храма. — Что такого, если ты развлечешь меня, как госпожу развлекает раб? Твой долг верховного жреца — угождать мне!
— Я обещал себя только ей и больше никому! Даже тебе! — дрожа от гнева вперемешку со страхом, воскликнул Ахет.
— Какая гордость! — в голосе богини зазвучали ноты глубокой обиды. — Значит, дело только в ней, Ахетмаатра? Или только в тебе?
— Я поклялся в верности Тиа до последнего вздоха…
— Смертный дурак! — зло рассмеялась Хатхор. — Можешь быть ей верным до смерти и после, можешь боготворить, можешь обожать, можешь валяться в ногах, но она никогда не полюбит тебя, как мужчину. Ты — ее брат, только брат, и на этом все! Живи, как хочешь, но порог моего дома больше не переступай! И имени моего не смей произносить!
Услышав подобное, Ахет невольно опустился на колени, склонился в земном поклоне. Страх божественного гнева сковал тело. Он долго не мог пошевелиться. Только голоса посетителей, донесшиеся из коридоров, привели мужчину в чувство. Шери поднялся, стряхнул песок с ладоней и коленей. Он все еще не мог поверить, что своим упрямством прогневил саму Хатхор. Или он уснул, и это все привиделось?

Словно безумец, почти до захода солнца египтянин бродил по окрестностям, срывал цветы и пытался сделать из них бабочек. Но лепестки не хотели превращаться в разноцветнокрылых насекомых, что бы он не шептал.

Измученный Ахет стоял на балконе своего номера, сжимая в ладони бутон алой розы, смотрел на закат, пылающий над храмом Хатхор. Последний луч, ярко вспыхнув в полумраке, озарил фигуру мужчины, и в тот же миг Шери ощутил, что цветок зашевелился. Он раскрыл ладонь: там сидела дюжина бабочек, которые тут же вспорхнули, почувствовав свободу. Дар всесильного Анубиса снова вернулся к древнему египтянину, а вместе с ним и смертоносное проклятье.

Ахет еще долго смотрел на угасающее небо, покрывающееся перламутровыми жемчужинами далеких звезд. Страх ушел, как и гнев. Осталась лишь боль, что он никогда не сможет вернуть сестру в мир живых, что не сможет сделать ее счастливой, как мечтал долгие годы.

— Доброе утро, меравильозо рагаццо! — Жан-Поль в бодром расположении духа разбудил свою фотомодель. — Фотоаппарат исправен. Дубль два!
— Я не поеду, — тихо ответил Шери и обнял подушку. — Не спрашивай, почему, но я больше не переступлю порог того храма. Найди другое место для съемок.
— Странный ты… Другой бы принял за психа, но я-то знаю, что с твоей головой все нормально. Просто у тебя свои тараканы, и это ни чуть не мешает отлично смотреться на фотографиях. Возвращаемся в Луксор. Там развалин, хоть отбавляй — выбирай любые! Да и мне здесь делать уже нечего.
Египтянин лучезарно улыбнулся, и в тот же момент стоявший на тумбочке букет цветов взорвался алыми бабочками, которые окутали фотографа шуршащим вихрем.

Ахет стоял перед зеркалом, медленно водил расческой по длинным волнистым прядям.
— Женщинам не надо потакать в их прихотях. Они любят сильных духом и непокорных, — пронеслось над ухом египтянина подобно шуршанию тростника ранним утром. — Можешь дать любому отпор — за это мне и нравишься… Но подобной выходки я не ожидал даже от такого упрямца, как ты.
Мужчина увидел в отражении, что на его плече лежит когтистая рука, а из-за спины выглядывает довольная шакалья морда.
— Мой владыка Анубис… — с восхищением прошептал Ахет и сокрушенно добавил: — Моя богиня возненавидела меня и прогнала…
— Что случилось, то случилось… Ты бы поступил иначе, верни я день назад?
— Нет… Я бы не смог…
— Найти утешения в чужих объятьях — простое дело, а вот хранить верность в мире искушений — испытание, который выдержит не каждый. Верь, надейся, люби… И не забывай меня в своих молитвах. А ее? Она сама захотела твоего забвения…

Скрип двери заставил Ахета обернуться.
— Я готов, — констатировал факт Жан-Поль.
— Пять минут — и я тоже, — ответил Шери.
— Прощай, Дендера, привет, Луксор! Такси нас ждет, и ждут руины… — Вернье начал поэтический экспромт, незаметно открывая объектив висевшего на шее фотоаппарата, чтобы устроить незапланированную фотосессию.
Рассмеявшись, под непрерывные щелчки Ахет накинул рубашку, поднял чемодан.
— Спасибо за то, что ты есть в моей жизни, — отрешенно произнес древний египтянин, закрывая дверь номера.
— И тебе спасибо за вдохновение, — ответил стоявший рядом Жан-Поль.
— Люди — как пыль. Человеческая благодарность — как роса в пустыне. Взойдет солнце — она исчезнет, — Ахет снова услышал шепот, похожий на дуновение ветерка. — И только я всегда рядом с тобой… В мире живых и в мире мертвых.