Маргинальное Чтиво Глава Вторая - Самозванец

Время 23:06

Я взобрался на кровать. И стал вещать в свои руки чистую, как слеза младенца, правду. Она касалась непосредственно помещения, в котором я обитаю. Итак, что мы имеем в чистом виде: минимум четыре стены; как минимум три двери — в идеале должно быть четыре, но архитектор поскупился на детали, и теперь вместо четырёх полноценных локаций у меня лишь три; разочарование от своего бытия; созерцательный элемент в моем мозгу дал сбой и теперь я могу замечать лишь колыхание плотных, чёрных штор у окна. Из совокупности всех факторов можно составить вывод: градус с природной культурой несовместимы. Примерно как я и уместный литературный слог.

Но хочу отметить, что вопреки логике, существует и достаточно многообразный и красочный мир вне границ материи. Извечный вопрос: «что раньше, материя или разум?».

Со всей серьёзной строгостью и личным опытом употребления стимуляторов природного происхождения вправе ответить только одно — я видел разум и приобрёл его лишь единожды, усомнившись в праве над собой. Я созерцал душу всего раз, покинув бренность всякий сомнений. И там, на границе между ними, отринув предубеждения, стал вне вышеуказанного, стал вне их. Там я и обрёл Дух. Ну, как «обрёл», лишь увидел размытые очертания. Ибо познать дух возможно лишь на предсмертном одре (коих было множество). И, минуя скорбные моменты пиршеств злополучной энтропии, не мог прикоснуться к таинству божественного созидания. Как я был вне Бога, так и он — вне меня. Я созерцал бесконечные глубины своего телесного мира, что одиноким плотом из метафор рассекал бушующие волны космического океана. Но Бога в этих забытых безднах не находил. Вот мой дух покидал меня, и я, решив обратиться напрямую, многозначительно промолвил:

— Ребята, как мой дух покидает тело, так и я прошу откланяться ко сну. Как к сладкому телесному забытью, так и к горькому душевному опыту. Всяческих благ!

На что голоса из бездны отвечали мне «Всё пройдёт, останется лишь счастье и душевный покой».

Я пытался воспротивиться, поддавшись зову разума. И в шаге от гибели мысли отвечал «Ничто — не является правдой. Так позвольте мне утопать в сердцах страждующих (в моих, коих множество), а не уподобляться предмету, что мозолит взор лишь тогда, когда иссякает терпение просящих, и ленность определят горизонты бытия».

Что ж, это был полезный ликбез, и как только меня стало «отпускать», я принял решение описывать всё, что чувствую и созерцаю в тот момент, пока природные ресурсы засели в крови обывателя.

— Нормально тебя мажет. Держи водички, исследователь, — промолвил голос с лицом зверя.

Я оценил его заботу и, порекомендовав отречься от своего звериного начала, ответил:

— Благодарю за жизнь, разлитую в прозрачную ёмкость. Но не мог бы ты, лишившись мотива начала первых костров, ответить «что есть слово, как неприкрытая хула создателю, ведь всё, что я вещаю — чистая ложь!»?

— Хороший вопрос, брат мой. Но как насчёт складывать буквы в предложения?

Я стал созерцать вглубь себя. Первыми были мои убеждения. Вторыми — шествия образов телесного опыта. Третьими — вокабуляр, коим я владел вплоть до открытия звуковых вибраций, задействовавших память и речь. Сопоставив всё и тонко проанализировав среду рождённых эпитетов и наблюдений, мой разум низверг неподвластный ожиданию смех.

— Знаешь, что поможет? Вкусно покушать!

— Вновь эти голоса! Зачем вы ввергаете мою плоть в праздность. Я и так тучен и беспомощен против войск плотских страстей!

— Нормально всё будет. Заебал со своими монологами. Будь подобен скале, что рассекает собой океан, — промолвил тот, что примерял уже множество масок.

Я не мог смириться с судьбой обывателя. И бесчисленное множество раз ставил эксперимент над своим сознанием. Отделяя плоть от души, путешествовал вглубь себя настолько долго, что, провалившись насквозь, ушёл в обиталище грёз без плоти.

Там меня уже ждали заклятые враги любого буйствовшего разума — сушняк, головная боль и рвота. Каждая из них в хаотичной очерёдности лишь напоминала о том, что нет достойных среди вкусивших праздность плоти. Но я не унимался и в попытке обуздать свои амбиции вкушал боль восходящего солнца.

Мои демоны слушали монолог и, как заведëнные собственной безопасностью, повторяли вслед за устами: «Оставь попытки вскарабкаться на трон великих мыслителей, есть только Ты и Пустота, что движима лишь ироничной игрой структур бытия».

Я не следую по пути плоти, лишь хочу опробовать все тропы мысли и чаяние побега от плотской тюрьмы. Будьте же благосклонны ко мне и моим абстрактным идеалам!

— Может, скорую!?

— Нет, он просто не в себе, не трогай его!

— Я в себе. Не так часто такое бывает. Дайте же мне насладиться моментом откровения, свет в конце пути, я как никогда близок к Богу!

— Что он несёт?! Облей его!

Чистая, прохладная роса стекает по моему лбу. И всё, что у меня было, теряет всякий смысл. Нет больше откровения, только холодный воздух. Нет момента экстаза, только облегчение от тягости процесса познания. Нет гнозиса, только порча. Всё во мне сплелось невидимыми нитями. Иголки заходят глубоко — настолько, что разум не способен обличить в своём проявлении всю ту боль, что скопилась за эти годы.

Вот я воспарил над полом, и в его ужасе не было сомнений. Но отнюдь, я не носитель света, лишь его отражатель. И как всякий резонатор, я резонирую и с вибрациями, имеющими отдалённые координаты от восходящей и убывающей звезды. Я упал ниц перед держащими свет и безропотно поклонился их мудрости, реверсивно вкушая горечь явств, что были пиршеством плоти. Меня склоняли силы, неведомые в той прострации, что я пребывал. Но они кричали смело «Давай, только не на пол!».

Выпуская свой дух, осознавая шаткость того положения, в котором готов мыслить, я изрыгал из себя остатки духовного просвещения. Он же, осядая на стенках фаянсового трона, смотрел на меня свысока. Будто с пренебрежением. Ожидая признания в преступлении против естества и права рождения на вечное наследие.

Я, с горечью выплевывая остатки гордости и пищи, всё повторял: я есмь ничтожность. Я есмь самозванец, что горделиво потребляя блага земных культур, способен изрыгать своими устами лишь сладкоречивую пустоту.

И в этот момент как Бог был вне меня, так и я вне Бога.

Наполненный унитаз до краёв, и бессилие одержало вверх.

— Мои дорогие друзья. Я признаю своё поражение в этой схватке. Дайте же мне истекать остатками умозрительных злоключений в непреступной от посягательств витиеватым умом постели.

— Всё хорошо, тебя отпустит. Поспи, брат мой. Солнце укажет путь обратно.

Я уже не мог спать! Не разобрав слова в голове, духовно стремился к Богу.

— Дайте воздуха! — лишь смог прокричать в открытое пространство между моим Я и недосягаемыми границами квартиры.

После, двое сильных мужчин под руки вывели меня на болкон и приказывали дышать так, как будто воздух не облагается налогом. Что ж, видимо, настала пора платить за жизнь и проживание. За все 23 года моего горения на кострах смеси кислорода с парами урбана я вдыхал собственный перегар и тление соседских папирос. Подумал о том, что за это мне ещё должны доплачивать, но экономика и культурный уровень страны не давали мне шанса на реабилитацию в условиях Урала.

Внизу колыхались ветви бесчетных деревьев. Парковая зона давала о себе знать в любых состояниях сознания. Вверху тускло сияли звезды. В такие моменты сожалеешь, что не в силах различать созвездия между собой. И, как умалишённый, просто единым целым лицезреешь небосвод. Меня должен был настигнуть первобытный ужас, но в итоге настиг первобытный восторг.

Я просил все инстанции от земли до неба навечно продлить это мгновение экстаза. Как обычно мои слова затерялись среди звёзд или были захоронены между деревьев. А на что я, собственно, рассчитывал — даже приблизившись к познанию, я всё равно оставался простым смертным.

Может быть, Бог в смерти? Ну, что ж, тогда я на его пути.