В полном отчаянии Эллен сказала себе, «Я узница». Но комната не поверила ей, предметы никогда ничему не верят, они просто есть и всё. И не важно насколько глубоко ты к ним привязан, им на тебя плевать, лишь изредка они могут подарить своему хозяину удовольствие. С них нужно стирать пыль, а она опять садится назад, на своё законное место. Ох уж эти вещи, никогда к ним нельзя привязываться, вечно только и делают, что просят переставить их куда-нибудь, то куда им захочется, то куда захочется тебе. А не переставишь, жди беды, мозг сам прикажет сделать это, да ещё в такой извращённой манере, аж волосы дыбом встанут.
Эллен воспряла духом, с болью и потом, она наконец поднялась с кровати. Прекрытый старой, бежевой занавеской тусклый свет, исходящий из окна, успокаивал и наводил тоску. «Я узница, я узница, я узница», продолжал бормотать внутренний голос и медленно но верно, терпение уходило прочь, она снова начинала верить ему. Когда-нибудь она сорвётся и исчезнет, спонтанно, без следа. Но не сейчас, пока ещё не пришло её время.
И вот стоя посреди полумрака, в котором невидимое существо глядело на неё, в нём она видела саму себя; «Моё отражение чужое, это не я», она уже и не помнила когда в последний раз смотрелась в зеркало. А может и помнила, но не осознавала этого. Ведь кому будет приятно взглянуть на себя в одиночестве и увидеть печальную и простую правду. Зеркало покажет все шрамы, они будут видны как бы она не старалась скрыть их, себя ей обмануть не удастся.
От этой суровости которая царапала душу, словно дикая кошка, её спасли друзья; С неё маленькими струями бежала кровь, так медленно текла воображаемая, алая струя по её душе. Это зрелище наводило ужас; Что ещё остаётся делать одинокой и уничтоженной женщине? Она решила как и прежде посыпать всё солью и продолжить страдать. Но свои страдания она непременно разделит с мужем, детьми, подругами, знакомыми, даже с собакой; «Бак, так кажется его звали», она помнила этого пса. Отец подарил ей его на день рождения, такой маленький, крохотный, пушистый комочек. Его застрелили, да застрелили, определённо его убила пуля, крошечная пуля, глупо и печально. Один маленький, ничтожный кусок металла способен убить всё, абсолютно всё.
Но стоп! Почему она вспомнила о Баке, ведь его уже нет на свете лет пятьдесят, если не больше. Да и к тому же, это всего лишь собака, а Эллен не любила прочных, дружных связей, считая их ненадёжными. Они словно нитки рвутся, стоит только дёрнуть, вот любовь другое дело. Но от этих мыслей она почувствовала себя виноватой, выходит она всё таки любила его. Иначе камень вины не прелетел бы в неё. Но кто его бросил, неужели она сама? Её внутреннее, второе я возразило этим высказываниям и таким образом решило показать своё недовольство; Жестого, но справедливо, да с этим она согласна, она была не права.
Мысли обстреливали голову, словно из автомата, не успевала подойти первая пуля, как за ней следовала вторая. От такого напряжения, голова скоро лопнет, как переспевший помидор; «Мой помидор уже давно переспел, ничто не спасёт его от гибели». Что там внутри, горькая мякоть? Найти спасение в определённые моменты невозможно, единственный способ пригласить к себе в гости друзей.
Эллен хромающей, слегка пьяной походкой, подошла к огромному шкафу, буро-малинового цвета. Шкаф стоял у двери, ещё два шага, один и вот она наконец у цели; Таблетка Барбитала упала ей на руку, а затем попала в рот и была проглочена. Прошла минута, две… Легче ей не становилось, её терзали и били мысли одна за другой. Чем ещё их атаковать? Ах да, мой любимый Ксанакс должен мне помочь, уж он то справится со всеми этими проблемами, такими страшными и в тоже время не важными, туманными.
Но где его искать среди десятков других интересных для неё препаратов? Горы малышей лежат в стеклянных бутылочках и все как один просятся к ней в рот, жаждущие быть проглоченными. Поиски этого чего-то, о чём она уже забыла, заняли около минуты. И вот она, долгожданная таблетка, которая должна была ей помочь. «Но что это за таблетка» думала она, явно не Ксанакс. Да и важно ли это?
Важно что она примет сейчас, или нет? И вот опять ответ уходит, даже не попрощавшись. А напряжение становилось всё сильнее и сильнее, цепи ужаса сковывали её, а ядовитый страх впрыснул свой яд и парализовал её. «Ну сколько это будет продолжаться, сколько, сколько, сколько» доносилось откуда-то издалека, но звучало так отчётливо, будто было внутри. «Ну пощадите же меня» говорила она своим демонам, бесполезна эта мольба, демоны беспощадны, на то они и демоны.
Да, так их называл её отец, недуги это демоны, преследующие человека всю жизнь, они растут и плодятся день за днём. Болезни, страхи, боль, разочарования, всё это демоны, они приходят к нам лет в десять, может больше. Так видел жизнь её отец, он был пастором в церкви, в городе который был домом её детства. Ничего он не хотел признавать, видел только демонов, а не лучше ли было принять за данность факт, что существует дух, всеобъемлющий дух и физическое тело. Проблемы у этих двух братьев хоть и связанны между собой узами родства от рождения, но всё же они совершенно разные. Но нет, «Демоны, демоны, демоны, это всё демоны» и ничего кроме них, непробиваемый был сухарь.
Демоны это были или нет, в сущности и не важно, по крайней мере теперь, когда отца рядом нет. Демоны или что-то в этом роде, нечто не поддающееся разумному объяснению, уничтожило его много лет назад. «Ах папа, мой любимый папа, он всегда всё понимает… Понимал», теперь же понять её не кому. Неужели болезнь её души, сделает с ней тоже самое, что и с её отцом.
«Я не знаю худшей напасти чем безумие», говорила она сама себе. Оно убивает человека и делает это так медленно и мучительно, лишая его всякого достоинства и самоуважения, это нечто подавляет его уверенность в собственных силах и отнимает желание жить дальше. Эта тварь постоянно нашёптывает на ушко «Убей себя, убей, ну убей же», каждый божий день. Убить человека — её главная цель. Болезнь или что бы это ни было, желает ей смерти и она не успокоится, пока её не станет.
«Мне страшно за детей», взвыла она, словно голодная медведица. Откуда взялся этот страх непонятно, наверняка пришёл из темноты, как и все страхи. Но ей было страшно за детей, особенно за Уильяма, он был её любимцем и отрадой, да и сейчас остаётся таковым, это годы изменить не смогли и она радовалась, ибо время всё же не такое всесильное и над Уильямом оно не властно. Замечательно когда время меняет тело, но не душу; «Как он там, мой малыш, мой хрустальный мальчик, такой робкий и хрупкий. Толкнёшь одним пальцем и он сразу упадёт в пропасть, не устоит на краю обрыва». И вот очередной поток слёз побежал с казалось уже сухих, как пустыня глаз. Но откуда там взяться слезам? «Хватит Эллен, не мучай себя, пощади себя», говорило ей её внутреннее я, но она не слушала, печаль была сильнее. Да и она над ней не властна, вот пришла печаль, велит грустить и ты будешь грустить.
Не в силах больше сдерживать весь этот поток лавы, льющийся из вулкана её искалеченной души, который сжигал и убивал; Она хватала каждую баночку, брала из неё одну, две таблетки и бросала в рот. Таблетки залетали туда, как к себе домой. Боялась ли она смерти в тот момент? Страх смерти отсутствовал напрочь, но уйти в небытие она не желала, поэтому была осторожной.
«Бедная, я бедная, я несчастная», приговаривала она идя по коридору, чёрному как тоннель под землёй; Слепой бредёт во тьме, надеясь обрести спасение. В конце концов кто пожалеет её кроме неё самой, от других жалости не дождёшься, они слишком заняты, они тоже сами себя жалеют, откуда у них будет время на неё. Да и жалости на двоих не хватит, только на себя, а занимать у других жалость, гнусный, подлый и непростительный поступок; Только в конце коридора, до которого она всё никак не могла дойти, светил яркий свет, свет в конце тоннеля. Но правдивый ли это свет, спасет ли он её?
Она делала шаг за шагом, кости ужасно ныли. От невыносимой боли, тело было словно ватное. Она остановилась, ощупала стену, нашла знакомую трещину, и дёрнула за верёвочку, которую могла найти всегда, словно слепой всегда знал где лежит его любимая книга; Маленькая, настенная лампа зажглась. Но стоит убрать книгу в другое место или перевесить верёвочку и они станут беспомощными словно новорождённые котята.
На маленьком столике лежала пачка её любимых сигарет Pall Mall, она трясущимися руками вытащила одну, засунула в свой узеньких рот, тонкая линия на лице свернулась в калачик, маленький огонёк лежащей рядом зажигалки поджёг сигарету. И вот она закурила, впервые за день; «Моя любовь к сигаретам сильна и будь я трижды проклята за эту любовь». Но она хотя бы взаимная, она выкуривает их, этого они хотят, быть выкуренными, а не лежать на этом пыльном столике и не мазолить людям глаза. Они же в ответ дарят ей покой и облегчение, они медленно убивают её. Любовь это или взаимовыгодное сотрудничество, непонятно. Но здесь всё взаимно, не то что у них с Джоном. Их с Джоном брак, это что угодно, но не любовь.
Она смотрела в пустоту желая разглядеть в ней нечто прекрасное, но пустота не таит в себе ничего, кроме всё той же пустоты. Её знакомая, любимая трещина, Джон много раз хотел её замазать, но она не разрешала, стояла горой защищая свою трещину. Любовь и дружба с трещиной в стене, что может быть безумнее; «Привет дорогой папочка, вот твои демоны, которыми ты пугал меня в детстве, вместо сказок о Золушке или о Спящей красавице. Я каждый вечер просила чтобы ты хотя бы один раз „Алису в стране чудес” прочитал, но нет, всё демоны, демоны и демоны. Они добрались до меня».
Рядом с трещиной висела старая, потёртая, чёрно-белая фотография, едва можно было на ней что-то разглядеть, но она знала её как свои пять пальцев. Посередине стоит отец, худой, величавый, отлично скрывающий за натянутой улыбкой своё несчастье. Он обнимает маму, чья стервозная красота и суровое выражение лица, пугали Эллен в детстве. Она была похожа на злую королеву из детских сказок, превращала жизнь своих детей в ад. Но злых королев побеждают только в сказках, в жизни они продолжают царствовать и сеять зло на земле, заражая им других. Впереди них стоят трое детей, Бенджамин, её старший брат; «Нет, только не он, не хочу вспоминать, слишком больно» говорила она себе. И вправду боль была сильна как никогда, тут даже сигареты не помогут. Её сестра Карин, непохожая не на кого из них, напоминает добрую фею или любящую мамочку, Кэрри очень похожа на неё. А вот и она сама, младшая из этой несовместимой как вода и масло троице. Она пристально, не отводя глаз смотрела на них. Такие счастливые, они стоят и останутся стоять там навсегда, запечатлённые на этой фотографии, будут жить в этом изображении ещё многие века.
Наконец-то таблетки сделали своё дело, они спасли свою хозяйку и отогнали демонов. Тело окутала приятная прохлада, всё ушло, всё осталось позади. А боль, что вообще такое боль? Ничего не существует, всё ложь, жизнь ложь, она ложь, важно только настоящее, хотя нет, сейчас, именно сейчас, в этот момент ничего не важно и это счастье. Казалось она достигла его, забралась на эту лестницу, где царил чистый свет и покой. Никогда ей не было и не будет так хорошо как сейчас.
И вдруг в чёрной пустоте её сознания, из ниоткуда как по волшебству, появился серо-чёрный, кашеобразный киноэкран; Воспроизвела сама себя старая видеокассета давно минувших лет, киносеанс начался. Она же словно в кинотеатре уселась и принялась с настольгией, болью и горячими слезами на глазах, которые попадали ей на высохшие, бледные и обветренные губы, похожие на тоненькую линию, разглядеть которую можно было разве что через лупу; Они попадали на губы и создавали гадкий, солоноватый привкус во рту, ей казалось будто она попробовала все свои печали и невзгоды на вкус, и он конечно же оказался ужасным.
Она выглядела как хмурая, маленькая девочка, которую заставляют пить рыбий жир; Так что же появилось на экране, после этого жуткого шипения как в фильме ужасов. Начался фильм у которого не было режиссёра, сценариста, продюсера и актёров. Видео прерывалось, рябило, изображение было нечётким, расплывчатым, словно смотришь на мир сквозь прозрачную воду. Она сидела на чём-то похожем на стул, было крайне неудобно, но сейчас, именно сейчас ей наплевать на мелкие неудобства. С застывшим от боли, словно камень лицом, она принялась смотреть фрагменты своей жизни, они менялись, перескакивали с одного на другое, создавая тем самым нечто удивительное и прекрасное.