Люсьен закутался посильнее в свой плащ, защищавший его от холодного ветра и сырой погоды. Была глубокая ночь, или, можно сказать, очень ранее утро. На столько ранее, что лучи солнца еще не опоясали небосвод и город покрывала уже легкая мгла, оставшаяся от уходящей ночи. Дождь давно прошел, мостовые покрывали глубокие черные лужи, которые осторожно обходил молодой мужчина. Проходя мимо погруженных в сон зданий, он медленным шагом шел в сторону единственного источник света на улице, в сторону мерцающих от сырости ламп здания городской стражи.
Железная дверь заскрипела, когда он вошел внутрь. В отличие от каменного фасада, внутри все казалось теплым и мягким из-за наличия ковров, подушек на деревянных скамьях и мягких штор. Красный цвет убранства мягко переливался под светом двух светильников, стоящими на длинном грубом столе напротив дверей. Не обращая внимания на пришедшего, там сидело четверо молодых охранников, бывших курсантов, в такой же алой униформе с черными беретами и играли в карточную игру. Увлеченные разговором, молодежь не заметила, как Люсьен черной фигурой приблизился к ним, давая свету окутать себя и каплям воды стечь на ковер.
— Доброй ночи, уважаемые. – Его негромкий, но сухой голос заставил четверку отвлечься от игры.
— Доброй. Что тебе надо в это ранний час здесь? Ты… — стражник оглядел его, но так и не понял, к какому слою жителей относить гостя, к беженцам или беднякам, которых одинаково не любили. — … чего здесь забыл?
— Где я могу встретить капитана городской стражи? Случайно нашел на улице женскую сумочку с вещами.
Опешив от желания незнакомца в неброской одежде поговорить с их начальником, компания дружного послала его. Но когда Люсьен вытащил из мешочка послание, скрепленное печатью королевского двора, ворчание среди них улеглось. И один, раньше всех переставший быть кадетом, аккуратно взял сообщение и ушел вверх по лестнице к капитану стражи.
— Месье капитан, вы все еще у себя? – Парень постучался и тут же зашел внутрь комнаты, горя нетерпением передать послание. – Тут пришел непонятный оборванец принес сообщение. Взгляните.
Седой коротко стриженный мужчина, явно случайно задремавший за чтением бумаг, поднял голову со стола и сонно оглядел пришедшего. Затем встряхнувшись, он выпрямился, откинулся на спинку стула и, пригладив усы, повелительно протянул руку в немом жесте.
— Вот. — Молодой человек аккуратно вложил в его пальцы бумагу.
— Жерар еще не уехал?
— Месье Гагрьен собрался уезжать завтра.
— Навещу его утром.
Глаза капитана блестели, увидев печать, он аккуратно расколол печать и прочитал сообщение.
Его подчиненный замялся, он не знал, было ли позволено его начальнику открывать такие важные вещи, но, если тот это сделал, значит можно. Еще больше он встревожился, наблюдая за медленно серевшим лицом командира.
— Откуда это?
— Да тут доходяга какой-то принес. Сказал, нашел кошелек на улице с сообщением.
Не дослушав парня, капитан быстро встал, выскочил из комнаты и с быстротой, какую не ожидала молодежь от своего старого начальника, сбежал по лестнице в холл.
— Где он? – Мужчина взглядом охватывал комнату, пытаясь найти среди знакомых лиц чужое. – Тот, кто принес послание.
— Месье, а он ушел, оставил сумку. Вот она. И ушел. – Трое охранников испугано косились друг ан друга. – Мы решили его отпустить. Тут он ковры намочил. Вода стекала, мы его погнали. Он же уже все принёс.
Крепко обругав оставшихся на посту солдат, капитан обернулся к уже спустившемуся за ним парню.
— Филлип, иди с парнями и обыщите улицу. Догоните его. Найдите его. Опросите людей вокруг. Нашел он. Конечно, я поверю. Шевелитесь! Дело чрезвычайной важности!
Начальник стражи протиснулся между работниками банка, столпившихся у входа в свой рабочий дом. Площадь, где он находился была небольшая между плотно прилегающими к друг другу зданиями. В итоге утром, когда люди спешили по своим дневным делам, начиналось столпотворение, даже в публичных местах. Мужчина устало присел на лестницу, давая потоку людей пройти мимо. Яркая одежда женщин и длинные мантии некоторых служащих, пробегающих мимо, создавали эффект пестрого вихря, что сбивал его от своих мыслей. Голова была слишком тяжела после тяжелой ночи, чтобы воспринимать всю утреннюю красоту в полном объёме. Лучи яркого солнца отсвечивали от белого белья, что вытряхивали хозяйки в окнах и слепили капитана. Тут он обратил внимание на стоящий рядом постамент.
Это был железный пудель в дорогой накидке, манерно смотрящий на вторую фигурку, на другой стороне лестницы. Толсты мопс в пенсне, прямо на фоне банка. Это вызвало у него улыбку: эта собака олицетворяла ненасытную финансовую систему, а ее пара – королевский двор. Вечные соперники. Вот только позади пуделя вырастала церковь. Было ли это сделано ненамеренно художником или он вложил второй смысл в свое произведение? За спиной монархии, поддерживает ее, религия.
Мужчина встал и направился в небольшой, но высокий собор. В этот час там было еще тихо. Прихожан не так много, а монахи уже закончили утреннюю молитву. Своего коллегу Жерара Гагрьена он не надеялся там увидеть – человек не верил даже в свою веру. Капитан его начинал понимать. Придётся к нему зайти отдельно. Это было помещение, с низким потолком, только в середине возвышалось вверх, заполняя центральный шпиль, там же находился единственный витраж. Было очень темно, хотя горели везде свечи. Капитан дошел до правого угла, где в тени прорисовывалось изображение святого.
— Отец Морис, я знаю, вы сейчас заняты, но мне очень надо получить вашей наставление. Неотложное дело.
Священнослужитель обернулся, что молился перед иконой. Немолодая голова уже давно облысела, а слегка смуглая кожа и аляпистые черты лица выдавали в нем жителя юга. Это был человек, одного с ним возраста, но не имевший такого же жизненного опыта, но намного больше терпения и смирения, что ему было необходимо.
— Капитан Форестье, нечасто вы приходите в нашу обитель по утрам. Раз вы не поздоровались, дело действительно срочное.
— Прошу прощения за мою невежливость. Да. Надо именно сейчас.
Они прошли в небольшую келью, огороженною от зала ширмой. Сели друг напротив друга. Один сгорбленный, уставший и разочарованный в себе. Второй — принимавший мир со всеми его недостатками и уверенный в своем пути.
— Ты стал хуже выглядеть в последние дни. – Заботливо отметил Морис. – Как твои сны? Призраков больше нет?
— Они никогда меня не покидают. – Капитан прятал от него глаза, это была е та тема, которую он хотел бы затрагивать. – Вижу их везде, в любом отражении. В любом лице проходящей женщины или девушки. А в пустом доме оставаться просто не выносимо. Предпочитаю отсиживаться в городе, на своем посту.
— Я так и знал, что дело в этом. – Покачал головой монах. – Тебе следует отпустить ситуацию. Прошло уже достаточно времени. Многие семьи тогда затронула чума, но ты единственный из наших прихожан, что еще не может смириться с утратой.
— Действительно. Смешно. Человек, работающий в страже, всегда сталкивается со смертью, преступлениями. Но тяжело переживать это, когда касается твоих близких.
— Я хвалю тебя за твою попытки уйти с головой свое дело. Продолжай. У тебя деятельный дух. Он, следуя своему долгу, сможет избавиться от чувства вины и утраты.
— Хватит сыпать соль на рану. Я уже не знаю, нужен ли кому-то еще. Все что я делаю, уже не имеет смысла. — Тут капитан раздраженно вытащил из кармана свиток и протянул Морису. — Вот. Ты можешь прочитать то, что написано на латыни?
Монах спокойно взял письмо в руки и вгляделся в слова. Его губы зашевелились, а взгляд приобрел тревожное выражение.
— Eliminare Auctor, nisi quando ille est in his terris, duabus noctibus ante plenam lunam. Et Electi Heres est in eius praedium. Praemium in Ashombyu est, totus tuus. Устрани Советника, только когда он будет в своих землях, за две ночи до полнолуния. А Избранного Наследника – в его имении. Награда в Ашомбью, все твое.
— Начальник стражи расправил плечи. — Это совпадает с переводом. Двойная запись, адресовано кому-то из высшего общества.
— Да, Генри. — Когда он закончил, его руки слегка тряслись, скатывая бумагу. – Но и писал ее кто-то оттуда. Чувствуется плохое знание латыни. Но сообщение со двора. Печать характерная. Откуда оно?
— Бродяга какой-то принес и исчез. Сказал, что на улице нашел. Соврал гад. Я сначала не знал, что делать. – Форестье встал и обошел скамью. – В столицу я не поеду. Опоздаю к дате и гарантий нет, что там нет членов заговора. К своему начальству не собираюсь идти. Он мне не нравится и каждый в городе слышал слухи об его коррупции. Король будет завтра в своих владениях, недалеко. Собираюсь просить у него аудиенции. Надеюсь, начальника стражи города они все-таки пропустят. Не деревня у нас здесь. Да и во время последней войны мое имя-таки иногда слышали при дворе.
Морис сложил бумагу и обязал ее ленточкой. Он был бледен, возможно слегка вспотел, лысая кожа головы блестел в свете свечей.
— Я поеду с тобой. Настоятеля собора они к себе точно пропустят. Подтвержу честность твоих намерений.
— Сегодня вечером. У восточных ворот. Благодарю, что ты одобряешь мои действия.
На этих словах Генри забрал послание из потных рук Мориса. Теперь они поменялись ролями. Капитан уходил со спокойной душой и уверенностью в шагах, что он предпринимал. А монах оставался в смятенных чувствах и с грузом на душе, с которым ему предстояло справится самому. Сложил трясущиеся руки в замок. Стойкости духа ему хватит, даже если придется пойти на крайние меры.
Солнце на востоке уже село, но небо в том направлении еще светилось розовыми и желтыми мазками уходящего дня. Люсьен тенью крался между узкими домами, сливаясь с чернотой города. Было слишком рано для ночного патруля. Ему можно было и не осторожничать, но движимый привычкой и решивший, что случайный прохожий или стражник может его заприметить, он двигался вдоль стен быстрым, но осторожным шагом.
— Ты сегодня поздно, где ты был? — Она всегда старалась невинно начинать разговоры, всегда из далека. – Почему такой грустный? Вивер тебе устроил взбучку, да? После случившегося.
— Нет. Слушай, Сильвия. Никому не рассказывай, что я сегодня отсутствовал утром.
— А что такое? Что ты еще сделал такого, что банде может не понравиться?
— Я отдал то сообщение, послание, городской страже.
— Зачем? В своем ли ты уме?
— А куда мне его девать? Информация у меня есть. Более мне ничего не надо.
— Меня злит не то, что ты его отдал, а что доверил его мордоворотам.
— Я им все так же не верю. Королем пусть они занимаются сами. Может начнут чуть меньше патрулировать улицы и прижимать нас.
Срок назначенной даты приближался, и он торопился отправится в указанное в записке место. Он не знал, какие экипажи сегодня выезжают из города. Но начальник стражи или посыльный точно должен выехать — сообщение в записке слишком важное, чтобы долго оставаться здесь. Каменная мостовая была чистая, вымытая осенними дождями, и сухая из-за приходящих холодов, никто его не слышал. Закутавшись посильнее в плащ, он пересек омываемый ветрами мост через речку.
— Здесь тепло и слякоть. А у нас в это время деревья красные. Снег начинает выпадать.
— Зачем вспоминаешь? Я тоже скучаю по дому.
— Может вернемся в деревню? Вивер не станет нас там искать.
— Будет. Долг мы ему все еще не отдали. Мы вернуться не можем. Она уже стоит пустая.
— Так заселим!
— Зараза все еще может быть там. Мы не будем рисковать.
— в другую деревню переселимся, лучше, чем в городе торчать без дела. У нашей семьи была единственная гончарная мастерская, а здесь их полно.
Он не хотел подвести сестру или нарушить обещание матери, данное ей перед ее смертью, но с самого дня как пришла алаиская чума в их деревню, жизнь становилась тяжелее, а люди вокруг все обозлёнее. Хотя эпидемия уже прошла, собрав положенный ей урожай, но беженцы из деревень, что обосновались в городах, в опустевших из-за болезни районах, продолжали плохо жить, ненавидимые стражей и горожанами. Идти им уже было некуда. Селились в кварталах, вытесняли оттуда коренных жителей. В поисках заработка, стали кучковаться в банды, а старые криминалы активизировались, наживаясь на бежавших от беды, голода и пустых селений деревенских людях и их горе. Предлагали легкие деньги, кров, выросла преступность. Городская стража регулярно совершала рейды, в бедные районы, своими действиями вызывая отторжение и ненависть у беженцев.
— Вся та жизнь осталась в прошлом. Живи сегодняшним днем.
— Днем пытаться быть гончаром, чаще всего перебиваемся малыми деньгами, а ночью разбойником? Мне страшно, Люсьен. Не хорошо это. Гоблин сказал, если не будем успевать с долгом, Вивер за меня возьмется.
— Он тебя не тронет. Я все успею в срок.
— Он не был доволен моей работой.
— Ты лучше ночью спи, а днем содержи мастерскую. Я позабочусь обо всем.
— Что же ты так плохо заботишься? Маме обещал, что убережешь нас, меня от беды. Это нормально, что Вивер хочет меня отправить в публичный дом?
— Не драматизируй.
— Зачем ты вообще с ним связался, он же бандит. Я тебе ещё тогда говорила…
— А сейчас помолчи.
— Не буду! Ты часто у них пропадаешь. Тебе что, нравится их образ жизни?
— Ерунды не говори.
— Мы с тобой видимся два раза в неделю днем. Ты забыл, что мы двое – все что осталось от нашей семи и нам надо держаться вместе.
— Я помогаю нам выживать. Только Вивер дает возможность для пропитания.
У ворот стояла одинокая карета. Хотя небо еще было светлым, но узкие переулки города уже проявляли ночную мглу. Люсьен видел несколько фигур, что укладывали пожитки, пассажиры, наверное, уже сели. Он пробежал от стены к складу ящиков и бочек. Удостоверившись, что его не видят занятые работой люди, он выглянул и заметил на колесе синий герб с белой лилией. Кто-то высокого чина собрался в путь. Экипаж скрипнул, фигура в балахоне забралась внутрь с другого края.
— Мне последний раз повезло. По наводке из послания, я смогу там достать столько, сколько смогу унести. Оплатим долг и уедем.
— Домой?
— Нет. Что-то севернее, что не тронула чума. Мне уже надо идти.
— Не хочу к северянам! Мы с ними столько воевали, они нас не любят.
— Их чума меньше затронула.
— Нас там точно не примут.
— Их меньше затронул голод.
— Они нас сильнее прижмут чем в Дюпоне! Пожалуйста, давай уедем из города. В деревню. Любую.
— Мне уже надо идти.
— Будь острожен, Люсьен. Не знаю, что со мной случиться, если тебя потеряю.
Извозчику пожелали удачи его товарищи, прозвучал хлопок, лошади заржали, и карета двинулась с места. Ворота отворились. Небо темнело, и каменные стены зданий блестели в закатных лучах. Люсьен в последний момент, пока ощутимая тень уже окутывала землю, кинулся вперед и вскочил сзади, где крепился багаж. Он обернулся, его либо не заметили, либо приняли за необходимого члена экипажа. Удостоверившись, что тревоги никто не поднял, нежданный попутчик сполз вниз, крепче ухватившись за ремни. Сколько времени ехать до остановки он примерно представлял и рассчитывал, что его сил хватит и крепость, и сноровка его рук и ног не подведут его и удержит в так положении сколько нужно. Хоть всю ночь. Люсьен не знал, вернётся ли к сестре, не нагрянет ли Вивер или кто-то из его банды за выплатами, решив, что он сбежал, но если то что-то обещало послание — правда, то риск того стоил.
Ночь прошла для Люсьена очень тяжело. Экипаж, к которому он прицепился, не делал остановок. Были надежды, что будут остановки утром для завтрака, но и этого не последовало. Несмотря на то, что мужчина менял положение, переворачивался, его руки болели, а ноги затекли. Ему помогла врожденная гибкость и сноровка сложится в узком пространстве, но с перенесением неудобств мало что могло помочь. Глубокой ночью он смог позволить себе взобраться на багаж, немного передохнуть, но опасаясь быть замеченным в свете фонаря или из окна кабины, пробыл там недолго и вскоре снова залег. Люди внутри особо не переговаривались. Чтобы как-то скрасить свое время и отвлечься от своего неудобного положения, Люсьен либо думал о прошлом, что его привело к нынешнему состоянию, либо отвлекался на открывающиеся один за другим разнообразные пейзажи ландшафта, и представлял, как бы могла кипеть в этих местах жизнь.
Только уже около полудня пассажиры попросили остановить в усадьбе впереди. Приободрённый скорым отдыхом, Люсьен прислушался к разговорам внутри кабины.
— Мы гнали всю ночь. Ты уверен, что это стоит того? – Потянулся Морис, утомленный ночью в пути.
— Уверен. – Сухо ответил Генри, казалось, все время просидевший в одном положении.
— Ну ладно. У меня самого есть дела с королем. – Монах похлопал по своей толстой сумке. — Настоятель просил передать письма заключенных в тюрьме якобинцев лично ему.
— Если не мое, так твоё дело точно выгорит.
Повисло неловкое молчание. Поняв, что капитан не собирается возобновлять разговор, а отсутствие человеческой речи начинало нагнетать обстановку, Морис решил расшевелить попутчика.
— Птицы в этом году задержались в наших краях. – На замечание монаха его собеседник ответил молчанием. – Резко похолодало, они наконец сорвались со своих мест и метнулись на юг, на зимовку. Ты раньше любил ходить в лес, наблюдать за птицами. Продолжаешь этим заниматься?
Форестье так ему ничего не ответил, просто безмолвно смотрел на проплывающие виды заброшенной мукомольни и уже пустынных полей, так и не засеянных в этом году из-за нехватки людей.
— Какой у тебя план? Думаешь просто предупредить и все? – Морис же напротив, сверлил взглядом собеседника, пытаясь по выражению лица того понять, когда зацепит нужную струну его души.
— Под угрозой жизнь его единственного наследника. Он меня выслушает. Или его советник.
– А если король тебя выслушает и просто отпустит? Не примет твое сообщение всерьез?
— Тогда я просто уйду.
— Опустишь руки?
— Буду жить жизнью вдовца. У сестры на ферме. Может быть. – Генри говорил с длинными паузами, словно от усталости или сразу выражая то, что постепенно приходило на ум. – Выйду на пенсию. Делать мне в страже больше нечего.
-Ты все еще молод. – Улыбнулся Морис, пытаясь поддеть его. – А седина в усах не отражает твоего настоящего возраста.
— Нет. Уже не молод. – Уловка не сработала.
— Тебе будет хуже, твоя горечь от тебя никуда не уйдет, если будешь пытаться спрятаться от неё. Я советую тебе ее принять и найти новый смысл в жизни. Что на счет твоего сына? От него есть вести?
Форестье хотел от него отмахнуться, он видел в нем больше ровесника, но не наставника, но уважал его искреннее желание помочь и поддержать, в то время как родных людей у него не осталось. Хотя тот жил монашеской жизнью, но его совершенно не смущало, что он мог не понимать тех людей, кто переживал полную эмоций и событий жизнь. Стражник не знал, волновало ли это его вообще.
— Твой сын все еще в армии Наследника Генриха?
— Да. – Наконец он перевел взгляд от осенней пустыни на монаха. – Он так и не знает, что произошло дома.
— Попытайся его найти. Наладить с ним контакт. Сколько лет прошло? Пять?
— Он уже наверняка стал другим человеком и не примет меня. Знаешь, молодежь снисходительно смотрит на своих стариков. Я сам был таким.
— Если он прошел войну, что развязал Наследник, то он уже по-другому смотрит на мир, и на тебя в том числе. Ты сам это понимаешь.
— Первым делом, закончу с королем, а потом займусь сыном. – А потом с горечью добавил. – И уйду. Брошу все и свалю.
— У тебя разе нету долга? Ты давал клятву.
— Старому Королю.
— А королевству? А своим товарищам?
— На что ты намекаешь?
— У тебя бесценный жизненный опыт и навыки, что теперь обязывают тебя продолжать свое дело. Это твоя цель. Твоя судьба.
— Ты слишком все накрутил в один стог, Морис. – Генри ухмыльнулся на попытки его собеседника и снова вернулся к созерцанию внешнего мира.
— Если ты уйдешь. Та же самая твоя нелюбимая проблема с беженцами с деревень никуда не денется.
— А у тебя, я гляжу, железное упрямство, раз готов меня пилить весь день. – Другого ответа у него не нашлось. – Не знаю я, что с ними делать. Их слишком много. Заполонили все. В каждой канаве сидят. Я просто не хочу этим заниматься больше.
— Умываешь руки? Этот не тот Генри, который вернулся с марсовых походов и добивался руки любимой девушки, не смотря на разные слои общества их семей.
Форестье, получив справедливый укол от своего наставника, с гневом посмотрел на него. Но встроившись со спокойным, но твердым взглядом монаха, смягчился. Слишком много прожитых лет их связывало, слишком хорошо Морис знал его самого и его семью.
— Ты прав. Уже не тот.
Экипаж завернул и уже пустые поля сменились ухоженным парком. Они въехали через ворота на покрытую гравием дорогу. Люсьен вжался еще глубже под полкой багажа, и заметил название места. Ашомбью. Именно туда он и стремился. Незаметно для себя, они проехали за ночь весь путь до пункта его назначения, оставаться долго с попутчиками он не собирался. Его цель лежала внутри богатого особняка, обозначенного в записке, по воле случая, попавшей к нему. Только едва уловимый страх ютился в его душе, страх встретиться с тем, кому было адресовано послание.
Еще почитать:
Самуджа — Глава 1
Великий Разлом — Великий Разлом. Глава 5
Я проснулся монстром в другом мире — 1 глава
#1 | Последний лев
«
»
