Она ласково перебирала пальцами мои непослушные волосы… изредка и смущенно опуская ресницы туда, где мои губы нежно целовали нежную белоснежную кожу, и там, где она резко переходила в пухлые поднявшиеся соски.
— Тебе так нравится моя грудь? – тихо спросила она, сладко вздохнув от очередного моего поцелуя в свое тело. — Как и все остальное в тебе… А она особенно.
— Не думаю, что там теперь все выглядит настолько привлекательно. Было заметно, как девушка грустно и глубоко вздохнула.
— Никакие царапины не смогут испортить такую красоту. – проговорил я, с трудом оторвав восхищенный взгляд от ее прелестей, на резких округлостях которых яркими бликами отражалось июльское солнце.
— Хочешь меня очередной раз успокоить, да? – недовольно отозвалась Марина, мельком оглядев себя. – Кому такое может понравиться…
Прошло время, и длинные ранки сильно побледнели, теперь по цвету почти сливаясь с молодой белоснежной кожей на самой груди, оставаясь только более заметными вверху, где до них смогло дотянуться жаркое летнее солнышко.
Я молча и нежно обнял это полностью раздетое стройное женское тело, лежащее подо мной, вместо тысячи ненужных слов… Марина тихо вздрогнула от моего влажного поцелуя в свою голую грудь, и сладко вздохнув, медленно развела бедра, чувствуя уже напрягшуюся плоть.
— У меня к тебе одна просьба, солнце, — тихо проговорил я, приподнявшись над ней на локтях и смотря в эти любимые серые глаза. – Одна единственная.
— Какая? – мягко улыбнулась девушка. Ты никогда больше не будешь думать об этом. И даже вспоминать.
— Трудно, любимый… — Марина опустила ресницы, на мгновение став серьезной. – Иногда даже очень, когда тебя любят. И когда сильно любишь сама…
— Нет, совсем не трудно. И скажи, сколько тебе понадобиться моей любви, чтобы ты обо всем забыла…
— Ты и так любишь меня даже больше, чем я мечтаю… С тобой я готова забыть про все на свете. Полностью раздетой теперь меня будешь видеть только один ты, и разве что наши маленькие дети, которых я когда-нибудь буду кормить…
Она коротко улыбнулась, обнимая меня за шею, и нежно впуская в себя… … Я всегда, почти до безумия любил эти минуты. Эти короткие мгновения нашей близости… эти приятные промежутки времени, которые проявлялись в этом полном единстве наших душ, почти бешеного стука наших влюбленных сердец, разгоряченных обнаженных тел… влажного и сладкого жара голой кожи моей любимой, нежной упругости ее маленькой девичьей груди и теплого, почти судорожного дыхания, которое так нежно касалось моего открытого плеча. Несколько минут мы просто молчали, все еще страстно обнимаясь, и приходя в себя.
Первой, сквозь участившееся дыхание, отозвалась Марина.
— Мы такие сумасшедшие… — тихо проговорила девушка, крепко обнимая мое голое тело и крепко прижимаясь к нему. – Я так счастлива. Мы занимаемся этим каждый день, еще и мечтаем о детях… Что может быть прекрасней…
Я заметил, как разом посветлело ее лицо только об одной мысли о ребенке, и как она отвернулась, спрятав легкую улыбку.
— Мы не предохраняемся, — проговорил я тихо, нежно целуя любимую в шею. – Это может произойти совсем скоро.
— Скоро… — задумчиво отозвалась Марина, повернувшись ко мне лицом и серьезно посмотрев на меня. – Не знаю… В последнее время у нас такая любовь слишком часто. Так что вероятность очень велика. Но… Может, подождем с детьми, Вань… Достроим дом. Разживемся хотя бы чуть-чуть… Я не хочу быть обузой тебе, и тем более бабушке. Она и так уже обращает внимание на мой живот, когда я в чем-нибудь легком прихожу, чтобы позавтракать. И мне так неловко…
— А вот я думаю, что они очень будут рады внукам… — проговорил я, не сдержав улыбку. – Тебе так не кажется?
— Рады… — смущенно опустив ресницы ответила Марина. – Я им не родная дочь, Вань…
— Зато моя жена… Самая любимая… — ответил я, и вдруг спросил, внимательно всматриваясь в ее глаза. – Скажи, ты часто вспоминаешь о потерянном малыше?
— Часто… — с грустью ответила она. – Особенно вечерами. Мне многое мешает уснуть… Хотя уже меньше стала думать о плохом… о том что со мной произошло.
— Было бы прекрасно, если все это побыстрее забылось.
— Не знаю. Я впечатлительная. И все время кажется, что прошлое будет со мной всегда. Пусть уже не само… А только его следы.
— Скоро у нас будет настоящая семья. – уверенно проговорил я, прижимая любимую к себе. – Родится ребенок. Будущее будет таким счастливым и ярким, что ты забудешь обо всем на свете. И я для этого сделаю все.
— Я уже и так счастлива. – Марина подняла на меня блестящие глаза. – Ты и так дал мне все, о чем только может мечтать влюбленная девушка. Скажи, как дела у тебя на стройке?
— Закончу через пару дней. Пусть не так шикарно, как в городе, но места оказалось настолько много, что получилась даже еще одна просторная комната… Для нашего малыша.
— Хотелось бы взглянуть, — улыбнулась Марина. – И помочь тебе самой. Я так и погрязла в этих бесконечных делах у бабушки… Не может быть, что тебе не понадобятся там женские руки…
— Понадобятся… — согласился с ней я. – Даже очень. Там будет столько уборки… — Тогда завтра? Все необходимое для работы я возьму у бабушки. Мне уже так хочется переехать… Быть с тобой не только вечерами. А всеми днями и ночами. Всегда.
— Все будет. Даже очень скоро, солнце….
Желание Марины остаться в деревне я принял с внутренней радостью. А еще больше радовался за своих стариков, которых уже начинали терзать мысли о возможно скором расставании с уже так сильно полюбившейся им молодой девушкой. Эту грусть я начинал видеть во всем… В их взглядах, поведении и, казалось, еще большей родительской любви к Марине, которая в последнее время на глазах выросла в разы… Бабушка, как будто предчувствуя скорую разлуку, теперь старалась готовить не только то, что очень любила Марина, но даже то, что в своей жизни ни я, ни дед даже не пробовали… А дед Аким настолько зачастил в город, и уже навез столько всего, что заставляло мою любимую даже задумываться, что одеть на очередной вечер для свидания со мной.
Под наше новое жилище я взялся оборудовать старый родительский дом, который совсем опустел после смерти моей матери. Большую часть своей жизни я стал проводить в городе, на заработках, а приезжал сюда только летом, чтобы отдохнуть, навестить родных стариков и поохотиться.
Помочь привести мне в порядок старую постройку вызвался дед Аким. Почти полдня мы провели в очистке окрестностей вокруг дома, вырубая тоненькие березки, сплошь разросшийся повсюду малинник и молодой ивняк. Дед не пожалел своих старых запасов, и в следующие несколько дней мы только тем и занимались, что обколачивали бревенчатые стены изнутри ровными и новенькими сосновыми досочками, делали перегородки для комнат, которые потом покрывали белой краской. Мой дед был настоящим мастером на все руки, и работа с ним спорилась быстро. Вскоре заблестели свежей краской и новые окна, а от новых стен и перегородок внутри так пахло смолой и такой новизной, как в настоящей какой-нибудь новостройке.
Место под нашу спальную и детскую я выбирал особенно тщательно. Вблизи старой кирпичной печки и большим трехстворчатым окном, которое по моей просьбе помог изготовить и вставить дед Аким.
— Что, заберешь от нас скоро, Маринку-то, — вдруг как-то проговорил дед, немного переводя дух от работы, и с гордостью любуясь новенькими деревянными окошками, теперь приятно сиявшими взамен старых. Присев на короткий чурбачок, и смахнув с себя деревянную пыль, принялся раскуривать свою любимую махорку.
— Заберу, дедуль. – коротко ответил я с глубоким вздохом. – Хотим жить вместе. Одной семьей.
-Все правильно, Ванька… — качнув головой, согласился он. – Девчонка она молодая, красивая… Молодец, что не упустил.
Я не ответил, делая вид, что вытряхиваю деревянную стружку из-под воротника и нападавшую в карманы.
— А дом хорош… — дед с немым восхищением обвел взглядом огромное деревянное строение. – Сейчас таких не строят. Как раз для большой семьи. Прибавления еще не ждете?
Я заметил, как он мельком кинул внимательный взгляд на меня.
— Какое прибавление, — отмахнулся я от него, чувствуя себя неловко, и как румянец начал подступать к щекам. – Отстроиться бы успеть…
— А как сам жить-то думаешь… Чем заниматься? Теперь будете отдельно. Стало быть, самому придется семью обеспечивать.
— С работой нигде проблем нет, — коротко ответил я. – Летом поживем еще здесь. А осенью… Скорее всего уеду, наверное. И Марину заберу с собой.
Я заметил, как сразу на глазах помрачнел дед. Несколько раз затянулся так, что табачный дым начал почти целиком скрывать его лицо.
— Дело молодое, конечно, — немного помолчав, тихо проговорил дед Аким. — Ей тут только страдать, если останется без тебя.. Я то что… А вот Аксинья…Она души в ней не чает. Пока ничего не говори ей, Ванька… Придет время, сам скажу…
Жалость к этим одиноким старикам так и защемила мне сердце. И стал чувствовать себя так, как будто надумал отнять у них самое дорогое, чем они жили…
— Мы же не навсегда уедем дед, — ответил я, стараясь успокоить как его, так и себя, и развеять то мрачное настроение, которое вдруг начало передаваться и мне. – Будем приезжать сюда на лето. Марина к вам. А я поохотиться.
— Даст бог, — с глубоким вздохом кивнул дед. – Что нам со старухой остается… Рады будем и этому…
Этот недавний разговор разбередил мне душу. О начале осени я начинал думать с тревожной грустью. Планы были настолько неясными и такими расплывчатыми, что я пока что не мог ни с какой уверенностью предположить, как все сложится… Очень не хотел и огорчать стариков, особенно бабушку, бесконечную доброту и заботу которой с самого раннего детства помнило мое сердце. И дед Аким был совершенно прав, насколько тяжким станет для нее расставание с Мариной, которую она смогла полюбить, как родную, и принять всем своим существом. Но я не мог представить и своей жизни без любимой пусть и ненадолго, но где-то далеко, в чужом и далеком городе… А смогла бы и она без меня? Теперь уже вряд ли.
— Ваня, Вань… Погруженный в собственные мысли и сквозь тягостные раздумья я не сразу откликнулся на слова любимой …
— Вань… — встревоженно начала девушка, внимательно вглядываясь в мое помрачневшее лицо, и словно заметив что-то, проронила тихо. – Ты чего, любимый… О чем так задумался…
Вместо ответа я долго всматривался в эти любимые серые глаза. Волшебные, и такой неземной красоты, в которых я давно потерял не только самого себя, но и, казалось, весь свой разум, душу и сердце. И поцеловав в губы, молча обнял девушку за голые плечи, нежно прижимая к себе.
— Ты все время молчишь… — тихо упрекнула меня она, тоже улавливая мое настроение, и становясь грустной. – Не хочешь мне все рассказать?
— О том, чтобы ничто нас не разлучило. Никто и никогда.
— Этого не случится, — Марина снова заглянула мне в лицо, и я уже начинал чувствовать, как внутри она уже начинала волноваться. – Откуда ты только берешь такие мысли… Мы теперь вместе. Навсегда. Она зябко поежилась, и обхватив маленькими ладошками мою голую спину, плотно прильнула всем своим стройненьким телом ко мне.
Почти вечерело, и хотя обнаженные тела уже чувствовали наступившую прохладу, расставаться нам совсем не хотелось. Худенькие девичьи плечи были уже не такими теплыми и гладкими от холодных мурашек, а голая грудь любимой встретила мои руки такой же озябшей кожей, высокими и твердыми, словно окаменевшими сосками.
— Давай еще раз, и пойдем… — смущенно произнесла Марина, нежно обнимая меня за шею. – Люблю, когда на мне твой запах… Остается на голой коже, когда переодеваюсь после наших встреч… когда раздеваюсь перед тем, как лечь спать… Почти засыпаю с ним… И бываю так счастлива, словно твою частичку с собой унесла. И сон совсем другой… А завтра у нас столько работы… Не забыл?
— Конечно, не забыл…
Я снова поцеловал ее в губы. Раз за разом, и все глубже, пока мы оба не слились в одном большом, взаимном и долгом поцелуе, с новой вспыхнувшей страстью обнимая друг друга.
… Она с последним тихим стоном разомкнула объятия и почти без сил опустилась на траву. С легкой улыбкой сначала взглянула на меня, потом на мои ладони, которые все еще нежно сжимали ее маленькую грудь, почти целиком утонувшую в них.
— Я больше не могу, Вань… — сквозь сбившееся дыхание едва выговорила она. – Так устала… Знаешь, я не верю, что у тебя было так мало девушек… Не верю, что не любил никого настолько сильно, как меня…
— Почему? — спросил я у нее, опершись локтями в рыхлый песок, и заглядывая в любимые глаза. — Хотя бы судя по тому, насколько хорошо ты читаешь мои мысли… и знаешь, что хочется мне. — Это совсем не трудно, когда любишь.
— Я и так чувствую себя такой любимой, что хочется расплакаться… В жизни у меня такого еще не было… Не знала, насколько может быть прекрасна любовь…
— Разве раньше у тебя не было отношений с мужчинами? Чтобы так думать… — Были одни… От которых у меня чуть не родился ребенок. Но все оказалось совсем не так… Не как мечтала… и представляла себе это…
— А как… Расскажешь?
— Чтобы ты ревновал меня к прошлому? Тебя и так уже задевает, что, как, и с кем у меня это было.
— Обещаю, что не буду. Я за то, чтобы мы знали друг о друге все. Даже о нашем прошлом.
— Пусть будет так. — согласилась Марина с тяжелым вздохом. – Только если о себе расскажешь и ты. Постараюсь тоже не умереть от ревности.
Какое-то время она помолчала, словно собираясь с мыслями.
— Он был очень красивым, стройным. Сразу мне понравился. Впервые я увидела его на соревнованиях, перед самым забегом… Фотографировал, попытался взять у меня интервью… Но я настолько была смущена, что отказалась. Мне нравилось в нем все… Манера речи, чувство юмора, и то, необычное внимание и такое отношение ко мне, которое я еще не встречала ни у кого из знакомых парней… После травмы он стал первым, кто навестил меня в больнице, с огромным букетом красных роз, и с таким неожиданным признанием в любви, что я растерялась. И сразу, быстро и безвозвратно влюбилась. До него я еще никогда не встречалась с мужчинами, да и много ли надо было обычной детдомовской девчонке, которая никогда не знала не внимания, не ласки, чтобы влюбиться по уши. Ощущение того, что я стала кем-то настолько любима, вскружило мне голову… И даже больше того, потому что и он мне очень нравился. И я поверила в сказку. До сих пор помню, как тот мир, серый и унылый, словно расцвел вокруг, как жила одними только нашими встречами, которые в одночасье стали для меня и самой жизнью, и едой, и питьем… Я перестала видеть все вокруг себя… Только его и свои собственные чувства, которые пылали сладким огнем… Все перевернулось во мне с ног на голову.
— Он был у тебя первым? – уже догадываясь, и словно чужими губами спросил я.
— Ты правда хочешь об этом знать? Марине все больше становилось неловко. Опустив ресницы, теперь она словно стыдилась, избегая моего взгляда.
— Хочу. – тихо, но настойчиво ответил я. – Хочу знать о тебе все.
— Я расскажу. И только потому, что тебя люблю. И еще больше для того, чтобы между нами больше не было тайн, даже из прошлого.
Она немного помолчала. Как будто не знала, с чего начать… И чувствовалось, как ей это дается с трудом.
— Мне тогда только исполнилось восемнадцать. И у нас это случилось… спустя две недели в больничной палате, в той же постели. Он сумел меня убедить, что так и должно быть, и это нормально. Не скажу, что я этого очень хотела… Все во мне тогда занимало совсем другое… то, что по-настоящему кружило голову… влюбленность, собственные чувства, поцелуи, романтика… О сексе я тогда знала немного. Настолько немного, что относилась к нему как-то равнодушно… была еще глупенькой, ни с кем не гулявшей и толком не знавшей ничего как об интимных отношениях, так и всем остальном… А он был таким настойчивым. Настолько, что я однажды просто переступила через себя. Очень боялась, что он бросит меня, если не уступлю. Что я чувствовала… Ничего. Наверное, кроме одного огромного стыда, когда лежала перед ним голой. С самого начала это показалось мне таким отвратительным… Начиная с этих рук, которые еще день назад так ласково обнимали, теперь грубо срывали с меня одежду… и заканчивая этими мерзкими поцелуями уже без таких желанных мне нежности и тепла, которые так и сыпались на мое раздетое тело. Сказать, что я была сильно разочарована… Очень. Он не разу не посмотрел мне в лицо. Не замечал, нравится это мне или нет… Видел перед собой только одну обнаженную девушку, которая, помнил ли он вообще, что еще не знала мужчин… Тогда я просто отвернулась к стене. Когда его руки начали мять мою голую грудь, и когда он вошел в меня… да так резко и больно, что я едва не вскрикнула, насколько это было страшно и неприятно…Никакого удовольствия я от этого не получила. Только стыд, боль и такое желание, чтобы это все побыстрее закончилось. Это было единственной мыслью в моей разом опустевшей голове… В тот вечер он ушел от меня быстро. Наверное, понял, что сделал что-то не так… или все же увидел мое настроение, отчужденность и слезы на глазах… До полуночи я отстирывала свою кровь на простынях. Представить себе не могла, что кто-нибудь сможет это увидеть наутро… настолько было стыдно. И с теми мыслями, что оказывается, никакой любви и не было, и с чувством, как во мне почти рухнуло то, что мне было так дорого, и чем я жила… большая часть придуманного мною мира, не оставив ничего… На следующий день он появился как ни в чем не бывало, со своими поцелуями и охапкой цветов… Но я уже ничего не чувствовала. Цветы меня не радовали, а от этих поцелуев я внутри даже содрогалась, как от какой-то мерзости…
Сейчас мне уже не хотелось, чтобы она продолжала.
— Я больше ничего не скажу, если ты будешь так на меня смотреть, — Марина внимательно заглянула в мое погрустневшее лицо. – Я тебе говорила, насколько это плохая идея. Не хватало, чтобы мы еще поссорились из-за этих глупостей… Я не хотела рассказывать тебе все в красках, но хочу, чтобы ты понял. Понял до конца, что я тогда чувствовала и насколько глупой и наивной была. И к тому же, ты сам об этом попросил.
— Марина… — спросил я у нее серьезно, всматриваясь в глубину ее серых глаз, словно стараясь увидеть в них правду. – Что ты сейчас чувствуешь к нему? И кто он для тебя…
Мое сердце так гулко колотилось в груди, что отдавалось в ушах… А боль была такой, как будто я поймал любимую на измене…
— Я знала, что ты об этом спросишь. — с грустью ответила Марина. – Давно никто. Наши отношения, кажущиеся вначале счастливыми, быстро сошли на нет… Вскоре меня выписали из больницы. Я все еще прихрамывала, и у меня не было не жилья, не денег… Он по-прежнему относился ко мне с заботой, кажущимся вниманием… Возможно, внешне для нас с ним так ничего не поменялось, и даже на первый взгляд мы и представляли собой отличную пару, но для меня уже было все далеко не так… Я уже не любила, но все же переехала к нему. Пыталась убедить себя, что все и так хорошо, без этих розовых соплей, о которых где-то еще продолжало мечтать собственное сердце. Целыми днями он таскал меня то по вечеринкам, то по деловым встречам с непонятными мне людьми, а вечерами – по ночным клубам. Брал меня, когда и как хотел, крутил меня в постели, словно куклу. Ему было наплевать, как я живу, что чувствую, нравится ли мне это… Вскоре начал мне изменять. Больше всего его бесило, что я холодная, потому что не разделяю с ним тех мерзостей, что могли вытворять его купленные шлюхи. Еще немного, и я бы не выдержала, ушла от него. Помешала беременность. Я хорошо помню тот вечер. Мы пришли домой поздно, тоже с обычной затянувшейся за полночь гулянки… Он тогда взял меня почти полусонную, а я чувствовала себя настолько плохо, что не было сил встать и подмыться, и к тому же совершенно забыла про таблетки. Весть о моей беременности он принял с энтузиазмом. Хотя на самом деле это еще больше нас отдалило… к счастью, он уже реже трогал меня, а я полностью посвятила себя будущему ребенку. Зачеркивала на календаре числа, оставшиеся до родов, а в мыслях уже представляла его на своих руках, и то, как начну кормить грудью. А потом все, как в страшном сне. Ты и сам это видел и знаешь, к чему рассказывать. А то, с какими страданиями я оплакивала своего потерянного ребенка… это потому, что он был только моим, и мне без разницы, кто был его отцом.
Мы помолчали. Марина с тяжелым вздохом отвернулась от меня, вытерев ладонью повлажневшие глаза.
— Теперь ты знаешь все о девчонке, которую так любишь, — тихо проговорила она. – которая так глупо раздарила себя другому мужчине. И по-идиотски рассталась со своей девственностью.
Девушка казалась расстроенной, да и мне было очень не по себе…
— Марин… — обратился я к ней, осторожно погладив по длинным черным волосам, густым шелком раскинутым по траве. — Свое счастье никто из нас не встречает сразу. Все люди в нашей жизни не случайны. Кто-то для опыта, чтобы потом уйти… но не любимые, которые настолько дороги, что остаются в нашей судьбе навсегда.
— А я тебя люблю. – Марина повернулась ко мне заплаканным лицом. Солнце так и отразилось от ее влажных ресниц и мокрых щек, сделав блестящими. – Это ни с чем не спутать. Ни с тем, что у меня до тебя было… ни с моими мечтами, ни с книжками, в которых люди так старались донести до нас, что такое любовь. Теперь я это знаю. Знаю, каково это, идти к кому-то, держа в руках собственное сердце. Без разницы по чему и через чего… сквозь чего угодно, по гвоздям, по раскаленным углям, но все равно идти… Пусть даже не зная, полюбят ли тебя, но потому, что любишь сама.
— Я знаю, солнце, — ответил я, снова нежно обнимая ее за голое тело. – Знаю… Ведь я шел к тебе точно так же…
— Расскажи теперь о себе, — поцеловав меня в голое плечо, и прижавшись к нему влажной щекой, попросила девушка. – Ты обещал.
Рассказать о себе мне было почти нечего. Я рано остался без отца. После развода жил с матерью, которая вскоре слегла и долго болела. Мне тогда исполнилось лет пять, когда всем нам сообщили страшную новость. Рак. Мое детское воображение тогда так и нарисовало его… в виде огромного червяка, поселявшегося внутри и пожиравшего все на своем пути… Совсем как в тех яблоках, как у нас в саду, которые я подбирал еще малышом, упавших со старой яблони… Гнивших и уже мертвых, никому не нужных, на осенней увядшей траве…
У меня до сих пор жив в памяти тот день… Бабушка часто ездила в больницу, где лечилась моя мать, но на этот раз впервые решила взять меня с собой. Помню, как я чувствовал себя настолько счастливым, что наконец-то увижу свою маму, которую уже и так не видел целыми месяцами. Собирая меня в дорогу, она тихо плакала, и чтобы я не заметил и ничего не спрашивал, быстро смахивала у себя с глаз слезы, чтобы не текли по щекам. Я тогда еще не понимал, почему она плачет… мы же едем к маме… и спустя столько времени разлуки, не представлял себе более радостного события, чем увидеть ее снова… Сильно побледневшая и исхудавшая, и лежа на больничной койке, она долго смотрела на меня и тоже плакала. Тихо и беззвучно, даже не пытаясь вытирать слезы…
— Мы теперь долго не увидимся, Ваня… — слабо проговорила она, словно через силу и через подкативший к горлу ком. – Ты у меня уже такой большой. Будь молодцом. И во всем слушайся деда и бабушку…
— Тебя переводят… — тихо спросил ее я, прижавшись своей мокрой щекой к ее лицу, и тоже начиная размазывать маленьким кулачком влагу, начавшую капать из глаз. – В другую больницу? Тебя вылечат?
Она немного помолчала, прежде чем ответить… Как будто на что-то не решалась… Или думала, стоит это говорить… или нет…
— Переводят, Вань… — наконец вздохнула она, поцеловав, и как можно крепче обняв меня. – Только ехать придется далеко и долго. Там хорошие врачи. Я обязательно поправлюсь…
Через несколько дней ее не стало. Только потом я понял, что меня возили к ней, чтобы попрощаться, и дать увидеться перед самой смертью…
Первый свой опыт с девушкой я получил с одноклассницей. Нам тогда всем было лет по семнадцать, но то, что между нами случилось, мне, еще тогда невинному и впечатлительному, сильно врезалось в память… Это произошло на пьяной вечеринке у одного из друзей. Я даже плохо помнил, был ли это день рождения или какой-либо другой праздник, но на него мы собрались всей своей дружной компанией. Девушка среди нас была только одна, которая всегда мне очень нравилась. Любил ли я ее по-настоящему… Вряд ли. Я скорее восхищался этой юной красотой, как бутоном прекрасного нераскрывшегося цветка, который вот-вот собирался расцвести.
За столиком в школе она сидела почти напротив меня, только в среднем ряду. Я до сих пор помню это кругленькое, с нежным румянцем красивое личико, длинные, всегда заплетенные в толстую косу, волосы, и светлую челку, спадавшую на необычайной красоты большие голубые глаза.
Я мало что слушал на уроках, и все больше смотрел на нее… Как она аккуратно выводит буквы в своей тетради, подносит к полненьким губам верхний конец ручки, чтобы задуматься или что-то вспомнить… Иногда, заметив внимание к себе, она одаряла меня волшебным взглядом этих голубых глаз. В те минуты я тихо тонул в этой красивой синей глубине, забывая обо всем на свете. Исчезало все. Исчезал класс с его партами и учениками, голос учителя, как вся окружавшая меня реальность, так и я сам.
Существовал только один этот безбрежный океан цвета летнего безоблачного неба, мое неровное дыхание и участившийся стук собственного сердца, который гулко отдавался в ушах.
… Вадик с улыбкой добряка щедро наполнял граненые стаканы доверху. Тут же сдувал пышную белесую пенку, доливая снова до краев. Как ему удалось купить трехлитровую банку разливного пива, еще и пронести через входной контроль, мы долго удивлялись, но спросить его об этом никто из нас так и не решился. Да и зачем… Принес и принес.
Налитые стаканы стояли уже перед нами, а все остальное казалось не таким важным. Долговязый Вадик был рослым и сильным, и выглядел гораздо старше своих семнадцати. Худенькая Оля, которая тут же подсела к нему, казалась маленьким ребенком, которую он тут же, прямо при всех, сразу облапал, посадил на колени и прижал к себе. Узнав, что так понравившаяся мне девушка будет с нами, я сначала передумал идти. Ясно, что там она могла быть только со своим парнем… Но Вадик вряд ли смог стерпеть такое оскорбление. Это было бы чревато последствиями как с ним, так и с нашими общими друзьями.
Парнем я тогда уже был далеко не слабым, серьезно занимался спортом, но настолько миролюбивым, что решил переступить через себя. Девушки девушками, а настоящая мужская дружба была для меня превыше всего.
… Я бросал на нее короткие взгляды. Вне стен школы и в нашем сугубо мужском коллективе она так и сияла своей красотой. Распущенные по худеньким голеньким плечам длинные светлые волосы, уже так зрело оформившаяся маленькая грудь, красивые изгибы которой, казалось не столько скрывала, а больше подчеркивала тоненькая маечка, одетая на голое тело… А аккуратно накрашенные тушью и подведенные ресницы и слегка напудренные щеки еще сильнее подчеркивали природный румянец, всегда так нежно проступавший на этом, любимом мною девичьем лице…
Я старался не смотреть туда, делая вид, что шучу и оживленно болтаю с друзьями, хотя на самом деле все мое внимание было приковано только к ней одной. От одного ее движения, пусть даже не в мою сторону, у меня останавливалось дыхание. А сердце начинало стучать так гулко, что я даже боялся, что это могут услышать даже те, кто сидел в то время рядом со мной.
После первого стакана Оля повеселела. Стала шутить как сама, так и смеяться над Вадиковыми шутками, которых он знал бесчисленное множество. За первым тут же последовал второй. И только сейчас я начал замечать, что как только Ольга отворачивалась, Вадик доставал из кармана своих широченных брюк четвертинку, незаметно и по чуть-чуть добавлял девушке в стакан.
Когда Оля слегка захмелела и полезла к нему целоваться, Вадик сгреб ее в охапку и тихо выпроводил из-за стола. Уже изрядно подвыпившие, и разбившись на мелкие компашки, и за пьяными разговорами, никто даже не заметил исчезновения этой влюбленной парочки, кроме меня.
С горечью внутри, я уже догадывался, зачем они уединились. Ревность все больше нарастала, и когда на душе стало настолько больно и противно, я не выдержал. Наспех попрощавшись с друзьями, быстро пошел к выходу. К спиртному так и не притронулся. Сказывался здоровый образ жизни и интенсивные, почти ежедневные тренировки, которые сами по себе, исключали любой алкоголь. Я в то время увлекался борьбой, и к своему выбору относился очень ответственно.
Ее всхлипы я услышал почти сразу… и словно кто-то и невидимой рукой резко и больно сжал мое сердце.
— Мерзкое животное… Мразь… — причитала девушка, вытирая заплаканные глаза, дрожащей ладонью направляя на себя маленькое зеркальце, и размазывая растекшуюся тушь по щекам. Сильные засосы красноватыми пятнами не только отпечатались на ее худенькой шее, но и пониже, на незагорелой коже, почти у широкого выреза майки, где резкими бугорками брала начало красивая девичья грудь. – Свинья. Тварь…
Вадика не пришлось долго искать. Он стоял у самого выхода, пошатываясь, раскуривая сигарету, и разочарованно вглядываясь в светлое зимнее небо, откуда редко и неспеша, словно откуда-то срываясь, кружились и падали легкие белые снежинки.
— Что, уже уходишь, брат? – обдав все вокруг себя табачным дымом и пивным перегаром, и опершись о косяк двери, начал он, и вдруг внимательно взглянул мне в глаза. Хищно, и сузившимися до маленьких щелочек, чем всегда пугал учеников младших классов и местную городскую шпану. Выше меня почти на целую голову и шире в плечах, даже пошатывающийся, сейчас может кому-то он и мог напоминать серьезного противника, но не мне…
— Хочешь ее?
— Кого? – спокойно спросил я, делая вид, что совсем не понимаю, о чем идет речь.
— Олечку. – добавил Вадик, и надув щеки, стал раскуривать подожженную сигарету. – Ты дуру-то из себя не строй. Я видел, как ты на нее смотришь…
— Зачем ты так с ней? – глухо, и стараясь держать себя в руках, проговорил я, хотя внутри настолько все кипело, что едва сдерживался, чтобы не треснуть по этой противной, пьяной и надменной морде.
Перед моими глазами так и маячили эти пятна, почти кровоподтеки… на этой тонкой и нежной коже, которые может завтра превратятся в синяки, и слышался тот тихий девичий плач, который до сих пор стоял в ушах и шёл как будто откуда-то изнутри, еще больше подогревая мою ярость. Увидев, как мои пальцы начали собираться в кулаки, и чувствуя серьезную потасовку, он заметно напрягся, перестал шататься и как-то сразу протрезвел.
— Будешь ссориться с лучшим другом из-за какой-то шлюхи? – громовым голосом взревел он, тоже сжимая кисти в кулаки, и тут же добавил с усмешкой.- А знаешь, она классно все умеет. Как раз для твоего первого опыта, девственник…
От моего удара он свалился сразу, и я долго смотрел, как Вадик медленно и неуклюже поднимается из сугроба, пытаясь обрести равновесие, и раздувая из разбитого носа кровавые пузыри.
— Ты никто мне больше Ванька… — только и сказал он, обтирая снегом разбитое лицо. – Больше никто… Валите оба с глаз моих …
С Ольгой я столкнулся у выхода.
— Пойду я, Вань… — уже успокоившимся, но не совсем ровным голосом сказала она. — Не буду портить вам праздник. А для меня все. Хочу домой.
— Может, вместе, — предложил я, начиная брать инициативу в нашем пока еще коротком, но уже близком знакомстве. — Мне тоже пора.
— Я и забыла совсем, — улыбнулась Оля, одаряя меня небесным светом этих больших и красивых голубых глаз, которые все больше покоряли мое сердце. – Ты же спортсмен. Совсем не пьешь… Пойдем. Боюсь, что это чудовище так просто не оставит меня в покое. Так и мнит своей собственностью…
— Уже не мнит, — твердо ответил я. – И больше не будет.
— Повздорил с Вадиком? – она удивленно подняла на меня длинные ресницы. – Из-за меня?
— И не только. Он на этот разговор давно напрашивался… — уклончиво ответил я, стараясь спрятать от нее свои руки, на котором так и отпечатались кровавые кляксы от разбитого носа.
Ольга жила недалеко. На прощание мы обменялись телефонами. Пару вечеров провели в недорогом, но уютном кафе, а на третий – уже в постели.
…Оторвавшись от череды глубоких поцелуев, Ольга стянула с меня майку, а от всего остального я уже успел избавиться сам, и теперь несмелыми руками, путаясь от волнения, принялся расстегивать на ее груди маленькие пуговки.
— Я что, у тебя первая? – дыша сладким жаром мне в грудь, прошептала девушка, стараясь поймать мой сразу смутившийся и растерянный взгляд, который как будто вскользь, я бросал на все больше открывающиеся свету ее маленькие, но уже заметно начавшие наливаться женским естеством округлые прелести.
— Это так заметно? – с неловкой улыбкой спросил я, целуя все чаще ее в губы и в открытую шею.
— Не знаю…Ты робкий. Как будто стесняешься смотреть на меня. Боишься трогать за грудь… Когда-то я тоже такой была… вот и догадалась. А что там у меня внизу… Ты и сам скоро поймешь, насколько это райский уголок, когда по-настоящему войдешь во вкус…
.… Совсем скоро она уже судорожно дышала подо мной, а я старался прийти в себя от первого в своей жизни полноценного оргазма с пока что единственной, открывшей мой мужской список, девушкой.
Вадик не соврал. Она действительно оказалась опытной и уже настолько познавшей мужское тело, чем немало удивила меня… Особенно тем контрастом с той прилежной и скромной девочкой, в которую я влюбился в школе, и той бестией, которая оказалась в моей постели. Совсем скоро я начал осознавать, что кроме внешности и теми умениями, что она могла вытворять в сексе со мной, в ней больше и не было ничего привлекательного.
Да, мне хотелось… очень хотелось влюбиться в нее, глубоко и по-настоящему, со всей своей страстью и по уши… Но сердце молчало. И казалось, что я всем своим существом чувствовал в себе этот холод… от которого можно было замерзнуть.
Ольга тоже не испытывала ко мне какой-либо душевной или сердечной страсти, все лишь сводилось к частым посиделкам в кафе, пустым разговорам и безумном сексе по ночам.
Однажды я просто спросил ее об этом… Неужели между нами нет и никогда не было действительно тех чувств, которые могли бы нас по-настоящему сближать…
— Самый верный способ потерять себя в этой жизни, это влюбиться, — недолго думая ответила мне девушка. – Нет, я не совершаю таких ошибок. Ты каждую ночь трахаешь меня, а днями мы тусим вместе… Что тебе еще нужно? Но для чего-то серьезного, мне будет нужен парень с перспективами.
— Это как? – немало удивившись, поинтересовался я.
— Ну посмотри на себя, — ответила Ольга. – Ты только не обижайся, Вань… Что у тебя есть для нашего будущего? Да ничего. Старая квартира в дряхлом муравейнике, которая даже и не твоя. Один только полуразвалившийся дом в деревне у бабушки. Вкалываешь так, что иногда днями тебя не видно, а приносишь копейки, каких только и хватает разве что только на самое необходимое, да на посиделки в дешевых кафешках. Нет, такого будущего я не хочу. Не для себя, не для своих будущих детей…
Помню, как этот разговор больно ранил меня. После этого мы стали встречаться реже, и однажды, чему я совсем не удивился, увидев ее в компании уже другого парня, и особенно тому, с каким равнодушием отнеслось ко всему мое собственное сердце.
С тех пор у меня не получалось ни в кого больше влюбляться. Были еще девушки и после нее. Их было не так много, всех возрастов, и даже разной степени испорченности… Но где-то внутри сердце всегда мечтало о большем, и в воспоминаниях было только одно… которое долго так и не получалось выкинуть, стереть из собственной памяти… где по-прежнему жила совсем еще юная девчонка с большими голубыми глазами, пухленькими губами, которые нежно покусывали верх ученической ручки, со светлой челкой и длинными волосами цвета солнца, заплетенными в тугую и красивую косу…
Я кратко пересказал это Марине, и без лишних подробностей, зная ревнивый и немного вспыльчивый характер любимой. Незаметно наблюдал, как девушка молчала и о чем-то думала, уткнувшись губами в мое голое плечо.
— Ты рассказал о ней с такой живостью, — задумчиво начала она. – Словно это случилось недавно… как будто вчера. И знаешь почему? — девушка подняла на меня свои красивые глаза, и такие блестящие, что влага так и переливалась в них, словно собираясь в одну большую слезу, готовую капнуть. – Потому что ты любил. И до сих пор не смог забыть.
— Марина… — я с нежностью провел ладонью по ее лицу, и поцеловал в щеку. – прошло почти десять лет.
— И что? Ты же помнишь?
— Мы многое помним. И даже то, что становится совсем не важным и давно потеряло свое значение.
— Ну вот… Теперь и мне нехорошо… — вздохнула Марина. – Я не хочу делить тебя ни с кем. Пусть даже и в твоих воспоминаниях. Никто и ничто не отнимет тебя у меня. Слышишь…
Она обняла мое голое тело с такой силой и так крепко прижалась к нему, что я почувствовал, как и у меня появились слезы на глазах. Совсем как и у нее, и так же, готовые сорваться, и прокатиться по лицу.
— Мне страшно, Вань… Такое чувство, что что-то должно случиться… Не где-то… а именно с нами… Сегодня хотим расстаться, а не можем… Словно завтра уже не будет…
— Это неправда, — начал успокаивать ее я, целуя в маленькие голые и уже похолодавшие плечи. – Неправда. Нет такой силы, чтобы смогла настолько разлучить нас. Ее просто нет, солнце…
— Не знаю… — ответила тихо, чуть не полушепотом ответила Марина, замерев в моих объятиях, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. – На сердце так неспокойно…
— Это все из-за наших воспоминаний, — обнимая так же в ответ, ответил я, прижимая к груди всем сердцем любимое мною бесценное живое сокровище. – Хватит ворошить то, что когда-то было. Теперь есть мы… И то, что сейчас между нами, даже рядом не стоит с тем, что оба когда-то пережили… Да и глупо ревновать к прошлому.
— Глупо. Но мы все равно это делаем. Потому что любим. Сердцу не прикажешь.
-Марина… — Ну прости меня, глупую… — вздохнула девушка, спрятав свое лицо у меня на груди. – Прошлое нам всем нужно. И не только, чтобы отличить одно от другого. Сейчас благодаря ему, мы оба знаем, какие они, настоящие чувства… И это делает нашу любовь еще сильнее.
Еще почитать:
Поворот любви — Глава 6
Картинный магнат — Глава 2. Арт битва
Зеркало разума 1 — Глава 12 Шаг в реальность.
Огонёк
«
»
