– Что ты сказал? – прорычал Михалыч.
– Я сказал… Что знаю, где твоя дочь, – отвечал голос Фёдора из будки, в нем слышалось отчаяние и стыд.
Прежде чем что-то сказать, Михалыч стоял молча, внимательно разбирая каждое услышанное слово.
– Это уже не важно. Мне нужны люди для защиты деревни.
– От кого ты их собрался защищать? От нерклов? – из будки послышался громкий смех окончившийся кашлем.
Михалыч не выдержал, подскочил к будке и начал со всей силы тянуть цепь. Фёдор волочился по грязному месиву, туберкулёзно кашлял и ржал.
– Ты над чем смеёшься, мразь? Я спрашиваю, что смешного? – Михалыч свирепел, ранее светлые глаза стали серыми, красные капилляры не могли удержать рвущееся наружу безумие и лопались, – Фроська, неси ружьё, я пристрелю его прям здесь, как собаку!
Ефросинья Петровна испугано вбежала в дом. Фёдор отплевывал грязь и ржал, потом успокоился.
– Ты думаешь, что все знаешь? Думаешь, что можешь спасти их? – он попытался подняться, руки проскользила в грязи и он снова упал, – ты ничего не знаешь, – завывал Фёдор в грязь, на этот раз он отчаянно рыдал, – думаешь, я предатель? Я спасти всех хотел…
– Поэтому разрушил капище? Мы все из-за тебя помрем!
Ефросинья Петровна принесла ружьё.
– Дело не в капище… Никого вы не спасёте! Это они плодят нерклов, это их эксперимент, они держат у себя твою дочь! , – он кричал во всю глотку как помешанный, весь в грязи и слезах он пытался встать, – Мне нужны были эти чёртовы самоцветы! Я не хотел! У них моя жена… Я должен был выплатить долг…я знаю, как их найти…
Последние слова оборвал выстрел. Тонкой нитью завивался дым из длинного оружейного ствола. Тело Фёдора в последний раз рухнуло на родную землю и больше не пыталось встать.
– Выкиньте тело за круг и занимайте свои позиции – устало скомандовал безумный Михалыч.
Дождь хлестал его мрачный, сутулый силуэт и когда все разошлись, он тихо добавил:
– Ночь будет длинной …