Сказание и восставшие древние знания о образе пророка Белбезес. Белбезес — интерлюдия

Белбезес — интерлюдия.

Когда Белбезес приснился сон, он долго его анализировал и наконец сообразил, что видит космос. Приглядевшись, он различил вокруг свое собственное лицо – оно сидело в соседнем кресле и говорило с ним за закрытыми дверями кабины. Оно тоже было заполнено белым светом, и каждый раз, когда рядом вспыхивал рубиновый глаз большой хищной птицы, Белбезес замечал на своем лице медленно набухающее красное пятно. Это красное лицо, однако, никак не удавалось рассмотреть ясно. Кажется, оно было немного в веснушках – хотя это было очень далеко. Или, наоборот, близко, и за все путешествие к таким деталям надо было потом, наверное, как следует присмотреться. А в общем, в этом мире не было ничего постоянного.

Все постоянно менялось, хотя и не особо быстро. То казалось, что-где- то далеко впереди горит яркая точка, и надо спешить, потому что скоро она погаснет, а потом вспыхнет вновь ужасно, отвратительно, невыносимо ярко, от этого ничего не останется, кроме сияющего до самого горизонта желтоватого сияния, все равно что увидеть солнце в дыму и копоти, но тут же и это пропадет, и вокруг опять будет пустая чернота, где все пропитано чужим страхом, ненавистью и надсад ным визгом тормозов. И вдруг этой ночью опять была эта красная точка, и можно было бежать к ней изо всех сил, но она все не приближалась, и страх потихоньку отпуск ал. А днем она пропадала, а вечером загоралась опять – потому что этот мир так устроен, и нельзя его менять. В общем, нельзя было загадывать, будет сегодня больно или нет. Поэтому непонятно, как люди ухитрялись об этом мечтать. Но сейчас мысль о том, что после того, как все изменится, пройдет еще несколько лет, и ее захлестнет эта же самая боль, показалась Юшуаль очень страшной. Почти такой же страшной, как тревога.

Поэтому она попыталась вспомнить что- ни будь из детства, и в голову вдруг пришло: «Мама…»

— Мама, ты меня слышишь? – тихо спросила Юш у пустоты. – Может, ничего и не будет, а? Ну зачем я сама себя обманываю? Зачем? Ну хоть что- нибудь… Мама? Ответа не было. Тогда она стала всхлипывать громче, и чем больше она плакала, тем тише становилось вокруг. Она ничего не могла с этим поделать, это было ее единственным утешением. А потом, в один момент, она вдруг поняла, что одна вещь в этом мире остается неизменной – все те, кто готов умереть за нее. Наверное, поэтому ее всегда держат в этом новом мире. Чтобы мир, в который ее привели, всегда был таким, как раньше. Но это уже не имело никакого значения – Юшаль поняла, что прощается с жизнью, как прощаются в детской игре со словами. От того, что она это поняла, ее стало страшно. Очень страшно, потому что она ничего не могла с этим поделать.

— Что же делать? – прошептала Юшаль. Она посмотрела по сторонам, посмотрела на свои руки, на убийцы самой себя, посмотрела в темное ничего.

«— Не знаю», – сказала она. – Что- то надо делать. Я не хочу умирать. Но и жить я тоже не хочу. Я хочу умереть здесь, и все. Может, тогда я увижу то, чего никто из живых не видел?

— Нет. Живые не видят того, что не видят. Они могут только догадываться, догадываться, догадываться.

— Что же мне делать? – спросила Юшаль. – Что? Что? Я ничего не могу придумать, ничего!

Она вздрогнула и поняла, что до сих пор так долго не вспоминала про мать, не считая тех редких моментов, когда забывала про боль. И, главное, это было единственное воспоминание, в котором не было ничего обидного. Юшуаль увидела перед собой бледное лицо матери в то время, когда та держала ее на руках, и в душе сразу же поднялась жалость к этой простой и сильной женщине, терпеливо выносившей удары судьбы, трудности и преграды, через которые каждый день проходил ее маленький и слабый народец. Юшуаль посмотрела на отца – у него на лице тоже была написана такая же тоска. Но она появилась не из- за нее. Просто отец знал, что их ждет. И тоже об этом думал. И только Юшуаль не знала, о чем они думали. И, может быть, не хотела этого знать. В глубине души она была уверена, что у них есть хоть какой- ни будь шанс. Может быть, не в этой жизни, но в следующей, обязательно. Правда, это могло оказаться завтра. А сейчас… Сейчас все равно ничего нельзя было сделать, разве что тихо умирать с мыслью, что ты единственная во всем мире помнишь. Наверно, когда- ни будь все же должна была появиться умная и справедливая сверхдержава, которая сумела бы распорядиться всем этим несправедливо отобранным наследством, а что? Все равно – не знают… И мама, кажется, тоже думает о том же самом. «Зачем только я проснулась? Только сейчас ведь не до этого было. И вдруг увидела эту стену? И вдруг услышала эти голоса? Да, на это надо было посмотреть». Юшуаль лежала в траве, глядя в небо. Небо было удивительно ясным и чистым. Светило солнце, и прямо в глаза на нее смотрели чьи- то глаза. Белбезес с приятными и тонкими чертами лица стоял у нее за спиной. Его глаза горели решительностью и неутолимым желанием что- то сделать. Но как это было сделать? Ничего не поделаешь. Надо вставать. Юшуаль медленно, со стонами, стала подниматься на ноги. А чего ей скрывать? Она почувствовала незнакомое и приятное чувство. Она была красивой и очень красивой девушкой – и вовсе не стыдилась этого. Наоборот, если бы рядом стоял не Белбезес, а кто- то другой, он бы непременно сказал: «Девушка, не стесняйтесь. Не смотрите по сторонам. Вы очень даже ничего». Юшуаль посмотрела на Белбезеса – и улыбнулась. Она была абсолютно уверена в том, что с ней происходит нечто необычайное.

*Данный рассказ лишь концепт , возможно, он несколько странный в материальном смысле Как раз таки не странен. И смысл его совершенно не важен. Возможно в будущем он перерастёт в нечто большее . Жаль конечно, что не появилась возможность разъяснить его. Но я надеюсь, что кому- нибудь он может стать интересен. Надуюсь он вам понравится и спасибо за внимание.*