Лили(т) #2 | Penfox 🦊

Люди, которых я убиваю — ничтожества во всех отношениях. Они не совершали ни великого зла, ни великого добра, они не были выдающимися ни в чём и, в сущности, являлись просто людьми — глупыми и слабыми. Никто из них не совершил ничего ужасного и наказуемого с точки зрения закона. Но если взять их всех вместе в одном городе и понять, что их тысячи, то… вырисовывается картина очень-очень страшная. Если понять, что их много в каждом городе, где есть бедный район. Что они плодят и воспитывают детей, что они являются причиной смерти талантливых людей. Получается национальная катастрофа. А если представить, сколько их во всём мире? А если осознать, что самые умные из них занимают высокопоставленные места в правительстве?

Нет, Григорий сам по себе ничтожен и безобиден. Беда в том, что он — представитель общей массы. А я — вылитый Дон Кихот, который борется с чудовищными ветряными мельницами.

Дело не в идеологии, просто я решила перейти на другой стиль питания.

Я никогда не выхожу в сеть. Там нет ничего обо мне, у меня даже почтовый ящик не зарегистрирован. У меня нет мобильного телефона, я пользуюсь письмами, курьерскими службами, записками. Это неудобно, зато выследить меня гораздо сложнее, чем человека, который польстился на блага цивилизации.

Прогресс понемногу отучил нас от трудолюбия.

У меня никого нет, кроме Дедала. То есть, мои друзья думают, будто они у меня есть. Но это игра. Постановка. Каждый день я выхожу на сцену и играю роль хорошей девочки.

Дедал обучил меня многому, но я дилетантка в плане своего физического развития. Я далеко не самый сильный среди вампиров.

У меня есть свои принципы, как и у многих убийц — не убивать детей, не калечить и не мучить, не допускать сильных и бессмысленных страданий.

Но на самом деле — я просто не люблю людей. В особенности — сочетание зла и низкого интеллекта.

Моё самое сильное прикрытие — внешность. Я выгляжу хрупкой шестнадцатилетней девочкой, волосы светлые, большие глаза смотрят бесхитростно. Я довольно обаятельна и к каждому могу найти подход. Психически я совершенно здорова. Дурных привычек нет. Не матерюсь. Большую часть своей жизни я асексуальна.

Моё основное занятие — философия.

Я не психопатка, я просто очень хорошо себя контролирую и у меня сильная, устойчивая нервная система. Поэтому даже мне понятно, что такое скорбь, одиночество, нежность и предательство.

По статистике женщины реже убивают или заканчивают жизнь самоубийством, чем мужчины. Мы умеем выплескивать наружу негатив, делимся друг с другом, умеем выплакивать, выкрикивать и выбрасывать всё к чертям из сердца. Для этого нужна сила и страсть к выживанию. Умение казаться слабой тоже присутствует. Это не лицемерие, а мудрость. Во-первых, от слабого не ждут удара. Во-вторых, искренне хочется хотя бы иногда сбросить с плеч груз собственной силы и на кого-нибудь опереться. Хотя бы ненадолго.

Было бы здорово встретить того, кто сильнее меня. Я очень устала. Но мне совершенно ясно, что найти человека, который сможет идти со мной в ногу, понимать меня и не ломаться рядом со мной — почти нереально. Говорят, истинное могущество заключается в том, чтобы людям с тобой было легко. И им легко. Правда, когда дело касается очень близкого общения начинается совсем другая история. Кому нужна асексуальная девушка-убийца?

Иногда люди от боли начинают колоть себе наркотики. Люди от боли склонны убивать себя. От боли они способны спрятаться в четырех стенах. Иногда от боли люди пытаются очистить вокруг себя пространство, как я.

Что это за боль?

Что имеется в виду, когда человек говорит — мне больно?

Это говорит о критической эмоциональной перегрузке, которая длится долгое время. Перегрузка копится в нервных клетках. Поэтому у нас может болеть тело, у нас словно бы ломит кости. Голова тяжелеет — это работа нейромедиаторов, гормон стресса превышает норму, и организм не расслабляется, не отдыхает, появляется вынужденное напряжение в плечах и хронический недосып.

Когда человек говорит, что ему больно, это значит — происходит жуткая перегрузка по всей нервной системе. От нее может парализовать из-за острых «выстрелов» в поясницу. От нее может начаться патологически длинная бессонница. От нее могут быть неврозы. От депрессии умирают. Клиническую депрессию лечить сложнее, чем рак, потому что у депрессии нет определенности, есть только страдание. Вы видели когда-нибудь человека, который не может ходить от депрессии? Или не может есть… Такие бывают.

Это и значит — “мне больно”.

Интересно, что больные в большинстве своем и правда хотят жить. Они борются с собой. Их невидимая война длится каждый день, когда депрессия нашептывает им — выйди в окно, застрелись, вонзи себе нож в сердце. И говорит это не когда человеку плохо, а каждый день по три-четыре раза. И человек постоянно ищет причину жить. Он постоянно ищет повод не умирать, вечно взвешивает все за и против.

Откуда берется такая боль?

По большей части — от одиночества, кто бы и что ни говорил.

Умер близкий человек, произошла катастрофа, уволили с работы, потерял деньги… На самом деле у всех этих причин корень — одиночество. Катастрофа — напоминание о том, что мы смертны, и что однажды мы потеряем близких. И будем беспомощны это изменить. Это рождает одиночество. Уволили с работы — значит, ты не нужен. А главное — без работы ты не так полезен обществу и семье. А значит — твоя личность никого действительно не волнует, и на свете нет существа, который бы поддержал тебя и принял, даже если бы ты остался без всяких средств на существование. Потерял деньги — то же самое. Без денег человек чувствует себя покинутым и бессмысленным, пустым.

Любая причина имеет в своём корне одиночество.

Мне больно.

В криминальной психиатрии и в статистике серийные убийцы — это люди, выброшенные из системы, неудачники. В фильмах и книгах они неуловимые монстры. Но истинное зло таится в нормальных людях.

Я хожу в университет, смотрю сериалы, играю в игры, встречаюсь с друзьями, пью кофе по утрам и знаю пару человек, которые принимают наркотики. Меня считают милой. Даже моя асексуальность — эдакая черточка ненормальности во мне — единственная. Других просто нет.

Критическая несправедливость кроется в том, что человек — сплав духовной и животной части, и духовная без животной прожить не сможет, умрет, в то время, как животная часть прекрасно и сыто обходится без духовной. Разумеется, духовная часть со смертью существовать не перестает, она бессмертна. Но бессмертна не в этом мире. Поэтому мир на законных основаниях принадлежит демонам. Мы вторглись в него со своей моралью и вечностью, чтобы освятить его. И он убивает нас просто потому, что может, а потом скептически спрашивает:

— Где душа? Когда я расчленял тело человека, я ее там не увидел.

И я тоже. Расчленяя тело человека, я не вижу там души, потому что материальность — удел животного мира, и искать там душу или требовать доказательств ее существования там по-детски наивно. Я увижу душу в сложных эмоциях. Наша нервная система — проводник между Тем и Этими мирами. С помощью сложных эмоций, в которых нет ни малейшей эволюционной значимости, душа говорит: я здесь.

Ты не видишь меня, но чувствуешь, как нечто необъяснимое.

И пусть это раздражает прагматиков.

***

— Эй, ты здесь?

Факт в том, что убийство — это физическое взаимодействие одной материи с другой. Как готовка или пробежка. Факт в том, что убийца — это не клеймо, и человек, который лишает жизни других, тоже человек. А еще — убийцы — это все люди вокруг меня. Убийцы и лицемеры.

Алла. Она сидит и ест говядину. Обожает стейки. Но когда раструбили дело Хабаровских живодерок, она была в ярости и грозилась убить девушек.

Лицемерка.

Если привезти ее на скотобойню, где мучают и убивают сотни коров, у которых, кстати, есть способность чувствовать простейшие эмоции, она придет в ярость. Она будет орать, что не она убивает коров. Она хочет иметь право жрать стейки и быть в неведении. Она станет оскорблять меня и называть меня садисткой. А я не садистка. Живодерствовать — отвратительно. Просто это касается не только кошек и собак. И если ты ешь мясо на обед и ужин, не желая вдаваться в подробности, как оно попало к тебе на стол, то заткнись и не смей осуждать. Эти люди мучили беспомощных зверей ради веселья. Своими руками. Ты отличаешься от них тем, что ты ешь мясо, замученное другими людьми. Ради веселья или ради того, чтобы мясо попало к кому-то на стол — не важно. Важно, что эти звери погибают в диких мучениях. Никто не усыпляет их тихо и мирно под колыбельную. Они умирают в крови и муках, а всю жизнь существуют в тюрьме, медленно сходя с ума. Те собачки и кошки хоть немного успели понять человеческое участие, а коровы — нет. Никто никогда не любил их. Всю свою недолгую жизнь они жили в мучительных, сводящих с ума условиях. И ты знаешь это. Просто не прикладываешь к этому руку. Но от этого не становишься непричастен.

Я не морализатор, и ты можешь есть мясо, сколько хочешь, но, если делаешь это, то уже не имеешь права считать себя выше живодеров. Как бы сильно тебе ни хотелось казаться лучше, чем ты есть. Ты не лучше. У тебя просто другой способ убийства. Этот способ называется безразличие.

Я тоже иногда ем мясо. Мне просто нравится вкус мяса с кровью. А еще я убиваю людей. У меня хватает наглости и осознанности понимать, кто я, и где моё место. Я — психически нормальный человек, который мог бы не убивать людей, но убивает их и осознанно не собирается становиться лучше. Я не исправлюсь. Я контролирую то, чем являюсь. Хватит ли у тебя смелости признать, кто ты такой?

— Эй, — Алла с неуверенной улыбкой на губах помахала у меня перед лицом рукой.

— Что? — запоздало спросила я, моргнув.

— Фанька, говорю, заболела. Надо к ветеринару везти… — говорила она. — Может, съездишь со мной?

Когда она жует, то языком параллельно вычищает из зубов кусочки мяса. Это видно. Ее челюсть буквально ходуном ходит. Я слышу, как стучат ее зубы.

— А твой парень? — спросила я.

— Он должен встретить кого-то там с поезда… То ли старый друг, то ли еще кто, я не поняла.

Ее интересует только она сама и ее личные принципы. Алла похожа на меня. Она тоже отвратительна, только не подозревает об этом, и этим мы отличаемся.

Я улыбнулась:

— Значит, я запасной вариант. Всегда ты так.

— Ладно тебе. Сама говоришь, времени постоянно нет. Целыми днями сидишь над своим исследованием.

Две дуры сидят и говорят в кафе. Обе скалят зубы в улыбке, подчиняются нормам и говорят заранее одобренные в общении реплики, обходят подводные камни.

Господи, как же я устала…

— Девушки, как дела? — спросил кто-то. У этого кого-то была ослепительная улыбка. Честно говоря, я не разбираюсь в южных национальностях. Они все для меня примерно на одно лицо.

Помимо всех моих невероятных достоинств, я страдаю некоторой нетерпимостью к чужим народам: я не люблю русских, армян, украинцев, китайцев…

— Познакомимся? — спрашивает он.

…дагестанцев, немцев, американцев, белорусов (просто путаю их с украинцами).

В общем, я не люблю людей, которые находятся в моей зоне комфорта. Корни у меня немножко итальянские. Итальянцев, кстати, тоже не люблю. Они истеричные.

Пожалуй, из всех меня не раздражают только японцы. Они живут на маленькой территории, их мало, они технически продвинутые, забавные, чудаковатые, непредсказуемые. Они подарили миру катану, аниме и моду на хикикомори. Чехов я люблю просто так. Очень славные ребята.

— Мы не хотим, — ответила я. — Спасибо.

Через некоторое время дон Жуан ушел со своим другом.

— А что, тебе давно не мешает развеяться, — сказала со смехом Алла. — Если быть точной, то года два уже…

Тема отсутствия у меня секса в жизни является одной из самых забавных и острых среди моих знакомых. Они искренне считают, что у меня травма или что я страшно страдала от любви. Иногда люди мыслят настолько просто, что мне кажется, где-то их штампуют. Найду где — и подорву завод к чертовой матери.

— Слушай, у тебя сильно половые губы растянуты? — спросила я, перестав жевать.

Неверный код. Ошибка. Ошибка… Я сказала не запрограммированную фразу, и она ударила по Алле, как отрезвляющая до звона в голове пощечина. Как вылитое на нее ведро с ледяной, грязной водой. На секунду она замирает, вилка в ее руке перестала двигаться ко рту. Реальность для нее внезапно приоткрылась, показывая свой истинный уродливый облик.

Я вытерла салфеткой рот и спокойно произнесла в чистейшей до хруста тишине:

— Видишь ли, солнышко, тебя не касается моя личная жизнь и то, насколько регулярны у меня половые сношения. Впрочем, если ты всё же считаешь, что на правах друга имеешь право сунуть нос в эту тему, то я тоже могу, верно?

— Я… просто пошутила, зачем хамить?

— Давай подумаем, что именно ты сочла хамством, — я безмятежно посмотрела в потолок. — Слово «влагалище». Оно такое грязное на слух… Фу. Забавно, что ты ходишь с этим словом прямо между ног и, похоже, не очень этого стесняешься. Немножко лицемерно, но кто из нас не лицемер? Мы же друзья, разве я не могу задать вопрос? Мне правда интересно, тебя действительно смутило то, что я упомянула вслух твои половые органы, пока ты ешь стейк невинного животного, которое сдохло в муках, хотя еще недавно ты отправляла комментарий на тему живодерок?

— Заткнись, Лили. Не знаю, какая муха тебя укусила, но…

— Боже, как легко тебя обескуражить, — скучающе вздохнула я. — Ладно, я поеду с тобой к ветеринару.

— Никуда ты со мной не поедешь, — она торопливо собиралась уходить, на лице ее было надменное выражение монахини, при которой вслух кто-то сообщил о том, что для ее рождения на свет потребовался обыкновенный животный половой акт, и это очень ее оскорбило.

— Слава Богу, а я уже думала, что придется отмазываться.

— Да, пошла ты… — дрожа, прошипела она. — У тебя от нехватки секса в жизни крыша поехала.

— Так и есть, моя милая, — вздохнула я. — Мне ужасно не хватает самца, который сделает в меня несколько достаточно резких движений, чтобы сокращения стенок матки заставили меня испытать оргазм. Это совершенно точно сделает мою жизнь такой же осмысленной, как у тебя. Жутко тебе завидую, — прикуривая, сказала я.

Она хотела меня ударить. Ей помешало только то, что мы были в общественном месте. Хорошо, что не ударила — еще ладонь бы себе расшибла, чего доброго.

Мы все и так в заднице. От того, что меня туда посылают, пункт моего направления не изменится. Достаточно оглядеться вокруг. Говорят, красота в глазах смотрящего. Мне доставляет некоторое удовольствие с полной ответственностью заявлять, что в моих глазах красоты нет. Я — зло, подвид обыкновенный, хамло местного разлива. Я даже не обижусь, если мне так сказать.

Кто-нибудь верит, что я читала труды неоплатоников, интересно?

Впрочем, какое мне дело…

Когда Алла ушла, я облегченно откинулась на спинку стула.

Никогда не говорите людям вслух о том, кто они такие. Это расценивается, как акт агрессии. Кроме того, ты не можешь быть объективен. Алла — серое и скучное, лицемерное существо. Но неплохое — и это очень важно. Просто она марионетка окружающей её среды. Жвачное создание без мыслей и целей. Она не гигантский злодей, не демоническое существо. Она просто дура.

А таких я трепетно люблю и защищаю. Если кто-то попробует ей угрожать, я сверну этому человеку шею. Нашему обществу нужные неагрессивные и послушные особи. Нельзя, чтобы их уничтожали. Алла никогда не изобьет бродягу до полусмерти. Она никогда заживо не сожжет ребенка. Она никогда не ограбит пенсионера. Она способна жертвовать своими интересами ради другого, и при этом прощает долги. Она великодушна, мила. Она романтик, но пытается быть хоть немного циничной, чтобы мир не раскусил ее ранимости. Она хорошая. Дура — вовсе не обязательно плохой человек. Просто она не контролирует свою жизнь, но это не критично.

Через два дня извинюсь перед ней и свалю всё на месячные. Подарю ей что-нибудь дорогое. Свожу в ресторанчик. Потом поплачусь ей на тему того, что у меня никого нет…

Я бы с удовольствием всего этого не делала, но каждый человек в моей жизни — прикрытие. Я играю роль нормальной девушки, и мне не следует сильно от нее отставать.

Через месяц пора заводить себе парня. Выложу пару фото на сайте знакомств, найду себе наивного юношу. Потом он меня бросит, я буду притворно плакать, и Алла скажет мне, что все мужики козлы. Она простит меня, потому что добрая. Но никогда не забудет. При случае она постарается уколоть меня и причинить боль. Я откроюсь и сделаю вид, что мне страшно больно. Она почувствует себя сильной и отомщенной. Мы будем квиты, общение продолжится. Ей нравятся острые и интересные люди, потому что больше ничего острого и интересного в ее жизни нет. Алла никогда мне не откроется. Точнее — она так думает. Она не знает, что ее мысли для меня открытая книга, в которой для меня нет ничего интересного. За это я тоже очень ее люблю.

Если бы от Аллы мне была ее душа, я бы тревожилась, что она закрылась от меня, не доверяет мне, но… Господи, о какой душе можно говорить, если она подписывает петицию в пользу запрета абортов?

***

Что это за боль, которая говорит нам: прыгни с моста в реку? Топиться очень неприятно и больно. Тебя ожидают мучительные вязкие судороги, конвульсии в течение нескольких долгих минут. Тебе будет больно и тяжело. Не говоря о том, как будет выглядеть тело уже через шесть часов.

Попытайся представить эту боль.

Боль, которая гораздо сильнее, чем умереть навсегда в ледяной грязной воде. Боль, которая сильнее, чем самосожжение.

Здоровым людям свойственно вешать на самоубийц ярлык “слабый”. Известно ли тебе, что в Африке тоже случаются самоубийства от депрессии? Депрессия косит всех — богатых, бедных, нормальных и эксцентричных, детей и стариков. Это недуг, который идет против воли человека. Депрессия — это когда человек очень-очень хочет жить и борется, ищет смысл, выход, решение, но внутри него поселился враг, который пытается сбросить его из окна, швырнуть в воду. Он способен выстрелить или перерезать тебе горло, если ты потеряешь бдительность.

Депрессия — это персональный наемный убийца внутри рассудка. И его цель — ты.

И тогда начинается игра в шахматы…

Ты пытаешься понять, как мыслить и как жить, чтобы не давать ему шанса застать тебя врасплох. Ты следишь за тем, чтобы у тебя не было времени задумываться. Строишь планы про запас — что ты будешь делать, если тебя “накроет” внезапно. Готовишься. Он тоже играет, ставит тебе подножки, напоминает о худших моментах в жизни, перечисляет твои недостатки, логически строго обосновывает, почему уйти из жизни — необходимость, которая всем только на руку. Он циничен, зол, но тебе кажется, что он тебя понимает, и тут ты попадаешь в ловушку, веришь, что его точка зрения — единственно верная. И однажды ты стоишь на краю моста, смотришь в воду, потому что собрался прыгнуть…

Это Уроборос — убив тебя, убийца уничтожает и себя. Пожирая хвост, убивает и голову. Таков его замысел.

Вот, что такое клиническая депрессия.

В нашей стране депрессией называют печаль. Чтобы с ней справиться, больным рекомендуют шоппинг, вечеринки, работать побольше и не копаться в себе лишний раз. Поневоле начинаешь понимать, почему в нашей стране так часто люди убивают себя. Мы построили общество, в котором не живут, а выживают, да еще и почему-то этим гордятся, хотя нужно не гордиться, а возмущаться и протестовать. Не терпеть, а вспомнить про собственное человеческое достоинство. У нашего народа нет будущей цели, нет главного приоритета, нет целостности, словно кто-то вытащил из него душу и оставил взамен бедность. Рабскую бедность и рабскую зависть черни к своим баринам.

Я убиваю не воров, убийц или насильников, а бытовых мучителей. Мой маленький геноцид против глупости.

Живет себе, скажем, персонаж. Типичный московский персонаж мужского пола (не важно, может и женского), лет тридцати. Живет и периодически укладывает в больницу мать, сестру, подругу, сына (нужное подчеркнуть). Или он, допустим, психологически третирует собственных детей, которые на глазах тают и ломаются внутри. За такое ведь не сажают. И убивать за подобное, казалось бы, слишком жестоко — так принято считать. Но, если подумать, сколько получается покалеченных жизней? Сколько выживших в таких условиях вырастают в садистов или отчаявшихся?

У нас больное общество. Здоровый человек — уже не норма.

Или, допустим, жил человек и развлекался тем, что в сети устраивал травлю на людей. Всё равно на кого, главное, чтобы весело. Он делал это публично и никак себя особенно не оправдывал. Поэтому я его частично расчленила и закатала в бетон. Мне показалось, будет забавно, когда убийство сочтут ритуальным. Впрочем, у меня всегда было немного странное чувство юмора.

Так вот, когда человек хочет покончить с собой, почти всегда спусковым крючком к тому, чтобы это сделать, служит общество или человек.

Я решила убить молодого человека Аллы.