Иногда мне кажется, что в этом их главная прелесть – отсутствие воспоминаний как таковых. Поплакали, переключили внимание, засмеялись. И так по кругу. Никого толком не знают, говорить едва ли умеют, ходят всё равно, что с гравитацией сражаются. Спят, едят, пьют, большими глазками на мир глазеют и на репит. Никого не напоминает? Уверены?

Щелчок пальцами и заснеженная площадка сменяет год за годом. Яркие краски на резных качелях тускнеют, лесенки покрываются ржавчиной, песочница проседает на пару сантиметров, превращаясь в убогий колодец. Не слышно звонкого смеха, радостных воплей и восторженных криков. Никто не мечется по диагонали, унося ноги от соседской таксы. Лишь тишина бродит неслышно по заросшей кладке и забирается в беседку, где, устало обводя двор взглядом, сидят четверо стариков. Рядом смиренно ждут своего часа четыре деревянные трости с изогнутыми рукоятками. Без них держаться на ногах, тем более перемещаться в пространстве, точно пытка: то ли ноги не хотят работать, то ли забывают, как это делается. А вы как думаете? Правильно… Беззубые рты едва сотрясают воздух своими невнятными разговорами о чём-то давно ушедшем. Запылённые плееры внутри их черепных коробок проигрывают потёртые плёнки, снова и снова возвращая четверых в минувшие дни. Бабушка с дедушкой хрипло смеются, оба не в силах вспомнить тот самый рисунок на снегу. Они с трудом узнают детей, путаясь в именах, которые никому и не принадлежат вовсе.