По бескрайней синеве космоса, среди россыпей молодых метеоритов медленно плыл, качаясь, плот, сотканный из сети маленьких звёзд. На нем еле умещался небольшой шалаш, покрытый золотящейся звёздной пылью, из под подола которого выглядывала бархатная шкатулка причудливой формы шестиконечной звезды. На носу плота стоял огромный белый телескоп, труба которого время от времени, будто бы сама собой, кружилась то в одну сторону, то в другую.
Плот был совершенно один в огромном пространстве опасного мира. На полупрозрачных досках были рассыпаны размером с руку причудливые карты с изображениями разных планет, рядом стояла керамическая чашка, от которой разносились по бархатной темноте ароматы облепихи и мяты.
Вдруг одна из карт качнулась и повисла в воздухе. Плот вздрогнул, раздались тихие шаги.
На телескоп пала бестелая тень, а рядом зависла потертая карта. Труба зашевелилась в руках невидимого хозяина и вдруг завертелась как заведенный моторчик во все стороны. Плот застыл, пропуская сквозь себя мириады звёздных осколков. Раздался тихий стук, и в сторону, на прозрачные доски, отлетела карта с изображением третьей планеты солнечной системы.
Труба телескопа наконец остановилась в нужном направлении, и плот, сгруппировавшись, рванул сквозь космические пучины к берегам Земли.
***
Когда-то давно я был таким же как все. Я был мальчишкой, мечтающим о всяких глупостях. Мне нравилось нюхать бензин, чувствовать, как морской ветер ласкает мои щеки, исследовать Богом Забытые Места и находить разные штуковины. Я их коллекционировал. Помню, у меня была шкатулка, в которую я складывал свои драгоценности. Там был череп маленькой черепашки, найденный, когда я провалился под пески и чуть ли не умер, обгоревшее письмо, в котором я разобрал лишь одну фразу: “It’s my fault. But… Will you remember me?”; цветные стеклышки, марки, пуговицы… О, ещё там была роза. Искусственная, правда. Зато вечная. Как будто моя шкатулка была для неё стеклянным футляром, как в “Красавице и Чудовище”. Я обожал этот мультик. Он заставлял меня верить, что каждое “чудовище” — всего лишь заколдованный жизнью принц. Я никогда больше не доставал эту розу после того, как уложил её в газету и спрятал на дно моей шкатулки. Боялся, что завянет.
Когда мои родители опять ссорились, я сбегал к морю. Подолгу смотрел в бескрайнюю даль, ища алые паруса спасительного корабля. Потом шел к заветному дереву и доставал с его веток картонную коробку — ага, это и есть моя шкатулка. Перебирал все свои мемуары и смеялся.
Я был как все. Хотел себе велик, не спал допоздна, лазил по деревьям и никогда не возвращался во время. Но я никогда не боялся подкроватного монстра. Да и вообще, ночь мне казалась намного теплее и светлее, чем день. Когда в классе кто-то рассказывал, как не мог уснуть, потому что видел кого-то за шторой, мне становилось искренне жаль одноклассника. Разве можно увидеть красоту того, чего до бессонницы боишься?
Любая история начинается с “однажды…”: однажды мои родители…, однажды в одной деревеньке…, однажды он… Я начну, как и все, потому что однажды я понял, что со мной что-то не так. В школе, в третьем классе, нас попросили написать сочинение на тему нашей мечты. Машина, игрушки, деньги, собака, большой дом, другая страна… Было всё. От “говорящей куклы” до “гоночной машины” за много нулей. Когда дошла очень до меня, я сообщил о своей мечте. Я говорил о счастье. Чтобы у всех было всё, чего им не хватает. Класс рассмеялся. Слишком… Глупо, посчитали они. Наивно и по-детски.
Я знал, что столкнусь с критикой, поэтому не обижался на одноклассников. Разве если только немного. Эх.
В свою очередь учительница была очень озабочена моим ответом. Она спросила, не хочу ли я что-то для себя. И я ответил:
— Мне хочется дарить радость другим, разве не в этом настоящее счастье?
С того дня со мной начали происходить какие-то странности: то голодный котенок увяжется, то девчонка попросит ей бантик завязать, то бабушка — через дорогу перевести, то, представьте себе!, мама предложит помочь ужин приготовить (она очень редко бывает дома и еще реже готовит нам с отцом). А папа, болеющий уже несколько лет, вдруг выздоравливает.
Я был по-настоящему счастлив — от меня есть польза! В какой-то момент я даже забыл про свою шкатулку, хотя отчего-то теперь я по-долгу не мог уснуть. Лежу, как потерянный совенок, и не пойму, что не так. Как-то мне даже почудилось, что за шторами кто-то крадется. Уф.
В один день, возвращаясь со школы, я не заметил жалобно мяукающего котенка, и даже упустил из виду несчастную бабушку. Я был слишком рад, чтобы замечать несчастных — у меня наконец стали появляться друзья!
Чем дольше всё продолжалось, тем хуже мне становилось. Я прятался под одеяло, затыкал уши от нестерпимой боли, быстро приходил в школу и так же быстро возвращался. Я ничего не замечал вокруг, и напрочь забыл обо всём на свете. Знаю, я был дураком….
Я наорал на отца. Он хотел помочь с уроками, а я оттолкнул его и убежал. Вырвался навстречу ночи. И больше не вернулся.
Я добежал до пляжа и, не чувствуя под собой ног, бросился в чем был одет в воду. Ледяные языки убаюкивающие обмыли меня от накопившейся в душе грязи и выпустили, лишь когда луна стала спускаться.
Песок лип к мокрому телу, а с моря дул вольный ветер. Эх, как бы мне хотелось стать ветром и облететь весь мир, согревая собой таких же мальчишек, как я.
Я взглянул на звезды, маняще мерцающие в темноте. Или стать звездой… Буду освещать путь заблудшим душам.
Оковы, стягивающие последние дни моё сердце, вдруг превратились в песок, осыпающийся с сохнущего тела. На мгновение я закрыл глаза, а когда открыл, то увидел падающую звезду.
Я вскочил и заозирался: это обязаны увидеть другие! Но, как назло, в предрассветное время на пляже никого не было. Что-ж, тогда мне предстоит запомнить всё, до мельчайших подробностей, чтобы однажды стать для кого-нибудь “глазами”.
Но вскоре оказалось, что это вовсе не звезда. Это было НЛО. Неопознанный летающий объект! Одни небеса знают, как вообще в воздухе может летать плот, да еще и полупрозрачный!
Я протер глаза: не мерещится ли мне всё это? Может, от долгого купания в ледяной воде и бессонницы всё происходящее — детище моего странного воображения?
Но плот невесомо опустился на волны, без единого всплеска. И медленно поплыл прямо ко мне.
Я испугался. Впервые в своей жизни я реально испугался. Какая несусветная чушь происходит! А я один!
В первые секунды мне захотелось бежать. Бежать домой и больше никогда не выходить из своей комнаты. Но ведь… Вдруг тогда я больше никогда не узнаю, что это за плот… Этот вопрос будет меня мучать всю жизнь… Я не проживу от отчаяния и двадцати лет и, наверное, повешусь!
Нет уж, лучше останусь.
Я остался, правда, забрался на ближайшее дерево. Там, кстати, была и моя шкатулка.
Плот с шалашом на борту аккуратно подплыл к берегу и остановился. Кажется, кто-то выбрался из него и уверенно направился куда-то. Я до последнего отговаривал себя, но всё таки выглянул из-за веток. И тут же спрятался обратно. Ох!
На пляже, помимо плота, никого не было. Но звук шагов усиливался. Кажется, шли ко мне…
Как назло подул ветер, и я дернулся, пытаясь удержаться за ветку. Зашелестели листья и я запоздало понял, что задел свою шкатулку Счастья.
Она глухо ударилась о песчаную дюну. Послышался сдавленный смех. У меня перехватило дыхание и, чтобы не заорать, я зажал руками рот.
— …Серафим, тебе не стоит меня бояться, — послышался спокойный старческий голос.
Сердце ушло в пятки.
— Ты видел моё судно? Как тебе? Эй, скажи что-нибудь, не будь трусишкой!
— Кто вам сказал вам моё имя?… — пролепетал я.
— Да так…:
«КОРОБКА МОЯ. ИСКРЕННЕ ПРОШУ НЕ ТРОГАТЬ! НАШЕДШЕМУ ВЕРНУТЬ В ДОМ НА УЛИЦЕ СОЛНЕЧНОЙ, Д.4, СЕРАФИМУ! СПАСИБО!!!»
— Кхм… Ну, это… Безопасность… — я потихоньку успокаивался: голос у моего собеседника был добрым. По-настоящему добрым, я очень редко слышу такие голоса. Он напоминает ласковое улюлюканье матери и шум прилива в солнечный летний день. — А как он… Оно… Летает?
— С помощью детского смеха.
От удивления я даже забыл бояться и выглянул из-за ствола. На песке стоял дряхлый старик с пронзительно синими глазами и длинной белой бородой, в кудряшках которой сверкали маленькие жёлтые крапинки. В руках незнакомец держал огромные, чуть ли не с ладонь, карты. На одной из рубашек я с удивлением обнаружил свою фотографию.
— Как это? И откуда вообще…
Вдруг другая карта, будто бы ожив, потянулась из рук старца, а на её рубашке, прямо на мои глазах, появилось чье-то девчачье заплаканное лицо.
— Ох, Серафим, некогда всё объяснять! Времени осталось совсем немного, а тебе предстоит столько всего узнать… — дед встревожился. Он с юношеской проворливостью наклонился, поднял мою драгоценную коробку и собрался уходить. — Пошли, время никогда не ждёт. — И требовательно добавил: — Юнга!
— Куда это я… — вдруг я осекся. Если это всё реально, если это не шутки и не… Какого зайца вообще происходит?! — С-с вами?… — прошептал я осипшим голосом.
— Со мной, юнец, ты же хотел приносить людям счастье. Или уже доволен тем, что имеешь?
Я вздрогнул. Кажется, он о том, что происходило со мной в последние дни. Решительно мотнул головой и спрыгнул.
— Нет! — я замялся. — Но мои родные… Они…? — я не смог договорить два слова, но старец, будто прочитав мои мысли, тут же откликнулся:
— Забудут тебя? За всё так или иначе приходится платить. Они будут счастливы, у них вскоре родится другой сын и, я обещаю тебе, ты сможешь их навещать.
— И они… Они точно будут счастливы?
— Точно, юнга. Я давно тебя жду. Уже несколько тысяч лет. — старец взглянул на карту с девочкой и вздохнул: рубашка вновь покрылась звёздочками. — А время ждать не умеет. Тебе многому предстоит научиться…. Ты любишь чай с облепихой?
В груди у меня всё сжалось. Не верилось, что это происходит со мной. Но я пустышка без неё. Без моей мечты.
— С-с мятой. — запоздало ответил я. — Облепиху никогда не пробовал.
Я отправился на плот, который унес нас в космическую глубь. Вместе со старцем, назвавшим себя Звездочетом. Хотя, на самом деле, он считает не звезды, а счастливых детей и всеми силами дарит радость тем, кто до сих пор несчастен.
Еще почитать:
Восемь созерцаний.
Первый снег
За дверью
Галактическая болезнь.
«
»
