Холодной зимней ночью, сев в один из вагонов поезда, направляющегося прямиком в Москву, я прошёл по длинному коридору вдоль поезда и, заприметив номер своего купе, открыл дверь и вошёл туда. В купе была ужасная духота, и поэтому я на некоторое время открыл окно. Затем я вытащил из своего кожаного портфеля свой дневник, сделал в нём несколько записей и убрал назад. Ощущая всем телом маленькие толчки, я почувствовал, как поезд с медленной скоростью стал двигаться. С каждым своим движением тот постепенно стал набирать высокую скорость, и когда уже набрали достаточный разгон, я расположился около окна и стал наблюдать, сквозь его стекло, в котором можно было разглядеть из-за ночной тьмы лишь образ моего лица и очертания самого купе. Однако когда картинки стали вырисовываться, мне стали открываться дивные пейзажи нашей природы. Мои глаза смогли разглядеть ровно простирающийся по земле белый пушистый снег. Своим видом он напоминал мне сахарную вату, которая не кончалась, а лишь виднелась в дали мрачного горизонта. Среди белого снега в этой непроходимой зимней пустыне виднелись большие ветви тёмного, как смоль, дерева, которое одиноко покачивалось из стороны в сторону, поскрипывая своим длинным и немало толстым стволом и бурно шуршащим своими голыми, крючкообразыми ветвями. С каждым движением поезда картинки за окном заменялись то снежными горами, то тёмными деревнями, в домах которых не было видно ни одного лучика света, а то и вовсе чем-то таким, что разглядеть не представлялось возможным из-за сгустившегося тумана и темноты ночи. Старые и мрачные дубы с ясенями, укутанные снежной пеленой, отбрасывали на снег длинную лунную дорожку, по которой, казалось, можно было дойти до самого космоса и, попав в смоль небесного пространства, прикоснуться к ярким звёздам, окружавшим нашу землю и все просторы космоса. Затем лунная дорога сменилась длинной рекой, расположившейся под толстым слоем льда. На вид лёд был очень толст, однако, я уверен, что стоило бы на него лишь ступить, как маленькие трещины покрыли бы его поверхность от начала до самого его конца. И опять же в этой картине присутствовал лунный свет. Из-за этого света лёд начинал блистать так, будто это была огромная стеклянная поверхность зеркала, и в этой поверхности отображалась вся та красота, что только присутствовала в этом зимнем пейзаже. Как уже читатель понял, ничто не обходится без луны и её яркого света. Затем картинка вновь сменилась, и так они продолжали меняться каждую минуту и каждую секунду. Уже чувствуя невыносимую усталость, я оторвался от окна и принялся укладываться спать. Для начала я встал на ноги и закрыл окно, чуть съёжившись от холода. Потом же, подложив под голову свой кожаный портфель, я разместился на нём как на подушке и, спрятав руки под мышками, прикрыл свои уставшие глаза. Хоть они и были после этого закрыты, но в моей памяти до сих пор вырисовывались те чудные виды, что я наблюдал за окном. Эта на славу выдавшаяся картина была настолько красива и ослепительна, что я не мог и представить, что этот леденящий снег я презирал больше всего на свете, стоя при этом на обледенелом тротуаре перрона. Ритмичные движения поезда и его нескончаемое «Тух-тух-тух» имело такой убаюкивающий эффект, что я за считанные минуты предался старику Морфею.
