Живой труп

ЖИВОЙ ТРУП

По мотивам рассказов Михаила.

   — Да, жаркая ночка! Фриц, слышишь, чего говорю, давай путь скоротаем, сюда сворачивай!
   — Погоди, шнурок развязался. После сегодняшнего погрома пора, наверное, белые надевать. Как я тому черножопому врезал, а? Точно выбил ему его белые, как задница в сметане, зубы.
   Бритоголовый завязал шнурок на берцах и они двинулись дальше.
   — Жрать хочется, приду домой, картошки с укропчиком наверну.
   — Мик, а мы что, через кладбище?
   — Да, а чего, стремно?
   Бритоголовый заржал, оттянув лямку подтяжки с германским флагом и опустив ее на место. Лямка издала в воздухе легкий свист.
   — У меня был дед, царствие небесное, — начал Мик. — Такие сказки сочинял, что я в детстве поссать боялся выйти. И он всегда говорил мне: «Никогда не ходи на кладбище в мае». А почему не рассказывал. Насчет же этого кладбища, вообще и ногой ступать запрещал. Говорил, мол, распечатали его, печать сняли, теперь земля эта — поганая, всякая чертовщина может случиться, — и, видя, что друг увлекся его рассказом, незаметно ущипнул его за спину и, приколовшись с того, как он дернулся от неожиданности, залился смехом.
   — У-у, страшно, ха-ха-ха!
   — Да срать я хотел на твои страшилки, на меня восемь хачей напали, уж это похуже любой нечисти.
   — Верно, верно. Нам, скинам, уже сам черт не страшен. Кстати, если по дороге встретим парочку готов, я им их колготы рваные на задницу натяну. Не фиг вандализмом заниматься, славян позорить. Оденутся, как смерть, и по кладбищам шляются, кресты ломают.
   — А мне говорили, что они, типа, хранители кладбища. Типа, убирают там мусор. Придурки хреновы! Может у меня во дворе им субботник устроить? Там, кстати, половина из них — пидары.
   — Фу, какая гадость, — скривился Фриц. — Я бы таких на месте перестрелял. Жарища! — он снял футболку с питбулем и обвязался ею вокруг бедер.
   Они дошли до кладбищенской стены. Мик, сам не отдавая себе отчета в действиях, повернулся назад: — Может не пойдем?
   — Сам предложил и сам зассал. Готов испугался, ха-ха-ха!
   — Ладно, ладно! — ответил Мик, устыдившись своего непонятного порыва. Они зашли за кладбищенскую стену. Разговор как-то не вязался, казалось, все мысли вылетели из головы. Поэтому они шли молча. Переступив черту, граничащую с городом мертвых, Фриц сразу же почувствовал, как повеяло могильным холодом.
   Съежился, машинально натянув футболку обратно.
   Он почувствовал себя каким-то маленьким, беззащитным, совсем как в детстве. Он подумал, почему было только что так жарко, а сейчас невозможно согреться, ведь это всего лишь участок, огороженный стеной.
   — Живых надо бояться, — подбодрил себя Фриц, видимо, подумав о том же самом.
   — А ты что, боишься? — попытался улыбнуться Мик, но улыбка вышла кривая и совсем неискренняя.
   Они продолжали идти молча.
   «Есть на том кладбище статуя дивы. Там похоронена молодая невинная девушка. Она — хранительница кладбища, у нее все просят помощи»… — неожиданно вспомнились слова деда.
   Мик поежился, продолжая потирать руки. Зубы выстукивали барабанную дробь.
   Это был май. Кладбищенская сирень благоухала. В зарослях кое-где торчали покосившиеся от времени кресты, а то и вовсе кроме насыпи ничего не осталось. Их больше никто не навещал. Слишком много времени утекло. Если и остался кто-то из родственников, то они про эти могилы не знали, а, может, и вовсе не хотели знать. Это всего лишь одинокое, забытое Богом и людьми, кладбище. Они продолжали идти по тропинке, всего лишь каких-то несколько минут, но эти минуты показались Мику вечностью. Будто бы здесь был свой отчет времени.
   Он разглядывал деревья. Обратил внимание, какой они странной формы. Почти все деревья были деформированы, с искривленными стволами и странным расположением веток.
   — Мик?
   — Что? — встрепенулся тот, оторвавшись от своих мыслей.
   — Что это за запах? Ты чувствуешь?
   — Нет, не чувствую, — ответил Мик.
   Ему не хотелось показаться трусом в глазах друга и наводить панику. Скинхэд не может быть трусом и верить в дедушкины сказочки. Он — гордость нации, защитник отечества, его защита и опора. Он должен сохранять чистоту нации и истреблять живущих на чужой земле, как у себя дома, хачей, негров, китайцев и прочую мразь. Вот для чего нужен скинхэд. Но даже эти подбадривающие мысли сейчас не спасали. Ничто не могло заглушить в груди странное волнение.
   Повсюду цвела сирень. Мику всегда нравился ее благоухающий аромат, но сейчас она пахла как-то по-особому. К сладковатому запаху ее нежных цветков примешивался запах сырости, плесени и тления.
   Этот тонкий запах тления не оставлял в покое. Мик поморщился.
   — Что там? — резко спросил Фриц.
   — Где? — резко крикнул Мик, к стыду своему осознав, что он едва не вцепился приятелю в руку.
   — В белом кто-то…
   — Иди ты… — нервы Мика были уже на пределе. Вдобавок, не оставлял в покое мерзкий запах разложения. Если бы Мик увлекся мистикой, наверняка подумал бы, что за нем идет наполовину разложившийся труп.
   Фриц не соврал. Из-за кустов действительно показалось что-то большое и белое.
Сердце Мика часто забилось, по телу пробежала мелкая дрожь.
   — Это статуя, — проговорил он. — Дивы… — и только тут он поразился сам себе: как он мог знать, что это статуя именно дивы? Он никогда ее не видел!
   Они приближались к статуе. Это была большая статуя из белого мрамора красивой молодой девушки. Девушка стояла босиком, печально склонив голову на плечо. Голову ее покрывала шаль, а в руках был букетик мраморных цветов. Она казалась живой. В глазах светилась скорбь.
   — Барбара… Здесь древнепольский… — начал Мик и осекся.
   Перед его глазами на белом мраморе начали появляться кроваво-красные буквы, по одной.
   Вначале возникла У, потом Х, О, Д, И, Т и, наконец, Е.
   Мик отшатнулся в сторону, вцепившись Фрицу в руку.
   — Что случилось? — испугался Фриц, ты мне сейчас руку сломаешь.
   — Видел, видел, видел, — затараторил Мик.
   — Что видел?
   — Буквы… — тут он осекся, заметив, что никаких кровавых букв нет.
   Мрамор по-прежнему выделяется в темноте своей белизной.
   — Чертовщина какая-то, пойдем отсюда скорее…
   — Мик, что с тобой, отпусти мою руку!
   Две их фигуры стали удаляться от статуи Дивы.
   Мик почувствовал слабость, тяжесть, тело казалось разбитым, как у дряхлого старика.
   Идти было тяжело, словно к каждой ноге был привязан десятикилограммовый груз. Запах гниения не прекращался.
   Мик напряженно думал о буквах, еле передвигая ноги. Если бы там действительно были какие-нибудь буквы, Фриц бы их тоже заметил. Значит, никаких букв и не было. Просто он вырос на рассказах сумасшедшего старика и сам повернулся крышей.
   «А вдруг Фриц видел тоже самое, но промолчал, чтобы не показаться идиотом? Нет, идиот — это я! Трусливый идиот! Скинхэды живых не боятся, а я испугался мертвых.
   Он тщетно пытался забыть о померещившихся буквах.
   Вдруг в ушах возникла какая-то песня. Из ниоткуда, из головы.
   Словно бы дерево пело.
   Старое засохшее скрипучее дерево, с изогнутым стволом стволом, каких здесь было много. Это поющее дерево заглушало другой отдаленный звук. И звук этот с каждым шагом становился все отчетливее. Это был чей-то плач, зов о помощи. Ему захотелось срочно завернуть в сторону и пойти в глубь кладбища.
   Словно невидимая рука тянула его. Тело совсем отяжелело.
   Бороться с искушением шагнуть вглубь стало все труднее. Мик повернул в сторону отяжелевшую голову. Клетчатая рубашка Фрица уже почти скрылась в кустах. Он направился в абсолютно противоположную сторону от той, куда хотел пойти Мик.
   — Господи — проговорил Мик и крест, висевший у него на груди, упал к ногам. Схватив крест, Мик запустил руку в кусты и схватил Фрица за шиворот: — Стой, ты куда?
   Фриц, словно находясь в каком-то трансе, не осознавая, что делает, снова полез в кусты.
   Мика самого тянуло в другою сторону. Словно роящиеся вокруг души решили развести их, запутать и заманить.
   «Дива, безгрешная, хранительница, защити, не дай пропасть»… — прошептал он, сам того не понимая. Схватил Фрица за руку, стараясь ни о чем не думать и не оборачиваться. Шагать стало немного легче. До выхода было недалеко. Мик, собрав в кулак, последние осколки слабеющей воли, попытался абстрагироваться и вспомнить что-то веселое, но ничего не шло в голову.
   «Это не ваш мир», — застучала фраза в голове. До выхода оставалось пару шагов.
   «Боже, боже, боже», — шептал Мик про себя, уже не стыдясь своей слабости. Его одолел безумный страх, который утих только тогда, когда они переступили черту, граничащую с кладбищем. Исчез могильный холод и запах разложения. Мирно щебетали птицы, занимался рассвет.
   Мик повернулся на Фрица. Тот молча шел, тупо уставившись себе под ноги, словно не от мира сего. Мик хотел его спросить, но не решался, боясь, что друг поднимет его суеверия на смех. И правда, а вдруг он просто собрался отлить и полез в кусты, и не было никакого плача, поющего дерева и криков о помощи. Просто нечего принимать близко к сердцу байки выжившего из ума старика. И буквы — обман зрения!
   Почти уже подбодрив себя, попытавшись найти всему логическое объяснение, Мик снова посмотрел на друга. Тот шел точно так же, не меняя шаг и не поднимая головы.
   — Фриц… — ненавязчиво начал Мик. — Зачем ты хотел полезть в кусты… отомстить, да?
   С минуту Фриц продолжал идти глух и нем. Потом остановился, поднял голову, посмотрел на Мика и сказал ему в лицо: — Упырь!
   Он посмотрел на Мика такими глазами, что тот в ужасе отпрянул в сторону и, зацепившись за камень, едва не упал.
   Через какое-то время, Мик напомнил о его фразе самому Фрицу, но тот сказал, что ничего не помнит и поднял его на смех. Мик стал подумывать о том, не сходит ли он с ума и не обратиться ли ему к психиатру.

   Прошло около двух месяцев. Случай на кладбище постепенно забылся. Но Мик поклялся сам себе, что никогда нога его больше не ступит на это поганое место. С Фрицем больше эту тему он никогда не поднимал, потому что тот выставлял его на смех. Да Мик уже просто не верил сам себе. Мало ли какая чертовщина могла померещиться!
   Он продолжал жить своей обычной жизнью. Бросил курить, по утрам делал зарядку и принимал холодный душ — нации нужны здоровые патриоты.
   Ходил в спортзал, иногда на футболе выпивал бутылочку-другую пивка. Вечерами ходил вылавливать татар, китайцев, евреев и представителей других национальностей, не относящихся к славянам. Ночью стал подрабатывать в интернет-клубе админом, чтобы купить себе новенькие стилы с металлическими вставками, дабы удобней было тромбовать «не наших».
   В одну из таких ночей Мик сидел в кресле админа за компом. Народа практически не было. Играли в игрушки малолетки, да какой-то ботаник заснул над своей дипломной работой. Вскоре ушли и малолетки, остался лишь один спящий ботаник.
   — Отстой! — проговорил Мик, зевая от скуки. Его пальцы уже набирали номер Фрица.
   — Алло, ариец, подрывай свою фашистскую задницу и ай-да ко мне в клуб! Я в инете новую игрушку откопал. «Найди Гитлера» называется.
   — Не, не сегодня. Ты на часы смотрел? Я уже десятый сон вижу. Завтра посмотрю твою игрушку. Будет день и будет пища. Ауфидерзейн!
   — Да пошел ты! — Мик швырнул телефон на столик и открыл долгожданную игрушку. Сколько он над ней просидел, было неизвестно. Только вдруг повернув голову, встретился со светло-голубыми глазами на бледном-пребледном лице. В дверях стоял высокий и худощавый парень, одетый в черное, с волосами до плеч. Он молча наблюдал за ним, но порога не переступал.
   «Мальчик-гот!» — зло улыбнулся про себя Мик. — «На ловца и зверь бежит. Вот бы его сейчас тромбануть! Не, нельзя, с работы выгонят и накроются стилы мои медным тазом.
А какой бледный! Точно чахоточный. Хотя эти дегенераты себе лицо театральным гримом выбеливают. Попадись ты мне на улице!» — Мик сжал кулаки, сетуя на то, что они не смогут прогуляться по худосочным бокам типа в черном. Хотя, помимо воли, заметил, что лицо незнакомца необычайно красиво, несмотря на сильную бледность.
   — Можно мне войти? — спросил он очень мягким, завораживающе-приятным голосом.
   — Табличку что ли повесить: «Готам вход воспрещен?» — сказал он как бы сам себе.
   — Некрасиво унижать человека за мировоззрение, отличное от твоего собственного.
   Мик поразился этому журчащему, льющемуся, словно родниковая вода, и гипнотизирующему голосу.
   — А я еще никого не унижал, — грубо ответил он, добавив: — пока что.
   Молодой человек продолжал стоять за порогом, облокотившись о дверной косяк.
   — Можно мне войти? — спросил он, продолжая бесстрастно смотреть на него.
   Мик начал выходить из себя, моля богов, чтобы нервы не сдали и он не лишил бы себя работы.
   — Здесь уже закрыто! — как можно резче сказал Мик, решив игнорировать непрошеного гостя и продолжал втыкать в игрушку.
   К нему протянулась рука с длинными тонкими ухоженными пальцами, на мизинце которого был длинный ноготь, аккуратно подточенный и налакированный. С тонкой кисти свешивался длинный, очень пышный кружевной рукав. В руке было сто долларов.
   — Истинные арийцы не продаются! — иронично ответил Мик.
   — Можно мне войти?! — со злобными нотками в голосе повторил готичный посетитель.
   — Да нет же! — окончательно вышел из себя Мик, хлопнув кулаком по столу. Пока повернулся, а гота уже и след простыл.
   — Придурок гребаный! — не мог успокоится Мик. — А что это за запах? — в воздухе витал запах гниения. Приблизительно такой, какой он чувствовал тогда, на кладбище. Мика охватил панический ужас, он стал кричать на ботаника, чтобы тот проснулся, решив спросить у него, не чувствует ли он такой же тлетворный запах, но ботаник не просыпался.
   Тогда Мик решил поднять его силой, хлопая по щекам от души. Неожиданно ботаник открыл глаза — причем взгляд был абсолютно ясный, будто бы он и не засыпал вообще.
   — Упырь! — сказал он и снова заснул.
   Взгляд у него был такой же, как и у Фрица тогда.
   — Что?! — взбесился Мик. — Да вы что, сговорились тут все до психушки меня довести! Разыгрывают! Конечно же! Как же я сразу не догадался! Меня кто-то разыгрывает. Сейчас я это узнаю! — он принялся снова колотить ботаника по щекам, но тот не просыпался.
   — Мертвым сном значит спит! Подожди-подожди, обезьяна очкастая! — Мик принес целую банку воды и судорожно вылил на голову ботанику. Тот пошевелил головой, пытаясь разлепить глаза.
   — Что? Куда? — спросонья не понял он.
   Мик принялся трясти его за плечи: — Почему ты сказал «упырь»?
   — Что?! Я ничего не говорил!
   — Не говорил?! Дурочка из меня делаешь. Отвечай, почему ты сказал: «упырь»?!
   — Я не говорил…
   — Убирайся вон! — потерял терпение Мик, едва ли не пнями выставив ботаника за двери.
   — Да что же это такое!
   Начало рассветать и пришла уборщица.
   Мик чуть ли не побежал на остановку, желая побыстрее доехать домой и забыться сном.
   — А когда он говорит тебе: можно войти? Никогда не приглашай его. Он только этого и ждет! — услышал Мик сзади себя и с ужасом обернулся. Между собой общались две женщины. Видя, как он на них смотрит, они замолчали и уставились на него, в свою очередь. Мик отвернулся в сторону.
   — Нет, я себе накручиваю, это накрут, всего лишь накрут.

После этого случая Мик стал плохо спать, ворочался ночами, постанывал. Часто ночами ему мерещился запах разложения, гнили и плесени. Он стал плохо спать и с каждым днем терял вес.
К готам относился с опаской. В каждом готе он видел лицо с бледно-голубыми глазами и готы стали наводить на него панический ужас. Он старался обходить их десятой дорогой. Однако, о своих страхах Мик не мог рассказать никому. Его бы подняли на смех, он опозорил бы и себя и своих братьев по крови. С ним бы перестали общаться, да еще бы и морду набили. Поэтому Мик стал более отчужденный, наедине со своими мыслями и переживаниями.

   — Ох и стилы-красавцы, со вставками, как ты и хотел! — с восхищением сказал Фриц.
   — Не зря работал! — гордо ответил Мик, демонстративно выхаживая взад-вперед.
   — Штаны-то хоть подтяни, герой-патриот! Упадут скоро. Похудел что-то ты быстро, кожа да кости остались, — как бы невзначай, сказал Фриц.
   — А это я семейки с германским флагом засветить решил, — попытался отшутиться Мик, но в горле застрял ком. «И он заметил, как я худеть стал»…
   — Пацаны звонили, сегодня в десять под общагами. Надо ж стилы свои обмыть, да ты слушаешь меня или нет?
   Мик кивнул головой, как бы в знак согласия, но мысли его сейчас были далеко.
   «Ничего, оторвусь сегодня на малазийцах. Родина еще будет гордиться таким патриотом, как я! Я не трус! Я всем сегодня покажу!»
   Собрав в единое целое всю свою злость, покрыв лысую черепушку клетчатой кепочкой от Барбэрри, надев новые подтяжки, Мик поплелся за Фрицем. Они должны были встретиться возле общаг с остальными.
   — Здорово, Мик! — сказал один из бритых. — Что-то ты исхудал совсем, аж щеки впали.
   Мика передернуло.
   — И что? — нервно ответил он. — Мало ем и много работаю. Думаешь, я стал плохим бойцом? Посмотришь сам! — он отошел от толпы, пока остальные решали, в каких кустах засесть лучше всего. Отряд скинов, стараясь не шуметь, прошел к зарослям сирени.
   — Пацаны, сюда, сюда, скорее! — командовал главный, по прозвищу Патриот. Все спрятались, стараясь не трещать и как можно меньше шуметь.
   — А когда они пройдут? — спросил некто.
   — Да через полчасика эти обезьяны черномазые пройдут. У них общаги закрываться будут. А пока они, сволочи, с нашими женщинами развлекаются.
   — Смерть им! — выкрикнул все тот же некто.
   — Смерть им! — шепотом повторили все.
   — А как их в темноте-то различить? Рожи страшные, черные, с темнотой сольются.
   — По задницам! — ответил Фриц.
   — А ты откуда знаешь? — спросил Патриот. Все заржали.
   — Тише! — цыкнул на них Патриот. — Я уже вижу одну обезьяну. Вперед!
   Небольшой кучке малазийцев не суждено было дойти до общаг. Дорогу им преградили бритоголовые «друзья».
   — Guten Abend! — закричал Патриот, кидаясь первым.
   — I don’t speak russian! — проговорил кто-то из малазийцев.
   — Это немецкий, идиот! — сказал Фриц и малазиец согнулся от удара про меж ног.
   Каждый разобрал по жертве. Но малазийцев оказалось меньше, чем скинов, поэтому приходилось пинать одного вдвоем, а то и втроем.
   — Это мой! — сказал Мик, отталкивая Фрица от полудохлого тела. Стилы с металлическими пряжками прошлись по ребрам. Бедняга закричал. Раздался хруст.
   — Сдох? — спросил Фриц.
   — Кажется, вырубился, — ответил Мик. — Я ему все ребра переломал! — он еще раз с удовольствием посмотрел на дело рук (а точнее ног) своих. Вдруг малазиец поднял голову с асфальта, издевательским взглядом посмотрел на него и на чистейшем русском произнес: — Что, думаешь я не знаю, как у тебя упырь каждую ночь кровь пьет? — и захохотал.
   У Мика все похолодело внутри.
   — Он чего, что-то сказал, да? — тяжело дыша, спросил Мик, указывая на малазийца.
   — Ты чего, — ответил Патриот, он уже нескоро что-то скажет, если вообще что-то скажет!
   Мик ударил стилом об камень и с криком побежал прочь.
   — Что с ним происходит? — спросил Патриот, — чудной какой-то стал, — и, обведя взглядом Юлия Цезаря валяющихся кто где малазийцев, добавил: — Biszum baldigen Wiedersehen!
   Пора и нам, ребята,отсюда валить. Как бы мусоров не было.

   Мик стал замечать, что его собака по ночам подозрительно смотрит в угол.
   Она стала сторониться его комнаты, да и самого хозяина в частности. Мик замечал, что она куда-то злобно смотрит и рычит, ощетинив шерсть, но близко не подходит. То вдруг жалобно скулит и убегает.
   Утром Мик помчался на рынок и купил столько пучков чеснока, на сколько хватило денег.
   Дома он обвешал все стены пучками чеснока, который теперь висел вместо кельтских крестов и свастик. Пару пучков он повесил на люстру, кое-что спрятал под диван, оставил нарезанный дольками чеснок прямо на столе, чтобы убить проклятую трупную вонь.
   Запах гниения на какое-то время исчез, но потом стал преследовать снова.
   Собака вскоре убежала, да так и не вернулась. Это был породистый стафф по кличке Геббельс. Больше его никто и никогда не видел.
   Мик боялся сойти с ума. Он целую неделю умолял Фрица переночевать у него хотя бы одну ночь, суля за это различные подарки. И, видя, что Фриц никак не соглашается, решил отдать ему немецкий китель со времен второй мировой. Он всегда гордился этой раритетной вещичкой. Но сейчас было не до нее.
   — Не знаешь, где осины растут? — как бы между прочим, спросил Мик.
Фриц покачал головой: — И вправду говорил Патриот, что ты чудной какой-то стал. Да хватит мне уже кофе подставлять!
   — Послушай, — похлопал его костлявой рукой по плечу Мик. — Тебе же всегда нравилась моя серебряная свастика на цепи.
   — Ну… — подозрительно ответил Фриц. — К чему это ты клонишь, не пойму. Ты скорее утопишься, чем отдашь ее кому-то.
   — Отдам! — чуть не закричал Мик. — Все отдам! И китель, и свастику, и подтяжки с германским флагом подарю. Только ты не поспи ночь, а посмотри, что будет.
   — А что будет? — удивленно спросил Фриц.
   — А… ну ты вот и посмотришь…
   — Точно чудной. Дурь какая-то накатила. Ладно, не посплю ночь, на тебя, красавца, полюбуюсь. Кстати, можешь складывать китель в пакет.
   Радостный Мик побежал исполнять поручение.
   «Сегодня я с Фрицом, бояться нечего!»
   Он безмятежно уснул.
   Полночи Фриц втыкал на раскачивающуюся ветром занавеску, но вскоре его сморил сон. Веки отяжелели и глаза сами собою закрылись.
   Сзади ночи вскочил Мик. Ему померещился собачий лай, будто бы Геббельс вернулся и залаял. Но сейчас все было тихо. Мик взглянул на друга: — Дрыхнет, так я и знал! — и тут он пригляделся. На ковре сидело маленькое странное существо и смотрело на него глазами-бусинками. Не отрывая глаз от существа, рука Мика начала судорожно будить Фрица. Повеяло запахом гнили.
   — Что? Что там такое?
   Мик молча указал пальцем на странное существо.
   — Фу, что это? — Фриц загреб в охапку непонятное существо, сжав его в огромной ладони.
   Мик с криком и визгом побежал включать светильник.
   — Подожди, не разжимай кулак! — про себя Мик раза три прочел «Отче наш».
   — Разжимай!
   На ладони сидело маленькое злобное существо. Оно раскрыло маленький рот на омерзительно-уродливой рожице и показало мелкие острые зубы.
   Мик скривился от отвращения.
   — Нетопырь! — сказал Фриц. — Что-то типа летучей мыши. Откуда ему здесь взяться? На! — он протянул нетопыря Мику. Тот с воплем выкинул его в окно: — Фу, вот это мерзость!
   — Да и шут с ним, ложись спать!
   — Нет, нет! — категорически воспротивился Мик. — Хочешь, я тебе колбаски охотничьи принесу, ты их любишь.
   Он вышел на кухню и случайно глянул в зеркало: на него смотрело изможденное, как после голодомора лицо, с впавшими щеками и большими кругами под обоими глазами.

   Мучаясь неизвестной проблемой и тая на глазах, Мик решился поймать кого-нибудь из готов. Уж они-то точно скажут, что к чему. Может быть они знают ТОГО длинного с голубыми глазами. Да по-любому знают!
   Весь вечер Мик посвятил тому, что выслеживал готов по всему центру и все же удача ему улыбнулась. Он заметил длинноволосого типа с подведенными глазами и анкхом на шее. Пока парень стоял, разглядывая какой-то журнал, Мик успел неслышно подойти сзади и намотать его волосы на руку. Потянув за них и задрав ему голову, Мик злобно прошипел: — А теперь рассказывай!
   — Что? — не понял перепуганный гот. — Что вам нужно?
   Продолжая держать его за волосы, Мик потащил за угол.
   — Смотри, видишь, какие у меня классные ботиночки? Так вот — или ты мне все расскажешь или я попрыгаю ими на твоей тупой башке. Идет?
   Насмерть перепуганный парень закивал головой.
   — Кто такой высокий худощавый брюнет с бледно-голубыми глазами? Знаешь его?
   Гот поморщился от боли, потому, что Мик едва не содрал с него скальп.
   — Я… Не знаю… У нас таких много… Как его имя?
   — Не знаю, черт возьми! Знал бы, не спрашивал! Вы тусуетесь на старом кладбище?
   — Нет… — пробормотал гот. — Туда нельзя.
   — Почему?!
   — Поганая земля. Там все, что угодно, приключиться может. С него печать сняли.
   — Как это?!
   — Раньше кладбище было под защитой, земля была освящена, пока…
   — Пока что?!
   — Пока половина кладбищенской земли не ушло на постройку магазинов. На костях построены. Вот души неприкаянные и томятся. Страшно там. Добра не жди. Двое из наших ходили как-то, так и не вернулись, до сих пор не знаем, где они…
   Задумавшись, Мик отпустил намотанные на руку волосы гота и тот успел убежать.

   — Кто? — совершенно безразличным голосом спросил Мик, тусклыми глазами смотря на себя в зеркало.
   — Патриот, ты знаешь, какое в пятницу число?
   — Какое?
   — Тринадцатое! Работенка намечается. Идем на старое кладбище, готов мочить.
   — На какое, на какое? — у Мика начался приступ кашля.
   — Тебе плохо?
   — Простыл. А на этом кладбище готы не тусуются, земля поганая.
   — Ну вас, со своими суевериями!
   Из Питера готы приезжают, по-любому они пойдут на старое кладбище. Дошла до меня информация. Устроим этим дебилам пятницу тринадцатое!
   — Я не могу!! — сразу же начал Мик. — У меня дела.
   — Какие еще дела?
   — К деду, на дачу, на огороде помогать…
   — Так у тебя ж дед умер давно…
   — Верно… — задумчиво проговорил Мик и нервно расхохотался. — Действительно, умер.
   — Ладно, в общем, жду тебя в пятницу, Heil Hitler!
   Мик ничего не успел ответить. В зеркале на него смотрело страшное, бледное и осунувшееся лицо. Он провел рукой по своей впавшей щеке.
   — А что уже терять? Чем подыхать медленно и мучительно, лучше сдохнуть сразу! Пойду на это проклятое кладбище. Раз суждено сдохнуть, сдохну, как подобает настоящему солдату, в битве, — он сжал кулаки от бессилия. Из глаз брызнули слезы. Не в силах больше сдерживать своей слабости, он уронил голову на руки и зарыдал. И ему даже не было стыдно. Он не думал об этом. Умирающий волк дал волю чувствам.
   Его сморил сон. Сон был тяжелым, мрачным. И вдруг, темноту пронзил яркий серебристый луч света. Мик увидел красивую молодую женщину в длинных белых сверкающих одеждах. Она не шла, а плыла по воздуху. Ее окружал ореол из полевых цветов. Воздушная, светлая она вызывала в груди какое-то радостное позитивное ощущение.
   — Дива… — проговорил Мик.
   Она остановилась. Легким взмахом руки, словно лебедка взмахнула крылом, Дива показала в сторону кладбища и отрицательно покачала головой, предупреждала об опасности. Ее лицо снова приняло скорбное выражение.
   Мик посмотрел в сторону кладбища. Там водили хоровод тени каких-то чудовищ, принимая разнообразные формы. От карликов до великанов. Тлетворный запах снова ударил в нос. Мик проснулся. На лбу выступила испарина. Он услышал, будто бы шелест легких, удаляющихся шагов.
   — Кто здесь? — не своим голосом закричал Мик. — Кто здесь?! — он запустил табуретку в зеркало. Раздался звук бьющегося стекла.

   Мик нигде не мог найти покоя. Не помогали ни игрушки, ни интернет. Решил переписываться в чате с московскими скинами. Они писали о недавней заварушке и о том, как им удалось разгромить китайский рынок. Мик пожелал успехов в борьбе за чистоту нации и написал, как дела обстоят у них (не упуская из внимания и недавнее мочилово малазийцев).
   И тут пришел неожиданный ответ большими буквами: «НЕ ХОДИ. ОН ТАМ. ОН ЖДЕТ».
   Эта фраза продолжала появляться и не было ничего, кроме нее. Мик вскочил с кресла, ударив кулаком по монитору. Он стал кричать, как помешанный. Когда приступ истерии утих, Мик сварил себе кофе.
   Уставившись в кофейную гущу, он заметил рядом со своим еще одно лицо.
   Схватив чашку, он запустил ее в стену. Кофе стекало по стене. Кофейные капли, словно по мановению волшебной палочки, перетекали в причудливые узоры, а узоры складывались в буквы, пока не появилась фраза: «Он ждет тебя».
   Мик странно улыбнулся самому себе: — Так я приду к тебе!

   Пятница тринадцатое. Мистическое число. Правильно поступают те люди, которые не упускают из внимания значение чисел.
   Мик затягивал шнурки на стилах. Приготовления эти напоминали приготовления Хомы перед походом в церковь для отпевания ведьмы из Вия Николая Васильевича. Он чувствовал обреченность, полную безысходность. Ничего уже не изменить.
   — Так дальше продолжаться не может, — сказал сам себе Мик, подкатывая джинсы. — Пусть либо я убью его, либо он меня! По крайней мере, я сдохну в честном бою, как и подобает скинхэду!
   Глупые люди! Не знают они, с какой страшной силой связываются! И к чему это может привести. Что они знают о том, другом мире! Считают, что нет того, что недоступно глазу. А ведь вокруг, в невидимом мире, кипит целая жизнь! Знание — вот лучшее орудие. Без знания человек погубит сам себя, ввязавшись в борьбу с неведомыми силами.
   Мик схватил здоровую дубину, сунув ее под мышку.
   «Убью его дубиной! Этого проклятого упыря!» — решил он.
   Как бы в издевательство ему повеяло гнилью и плесенью.
   Мик аккуратно разложил головки чеснока, маленький осиновый крестик ,который он купил у одного старика, занимающегося резьбой по дереву (там же он приобрел и остро отточенный осиновый колышек, доставая несчастного старика целую неделю).
   Вооружившись этими нехитрыми орудиями, Мик суеверно перекрестился, обвязав себя дедовским молитвенным поясом.
   «От всякой беды и нечисти», — всегда говорил дед, собираясь в дорогу.
   — Господи, защити, не дай пропасть! — Мик с мольбой глянул на иконы.
   — Святой Николай угодник, покровитель!
   На самом деле Мика звали Николаем, а в детстве дразнили Джексоном. Джексон, Майкл, потом стали называть просто Мик, сократив.
   Лицо Николая угодника на иконе было строгим. Моля про себя святого угодника, Мику показалось, что он погрозил ему пальцем. Мик выбежал на улицу, волоча под мышкой дубину.
У входа в кладбище на Мика напал такой страх, что он едва не побежал назад, но сдержался, чтобы не опозориться перед пацанами.
   — Темная ночь, — тихонечко напевал Патриот, предвкушая скорую добычу, словно хищник. — Ребята, потихоньку, все сюда, главное — не делать шума!
   Лицо Мика было настолько угрюмым, что скорее было бы приятнее смотреть на идущего на виселицу смертника. В ушах стоял гул собственных шагов, бьющихся в висках, будто удары молота. Каждый шаг его приближал к поганому месту. Раз-два-три… Ноги переступали черту, граничащую с другим миром.
   — Черт, какой холодина здесь, как в морге! — сказал один из скинов, поплотнее нахлобучив капюшон. Мика стала бить дрожь. Тишина. Только тихий шум шагов. Пела какая-то ночная птица. Сирень уже давно отцвела с того проклятого времени. Однако цвели какие-то другие цветы, ползущие по земле мягким ковром, названия которых Мик не знал.
   Пахло сыростью, запаха тления не было, что немного успокоило Мика.
   — Ну, где вы их искать собрались, по всему кладбищу шариться? — шепнул Фриц.
   — Тише! — рано или поздно мы услышим их голоса или свет зажигалки заметим, — ответил Патриот.
   Они пошли прямо. Из-за деревьев торчала мраморная голова дивы.
   «Помоги!» — про себя умоляюще подумал Мик.
   Перед его глазами стали отчетливо появляться кровавые буквы на белом мраморе, как раньше: «Не ходи. Он там. Он ждет».
   Буквы кровью стекли на землю, не оставляя на мраморе следов. Мик протер глаза. Он наклонился к земле. Внизу нежные лепестки былых цветов были заляпаны капельками крови.
   — Не пойду! — закричал Мик. — Хоть убейте — не пойду! — и кинулся назад.
   — Держите этого придурка! — сказал Патриот. — Он нам все испортит! Куда побежал, ссыкун!
   — Я давно замечаю, что у него не все в порядке с головой, — шепотом ответил Фриц.
   Мику пришлось вернуться.
   — Чувствуете? — принюхался кто-то.
   Мик встрепенулся. Недавно он снова почувствовал запах разложения, ему важно было знать, почувствовал ли это еще кто-нибудь.
   — Запах сигаретного дыма! — обрадованно сказал Патриот. — Мы на верном пути!
   Но Мик не чувствовал сигаретного дыма, он все сильнее чувствовал запах тления и знал, что этот НЕКТО уже близко. Дрожь продолжала бить по телу. Зубы стучали от холода и смертельного ужаса.
   — Я их вижу, вон, горят свечи! — воскликнул Фриц.
   — Раз, два, три, погнали! — хлопнул в ладоши Патриот. Скины, продираясь через кусты, кинулись на своих жертвенных овец.
   Раздались крики и вопли.
   — Не бейте женщин! — крикнул Патриот.
   Но тут уже никто не разбирался, получали все, кто попался под руку.
   Готов было человек восемь-девять, среди них четыре девушки, которые подняли крик.
   Патриот уже прогуливался по чьим-то бокам берцами.
   — Вот вам, вандалы! Не хрен ночью по кладбищам шляться!
   — Фашисты! — вякнул кто-то, но тут же пожалел.
   Мик занес свой тонкий кулак у чьего-то виска, но тут же почувствовал сильный удар по голове. Одна из девушек-готесс огрела его по голове могильным крестом. Мик потерял сознание, а когда очнулся, уже никого не было, он находился на кладбище абсолютно один. Страх разобрал такой, что хотелось бежать без оглядки, знать бы вот, куда. Он находился в самой чаще.
   Мик потер ушибленный затылок. Ночь была довольно светлая. Отчетливо вырисовывались контуры могильных крестов, покосившихся от времени. Мик плотнее сжал осиновый крестик, лежавший в кармане. Каким-то чудом уцелела дубина, валявшаяся здесь же.
   — А я не боюсь, — вслух стал подбадривать себя Мик. — Живых бояться нужно, а тут… — он испугался собственного голоса и замолк.
   Снова тлетворный запах.
   Тишина угнетала.
   «Поскорее нужно отсюда выбираться», — подумал Мик, хватая дубину.
   Он сделал два шага, но чуть не провалился в разрытую могилу, в которой виднелись гробовые доски.
   — Господи, Господи, Господи, — оцепенев от ужаса, проговорил Мик.
   — Не поминай имени Господа Бога твоего в суе! — послышался мягкий, приятный голос.
   Медленно, Мик поднял голову и полными кошмара глазами посмотрел.
   Он увидел длинную худощавую фигуру в черном, в театральной позе облокотившуюся на крест. Те же светло-голубые глаза, только бледность уже не такая мертвенная, как тогда, в клубе. Этот взгляд пригвоздил Мика к земле.
   — ТЫ приходишь ко мне по ночам? — как-то вырвалось у Мика.
   — Да, — ответил он и две линии красивых губ сложились в улыбку. — Ты принадлежишь мне, ты мой, по капле я высосу из тебя всю твою жизнь…
   — Скинхэды живыми не сдаются! И без боя не умирают, слышишь, ты,проклятый упырь! — с этими словами Мик схватил чесночные головки и, раскусив их напополам, кинул к ногам кровопийцы. Мертвец расхохотался: — Как странно! Ты думаешь, меня это убьет? Сказки для младенцев. Глаза щипет! -о н достал платочек и аккуратно поднес к глазам. — Меня не убьет уже ничто, потому что я давно уже мертв! — он показал тонким мертвеческим пальцем на разрытую могилу и на стоящее рядом надгробие.
   — Альфред Орел 1799 — 1825, — прочитал Мик.
   — От тебя несет мертвечиной! — закричал Мик, доставая осиновый крест.
   — Что поделать, тело тленно, душа бессмертна. Чтобы поддерживать тело столько лет, нужно продать душу, — две линии красивого рта снова сложились в улыбку. Упырь стал подходить ближе.
   — Господи, огради меня! Святой угодник Николай, заступник и покровитель, защити душу грешную… Дева-заступница, сохрани, не дай пропасть…
   Медленными шагами, будто бы на ватных ногах, упырь подходил все ближе, покачиваясь из стороны в сторону. Мику показалось, что из его глазницы торчит червь. Запах мертвечины становился невыносимым.
   — Господи, защити, заступник небесный! Чур, чур, убирайся в землю, убирайся туда, где твое место, тебе не место среди живых!
   — Это не я среди живых, а ты среди мертвых! — он расхохотался хриплым демоническим смехом.
   Голова закружилась. В ушах снова стояла песня поющего дерева. От невыносимого тленного смрада Мик стал задыхаться. Он выставил перед собой осиновый крест, но рука так дрожала от страха, что крест выпал и упырь наступил на него ногой.
   — Будь ты проклят! — истерически закричал Мик, размахнувшись дубиной.
   Дубина врезалась во что-то мягкое, будто бы в печеное яблоко и голова мертвеца слетела с плеч.
   Когда тело стало приближаться без головы, Мик практически наделал в штаны.
   — Поставь голову на место! — сказал все тот же красивый рот. — Где ваши манеры? О времена, о нравы!
   Тело опустилось к земле, руки с тонкими пальцами подняли голову и водрузили ее на прежнее место. Упырь повертел головой, как бы разминаясь. — Вот, теперь полный порядок!
   Мик опустил голову. Он понял, что смерть его неминуема и что Господь глух остался к его мольбам. А, может, в его словах было недостаточно силы, потому что мало веры теплилось в обозленном на мир сердце. Страх куда-то исчез. Наступило спокойствие, успокоение. Все тревоги и волнения остались где-то там, за чертой, в мире живых.
   Здесь был покой, безмятежность. Ничто больше не волновало, ничего не хотелось. Сердце почти не билось, кожа на изможденном теле обвисла. Мик понял, что запах тления исходит уже от него самого. Он посмотрел на прекрасное лицо упыря и изящная рука с длинным ногтем на мизинце потянулась ему навстречу.
   Медленно, Мик протянул свою руку в ответ. Упырь сжал ее и расхохотался, волоча его за собой. Они упали в раскопанную могилу.

   — Пиво, пиво бери, — давал распоряжение Патриот.
   — На матч со стеклом не пускают! — ответил Фриц.
   — Так бери в пластике. Сегодня кроты приезжают, будет с кем забухать. Кстати, а что с Миком случилось? Тут такие вещи рассказывают, что диву даешься! Мистика какая-то.
   — Какая там мистика! — махнул рукой Фриц. — Нашли его в могиле раскопанной мертвым. Со страху, видать, разрыв сердца получил, когда в темноте ночью в могилу свалился.
   — Как странно… — проговорил Патриот, потягивая пиво. — Похороны были?
   — Хрен его знает. Вроде нет. — Он наклонился и шепнул: — Говорят, тело куда-то делось.
   Патриот покачал головой: — Мне рассказывали, что в ту ночь статуя кровавыми слезами заплакала.
   — Ну да, бабушкины сказочки… Куда же все-таки делось тело…
   — А никуда оно не делось! — послышался голос сзади.
   Патриот и Фриц с выпученными глазами повернули головы, они хорошо знали этот голос. Мик стоял перед ними, улыбался и пил пиво.
   — Ты… Ты же… — заикаясь проговорил Фриц.
   — А вы уж и поверили! — он покрутился в разные стороны. — Живее не бывает!
   — А пополнел-то как! — воскликнул Патриот. — Кожа да кости висели! Лицо посвежело, какой цветущий вид!
   — В санатории здоровье поправлял. Как на свет народился. Кстати, что после матча делаете?
   — С кротами бухаем.
   — Фриц, к тебе можно придти сегодня вечером? Кое-какие диски правые покажу.
   — Ну, приходи, — пожал плечами Фриц.
   Мик улыбнулся, в глазах загорелся дьявольский огонек.
   — Кстати, что с тобой тогда на кладбище произошло? — не удержался Патриот.
   — Заснул.
   — Заснул?!
   — Да. Заблудился и заснул. Только и всего.
   — Странный запах какой-то, — заметил Фриц. — Гнили и плесени.
   — Яблоко в кармане завалялось, — улыбнулся Мик. — Гнилое.