Жар-птица

Жар-птица

Пролог.

Родители говорили, что все произошло задолго до их рождения. Мир изменился так быстро и стремительно, что никто толком не понял, что же в итоге произошло, а потом умирал многие десятилетия, вздрагивая в предсмертных судорогах, изрыгая из расколотой земли лавовые потоки в отместку за все, что с ним сделали. Люди умирали вместе с прежней жизнью, долго и мучительно. Не многим тогда удалось спастись, но те, что выжили, сумели спрятаться глубоко под землей, где все еще теплилась жизнь в небольших бомбоубежищах, очень быстро забыли как выглядела земля ДО.

На долгое время выход на поверхность был невозможен, но отчаянные попытки все же предпринимались. Отец рассказывал, что как минимум два раза добровольцы выходили туда, на поверхность, но с тех пор их никто не видел. Обратно не вернулась ни одна из групп. Страх царил в сердцах и душах выживших. Кто-то заканчивал жизнь в металлических боксах, так и не увидев больше солнечного света, а кто-то все еще надеялся перед смертью краем глаза посмотреть на то, что сталось с его родной землей.

Каждый раз засыпая, я слышал как они разговаривали между собой, как рассказывали друг другу одни и те же истории, что каждый из них перенял от своих же родителей, как по многу раз описывали в мельчайших подробностях деревья, которых они никогда не видели, как вглядываясь в пожелтевшие фотографии той прежней эпохи, со слезами на глазах мечтали, что однажды все кардинально изменится: они выйдут на поверхность, вдохнут настоящего свежего воздуха и не боясь за собственную жизнь и жизнь своих близких и родных, поселятся в уцелевших домах.

Мне было жаль их огорчать. Разум подсказывал, что как прежде уже не будет. Будучи маленьким мальчиком я видел черно-белые и цветные фильмы в небольшом помещении, где старик Иван прокручивал их по несколько десятков раз на день. Я выучил их наизусть, знал, когда и что должно было произойти. Вот сейчас выбежит мальчик и укажет рукой на сломанное сильным порывистом ветром дерево, за ним появится женщину — видимо мама, возьмет малыша за руку и, улыбнувшись, отведет его обратно. Молчание фильма лишь иногда прерывалось закадровым голосом диктора, вещавшего о прекрасно мире будущего, которого достигнет наша страна в ближайшее время. Я бы верил во все это, если бы не знал, что мечтам тех людей уже не суждено сбыться.

В конце концов они умерли. Родители слегли в один день, как они и мечтали. Что-то произошло. Болезнь скосила их в считанные дни, а после смерти мне выдали маленькую справку с известием, что теперь я представлен сам себе и… сообществу, которое меня окружает.

Люди внутри муравейника знали друг друга с самого детства. Интрига сохранялась лишь несколько раз в год, когда рождались новые жители нового подземного мира, никогда не знавшие ни белого света, ни тепла настоящего солнца, ни той жизни, что вели наши предки, когда небо еще не было затянуто непробиваемым слоем свинцовых туч и жизнь казалось самым страшным даже на фоне смерти.

Люди постарше завидовали мертвым. Их тоска очень сильно ощущалась в разговоре с ними. Вряд ли в жизни я мог испытать еще раз нечто подобное, но когда ты видишь плачущего старого мужика, с железными натруженными руками, способными гнуть самый прочный металл, очень многое становится на свои места. Начинаешь понимать, что для них значил тот мир, которого они больше не увидят.

Наконец, предел терпению настал. Сменилось руководство, правила. Показания датчиков на поверхности начали указывать на нормализацию состояния воздуха, на почти отсутствующую радиацию и, о боже. влагу, поступавшую из специального резервуара на самом верху. Много лет он пустовал и оставался порожним, пока в один день не наполнился почти до самых краев. Шел сильный ливень. Ученые в муравейнике, строго хранившие тайные знания, заявили во всеуслышание — ее можно пить. После дополнительной дезинфекции вода с поверхности земли становилась пригодной для употребления и первый глоток, который я сделал из принесенной металлической кружки, вскружил мне голову. Это было невероятно. Так сильно, что передать эмоции и записать в специальный бланк ощущения оказалось самым трудным делом для меня на тот момент. Холодная, прозрачная, свежая, как будто ниспосланная нам самими небесами, заплакавшими от незавидного положения, что влекли остатки человечества, укрывшись под землей от бушующей стихии.

Народ ощутил надежду. Всюду слышались голоса одобрения. Все чаще можно было услышать: «Мы скоро выходим!», «Подъем не за горами!». Эйфория охватывала все больше и больше людей. Теперь можно было не экономить. Питьевая вода постепенно перестала быть лимитированным продуктом, выдававшимся лишь несколько раз  в сутки в небольших количествах. Исключения делались лишь для немногих из тех, кто был занят тяжелым физическим трудом и беременных женщин. остальные довольствовались необходимым минимумом.

Но теперь-то все изменится.

Кто-то заговорил о третьей попытки выбраться на поверхность. Слухи полнили муравейник. С каждым днем сторонники очередного «броска надежды» все громче заявляли о своих намерениях. Руководство хранило молчание.

Я наблюдал за происходящим и в глубине души верил, что такой порыв не может быть напрасным. И в один прекрасный день ворота открылись. Стальные замки нехотя отступили. Звук заржавевшего за многие десятилетия металла, очень больше ударил в уши. Это хрип я запомнил надолго, как и тот факт, что люди, переступившие порог бомбоубежище, как и остальные, назад уже не вернулись.

 

1.

Я не помню, что стало последней каплей перед масштабным бунтом, охватившим муравейник перед его гибелью. Может власть, может нехватка скудных ресурсов, последнее время распределявшихся очень несправедливо по отношению к работавшим по шестнадцать часов людям, а может просто усталость от замкнутости все происходящего. Когда жизнь протекает в железобетонном комплексе, наглухо закрытом от внешнего мира, достаточно трудно сохранить рассудок в порядке и не поддаться искушению разнести все к чертям. а потом умереть от выстрела из охранного табельного пистолета. Но в тот день я проснулся с плохим предчувствием, понимая, что в какой-то момент критическая точка была пройдена и руководство забыло о нужде тех остатков людей, что боролись за жизнь комплекса, а значит, и за жизнь людей, на протяжении всех своих недолгих лет.

Все кругом горело, полыхало. Дым охватил этажи в считанные часы, и те, кто не умер от выстрелов охранников, задохнулись от угарного газа. Ад проник в комплекс. Толпа обезумевших людей бросилась к массивным дверям руководства, чтобы после взлома увидеть истлевшее тело последнего из руководителей. Его череп был расколот, пистолет валялся у ног, а система, начавшая свою автономную работу, протокольным голосом объявила, что комплекс выработал ресурс и больше не в состоянии обеспечивать всем необходимым выживших.

На этом и закончилась вторая жизнь людей. Огонь войны не сжег их, радиация не смогла пробиться сквозь бетонную толщу стен, но убило их всех отчаяние и усталость. Ностальгия и желание вернуться туда, откуда их предки ушли много десятков лет назад. Мы потеряли счет дням. время для нас было поделено каким-то внутренним чутьем, когда все засыпали и просыпались. Привычный для старого поколения циферблат на давно не работавших часах, стал символом прошлого: забытого и потерянного для нового поколения, которое теперь оказалось в еще худшем положении, чем выпало на долю предков.

         

 

Еще почитать:

Заложник дара — Глава двенадцатая

НА Краю Света — Глава 2

Конец света для одной души — Глава 25: Выбор жанра

История Чичардса