Заступник

–Моё дело проиграно? – Пешан задал этот вопрос очень равнодушным тоном, словно проигрыш его нисколько не волновал. А ведь Пешан прекрасно знал, к чему приведёт его поражение.

Лотер, готовясь спуститься в мрачную тюрьму к своему клиенту и, что куда важнее, другу, не ожидал такого равнодушия и от того немного смутился и потерял драгоценную секунду в которую мог бы соврать что-то убедительное. Пришлось сказать правду:

–Вернее всего.

Пешан кивнул, принимая ответ и даже тени страха не скользнуло в его глазах, и мраморно-спокойным осталось его лицо.

–Это не значит что всё решено! – горячо возразил Лотер, предположив, что равнодушие Пешана вызвано его отчаянием. – Ничего, ничего ещё не…

–Это неважно, – перебил Пешан всё с тем же спокойствием, – я не боюсь их решения. Я ничего не боюсь, а если быть точнее, то я совсем ничего не чувствую.

Лотер потерялся в невысказанном утешении. Всё было неправильно. Клиенты Лотера вели себя одинаково: они заискивающе смотрели на него через прутья стальной решётки, ибо в его руках был ключ от их жизни, и он боролся за каждую перед Судом Столицы; они надеялись, они молились, а Пешан?

Нет, он всегда был себе на уме, но Лотер поражался – неужели даже возможная казнь не пугала его?

–Тебе что-нибудь принести? – спросил Лотер, решив, что нужно оставит выяснение деталей чужой души до лучших и безопасных времён. – Воды или кукурузного хлеба?

–Нет, у меня всё есть, – Пешан улыбнулся – забота друга его тронула, и ему даже стало жаль, что Лотер не может ему и впрямь чем-нибудь помочь. – Я хотел бы поспать.

–Поспать? – удивился Лотер. – Я думаю, нам лучше обсудить, что ты скажешь Суду, а не поспать. Пешан, одно неверное слово и ты будешь спать уже вечно.

–Сон важнее всего, это лучшее лекарство для ума, – Пешан не испугался. Он демонстративно отошёл от прутьев стальной решётки и лёг на узкую скамью преступников. Обычно здесь набивалось так много народу, что даже сидя разместиться могли не все, и стража, отчаянно бранясь, вытаскивала тогда эту скамью, чтобы преступники, ожидающие Суда, могли стоять. Но Пешану повезло – к праздникам, как обычно, преступников старались не арестовывать, ведь Суд требовал присутствия если не самого Короля, то кого-то королевской крови, а на праздники прибывали гости и прибавлялись хлопоты. И куда уж тут было отрывать кого-то ради каких-то мерзавцев и подлецов?

Нет, господин Аксель – столичный служитель закона, был очень умён и расчётлив. По его приказам за праздники скапливались дела, и за преступниками устанавливалась слежка, и как только последний иноземный корабль покидал порт, так и начиналось следствие – запоздалое, но неумолимо находящее.

И с Пешаном было бы также. Но вот обидел Пешан того, кого обижать не следовало и вся до того скопленная обида, до того собранные запасливым Акселем слухи, вылились в судилище перед самым праздником.

А Пешан не желал даже обсудить своей защиты! Он лёг на узкую скамью и лежал там так, словно ничего в мире не могло его потревожить. И что оставалось Лотеру? Только уйти.

***

А ведь началось всё просто. Пешан – выходец из достаточно обеспеченной семьи, жил и горя не знал. Счастья, кстати, тоже. Путь торговца, вслед за отцом, ему был скучен, и от того рождение второго ребёнка в семье Пешан принял как благословение Неба! Теперь в семье был наследник, а значит Пешан мог сделаться…

–Мой сын и целитель? – в глазах отца было разочарование. Ещё бы! У целителей в этих краях всегда была дурная слава, ведь они были вхожи в любой дом – от самой нищей лачуги до самого богатого замка, и видит Небо – лачуги были куда чаще. Также целители носили одинаковую серую мантию, которая трепалась в дороге, от которой несло запахом трав, а иногда и кое-чем похуже: кровью бедняков.

Целители были на содержании королевства и имели необходимое, и только. От этого многие из них подрабатывали продажей яда, ибо всем известно, что ядом может стать любое лекарство, важно лишь знать дозы, его составляющие.

Без целителей было нельзя обойтись, но их презирали. Они были нужны, но с ними не считались – величайшая несправедливость этого процветающего, не обагрённого войной края. Здесь давно не было страшных болезней и не шли войны, здесь были мир и покой, убивающие целительство.

–Это добродетельно, – сказал тогда Пешан. Он так и не знал сам, почему захотелось ему стать именно целителем? Что привлекло его в серости их одежд, в тени их движений? Всеобщее ли смирение? Множество ли блестящих баночек и стёклышек в их корзинах? Желание пойти против всех?..

Да, наверное последнее. Пешану было дано разрешение, но ни отец, ни мать не дали ему благословения.

–Иди, если хочешь, – сказала мать, – мешать тебе мы не будем.

–Поддерживать тоже, – добавил отец и так разошлись их пути. Пешан и до того знал что их семья – это сложение капиталов семей отца и матери, но чтобы настолько равнодушно принят его путь? Впрочем, вскоре началась новая жизнь, и Пешан поступил на обучение, где проявились его истинные черты – черты мятежника.

Он был способен, ужасно способен к целительству, но во многом полагался на интуицию, а не на книги.

–Разрез должен быть вширь, – упрекали его, когда он проводил первую операцию на нищем рыбаке.

–Так будет больше крови, – возражал молодой Пешан, с радостью думая о том, как скривилось бы лицо отца (уже забытое им), если бы он увидел с кем возиться его сын. Нищий рыбак! Подумать страшно.

–В книгах…

–Книги тоже пишут люди! – смеялся Пешан. Он был способен, какой-то природный талант, помноженный на врождённую аккуратность и внимательность, делали его почти лучшим.

Почти – потому что он спорил.

Он спорил! С учениками, с наставниками, с опытными целителями, книгами…

–Надо толочь коренья по отдельности, не смешивая их свойств прежде времени! – утверждал он. – Книга была написана в годы нехватки дров, от того все коренья толкли вместе.

С мятежным учеником связывались всё меньше его собратьев, учить такого было нелегко – он подвергал сомнению всё, задавая один и тот же вопрос:

–Откуда вы можете знать, что так лучше, если не пробовали иного? Мы лечим людей, а не пилим дрова, которые всё равно загорятся.

–Юнец скоро пропадёт, – были уверены целители.

Но юнец не пропал. У него появились свои клиенты, и из числа знати в том числе. Но его методы…

Они оказывались лучше. Не всегда, но в восьми случаях из десяти. Он мог быстрее проводить операции, мог больше охватывать клиентов, он стал богаче и известнее!

Допустимо ли это? да, если бы Пешан остался бы открыт для своей прежней братии, если готов был бы делиться опытом, но он загордился. Он поставил себя выше них и тем породил первого врага – зависть.

А от первого пришёл и второй – непонимание. Целители не значат для счастливых людей, но придёт один такой целитель, заведёт разговор между делом, да упомянет, что целитель Пешан, мол, отступник от целительства и от Неба. Упомянет для того, чтобы этого клиента за собою сохранить, а клиент, в целительстве не знающий, иначе поймёт да передаст совсем по-другому:

–Пешан не так делает.

Да то и другие видят. Пешан не ходит с полной корзиной бутыльков и флакончиков, а посылает потом из дома нужные средства с запиской или слугою как принимать; а когда болит живот Пешан почему-то не живот щупает, а в глаза смотрит, волосы да ногти проверяет.

–Как это связано? – не понимают люди.

И тут же кто-то в толпе вдруг рассказывает:

–А у меня что было, братцы! Ногу отстегнуло. Ну, дураку же понятно, что ногу лечить надо? А этот живот мне начал слушать…

И хохочет толпа, и сам рассказчик громче всех, искренне позабыв про то, что после лекарства – горького и вязкого, данного от живота, вернулась ноге чувствительность и подвижность, и даже объяснил Пешан, что это в животе как-то так легло…

Но оно непонятно.

–А я чего видала! – кричит вдруг в толпе какая-то женщина, привлекая к себе внимание, – что он кости толок куриные да заливал их кровавой водой!

Стонет толпа, непонятно ей всё это.

И является третий враг – домыслы.

Тот, кто не знает, всегда оправдать может, додумать.

–Тьме служит, не Небу!

–Травит нас!

–Души крадёт…

Плетутся слухи, всё плотнее клубок, но может ещё минуло бы, может обошлось, но нет! Пешан снова показал себя мятежником.

***

Случилось всё в проклятую тихую ночь. Вызвали Пешана в дом – и по тому ещё, что слуги клиента были одеты лучше, чем он, и больше на них было золота, чем в доме Пешана, понял он – вызывает его кто-то знатный.

Так и оказалось.

Провели целителя через темноту коридора в комнату. На постели женщина – едва живая, в бессознании.

–Спасите её, – молил человек, оказавшийся за спиной целителя и узнал Пашен его голос – младший сын Короля – принц Вальдес.

Но, конечно, не показал того.

И беглого осмотра хватило, чтобы понять – ни женщина, ни несчастный ребёнок, которым не могла она разродиться, не жильцы.

Долг целителя – сказать правду. Даже ту, которая горька. Особенно ту, что горька. За годы работы Пешан часто сталкивался со смертью, ведь целитель, даже самый могучий, всего лишь человек.

–Не жилец, – коротко отрубил он, – сочувствую, ваше высочество.

Принц Вальдес не пожелал слушать. Он был в отчаянии и Пешан с удивлением заметил, как молод принц. Прежде ему доводилось видеть его издалека – гордого наследника своего рода, облачённого в золото и бархат. А теперь – проситель! Проситель, ищущий заступничества у какого-то серого целителя?

–Не всё мы можем, – уже мягче сказал Пешан.

–Хоть что-нибудь! – пробормотал принц, казалось, он и сам готов потерять сознание.

Пешан вздохнул. Он не мог спасти ни её, ни ребёнка, но он усиленно принялся за безнадёжное дело, потому что так и остался слаб к и милосерден к людскому горю.

Не спас. Она ушла. Принц Вальдес был растерян и бледен, и даже не заметил как тихо ушёл Пешан.

А на следующую ночь за Пешаном пришли – горе принца Вальдеса перешло в гнев, и коротко было обвинение. И не было у обвинителя королевства Акселя никакого сопротивления к нему, напротив, немало жителей Столицы были уверены в том, что Пешан – служитель Тьмы.

И сразу забылись все благодарности и все спасённые, и всё стало неважно. И никто не решился заступиться за мятежного целителя Пешана, кроме единственного его друга – Лотера.

***

–Ваше высочество, дорогие судьи, – голос Лотера был чист и ясен. Он навсегда запомнил как Пешан спас его сына от странной лихорадки, и пусть до того несколько целителей объявили его сына уходящим в могилу, Пешан спас его. – Вы все знаете, что целительство – это вопрос весьма и весьма сложный, запутанный. То, что было истиной прежде, сегодня может быть опровергнуто. Мы развиваем наши знания, мы дополняем их. Судить целительство общим законом проблематично, ведь в законе не прописаны все бесчисленные случаи, происходящие с организмом, и нередко целителю действительно приходится действовать интуитивно…

Лотер не был самым лучшим заступником Столицы, в основном он разбирал споры торговцев и представлял их интересы перед Судом, но сегодня, когда от Пешана отказались все, его долг – долг друга и благодарного человека сводился к попытке стать лучшим.

Лотер решил твёрдо настаивать на невиновности Пешана. До самого конца.

Первая часть его речи была посвящена необъективности судилища над целительством в целом, вторая сводилась уже к выдвинутым обвинениям: Пешана обвиняли в сознательном нарушении и злоупотреблении целительскими возможностями, в намеренном доведении до смерти. И здесь Лотер мог только повторить про необъективность и про отсутствие каких-либо свидетельств от целителей.

–Там никого не было, – сказал Лотер, – чтобы правильно оценить действия господина Пешана. Ваше высочество, при всём моём уважении, у вас нет образования в этом направлении.

Лотер так волновался что даже взмок. Промакивая лоб рукавом, он обернулся к своему другу – Пешан сидел тут же, молча, в окружении стражников. Он был всё также убийственно спокоен.

«Вот же нервы!» – восхитился Лотер.

–Благодарим вас, – сказал принц Вальдес. В отличие от мраморно спокойного Пешана, принца потряхивало. Всё ещё от горя и ещё – от гнева и страха. Валдес уже понимал, что затеял не то и не с тем человеком, но как признаться? Сдаться? Простить его? Как выйти достойно из этой ситуации?

Впрочем, у Вальдеса был свой заступник – Аксель. Этот обвинитель, видавший тысячи душ на своём веку, прекрасно понимал, что принц Вальдес – мягкий и робкий человек. гнев застил ему глаза тогда, но теперь – если Вальдес окажется неправ в своём обвинении, это подорвёт честь королевского дома. Ну хорошо, не честь, но будет очень и очень неладно. Надо спасти принца, спасти дело, и спасти этот город от влияния такого зловредного, непонятного…

Словом, Аксель был готов.

–Почему же мы, по-вашему, не можем оценить действия господина Пешана, господин Лотер? – поинтересовался обвинитель. – У нас есть бумаги, у нас есть показания самого господина Пешана, в которых он подробно описывает свои действия. Ваше высочество, если вы позволите, я передам слово нашему приглашённому доверенному лицу – главе ордена целителей – господину Ортису.

Принц позволил. Он позволил бы сейчас всё что угодно Акселю, лишь бы это поскорее закончилось. Он жалел, безмерно жалел о том, что завязалось это дело. Но что он мог тогда, в минуту гнева и отчаяния? Он любил её – свою дорогую Солен, свою ненаглядную Солен, которая не могла ему стать женой, но которая носила его ребенка…

Бывает так что никто не виноват, но в ту минуту ему хотелось растоптать кого-нибудь. Но этого не случилось незамедлительно, ибо закон стоит выше всего, а теперь? Как быть теперь?

–Прошу прощения, – вклинился Лотер, – вы нас не предупреждали о том, что будет присутствовать доверенное лицо. Это, с вашего позволения, нарушение.

–Как это не предупреждали? – делано удивился Аксель и ловко выхватил из пачки бумаг нужную, – вот, подписанное господином Пешаном согласие на присутствие господина Ортиса.

Лотер не удержался и бросил злой взгляд на своего друга. Почему? Почему Пешан снова был глух и не сказал ничего? почему не предупредил? Он счёл неважным? Что ж, Пешан счёл неважным слухи в свою сторону, зависть целителей, непонимание народа…

И что вышло? Как спасать того, кто всеми силами цепляется за опасный край? Как заступиться за того, кто не доверяет своему заступнику?

–Вас не оповестили? – Аксель ещё улыбался. Он защищал своего принца, честь королевского дома, город, защищал закон – он обязан был быть циничен.

–Прошу прощения, – нашёлся Лотер, – предупредили, я забыл, что это будет именно Ортис.

Появился Ортис. У Акселя к нему был ряд вопросов – заковыристых, ловких, едких, но суть их сводилась к простому – правильны ли были действия господина Пешана в отношение пострадавшей, а заодно в отношении прочих людей, которые заявили, что Пешан их неправильно лечит?

Сам по себе вопрос был нечестен, но с точки зрения законности надо было как-то подогнать и неподгоняемое. Лотер попытался протестовать:

–Мы разбираем одно дело.

–Мы разбираем одно из дел, – возразил Аксель, – его высочество обвиняет господина Пешана в смерти этой молодой девушки, а я хочу понять как заступник народа, могло ли это быть одним из нарушений. Итак, господин Ортис, ваше слово?

Лотер снова отметил спокойствие Пешана – тот словно и не слышал ничего, смотрел перед собой, прямо, равнодушно…

А Ортис – ну что он мог сказать? да, он должен был сказать правду: мол, ознакомившись с бумагами, в которых излагается последовательность действий Пешана, я признаю, что его решения были гениальными и правильными, и смерть для молодой девушки пришла бы в любом случае – так бывает, уважаемый Суд. Что касается вопроса самих методов Пешана по отношению к этой девушке и другим людям, что ж, знаете, уважаемый Суд, он гений, а мы – братия целителей, просто не можем за ним угнаться, да постичь его методов, он опередил нас и закрылся от нас, он целитель, а мы на его фоне – безнадёжно устаревшее сборище чудаков, орудующих теми же травами, что и полсотни лет назад.

Это было бы правдой. Но какая была бы выгода от этой правды? Ортис чувствовал за собой ответственность – он должен был заступиться за свою целительскую братию, которая во много раз превосходила численностью какого-то одного гениального мятежника, который отказался делиться своими методами.

Ортис должен был стать заступником для своих, а для этого был только один выход…

–От лица целительской братии я сообщаю, что эти действия были неверными и привели к усилению кровотечения, а впоследствии, к смерти, – сказал Ортис, и тем погубил Пешана, и тем заступился за свою устаревшую братию.

–Гнать вас надо! – Пешан, молчавший до сих пор, подал голос. – Целителями зоветесь, а перелом от нарыва отличить не можете.

Лотер обернулся к нему, но Пешан уже вернулся в своё прежнее равнодушное состояние. Он сказал что хотел и теперь отдавался судьбе.

Напрасно Лотер ещё четверть часа мурыжил Ортиса – тот стоял на своём: действия неправильны. Ортис, став заступником для своей братии, нёс это до конца, наплевав на честь и совесть. Сейчас ему надо было спасти от позора братию.

А Акселю надо было спасти принца и народ от смуты и подозрений. Приговор был однозначен:

–Смертная казнь через обезглавливание.

И только Лотер так никого и не смог спасти, так и не смог заступиться за своего друга.

***

–Ты и без того сделал всё что мог, – утешать полагалось Лотеру Пешана, но выходило наоборот. Пешан спасал своего друга Лотера от тоски и провала. – Ты сделал всё, что мог, и даже больше. я знаю, ты хотел меня спасти…

–Зато ты словно не хотел спасения! – заметил Лотер. В нём бушевали досада, тоска и обида. – То речь не хочешь обсудить, то не сообщаешь мне про Ортиса! Так не делается дело.

-–Я и не хотел, – Пешан не стал спорить. – На самом деле не хотел.

Лотер поперхнулся своим возмущением, слова застряли в горле.

–Как? – свистящим шёпотом спросил Лотер, не понимая ещё всего ужаса слов своего друга.

–Я не хотел выиграть, – спокойно подтвердил Пешан. – Они бы не дали мне потом жизни. Но дело даже не в этом. Ты не понимаешь, Лотер, но жизнь, в которой приходится сталкиваться с постоянным невежеством и непониманием, с постоянной завистью – это невыносимая жизнь.

Лотер очень хотел сказать что невежество и непонимание это слишком сложные вещи, о которых можно было бы легко рассуждать, тем более, если говорить о простых людях. Виновны ли они в том, что не верят? Виновны ли они в том, что не знают?

А насчёт зависти – Пешан сам оградился от своих же целителей. Да, они не принимали его мятежа, но его мятеж стал приносить результаты, и Пешан спрятал свои методы.

Это по-людски? Это ли не к зависти?

–Это всё-таки жизнь, – Лотер нашёл что сказать.

Пешан пожал плечами. Он слишком давно спасал чужие жизни, чтобы ценить свою. Он знал о себе – он мешок костей и плоти. Вот и всё. Уставший мешок. Никогда не показывающий до того своей усталости. Да и кому было? коллегам братии? Он их презирал за уложенность методов. Семья? Та перестала для него существовать, новой он не создал. Лотер? Один не отвернулся от него, когда всё изначально было уже понятно.

–Ты прощай, Лотер, – сказал Пешан, – у меня к тебе будет одна просьба. Отдай Ортису все мои бумаги, все разработки. Стань заступником простого люда от этих невеж, а? большего мне и не надо.

Лотер, сдерживая дрожь в голосе, обещал. Коротко простившись – тут ни к чему долгие прощания, от них только тяжелее, Лотер поднялся из тюрьмы на улицу, его подхватили шумы и запахи.

–Каждый из нас заступался за то, что мог, – сказал Аксель. Увидеть его Лотер не был готов. Тем более так близко у ворот тюрьмы – сюда обвинитель обычно не приходил, ему не нужно было знать как выглядят ворота того места, куда он отправляет людей. – Просто что-то оказалось сильнее, это нормально.

Лотеру очень захотелось уколоть Акселя. Хотя бы из вредности, из глупой мести:

–Да, – согласился он, – что делать – народу нужны такие противоречивые вещи. Казнь спасителя и спасение от него же. И как тут определиться? Только руки умыть?

Аксель помрачнел:

–Вы напрасно полагаете меня чудовищем, я заступник народа от сомнений и заступник чести. Корона должна быть непоколебима и неумолима в своём правосудии, а народ должен быть защищён. Не будьте идиотом, передайте бумаги и работы Пешана целителям, станьте тоже заступником народа.

–А как насчёт заступника короны? – поинтересовался Лотер.

–Это уже не для вас, – заметил Аксель. – Но послушайте моего совета, и сделайте как я сказал.

–Я сделаю, – улыбнулся Лотер и пошёл прочь от Акселя, тюрьмы и вечно себе на уме, ничего не понявшего о людях, которых спасал, Пешана.

Пошёл прочь с твёрдым намерением сжечь как можно больше бумаг Пешана. Чтоб не достались. Никому не достались. И с сомнением – хватит ли бессовестности у него на это?

Тут уже не было Суда, и не было заступника за честь, тут надо было решать самому…