ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящим сообщаю, что я, Кердик-архивариус, отправляюсь в путь неблизкий, и есть тому ряд веских причин.
Мой народ стал крайне хмур, и предсказуем весьма; светоч всякой изначальной радости угас в нём навек. Ныне очень празден нордов род, но сами же, устраивая пиршества, не испытывают они и толики того истинного веселья, что бывало когда-то.
Бывало, соберётся клан, дабы разбавить своё житейское, своё мирское бытие, развеять незримые тучи, но останется осадок после, и горше оттого втройне. Они не знают, как жить дальше, потому как случилось что-то, и не вдруг.
Верить перестали в сказку – во всё то волшебное, что имело место среди них. Прячут мамы от детей занимательные книжки; недобр взгляд их на люминус старины; больше не висит Гермионы портрет над кроватью, и статуэтка Галадриэли отсутствует на комоде. Не выкидывают, не выбрасывают, в печи не сжигают сказания, мифы, легенды лишь потому, что где-то в подсознании, в глубинах своих душ они знают и понимают, что то есть кладезь знаний, черпать из которого можно бесконечно.
По-настоящему, искренне радоваться же перестали, ибо люди они есть; не эльфы. Не могут, не умеют существовать в гармонии с природой. С течением времён загнали себя в ими же сотворённую клетку, и не признают над собой ничьей власти, хотя сами же – во власти; той, что «я» зовётся.
Знаю я, что так бывало не всегда; что некогда народ мой был силён, могуч, велик. Многие лета втайне ото всех по крупицам собирая разрозненные осколки единого, мой предок оставил мне библиотеку – дом книг, где жила, живёт и будет жить правда.
Но я, потомок не царей, но также достойных людей; я – мечтатель, обыватель, свитков собиратель, а ныне – естествоиспытатель; я, Кердик-краевед, Кердик-буквоед, восстановить решил в умах, сердцах людей всю полноту, всю картину, всю родословную их! От которой они прячутся, от которой отнекиваются, от которой отрекаются, продолжая (и предпочитая) проводить свои бесславные будничные дни в какой-то полудрёме, полузабытье.
Осмелившись, отважившись однажды, я решил напомнить родичам, кто они есть, и чем богаты – нет, не тем, что блестит и твёрдо на зуб: оставленный без ключа к библиотеке, я упрямо иду на поиски Фантазии, и будь, что будет. Я намерен эмпирическим путём доказать, что Фантазия – не просто «фантазия»! Она – часть нашей великой, достославной истории! Более того, мы живём в ней!
Однако невежды считают, невежды полагают, что гномы, эльфы, драконы, василиски и многие другие существа есть не более чем их же собственный человеческий вымысел; стремлюсь я развеять все сомнения на этот счёт, ибо есть неоспоримые доказательства того, что все эти этносы, народности, племена не только жили когда-то, в глубокой древности, но и соседствуют с нами по сей день – просто мы, люди в эгоизме и невежестве своём стараемся их не замечать (либо забыли о них вовсе, что есть сущий моветон). Словно и нет первородства эльфов! Словно не гномы – изобретатели многих вещей и приборов; будто бы не они преуспели в ремёслах…
Я стану бродить по всему белому свету, я начну собирать устное народное творчество и записывать его. Я не знаю, куда приведут меня мои ноги, но мой разум побуждает меня встряхнуться, встрепенуться, аки сонной птице, дабы и всех своих также вытянуть из Сонного царства. Ах, они просто забыли! Они проживают каждый день впустую, даже не подозревая, что есть внизу, и что есть – наверху; что есть сбоку, и что есть всюду…
Может быть, мне удастся нарушить их амёбоподобное, цикличное существование, в котором рождается кто-то вместо кого-то? Просто появление живых вместо мёртвых. Прервать эту бездарную обыденность, в которой мужчины просто трудятся в поле, просто охотятся, просто ведут себя сродни типичной скотине; в которой женщины просто рожают детей, и больше – ничего! Не заботясь о воспитании, дисциплине и порядке.
И вот, что же я вижу? Размножились весьма. Но там, где есть количество – нет качества! Прискорбно сие, терзаюсь изрядно. Ибо мерзко наблюдать, как народ, который некогда возвысился да возвеличился над всей землёй, влачит жизнь обычного стада, у которого (не всегда) имеется вожак. Ни взрослых, ни детей не интересует ничего! Они хотят лишь получать, но не созидать! Они не читают, не рисуют; они свалились от безделья. Им скучно абсолютно всё, но терпение моё не безгранично.
И цель моя, и задача такова: выяснить, все ли народы Фантазии в упадке? Все ли схоронили и культуру, и искусство? Есть ли те, кто стережёт ещё традиции, обычаи? Кто бережёт историю свою? Кто любит, ценит, уважает сделанное за много сотен лет до них?
Что же приключилось с ними всеми? Какой злодей им заморочил головы? Не находя ответа, я сижу и сокрушаюсь, ведь нет такого собеседника, который бы ответствовал на равных и пролил бы свет – ведь именно его порождает спор. Каковые были – таковых уже нет со мною рядом, а каковые есть – до них мне очень много лиг и пешком, и верхом.
Итак, я ухожу: пора уж мне давно. Но обещаю: я вернусь! Я обойду кругом весь шар земной, но с факелом я возвращусь! С тем пламенем, что вновь разожжёт в людских душах и телах жажду приключений, тягу к путешествиям! Истинно я верю, что пятен белых ещё много…
1. ХУНАРД И ЕГО БЕЛЫЙ ВОЛК
Никому ничего не сказав, ни с кем не попрощавшись, я, Кердик-путешественник, оставил свои не самые богатые владения в лице захудалого домишка на произвол судьбы и, навьючив единственного осла поклажей, отправился в путь неблизкий, ибо путь этот лежал в Старую Глухомань, что за много лиг от Мышиной скалы, омываемой верхней лагуной Злого моря.
Огни Абфинстермаусса – большого города, целиком и полностью высеченного в громадной белокаменной скале – давно уж позади, а я, нацепив толстые очки, тщательно, внимательно и аккуратно подбирал себе тропу за тропою, дорогу поудобней, ибо пути с твёрдым покрытием к северо-востоку от столицы кронства Тронн нет.
Сия земля, преисполненная подзолистых почв и некогда заселённая исключительно троллями самых разных мастей, была до крайности суровой – равно как и сами троннары, которые ныне проживали здесь.
Тролланд – так издревле именовалась вся эта местность; местность, почти полностью покоящаяся на Троннской возвышенности, и которую венчает Ведьмина гора – пристанище всевозможных тварей на вроде ведьм, вампов и колоссов. Также, судя по рассказам (или намеренному вымыслу?) нечастых путников, данная территория просто кишела снежными великанами, которые зовутся йнигг. Но жаловаться мне не пристало – ведь то была, есть и будет моя Родина; место, где я родился и вырос, и в котором живу уже многие лета. Потому боязнь свою я оставил при себе, не вынимая её на Солнце (дабы не отбросила тень и не преумножилась числом), и с азартом авантюриста-исследователя продолжил своё бесконечное странствие, хотя в любой момент меня могла настигнуть стая пернатых злыдней, моричей – либо их собратьев, сиричей.
Одно дело – читать о фантастических тварях, и совсем другое – видеть их воочию; и пока что мне не посчастливилось увидеть даже самых злобных из них. Неужто и впрямь – враки? Неужто и вправду всё придумано? Сидя в четырёх стенах и глядя через окно на этот несколько угрюмый, но всё же чем-то дивный мир, я был почти уверен, что всё написанное есть самая настоящая правда, но теперь… Я прожил всю жизнь в этой городской суете и не разглядел за весь свой век ничего! Что видел я дальше своего носа? Что видел на самом деле? Что упустил? Ах, эта извечная нехватка времени лишила меня шанса восхищаться всей красотой дикой природы и тем, что она в себе таит – волшебного, загадочного, неизведанного!
Поздно ли, рано ли, но я и мой ослик без особых злоключений всё же прибыли в Старую Глухомань, и дорогу мне не перегородил ни разбойник, ни случайный путник. Шёл я наобум, полагаясь на обрывки воспоминаний, доверяя лишь своим ногам; но, кажется, маршрут я выбрал верно, и с облегчением вытер пот со своего лба.
Спешившись (ибо под конец пути я уже не мог брести самостоятельно), я не верил своим глазам: вот то, к чему я стремился в первую очередь! Вот оно, то самое место, которое я в своём великом воображении наделял неземными свойствами!
Воистину, я очень долго не мог выбраться на лоно природы – тому виной огромная занятность и нехватка воспоминаний – я не знал наверняка, где именно мне следует искать то, что смутно помнилось уже в юности и почти забылось к настоящему моменту. Но я беспрестанно напрягал свою память и без устали наводил справки в любой свободный промежуток времени. И вот, спустя долгие и долгие месяцы, я блуждаю во мгле раннего утра по грязным, гигантским, разрозненным и сообщающимся лишь узкими протоками лужам, некогда бывшими частью единого целого – одного большого озера.
Мои ноги – в чаче, жиже и даже крови, но думал я сейчас не об этом. Я ходил-бродил и тщетно напрягал свою несчастную память, пытаясь что-то вспомнить, что-то найти.
Теперь я приходил сюда вновь и вновь – либо утром перед рассветом, либо вечером после заката. Просто я здесь когда-то жил – жил очень давно, в раннем детстве, но ещё не все проблески истёрлись до конца. Может, я пытался зацепиться за остатки прошлого – того, чего уже не вернуть; а может, я хотел найти здесь самого себя – возродить заново, как феникса, с чистой душой, свежей памятью и без отягчающих меня пороков. Я не чувствовал ни холода, ни страха (несмотря на то, что об этом длинном, вытянутом, бездонном озере ходили самые разные слухи).
Сейчас это поселение выглядит вымершим, но так было не всегда. Поэтому я набрался решительности и написал человеку, который, возможно, ещё проживает в этих краях – и ожидание моё было почти обречённым на неудачу: либо мой белоснежный почтовый голубь доставил письмо истлевшему трупу, либо самого курьера съели враждебно настроенные птицы и звери.
Всё же я дождался ответа, получив скупую записку, и переписка наша была сродни диалогу в классическом детективе: я взялся за собственное расследование, имея огромное настойчивое желание выяснить те или иные обстоятельства, связанные с запустением края, а мой ответчик сухо, кратко, безынициативно и с явной опаской, некоей оглядкой посылал мне сведения, наотрез отказываясь встретиться и вместе продолжить мои изыскания. Мне же было всё равно, я не боялся ничего, хотя догадывался, кто может строить мне козни, и чего следует опасаться.
Из-за своих поисков я даже опоздал на другую важную встречу (о которой умолчу), и на меня смотрели криво, косо и с разочарованием. Я же вновь и вновь возвращался к останкам некогда великого и могучего озера, исходив вдоль и поперёк берега, считающиеся весьма и весьма опасными. Что-то притягивало меня и одновременно останавливало, не давая уйти отсюда навсегда. Приклеенный, пригвождённый, очарованный, заговорённый, я не мог и не хотел сдвинуться с места, бывшего мне когда-то столь родным, столь милым и уютным.
Я не жил в этом озере непосредственно, я не жил и подле него; меня не отпугивали всевозможные байки и россказни о нём, но этот причудливый, хоть и довольно мрачный, серый, неприветливый, угрюмый, настораживающе тихий водоём был частью моего прошлого, моего детства. Я не помнил и не хотел помнить иных объектов всего того ландшафта – кроме, разве что, этого удивительного полу-болота, этого горизонтального каскада грязных, неглубоких луж.
Сколько я ни вглядывался, отражения своего я так и не увидел, ибо некогда зеркальная гладь превратилась в мутную пелену, которую я пронзал своим взором понапрасну.
Что же с ним случилось? Что произошло? Или то, мной виденное есть закономерный конец любого водоёма? Но разве им, озёрам отпущен не гораздо более длительный срок, нежели нам, людям? Ведь ещё в моём детстве это было полноценное, живое озеро, а ныне – жалкая жижа, марающая мои сапоги.
Те немногие деревья, что ещё уцелели, пытались мне что-то поведать, колыхаясь от ветра, но я не расслышал, не уразумел ничего, ибо я – всего лишь человек, а не эльф, который есть промежуточное звено между богами и людьми, и который характеризуется большей духовностью, высшим разумом и лучшей гармонией с природой.
Постояв ещё немного, я в великой грусти, печали и невыразимой тоске таки покинул насиженное мною место, но образ любимого озера ещё долго будет преследовать моё сознание, раз за разом вставая пред глазами; скучать по нему я буду до тех пор, пока смерть не найдёт меня. Да, я бы остался – но я поклялся записать в свой свиток данные не только о том водоёме, но также и о многих других объектах моей Фантазии, и в этом интересы общества я ставлю выше своих собственных – да отсохнет моя рука, и прикушен будет язык, коли я записываю лишь выдумки; потомкам своим, всему человечеству я завещаю свой великий труд!
Время не стоит на месте, и вот: не сентябрь уже, но февраль… Который оказался холоднее своего предшественника, января. И отчего я не взял с собою шубу? В условиях жутчайшей непогоды, при крайне низких температурах я чувствовал себя, мягко говоря, некомфортно.
Прапотомок викингов-нордов, прапотомок витязей-троннаров я, Кердик-авантюрист, Кердик – никудышный юморист – озяб и продрог до костей. Но и ослу моему было не намного легче – я видел, как он мучается, и некому было нас двоих отогреть.
– Слабак и трус! – послышалось мне, но я так устал, что не придал этому особого значения.
Если честно, я бы прямо сейчас развёл костёр и слопал на вертеле целого секача-одинца! Но стужа напрочь сковала любое телодвижение.
– Ну, так иди да поохоться, – с явной издёвкой бросили мне. – Заодно все свои косточки разомнёшь, слюнтяй!
Человек я небогатый, но всё же происхожу из знати – к тому же, и возраст мой был уже почтенным; потому слышать такие дерзкие речи мне было весьма пренеприятно. Но я не видел того, кто мне сказал подобное – в противном случае я бы немедленно потребовал извинений!
Сейчас моей первостепенной задачей было пробраться к Вороньим фьордам и выйти к Хольмгарду, но цель сия была не из лёгких – для этого нужно было, не отрывая один глаз от карты, сделать небольшой крюк и идти на…
Мысли мои были прерваны невесть откуда взявшейся ведьмой-пери! Которая, гипнотизируя глаза в глаза, напутствовала меня так:
– Пойдёшь на северо-юг, к деревянному дереву, двигаясь в среднеускоренном темпе; после обернись вокруг себя три раза, и будет тебе счастье! Немедля получишь искомое… Грэнг, хортэ, борб!
Вскоре действие дурмана завершилось, а я и моё животное – два осла – остались с носом. Где чёртова ведьма? Где ступа с помелом?
Я понял, что окончательно заблудился! Даже имея при себе карту.
Но вдруг я вскинул свой взгляд вверх, и заприметил на склоне холма большого белого волка! Который, не обращая на нас никакого внимания, принюхивался к земле, изредка виляя хвостом.
«Ага, – догадался я. – Это волк-одиночка! Ведь обычно волки ходят стаей».
Теперь моё и без того унылое лицо совсем вытянулось: не похоже, что неподалёку есть жилые места. Из дремучей супертайги мы прямиком попали в тундру! Холодную, морозную и безжизненную (не считая нас двоих и этого огромного хищника, для которого станем лёгкой добычей, прекрасным обедом).
Однако полярный волк не выглядел голодным – во всяком случае, мне так показалось. Шкура его не по-зимнему лоснилась, а сам он был столь огромен, что соответствовал росту дикого скатура – подвида тура, который водится в тундре и супертайге.
Наконец, грозный зверь соизволил обратить внимание на нас, путников – которых трясло, как грушу и от мороза, и от страха.
Волк очень внимательно посмотрел на меня – практически в упор. Затем медленно, как бы нехотя убрался восвояси – но сделал это так, будто пригласил за собой, а себя назначил бесплатным поводырём.
И мы пошли за ним.
Моё мнение относительно того, что край совершенно безлюден, оказалось ошибочным – к моему удивлению, волк привёл нас к какому-то поселению: на горизонте маячили скромные, однотипные, одноэтажные домики, и на крыше у каждого такого домика имелась печная труба, из которой валил густой дым.
Не доходя до селения вплотную, белый волк вдруг остановился и обернулся, всё так же внимательно глядя на нас.
Мы тоже остановились.
Зенки хищника сверкнули, и тут он сделал какой-то неопределённый жест в сторону селения – будто бы кивнул в ту сторону, или что-то наподобие. При его мощной, но короткой шее провернуть такое действо было бы непросто – но, судя по всему, это был необычный волк: вряд ли ручной – скорее, волшебный. Либо же это у меня от холода разыгралось воображение, и мерещилась всякая странность.
В области, напрямик отстоявшей от кивка волка, высилось единственное двухэтажное здание – возможно, гостиница, или же просто таверна или трактир.
Переведя взгляд с придорожного заведения обратно на волка, я обнаружил, что смотрю просто на снег – нашего проводника и след простыл!
Куда он делся? Ведь ещё мгновение назад я своими глазами наблюдал на этом самом месте большого белого хищника из семейства псовых!
«Надо же, какой добрый зверь, – подумал я. – Таких бы на моём пути да побольше».
Мы уверенным шагом шли на запах: похоже, это действительно была самая настоящая таверна, первый этаж которой предусмотрен для горячего ужина, а второй – для крепкого сна постояльцев. Более того, подходя ближе и заглядывая через прохудившиеся, в многочисленных щелях ворота, я заметил, что там, во дворе было предусмотрено и стойло – чему несказанно обрадовался мой ослик, порядком уставший с трудной, нелёгкой дороги.
Гостиница называлась «Dubhrafn»1 – и действительно, на эмблеме заведения был изображён вран (чему я был не особо поражён ввиду того, что культ этой птицы был достаточно распространён в кронстве и вообще являлся его символом).
Вран здесь был повсюду – в гербе, в названии, в зловещей, деревянной, крашеной дёгтем фигурке на крыше… Мрачновато, учитывая время года, сумерки и тот факт, что, например, столичный герб был менее свирепым – белая мышь на виоловом щите2.
Похоже, хозяин «Дубкрафна» был заинтригован – как моим произношением, так и самим фактом моего прибытия. Все, все, все головы развернулись в мою сторону, точно увидели привидение.
– Что-то не так? – напрягся я. – Что вас смущает? Я всего-то пришёл перекусить и отдохнуть с дороги!
Да, мой друг: я был слегка обижен таким приёмом.
– Нет-нет; всё в полном порядке. – Поспешил заверить меня трактирщик. – Просто сразу видно, что вы – не местный, хоть и речь ваша на нордике нашего, троннарского говора. Видите ли…
Тут он замялся, как бы раздумывая, говорить ли определённые вещи незнакомцу.
– Слишком много приезжих, другъ. – Вставил словечко один из постояльцев, делая упор на «ъ» – обычно это было характерно для восточных нордов, но никак не западных, к коим примыкаю я – стало быть, они и сами не совсем уж коренные?
– Что верно – то верно, – подтвердил другой, – много чужаков с большой дороги, и непонятно, что у них в голове.
– Уйма мигрантов, – кивнул мне третий, – Ъ, и это в нашу-то холодную страну!
Я был знаком с этим произношением, с этим выговором: «Ъ» на вульгарной, варварской нордике означал нечто вроде союза «да», или «угу», либо любое другое междометие; произносилось же это несколько по-тюленьи – такой специфичный, гортанно-булькающий призвук, воспринимаемый на слух как глубокий, но короткий, отрывистый «ар» (соответственно, двойной такой звук выглядел как «ар-ар»). Таким образом, «ъ» означал некое неоспоримое подтверждение уже сказанному – такого рода утверждение, которое легко можно проверить. Так что мне, Кердику-краеведу и лингвисту со стажем, не пришлось краснеть, как если бы я не понимал, о чём идёт речь. Но здесь зашла речь о миграции. Куда – понятно, но кого и зачем?
Похоже, на моей физиономии был написан гложущий меня вопрос, потому владелец таверны ответствовал мне следующее:
– Одни говорят, у нас цены не такие кусачие; другие – что уровень жизни получше. Хм, и то и другое вполне можно оспорить!
– Также и то, что Фантазия-де не вечная, и температура Великого океана всё выше. – Нашёлся кто-то.
– Не знаю, не знаю, – не согласился тут я, – Как по мне – Море мерзлоты всё такое же студёное!
– Да вы кушайте, кушайте! – Предложил Гудлейфр Кроекер – так звали хозяина этой гостиницы. Похоже, он окончательно удостоверился в том, что столичный гость не представляет никакой опасности. И то верно – с меня вышел бы плохой обманщик и ещё более никудышный воин.
В это время появилась горничная с подносом и при словах «кушайте, кушайте» бросила как бы в никуда фразу «ну вы жрёте», что стало для меня ложкой дёгтя в бочке мёда.
Действительно – я был столь голоден, а хряковепрь – столь восхитительным, столь упитанным, столь хорошо прожаренным, что я заказал себе ещё и горлануса – птицу, по своим вкусовым качествам не уступающую ни фазану, ни куропатке, ни любой другой.
– Ешьте, – повторил мастер Кроекер, – ибо недалёк тот день, когда запретят и молочко, и курочку, и яйки, а на тарелке будет господствовать лишь трава…
– Почему это? – Удивился я, не понимая.
– Эх, вы! А ещё столичные! Не знаете ничего… А ведь не далее, как с месяц назад пришло распоряжение, что всю пищу теперь берут под строгий контроль; что вскорости все мы вегетарианцами окажемся – против своей воли.
Я не стал говорить, что путешествовал не спеша в течение нескольких месяцев, а потому не ведал ни о каких новшествах относительно пищевой отрасли.
Сомлев, я на ватных ногах поплёлся наверх, держа в руке ключи от своего номера. Теперь, наевшись всевозможных яств, побаловавшись также и квасным, я провалился в спасительный сон – первый такого рода после недель скитаний, недель блужданий.
Первое, что мне приснилось – это то, как я стою у шуршащего надгробия; стою, как вкопанный. Отчего я не бегу? Вдруг оттуда вылезет кто? Но я продолжаю упрямо стоять на месте и даже пытаюсь прочесть надпись – отчего-то мне до крайности любопытно, кто покоится в этом безымянном, в этом одиноком склепе. Неожиданно для меня погода резко портится, становясь совершенно ненастной.
Второй мой сон был не менее странным: вот, я, уменьшившись в размерах, перехожу из шкафа в шкаф вертикально и горизонтально, и стенки из дерева не являются для меня преградой. Что бы это значило? Что я мечусь, и не могу себе найти места? Но в этом сне я ни от кого не бегу…
Третье сновидение отнесло меня в мой домик, что в Абфинстермауссе – вот, я выхожу на террасу своего балкона поздним вечером, но тут меня атакуют полу-невидимые гарпии, и парочка таких залетает в дом!
Этой ночью сны мне более не снились, а я… Я так люблю смотреть свои сны, ибо лишь в них моё счастье и отрада. Того, что мне снилось, никогда не было в мире реальном, но за любое из тех сновидений я отдал бы полжизни, ибо оно стоит того – даже если это был ночной кошмар. Почему? Возможно, потому, что только там я во главе угла, главный герой; лишь там меня холят и лелеют, любят, ценят и уважают. Окунуться бы в спасительный сон навсегда, и смотреть его вечно!
Проснувшись и совершив утренний моцион, я решил спуститься вниз – конечно же, ради сытого завтрака; однако, направляя свои ноги вниз по ступеням, я вдруг обратил своё внимание на женщину, стоящую лицом к углу. Она стояла, как истукан, и не издавала ни звука – обычно они в таких случаях хотя бы всхлипывают, а тут…
– Ъ, это жена! – Как бы оправдываясь, отвечал мне мастер Кроекер, когда я поспешил сообщить, что в углу стоит какая-то женщина. – Наказана она…
Про себя я пожал плечами: «Бывает». Я-то думал, подобные методы уже искоренились из сельской глубинки, как искоренились они в своё время из крупных городов – выходит, и здесь я ошибся, посему сделал соответствующие пометки в своём краеведческом свитке, который таскаю с собой всюду.
За завтраком ко мне подсел мужлан лет тридцати трёх – сильный, крепкий и высокий. Кое-где на неприкрытых участках его кожи виднелись руны.
– Почему ты до сих пор не спрыгнул? – Обратился он ко мне.
Я попросту остолбенел от такого вопросительного заявления! Да как он смеет…
Встретившись взглядом с этим типом, этим беспардонным наглецом, я хотел было в достаточно жёсткой манере объясниться с ним – даже если он воин, а я – пожилой человек. Но едва я взглянул на незнакомца, как тут же осёкся: да как так? Передо мной сидел тот самый белый волк, только в человечьем обличье! Тот же хитрый и одновременно мудрый взгляд… Нет-нет; ошибиться я не мог.
– Кажется, я не так выразился? – виновато спросил он. – Я веду речь о нашем славном обычае – по достижении примерно пятидесяти лет (либо по обнаружению у себя безнадёжного упадка жизненных сил) сбрасывать своё бренное тело с обрыва, чтобы не мучиться самому и не мучить других; не быть обузой.
– Я прекрасно знаком с традициями и обычаями нордов, – возразил я, – потому как сам краевед. Мне ли не знать? Но в законе сказано также и о том, что человек может отсрочить свой суицид, если он не завершил всех дел.
– Правое ли твоё дело? – Спросил викинг, вперив в меня свой внимательный взгляд. Он наблюдал за каждым движением, за всякой мимикой на моём лице.
Тогда я твёрдо заявил, что пишу научный труд, который будет во благо всей Фантазии; что детей у меня нет, но компенсация есть многократная, ибо я достаточно известный и всеми уважаемый человек, а мой труд – на века.
Тогда и викинг смягчился, и взгляд его стал менее суров; назвавшись Хунардом, он стал более любезен, более радушен. Он сообщил, что зашёл в трактир узнать, нет ли работёнки для них, бравых солдат кронинга.
– Ибо осточертело сидеть, сложа руки – как надоело охотиться на зверя почём зря. А грабить люд есть скверна, мерзость для меня – ведь клятву я давал…
– Где-то я тебя видел, – заметил я, щурясь даже с надетыми на нос очками.
– Верно, – загадочно произнёс Хунард и ушёл прочь.
Спустя некоторое время я, Кердик-наблюдатель, Кердик-испытатель решил прогуляться по селению пешком, так и оставив своего осла в стойле «Дубкрафна» до поры до времени.
Вдруг, проходя по центральной площади, где всегда немало народу (к тому же намечалась ярмарка) я чисто случайно подслушал следующее:
– Супротив честнаго Б-га души лютыя истязаша… – Вопила на всю улицу какая-то девица (кажется, это была Береника – та самая нагрубившая мне горничная из гостиницы).
– Должна нравиться? Боюсь, это невозможно. Почему? Ты – обычная, земная; для тебя (как и для девяноста девяти из ста) главное в жизни – семья и дети (тогда как всё это совершенно неприемлемо для такого странника и отшельника, как я). Нет в тебе искры, изюминки; будешь ты всего лишь женой мужа и матерью чад, но – не подругой жизни для меня. А потому иди прочь, с глаз моих долой, и ищи себе другого дурака – который будет стелиться пред тобою, всячески угождать да содержать. Я же никому не позволю ворочать собою; бо скверна, униженье для меня.
Я обомлел, когда увидел, что сии речи доносятся с уст моего нового знакомого – того самого Хунарда! Который… Неожиданно куда-то делся!
Зато в тот миг, когда вся улица вдруг бросилась врассыпную, наутёк, когда до меня донеслись визги женщин и детей, я сразу понял, в чём дело: с площади, с того самого места, где прежде стоял викинг, в сторону леса бежал огромный белый волк.
– Не познакомлю, – насупился Хунард при очередной нашей встрече, когда я спросил, есть ли у него другъ в качестве волка или собаки. – Ибо это я и есть!
– Как это? – Похолодел я.
– Не пугайся: я не оборотень, не вамп, не варг. Те отравлены «мудрецами»-магократами нашего кронства и превращаются в зверя ночью, против собственной воли и в адских муках, тогда как я – добровольно и в кого угодно, но чаще – в белого волка.
– Расскажи мне о себе! – Начал упрашивать Хунарда я, Кердик-интервьюер, попутно делая записи в своём сокровенном, своём драгоценном свитке.
– Не сегодня, – отрезал тот и опять куда-то сгинул – только его и видели.
В следующий раз я и Хунард снова столкнулись в таверне – обмолвившись парой фраз, мы поднялись наверх спать – каждый в свою комнату.
– Можно ли к тебе, о Хунард? – Осторожно постучав в дверцу ранним утром, я открыл её и вошёл внутрь.
– Входи, я уже кончил… Пошла прочь! – Сказал тот, небрежно сталкивая полуголую женщину с постели – ещё красную и горячую, которая в растерянности постаралась немедля выбежать вон, огорошенная его звериной грубостью, но, несомненно, восхищённая его же мужской силой, его хищной страстью и напористостью.
– Зачем же так, Хунард? – Мялся я, пятясь к стене и пропуская восвояси девицу, попутно с некоторым любопытством разглядывая её сквозь призму своих очков – ранее я никогда не видел абсолютно голых женщин, и сие было для меня в диковинку.
– А как же ещё-то? – Мрачно, но одновременно и спокойно ответствовал друг, сидя на циновке и взирая перед собой, и взгляд его был в пустоту. – Сказано же в книге: «Дев – оседлаша, а врагов – побиваша; коли кто супротив – так его это неправдоваша…».
– В какой книге, Хунард? – Мигал я непонимающими, ещё сонными глазами, переминаясь с ноги на ногу. Услышав же в очередной раз словеса, какими обычно изъясняются жители княжества Хладь, я и вовсе оторопел от неожиданности.
Похоже, что Хунард не был настроен на полноценный диалог, поскольку так и не разъяснил мне, своему другу, из какой книги почерпнул он крылатую фразу.
Ввиду сильных морозов я счёл за лучшее не выходить сегодня из придорожного заведения – пожалуй, я дождусь существенного потепления: эти холода в значительной степени сказались на моём промедлении, ведь я здесь уже две недели, и мне давно пора идти дальше.
Спускаясь к обеду, я услышал спор нескольких человек, и снова в центре скандала был Хунард.
– Вы считаете, что моя миссия на этой земле заключается в том, чтобы помогать другим людям? Как бы ни так! Я не Годомир Лютояр! – Вскричал он в сердцах и великом бешенстве.
– А кто такой Годомир Лютояр? – полюбопытствовал я, присаживаясь.
Но все мои потенциальные собеседники, точно воды в рот набрали.
Я же, когда на протяжении многих лет собирал материал о Фантазии, что-то слышал о том имени – именно поэтому оно и показалось мне знакомым. Но с годами память неумолимо ухудшается, и всё, что я помнил и/или знал о Годомире, выветрилось с сокрушительным успехом.
– То был славный малый; великий воин своего времени, – начал Гудлейфр Кроекер. – Годомиром его нарекли ещё при рождении, и на протяжении всей жизни он своими деяниями всячески подчёркивал, что имя это дано ему не зря – годами он насаживал мир во всём мире, по всей Фантазии.
– А Лютояром его прозвали позже, когда показал он себя в бою, когда раскрыл силушку свою великую, – с трепетом и почтением молвили другие. – Ибо лют и яр он был на расправу с недругами своими, но честен, справедлив с теми, кто был столь же добр и благороден, как он. И с ним в один ряд такие герои, как его современник Бренн; Эйнар Мореплаватель, Айлин Добрая, Бэн Простой, Робин Хороший, а также Хельга Воительница вместе со своими верными лучницами – Аластрионой, Венделой, Гвендолиной.
– На самом деле их гораздо больше, – задумчиво произнёс мастер Кроекер. – Не стоит забывать, что на другом полушарии нашей Фантазии, в кронствах Кронхейм, Фаннихольм, Эльфхейм и Гномгард жили и творили такие величайшие деятели своей эпохи, как люди Тиль Мергенталер, Вернер Романтик, Роган Мастерок; эльфы Эльданхёрд, Лунная Радуга, Мейленггр, Рилиас; гномы Олвин, Нейн, Зайн, Юнни, Ларуал, Сигрун Победитель, Махенна и многие другие.
– Мастер Кроекер расскажет тебе о них подробнее, коли пожелаешь, – усмехнулся Хунард, видя, с какой учёной жадностью я впитываю на слух каждое имя. – Он мастер в таких делах, и нет рассказчика лучше него.
– В другой раз, – уклонился Гудлейфр. – Но это случится обязательно и скоро, в хорошей компании и за поеданием различных вкусностей.
Хозяин таверны сдержал своё слово, и однажды я записал все пересказанные мной предания в свой записной свиток. Пожалуй, единственное, что меня смущало в этих сказах и былинах – это то, что все их персонажи побеждали зло силой физической (что чаще всего) либо силой магической – будто по-другому конфликт решить нельзя. Похоже, что в древние времена ничего не слышали про дипломатию – а зря, ибо не каждый мужчина – воин и защитник отчизны; увы, не всем написана судьба держать в руке тяжёлый меч… Вот, например, я: даже в свои двадцать я не смог бы назвать себя воином, хотя в мыслях я был солидарен в помощи, заботе и охране своего края. С другой стороны, было приятно лицезреть, что и в современной молодёжи, держащейся дружной семьёй, ещё имеется некоторая крепость, доблесть старины. Взять ту же Беренику, служанку Гудлейфра – сколько в ней силы, удали, хватки, сколько жизненной энергии! Она на раз положила меня в состязании по армрестлингу – ручаюсь, что даже если бы мне было столько же вёсен, сколько прожила она (а годков ей было восемнадцать), то и тогда я не одолел бы её.
– А остались ли ещё в нашей Фантазии герои, подобные Годомиру? – спросил я и затаил дыхание в ожидании скорого ответа.
– Несомненно, – молвил Гудлейфр и многозначительно кивнул на Хунарда. – Просто некоторые из них не могут (или не хотят) принять свою судьбу.
Утомлённый длительною беседою, я пожелал всем доброй ночи, и поднялся в свой номер, дабы предаться цветным картинкам – а то и целому видеоряду, который называется «сон». И в одном из диафильмов моего фантастического калейдоскопа мне явились Вернер и Эрика – пара влюблённых, о которых рассказывал мне трактирщик. Эта счастливая двоица, направляясь на Край Света, в рай, летала над морями и лесами, иногда погружаясь в глубины первых и густые кроны других, попутно расследуя что-то опасное и серьёзное; в это время они превращались в каких-то неведомых птиц или зверей, и в течение всего их бесконечного полёта играла красивая, завораживающая, успокаивающая музыка, пробуждающая в душе что-то светлое, доброе и хорошее.
Вскоре мне улыбнулась удача: наконец-то погода переменилась, и лютые морозы ушли далеко на восток – в сторону Хлади, Сиберии и Нордландии. Это означало только одно: мне пора возвращаться назад, пора в обратный путь. Конечно же, я не оставил своих замыслов по полному и тщательному анализу Фантазии; однако я весьма посредственно подготовился к этому мероприятию, и если меня так потрепало в родных краях – что же будет со мною в землях инородных?
Распрощавшись с мастером Кроекером и всеми прочими, я запряг своего осла, а у самого в душе скребли кошки оттого, что я нигде не нашёл Хунарда.
Будучи уже в пути, я услышал протяжный вой. Разумеется, я испугался, ибо не мне, седовласому и малость хворому старику, тягаться с лютоволками Севера. Однако, едва завидев белого волка, который ждал меня на вершине холма, я испытал неописуемое облегчение: Хунард снова явился пред мои очи.
Когда я на осле добрался до холма, там уже сидел мой викинг и пронзал глазами небесное пространство. Он смотрел на звёзды и о чём-то размышлял.
– Мне бы не хотелось, чтобы мнение твоё было превратным относительно меня, – начал Хунард Лютоволк, не прекращая наблюдать за холодным мерцанием столь далёких от нас объектов космоса. – Моему дурному обращению с женщинами есть объяснение.
– Ты не обязан передо мной отчитываться, – поспешил успокоить его я, Кердик-путник, Кердик-странник, Кердик-бродяга.
Но Хунард оказался непреклонен:
– Происхожу я из хладичей – оттого и мой акцент. Мое життя же таково: имел я жену, любил её весьма. Но случилось так, что недруги обложили весь мой дом – ни выйти, ни зайти. Я бился до последнего – до тех пор, пока у меня не порвалась тетива на луке. Тогда я воззвал к супруге своей, дабы она отдала мне свой волос – чтобы я смог натянуть лук и сыпать во врагов своих стрелы. Но женщина моя предала меня, и не сделала ничего, чтобы помочь нам обоим. Мне не ведом страх, хотя на дом мой напала целая рать. В конечном итоге меня повалили на землю – но и тогда суженая не сделала навстречу ни шага, хотя владела и мечом, и топором. Предательница стала женой ярла, завистника моего, который приказал поджечь мой дом и стереть его с лица земли. Меня же, избив всей дружиной, обессиленного бросили в канаву, сочтя мёртвым. Ворон чёрный, кружа надо мною, смилостивился, сжалился и не выклевал мне глаза, не распотрошил до конца и без того бередящие раны. Наоборот, этот неправильный вран, сорвав одно из растений, что собирает в свой цветок влагу, полил меня живительной росой. Тогда восстал я заново, и как переродился. И последовал я за враном в Тронн, ведь символ он страны той братской – хоть и вражда средь нордов извечно, постоянно. И с той поры минуло уж десять лет, и вот он я, перед тобой.
Хунард умолк, и горечь на сомкнутых устах его. А я давался диву его выносливости, его стойкости, его храбрости, его смелости, его отваге, его доблести, его силе, его бодрости духа. Здесь и сейчас передо мною реинкарнация Рагнара Лодброка – настоящего викинга, настоящего берсерка, настоящего хёвдинга…
2. ПРИЗРАЧНЫЙ ГОСПОДИН
По возвращении в Абфинстермаусс я обнаружил, что дом мой не разграблен, но в целости и сохранности. Обрадовавшись сему весьма, я решил несколько дней побыть здесь, а после двинуться в очередное путешествие. И всё ничего, если бы не…
Случилось так, что прежний кронинг помер, и вместо него воцарился иной. Возвеличившись на своём троне, спустя некоторое время призвал меня сей новый князь пред свои очи, и изрёк:
– Вот, ходят о тебе некоторые слухи…
– Какие же, о владыка нордов?
– Говорят, умеешь ты вести торговлю; что честен ты с людьми и с товаром аккуратен. Потому я заочно проникся к тебе доверием, и желаю, дабы торговал ты не только во владениях моих, но так же и в других частях света. Будешь странствующим торговцем, а ещё – моими глазами и ушами; послом и представителем моим.
Предложение было на редкость заманчивым: странствующий торговец – то бишь, негоциант – имеет некоторые привилегии перед Гильдией торговцев: он сравнительно самостоятелен, его направляет рука кронинга и его благословение, волеизъявление, но самое главное – мне не нужно будет утруждаться платить ежемесячный взнос профсоюзу, то есть, этой самой гильдии. Вот только с чего кронинг взял, что я имею навыки по купле-продаже? Всю жизнь я был учёной крысой, корпевшей над всякими листками, тетрадками, фолиантами и прочая. С другой стороны, согласно международному праву Фантазии, убить негоцианта есть грубейшее нарушение всех сводов законов, кодексов и конституций. Это обстоятельство практически развязывало мне руки и позволяло беспрепятственно пересекать границы кронств, княжеств, вульготонов, падишахств, бекбайств и прочих суверенитетов.
«Одно другому не мешает, – подумал я, – буду торговать, а заодно – легенды собирать».
После моего согласия мне, Кердику-негоцианту, Кердику-искателю выделили нечто среднее между каретой и повозкой, запряжённой двумя лошадьми, и кучера в придачу.
Мой путь лежал на юг, в богатое каменным и бурым углём кронство Стерландия – именно здесь пролегали земли древнего Эльдерланда; сюда я вёз вечнолёд, рыбу и туши хряковепрей. До столицы, славного города Ввумна я добрался сравнительно быстро – благо, до неё от Абфинстермаусса гораздо ближе, чем до Старой Глухомани или Хольмгарда.
По особым приметам на одежде, всевозможным знакам отличия стража пропустила меня сквозь врата немедля, и вот я уже по другую их сторону и вижу возвышавшееся над всеми здание ратуши, на которой пасмурного цвета щит с двумя стерхами и веточкой под ними – герб города.
Мне повезло: именно сегодня ярмарка. Мне хорошо заплатили, и теперь я везу звонкую монету (и не одну). Всё же я решил остановиться в гостинице, ибо, судя по карте, до Троеградия3 мне в ближайшее время не добраться: по весне, в разгар апреля всё размыло, и в какую бы сторону я не направился – будь то Талая низменность или Остаточные озёра – я буду как минимум по колено в мокром снегу и растаявшем льду, а как максимум – увязну точно и надолго, ибо сии края преисполнены труднопроходимых болот. А добраться мне было просто необходимо: именно там находится прародина корневики – царицы ягод лесных, болотных, полевых. Стоит лишь надкусить эту ягоду, как она, будто несколько вёдер черники, дарует ясность глазам; словно малина, ароматна и нежна она, и более никакой хвори, связанной с недостатком различных витаминов и микроэлементов. Нечто среднее между клубникой и земляникой, корневика имеет свойство очень долго не портиться даже без ящика с вечным льдом – такова её удивительная природа. Корневика – и сердце, и печень всей северной Стерландии; говорю это не понаслышке, но как человек, не раз пробовавший на вкус это чудо природы.
Не успел я возлечь на своё ложе, как меня посетил фантом – призрак некоего господина много старше меня самого. Разодетое, как заправский владетельный князь, это привидение является ко мне уже не в первый раз: после ярмарки я был принят во дворце, а после удостоился чести вздремнуть в тамошних свободных покоях.
Видение издавало топот, но при этом не касалось пола; оно бормотало, сопело, кряхтело, держась за поясницу. Оно охало, стонало и стенало; даже, прости Г-споди, булькало. Оно ходило, как неприкаянное, из стороны в сторону, и отчаянно чихало – может, аллергия, а может, оно чем-то болело (хотя вряд ли призраки чем-то больны – больны скорее люди, которые якобы их видят). И раз подобное видится мне не единожды – выходит, весенняя слякоть, весенняя же оттепель, сырость дорог и капель за окнами сделали своё дело, и меня сразил недуг в виде простуды, а в качестве побочного эффекта – слуховые и зрительные галлюцинации.
Желтоватого оттенка жиденькая бородка, неухоженные усы и грязные длинные волосы, неприятное амбре из-под семенящих туда-сюда ног – зрелище неприглядное. И всё же в этом жалком, забитом, иссохшем тельце можно было обнаружить признаки былого величия и благородства – несомненно, то был какой-нибудь стерландский рыцарь (а то и целый граф). Рыцарь – потому что бряцал давно заржавевшим оружием и громыхал не менее проржавевшими доспехами; граф – потому что я, прожив предостаточно, легко могу отличить дворян от мещан, сеньора от тобариччи4, дона от крестьянина, помещика от быдла5.
В этот раз призрачный господин попытался вступить со мной в контакт (тогда как в первый раз он ограничился лишь собственно своим присутствием).
– Вы всё мечетесь, мечетесь что-то, дедушка… – Немного раздражённо выдохнул я, зевая. – Я в толк взять не могу, что вам от меня надобно.
Но рыцарь уже снял с себя доспехи (причём, без посторонней помощи) и, оставшись в ночном спальном наряде, улёгся, точно преданный пёс, прямо возле моей кровати. Этого я никак не ожидал – к тому же, этот тип, вдобавок ко всему, начал яростно храпеть – да так, что мне заложило уши.
Я попытался растормошить деда, но всё без толку – а он, в свою очередь, начал пускать изо рта какие-то дымовые кольца, будто до этого он затягивался курительной трубкой!
– Что вы, в самом деле… Для отдыха и сна имеется кровать! Будто вы не знаете…
Никакой реакции.
Я спросонок тёр глаза, не разумея, что всё это происходит наяву.
«Ну и лежите так дальше, – буркнул я про себя с превеликим недовольством, – а мне надоело с вами возиться; я умываю руки и отхожу ко сну».
Можно сказать, что по окончанию ненастных деньков я стрелой помчался из Ввумны прочь – нет, сам по себе город достославен и хорош, но призрачный господин, похоже, найдёт меня там, окажись я хоть в каком из домов стерландской столицы.
Я проехал Икке, Лейфар, Лаглендир, Лоханну, Скъейр, останавливаясь в маршах лишь для того, чтобы собрать плоды ягодной кронинхен, корневики. Останавливаться на ночлег я побаивался: вдруг призрачный господин и доныне преследует меня?
Позади уже испещрённая сизым корнем Стерландская пустошь, позади Простор; уже вдали изобилующая говорящими растениями, живыми трюфелями, лисичками и следами папонтов Лужайка магов – а я всё время двигаюсь на юг, постепенно приближаясь к городу Риврайн, что стоит на одноимённой реке, а река эта (немного заболоченные берега которой поросли моховиками, маморотниками и карликовыми осинами), впадает в гигантский залив – тектоническую пробоину, именуемую людьми не иначе, как Вратами смерти, и являющуюся своеобразным водоразделом между Западом и Срединными землями Фантазии.
Попутно я как естествоиспытатель исследую землю, по которой еду: так, по многократным пробам почв я определил, что дерново-подзолистые смешанных хвойно-лиственных лесов постепенно сменились бурыми лесными широколиственных влажных океанических лесов; выйдя же к долине Риврайна, я констатировал наличие уже черноземовидных почв, характерных для прерий. В целом, я сделал вывод, что бонитет почв в Стерландии несравненно выше, нежели в Тронне – более чем в два раза; эта земля гораздо более плодородная – ещё бы, ведь большая часть территории моего родного кронства покрыта ледяными дюнами.
По забору воды я выяснил, что виденные мною ранее ручьи относятся, в основном, к бассейну Студёного океана или же к внутреннему стоку. Да, я это определяю уже на глаз, поскольку опыт у меня немалый – не всегда я сидел сиднем в своей научной обсерватории; бывало, что по молодости брал инициативу в свои руки и изучал родной край – оттого я и краевед, в конце концов.
Возможно, меня спросят, что же я привезу своему кронингу? Раз покупаю, продаю да перепродаю. На это я отвечу так: кронинг заповедал, наказал мне привезти ему то, не зная, что – то, чего ещё нет в его громадном и тяжёлом сундуке.
Сейчас, глядя сверху вниз на открывшееся моему взору пространство, и увидев стяги, вымпелы, штандарты с изображением замка на волнах, я довольно потёр руки: вот и Риврайн! Туда стремлюсь я нынче.
Успешно обменяв корневику на клетки с пугливыми, пушистыми кроллами, я опять отдал себя на произвол сновидений – в местной гостинице. И как же я мог забыть о том, что призрачный господин всё это время неотступно следовал за мной?
Он явился мне этой ночью, но поведение его изменилось: никаких хныканий и старческих причитаний. Теперь тактика должным образом не упокоенного рыцаря свелась к тому, что он обратился ко мне напрямую.
Теперь я знал, кто конкретно передо мной – заговоривший со мною призрак таки назвал мне своё имя: Виль д’Э, барон де Риврайн.
– Волею обстоятельств тот замок более не принадлежит мне, но я снова и снова возвращаюсь туда, в те края, поглазеть издалека – ибо именно там прошло моё детство, счастливое детство. – Пояснил призрачный господин, делая жест в сторону города. – Я расспрашиваю жителей, многое ли изменилось с тех пор, хотя они сами уже мало что помнят и с удивлением смотрят на меня – ведь прошло слишком много времени.
Я мысленно дал себе по лбу: как мы схожи! Ведь не далее, как полгода назад я сам блуждал среди луж, вспоминая, что они когда-то были частью одного большого озера. Единственное различие заключалось в том, что я был моложе Виля д’Э и реальнее его.
– Почему же ты не обретёшь покой? Зачем мучил меня своей фантомностью? Почему просто не живёшь вблизи родных мест (даже если замок тобой утерян)?
– Потому что мне никто не верит; все считают меня выжившим из ума стариком. А пристал я к тебе лишь потому, что скучно мне невыносимо: ровно сто годков я раскачиваюсь из стороны в сторону в этих железяках, и некому замолвить обо мне словечко. Может, на мне заклятье какое – я не знаю; последнее, что я помню – это то, что я просто однажды не умер…
Из этого я сделал вывод, что по достижению подобающего возраста Виль д’Э, скорее всего, попытался поступить так, как велит суровый обычай нордов, но отчего-то Великая Эссенция6 не забрала его ни в преисподнюю, что в ядре земном, ни на райское облачко, что в сини небесной.
Общаясь с Вилем д’Э, я как лингвист поражался схожести диалектов одного языка: и спустя века лингва норск (то есть, нордика) не распался на полноценные языки, всё также делясь на говоры и наречия.
В отличие от нас, троннаров-эзотериков, Виль д’Э (впрочем, как и многие другие стерландцы) исповедовал элементализм – культ четырёх начал – огня, воды, земли и воздуха.
Приняв то обстоятельство, что путешествие моё более не терпит отлагательств, призрачный господин с теплом поблагодарил меня за содержательную беседу и напоследок сказал так:
– Ступай с миром; впредь не потревожу. Мне было весьма приятно находиться в твоём обществе! Увы, я ещё не скоро обрету покой…
Уходя, я искренне надеялся, что Виль д’Э не обманул меня, и больше я с фантомом не столкнусь. Не то, чтобы я его побаивался… Но я счёл за лучшее, чтобы призрачный господин пребывал среди собственных дум, и возле родных мест, а не пугал стерландцев своим внезапным появлением.
Распрощавшись с привидением владетельного князя, я из долины Риврайна через Простор постепенно вышел к Мёртвым низинам, попутно посетив Зэйден, Остенд, Ввистн и Хэдир – о да, я уже на Зэйдских равнинах, в кронстве Тезориания – самом южном из кронств нордов; в глубокой древности на большей части этой территории располагалось царство Вампирия.
Передо мной стоял непростой выбор: продолжать двигаться на запад, к устью большой, полноводной реки Величка – или же переждать последний весенний катаклизм и направиться на север, в вольный город Бравис, что в великом, суверенном, независимом герцогстве Бронтус (фактически являющемся миниатюрным прибрежным анклавом между Тезорианией и Стерландией).
«Если пойду в Бравис и проведу там несколько дней для саморазвития – этого будет вполне достаточно для того, чтобы правый берег Велички достаточно подсох от паводка, которому предшествовали обильные осадки, – рассуждал я, восседая в своей крытой арбе, – согласно моему жизненному опыту, в ближайшее время ливней не предвидится – ну, а до Брависа рукой подать».
Вольный город встретил меня вполне приветливо – хотя в целом о герцогстве Бронтус некоторые летописцы высказывались не столь однозначно:
«Миниатюрное герцогство нордов. Граничит на юге с Тезорианией, на востоке со Стерландией. Внешне государство проводит преимущественно нейтральную политику – ему якобы нет особого дела до распрей и войн; на самом же деле Бронтус всегда и во всём ищет выгоду. Послы государства всячески подстрекают, стравливают ведущие державы друг с другом, при этом утверждая, что «просто раздают советы»; делают это очень незаметно. А всё для того, чтобы обеспечить собственную безопасность – если крупные страны будут воевать где-то вдалеке (вообще как можно дальше), Бронтуса не будут касаться все те проблемы. Сама по себе армия государства слаба и малочисленна, но у дипломатии (помимо вышеуказанных послов) хорошо подвешен язык, и всегда происходит так, что Бронтус выходит чистым из воды…».
Смекалка меня не подвела: двух-трёх дней мне вполне хватило, и вскоре моя повозка благополучно пересекла мост через Величку, немного погодя выйдя к Безымянной впадине Болотистой низменности. Я доволен своей поездкой, а в руке моей – горсть аллювиальной почвы, характерной для речных долин, маршей и мангров.
Впереди уже маячили огни крупного морского порта Яргарда – столицы кронства Ярхейм. Я направился было туда, но попасть туда сегодня, мне, похоже, не судьба: неожиданно, внезапно на меня напали разбойники с большой дороги! Вероломно, жестоко и сурово они обезоружили меня и отняли весь скарб; вероломно – ибо я до последнего надеялся, что это просто таможня (одеты бандиты были соответствующе).
Один из них (наверняка главарь, вожак) подошёл ко мне вплотную, и, не снимая капюшона, бросил следующее:
– Я передумал; захорони меня в одном из замков владений Бург.
Что я пережил! Что прочувствовал! Меня словно облили ведром ледяной воды!
Человек, смеясь, снял капюшон: это был Виль д’Э! Собственной персоной – только несколько преобразившийся, изрядно помолодевший.
– Что тебе нужно? – Вскричал я, топнув ногой от досады и негодования. – Предатель и подлец!
Всё так же странно смеясь («ха, ха, ха», будто робот, будто машина), призрачный господин снизошёл до следующей фразы:
– Не знаешь ты значения слову «подлец» (а ещё учёный, образованный, убелённый сединами «краевед»). Подлец – это тот, кто лезет к деве в подол.
– Спешу тебя расстроить, разочаровать, – заметил я, придерживаясь того же ехидно-язвительного тона, что и мой оппонент, – но подлец – это тот, кто поступает подло! Ты вполне отвечаешь сему определению…
– Ъ, а в моё время считалось иначе… – Задумался грабитель. – Ну да ладно. У меня есть к тебе дело, имеется разговор.
Я поморщился: да, есть у нас, нордов особенность говорить в одном предложении одну и ту же фразу, но разными словами. Судя по всему, лет сто назад это было доведено до крайности (тогда, как сейчас всё несколько иначе).
– Я не веду никаких дел с преступниками, – гордо отрезал я, – мне слишком низко.
– Низко?! – Взбеленился призрачный господин (который и сейчас выглядел так, словно на туман напялили одежду). – Да как же ты смеешь, смерд? Я выше тебя по статусу, положению и происхождению!
– Может быть, – устало ответствовал я, – но хоть пытай, а с человеком, растерявшим всякий стыд, совесть, достоинство и честь…
– Довольно! – перебил меня Виль д’Э, – даю слово дворянина, слово рыцаря и мужа: сыщешь мне эльфа – и мы в расчёте! Верну всё твоё добро в целости и сохранности.
– Где же мне его сыскать? – спросил я у самого себя.
Похоже, что мои мысли вслух падший владетельный князь принял на свой счёт:
– Когда-то они были повсюду – на всей площади Северных кронств; ныне же прячутся в густых, дремучих лесах заповедников Фантазии, а также в резервациях. Поэтому я в качестве подсказки и упомянул о замках владений Бург – там зиждется Могучая дубрава.
– Отчего ты сам не займёшься этим? Ты и твои люди…
Но призрачный господин не слышал меня; зацикленный на своих раздумьях, он повторял вслух одно и то же, бормоча это:
– Где эльф? Высокий такой, и худой; наглый… Найдёшь его – будет тебе награда, а нет – пеняй на себя, ибо ты и сам забрёл в наши земли без спроса, прячась тёмной ночью в кустах, как трус.
Это он намекал на то, что я с лопаткой производил анализ почв? Я пришёл к выводу, что от фантома мне уже не отделаться без посторонней помощи.
– Один я не справлюсь, – пошёл я на хитрость, – кучер не в счёт. Дай мне людей.
– В качестве наёмников лучше всего использовать гномов, – высказался кто-то из окружения призрачного господина, – они сильны, отважны и выносливы.
– Гномов?! – Зашёлся в ухмылке предводитель разбойничьей банды. – Эти карлики боятся дневного света! Чем трепаться попусту, лучше везите кердиково добро в наше логово!
Уже при слове «наёмников» я краем уха расслышал некий гул, непонятно откуда доносящийся; при слове же «карлики» и вовсе произошло невероятное: разверзлись вдруг хляби земные, и из прорытого неведомыми кротами хода под бледные лучи ночного светила вынырнули несколько низкорослых, коренастых мужланов – преисполненных трёхдневной щетины на ланитах, длинных бород до пояса и рук, до локтей разукрашенных татуировками. На этих бравых увальнях были внушительных размеров сапожищи, а ещё от них несло весьма пренеприятным запахом.
Я похолодел: меня убьют или приспешники призрачного господина, или вот эти; одно из двух. Видимо, настала пора мне помолиться, ибо тех – двенадцать (не считая призрака), и этих – примерно столько же. В худшем случае я паду от руки сразу двух дюжин ночных сталкеров!
Однако новоявленным особам было совсем не до меня: не обращая никакого внимания на перепуганного насмерть горе-путешественника, гномы (а это были именно они) начали переругиваться с уже знакомой мне компанией:
– Кого это вы назвали наёмниками? Кого это вы назвали карликами? Кто это боится дневного светила? Наше кронство не имеет привычки прощать подобные речи!
– Где же ваше кронство? Не вижу его на карте. – Противно заулыбался матовый, полупрозрачный фантом – наверное, он был бы вовсе бесцветным, неразличимым, но лунный свет действовал на него ровно так же, как солнечный – на фосфор.
– Невежда! Ты прекрасно знаешь, что наше кронство – под землёй; под могучими горами, скалами крутыми.
– Браво! – Хлопал в ладоши тот, кто впервые мне явился ещё в Ввумне, и кого я считал чуть ли не другом. – Ъ, но я не наблюдаю здесь ни лесов, ни гор; сплошь заболоченная трясина, покрытая кочками. Откуда ж вы явились?
– Мы не живём в лесах, – ворчали гномы, прижимаясь друг к другу, – мы уже давно разделались бы с вами, людиянами, коли б не ваш пастух, которого не одолеть огнём и мечом.
– Зато в лесах живём мы, – изрёк новый, ещё не будоражащий мой слух ранее голос, – И нам не пристало бояться призраков, ибо за веки вечные мы в магии поднаторели.
Одинокий эльф сосредоточился, напрягся и послал мощный энергетический импульс в сторону своего противника – и получил ответный. Так мысленно, на расстоянии они обменивались эмоциями, и сей бой был нелёгким весьма.
«Это точно эльф – человек так не умеет!» – подумал я.
Эльф и призрак человека боролись друг с другом по-разному – духовно, ментально, магически, физически, энергетически. Это было удивительное зрелище, занимательное зрелище, но смотреть на этот поединок мне всё равно было неприятно: я решительно и категорически против подобных вещей. Одно из трёх: или я слишком стар, или во мне очень много женского начала, или я попросту трушу.
Я сразу отбросил подобные мысли: я ещё не древний, глубокий старик; я мужеского полу, и я не тряпица. Ведь и среди дев воительниц хватает, а что же до меня – мне просто драки как событие неинтересны. Сейчас, глядя на капающую эльфийскую кровь, я испытываю нечто вроде… Не то, чтобы отвращения – нет, скорее, сочувствия и сожаления, что всё пошло именно так и зашло так далеко. Неужто невозможно уладить конфликт как-то иначе?
Мало кто знает, но кровь эльфов – нежно-голубого цвета; на вкус же напоминает ополаскиватель для полости рта (но не столь мятный). Пролившись вдруг на землю в результате несчастного случая, эльфийская кровь является уникальным жидким удобрением, которое способствует быстрому росту причудливых представителей флоры – что я и наблюдал ныне, ведь в месте падения столь драгоценной капли уже буйно цветёт прекрасная роза.
По другую от меня сторону гномы разбирались с людьми, и изначальная ничья вскоре увенчалась победой первых. Также и эльф, растеряв колоссальное количество своих энергетических ресурсов, выглядел выжатым, как лимон – зато мой преследователь наконец-то повержен! Или… Нет?
Починив мою повозку и приведя в чувство кучера, гномы пригласили меня следовать за ними в прорытый ими ранее тоннель – я согласился, понимая, что особого выбора у меня нет. Ещё, я сетовал на то, что трупы-то убиенных следовало бы закопать – предать земле по-человечески.
Вот именно: ключевым словом являлось «по-человечески»; похоже, у гномов всё несколько иначе. Что же до эльфа – больше я его не видел; победив фантома, он скрылся так же стремительно, как и объявился. Скрытность, быстрота, бесшумность – вот отличительные признаки эльфа. И судя по тому, что эльф сражался на стороне добра, я сделал вывод, что он, скорее всего, из благородных эльванов – ибо эльдры7 однозначно поддержали бы зло.
Когда я очутился в гномьем убежище, они обступили меня и начали расспрашивать о том, о сём. Я без обиняков раскрылся, что их «покорный слуга Кердик – всего лишь естествоиспытатель». Удовлетворившись этим заявлением, они этим ограничились и сначала долго помалкивали – пока не снизошли до того, чтобы попотчевать меня своими фирменными блюдами.
Досыта наевшись, я улёгся было вздремнуть (да, я ведь странствующий торговец и свободный турист – поэтому торопиться мне особо некуда), но тут, как на грех, прибежал один гномёнок и с воем, дикими воплями начал жаловаться старшим, что люди опять потревожили их шахты и каменоломни – увы, люди способны на то, чтобы присвоить себе то, что им не принадлежит.
Старшие пожурили малого за его нытьё, но тут один из гномов, закуривая трубку, сказал:
– А ведь он прав! Мало нам бед от этих проклятых? Мы добываем минералы, а люди…
– А люди хотят построить своё на том, что уже выстроено до них, – поддержал его второй, – либо строят новое в соседнем месте, а наше заваливают наглухо. Десятки лет работы насмарку!
Так я выяснил, что уже много лет со стороны людей происходит намеренное угнетение, унижение гномов по происхождению, по росту, по образу жизни и полёту мысли.
– Революция! – Поднялся один.
– Революция! – Поднялся другой.
– Революция! – Поднялся третий.
Глядь – уже целая ватага набралась!
Воспользовавшись неразберихой, я кинулся наутёк, но в этом огромном лабиринте, в этих многоярусных подгорных ответвлениях заблудиться нетрудно – и вот я уже в некоем роскошном чертоге; я оказался в подобии самого настоящего музея.
Долго ходить и глядеть на убранство стен мне не пришлось: я почувствовал, что в комнате я не один.
– Кто здесь? – прошептал я.
Судя по тому, что ко мне подошли сзади, но не зарезали, а всего лишь положили руку на плечо (гном оказался высок для своего племени), я понял, что хозяин комнаты мне не враг.
– Вижу я, что ты, несмотря на то, что человек, пошёл по стопам таких наших собратьев, как Арн Говорящий, Наиварр и Морриган – ибо они также слыли известнейшими летописцами своих эпох. – Сказал незнакомец.
– Да, я же краевед, – подтвердил я.
– Так сохрани же, в свой свиток запиши, что в истории гномов вот-вот начнётся новая глава – и либо мы погибнем все до единого, либо выстоим и отстоим своё!
Я внимал его речам безмолвно.
– На свой страх и риск, на свой великий и ужасный грех я выстроил машину времени.
Гном-инженер подошёл ближе и перешёл на шёпот:
– Я бывал в будущем: женщины в нём расслабились; изнежились, распоясались. Дети, дети напрочь отбились от рук.
Он проследил за моим взглядом; уловил, на что я делаю упор и ориентир.
– Музыкальный проигрыватель? Картина маслом на стене?
Я кивнул – озадаченный, растерянный, но – восхищённый.
– Будучи в параллельном мире, который тамошние жители называют «Земля», я не терял времени зря, впитывая и изучая культуру и искусство, сравнивая с нашим и делая выводы.
Немного помолчав, гений своего времени продолжил:
– Я привёз сюда виниловую пластинку под названием «И справедливость для всех»8, голос и инструменты которой звучали столь искренне, столь правдиво, столь проникновенно, что… Стоило моему народу хоть раз услышать эту мелодию, как она сама начинала навязчиво играть в их головах. А картина «Симфония разрушения»9 была написана столь откровенно, столь явственно показывала всю суть продажных политиканов, куривших фимиам и предающихся разврату и искушениям вроде игральных карт и красивых женщин, вся эта мина на их лицемерных рожах…
Слушая речи этого гнома, я проникся к нему и ко всему его народу сочувствием; мне стало нестерпимо жаль их – больно и обидно, когда тебя притесняют.
Внезапно мой взгляд остановился на огромной чёрной книге, чей переплёт, окаймлённый кроваво-красной рамой, выглядел несколько жутковато. Сама же книга была столь больших размеров, что занимала половину помещения и размещалась на не менее тяжёлой подставке.
– «Некрономикон»? – предположил я.
– Он давно уничтожен, – ответил мне инженер, чьего имени я, наверное, так никогда и не узнаю. – Это – «Pax Magica», антипод «Книги героев»; в этом бесценном фолианте невидимыми чернилами содержится тайное знание. Рагнильда, Олертофикс, Виль д’Э, Магнус/Казаан, Ксандр/Визигот, Рубина/Инзильбет, Колдрон, Аманита, Драко, Бендикс, Вранолис, Груунк, Еттин, Ёллейн, Тхроугхт – все злые волшебники расписывались в ней…
– Как эта книга к тебе попала? И почему она находится здесь?
– Лучше ей быть в надёжных руках – думаю, я достойный хранитель столь древнего писания.
Спорить с гномом-учёным я не стал; между тем, гул снаружи всё нарастал.
– Пойдём, – позвал меня хозяин уникального музея и владелец раритетов и антиквариатов, – по всей видимости, народ мой уже готов восстать с колен; готов оковы сбить и утереть нос захватчикам.
Когда мы вышли в широкий коридор, то взору моему предстала картина, в которой ожесточившие свои сердца и вооружённые до зубов гномы, в полной боевой экипировке (включая нанесённые на руки и лицо руны) выстроились в войско, стучащее по своим щитам рукоятками топориков.
– Джасысыз лазд, джасысыз рэйбд, джасысыз доон! Соу’грим, соу’чру, соу’риэл!10 – Торжественно и грозно рычали гномы-революционеры, гномы-освободители.
– Однажды княжество Хладь отбросило своих захватчиков назад; однажды маленькое, но гордое графство Швиния откололось от вульготона Тиранния, – сурово изрёк вождь низкорослого народа, – теперь и наш черёд воспрянуть духом и восстановить справедливость; низложить организатора набегов и нападок. Во имя великой справедливости, вперёд!!!
Ваш Кердик сразу же понял, о чём идёт речь – вот что пишется о тех событиях в «Хронографе»11:
«Швиния: маленькое горное государство; расположена в так называемой Королевской седловине, разделяющей основной горный массив на две части. Полтора столетия назад уставшая от беспредела Тираннии горстка людей ушла на юг, образовав своё собственное государство. Примкнули к ним немногие, боясь возмездия правящей элиты. Армии, как таковой, нет – против возможных карательных мер швины ведут партизанскую войну. Иногда военную помощь Швинии оказывает соседняя Тезориания…».
Перестроив себя с курса познавательной географии и всемирной истории Фантазии на диалог с коренастым народом, я со всей присущей мне вежливостью и теплотой выразил солидарность с гномами во всём том, что они делают, во всех их начинаниях – однако участвовать в их национально-освободительном движении наотрез отказался.
– Это не моя война, – понуро потупил я свой взор, горько и протяжно вздыхая, – но я верю, что вы добьётесь на этом поприще успеха; я верю вам и верю в вас.
Мне вернули мои вещи, усадили в арбу, запряжённую уже хорошо отдохнувшими лошадьми и управляемую бессменным кучером, а также дали проводника – дабы не плутать по подгорным тоннелям впустую, но целенаправленно идти в сторону примерного месторасположения замков владений Бург (для этого нам потребовалось под землёй пересечь Поле платиновых клинков, минуя Логнан и далее выйти к Королевской седловине).
Достигнув своей цели, я поразился поредевшим лесам того края: о, Кранн Дарах12! Что сделали они с тобой?!
Ибо я стоял под небом другой страны нордов – страны жестокой, беспощадной; импульсивной, агрессивной.
Под покровом ночи я продолжил свой путь – путь на север, в сторону древней Гномии, в сторону Тираннского горообразования, венцом которому служит гора Тираннберг (известная южанам-амулетинцам как пик Берги Даг ут-Тирани). Продираясь сквозь чащу лесов, представленных буком и ясенем, я не боялся ни тёмных дварфов, ни троллюдей (однажды выведенных в Тронне и размножившихся повсюду), ни скелетонов, ни троллей горных, ни троллей лесных – скорее всего единственный эльф, которого я не так давно видел своими глазами, благословил меня и наделил свойством невидимости, а арбу с кучером и лошадьми, значительно уменьшив в размерах, вложил мне в карман, дабы мне было легче перемещаться в густой, дремучей чащобе.
От тираннского замка Эберн через эйнарские селения Кьоркланн и Виронан, через Гнилые дебри и реку Винешку я направился в Яргард, попутно ведя торговлю – рыбой ли, шкурами ли, клубнями ли. В этот раз мы несколько торопились, ибо защитная аура безымянного эльфа, помогшая мне избежать встреч с одними чудовищами, в эйнарских землях уже не действовала – увы, она иссякла, и я до жути боялся напороться на великанов, кадаверов и зомби. По счастью, их всех я так и не встретил, и поэтому у меня невольно напрашивалась мысль: а существуют ли они? Реальные ли это жители Фантазии, или это выдумки, вымысел людской? Эльфа я видел, гномов – тоже, но этого слишком мало для того, чтобы говорить о том, что волшебство присутствует в действительности, что с течением времён сказка всё ещё не выветрилась. Кому-то такие мои мысли покажутся странными, неясными, непонятными – сущим бредом, одним словом; однако лично мне хочется верить, что Фантазия – это Фантазия, а не скучный, обыденный мир вроде того, который описал мне гном-инженер, и который люди называют «Земля».
«Вот, побывал я и в Эйнаре, и в Ярхейме, – предался размышлениям я, – может, я что-то упустил?».
Отплыв из Яргарда, в котором я за ненадобностью оставил кучера и его повозку, я по Злому морю добрался до острова Мареанн, дабы сделать небольшой однодневный привал в селении Фрумскогур (при этом держась подальше от испаряющей ядовитые миазмы впадины Погань, что в Проклятом месте – иногда очень трудно избежать приступов любопытства и соблазна). Оттуда я всё так же морем прибыл в Абфинстермаусс, в котором держал отчёт пред кронингом о том, где я бывал и что видел. Свободный негоциант – непозволительная роскошь во все времена, ведь ты делаешь всё, что тебе заблагорассудится (разумеется, в рамках закона). Поэтому я не боялся государева гнева относительно того, что я ему ничего не привёз из посещаемых мною ранее земель, потому как у нас был уговор на то, что если я что и найду, то это будет нечто такое, чего у кронинга в сундуках нет.
Набравшись сил в родных стенах, я снова стремлюсь скорее от них избавиться – но лишь затем, чтобы побродить по белу свету и вернуться обратно. Вот, ваш покорный слуга, ваш Кердик садится на большой торговый корабль, на это морское такси, дабы совершить ещё один круиз – и экипаж судна не в силах противиться моей воле, ибо я действую с позволения самого кронинга!
Прежде, чем плыть по Морю мерзлоты на восток, я, находясь в водах Злого моря, решил взять курс на северо-запад, дабы пересечь Студёный океан и попасть в другое полушарие с севера – попасть в то место, о котором я имел весьма скудную информацию.
Через несколько дней (или недель?) пути я вычислил координаты своего местонахождения: семьдесят градусов северной широты и шестьдесят градусов западной долготы – мы неподалёку от мыса, являющимся северной оконечностью полуострова Вуффэлл (который, в свою очередь, является прародиной йнигг, их одноимённой страной, ныне канувшей в небытие).
Не заходя в воды Северо-Западного моря, корабль продолжил своё плавание; он плыл по волнам так, как плывёт по воздуху пернатый хищник луноед. Однако сколько я ни пытался, я не смог достичь ни Волшебных земель, ни Тёмных земель – стрелка моего компаса крутилась так, будто сошла с ума. Мне не помогли ни смекалка, ни жизненный опыт, ни солнечный камень, ни молитвы – всё без толку; не видать мне, как своих ушей, ни Лиэрских рудников, ни харчевню «Коннахт», ни Мэнн, ни Шеллфолд, ни замок великанши Ёллейн, ни даже гору Энгер! Не увижу я драконов…
Сквозь туман я различил свет и очертания маяка и поплыл к нему – ах, как горестно воздевал я руки немного после! Ибо маяк оказался всего лишь миражом, частью сурового, но удивительного морского пейзажа – равно как и выныривающие время от времени морские коровы, эндемики этого ареала. Воздевая руки, я, находясь в состоянии аффекта, в состоянии отчаяния, разодрал бы и свои одежды – но климат Севера до крайности суров и даже жесток; потому я, поборов свою минутную слабость, вновь обратился в стоика и велел кораблю разворачиваться. Не судьба – значит, не судьба: мы плывём на восток. Что же до Волшебных земель – отныне и вовеки это не сбывшийся сон мечтателя; эти земли словно растворились в пучине, как Нуменор, или недоступны простым смертным, как Валинор.
Так, в компании лишь китов да моржей мы плыли ещё некоторое время, пока по мою правую руку не оказались берега моей родины – северное побережье полуострова Тронн, преисполненное арктических пустынных, тундровых и дерново-грубогумусных почв, характерных для субполярных редколесий и лугов, постепенно скрылось из виду.
Вскоре я уже плыл по Морю нордов, не заходя в Китовую гавань и стараясь не уклоняться к югу, потому что знал, что меня там ждёт: гигантская расселина, пробоина (если такие слова вообще можно применить к гидрографии); адская воронка, водоворот судьбы – рулетка, в которой нет победивших. Ибо ещё никому не удавалось вернуться из Врат смерти, из лап узкого, но коварного залива – узкого перешейка между восточным берегом Стерландии и западным берегом, принадлежащим кронству Сюшер, улусу Вурра и владению Номадистан. Оба этих намеренно безлюдных берега были заброшены много тысячелетий назад; здесь нет ни флоры, ни фауны, ни грибов, ни волшебных созданий. Говорят, что Врата смерти – одно из самых странных мест в моей Фантазии (наравне с Берегом костяных статуй, пустыней Хюм и Руническим морем); многое свидетельствует о том, что когда-то здесь произошла страшная геологическая катастрофа – вплоть до разлома континента пополам. Более экзотические гипотезы строятся на предположении, что это происки Первого среди драконов – того, кого нельзя называть его настоящим именем; дескать, этот сверхгигант грыз Фантазию вдоль и поперёк – оттого она и приняла столь причудливые формы, формы неправильные и донельзя изрезанные.
Еле уклонившись от опасных течений, мы благополучно поплыли дальше, но спустя некоторое время столкнулись с другой напастью: по мере нашего продвижения на восток мы всё чаще стали сталкиваться с плавучими льдами – пока и вовсе не встали, как вкопанные.
Я не досмотрел, я проглядел; я забыл, что уже зима. Я не учёл многих вещей – в том числе и то, что, несмотря на одну и ту же широту (которой мы придерживались непрестанно), долгота имеет здесь куда большее значение! Иными словами, здесь заметно холоднее, хотя это был всё тот же Север. Течения были более холодными, вода являла собой уже сплошной непроходимый лёд… Что мы могли сделать?
Ныне кораблю стоять до самой весны, а я, сойдя на берег, двинулся, куда глаза глядят. Конечно же, у меня имелась при себе карта, но я и так знал, где я примерно нахожусь: это богатая серебром Сиберия, собственной персоной. Некоторые именуют её Вюрценландией, но это не имеет для меня особого значения. Гораздо больше меня занимал тот факт, что именно этими землями некогда управляли одноглазые великаны Севера. Добро пожаловать, Циклоптера! Добро пожаловать, суровый край ледяных дюн…
На сей раз, я был хорошо подготовлен к холодам, поэтому, одиноко ступая сначала по океаническому льду и промёрзшему шельфу, затем – по палевым мерзлотным и мерзлотно-таёжным почвам Сиберии, я без особого труда вышел к приморскому селению Ойгир – благо, циклоны/антициклоны вращались сейчас вдали отсюда. Зато я чувствовал, как меня в кромешной тьме насквозь сверлили мириады светящихся глаз, явно принадлежащих фуриям, бестиям и иной нежити; я натыкался на следы каменных троллей и кефалогигантов.
– Ъ, – радушно поприветствовали меня, едва я заглянул в местную таверну, – только настоящий мужчина может доплыть до Сиберии!
Согревшись у камина и подкрепившись горячим бульоном с загагарой13, я заночевал, а наутро, всё так же пешком я направился в сиберскую столицу – город Клоггенбор.
Пребывая в Сиберии некоторое время, я заметил (хоть и читал об этом ранее), что, в отличие от Тираннии, в которой преобладал гедонизм14, или Тронна с его магократией, по другую сторону Врат смерти в кронствах нордов был распространён культ воды и льда – что есть прямая противоположность Эйнару, где довлел культ огня.
Не сочтите меня вечным кочевником (ибо это не есть образ моей жизни – только временное призвание, зов неведомого духа), но я снова не усидел на одном месте. Я точно юла и егоза, в мои-то лета. И сейчас передо мной, перед Кердиком-непоседой стоял выбор: плыть ли в соседний Свэй морем, или же идти по суше, спустившись с Ледовых холмов.
В раздумьях пребывал я долго: сухопутный путь, несравненно, короче, однако в таком случае мне предстоит преодолеть множество преград в виде всяких узких горных перевалов, а Чёртову гору и вовсе лучше обойти.
Мой разум и моё сердце, посовещавшись некоторое время, пришли к мнению, что морской путь для меня будет более предпочтительным – более того, от Клоггенбора географически рукой подать до прародины всех нордов – издревле закованному в ледяной панцирь острову Амеланд. Одни кличут его Нордикой (отсюда название общего для нас языка), другие ещё более официально – просто Нордландия. Но и Нордландия, насколько мне известно, не является настоящей прародиной моих предков: ходят не беспочвенные слухи, что норды приплыли на тот остров откуда-то с Севера – то ли с полюса, с северной полярной шапки, то ли вовсе с иного полушария, что за ней. Ещё более невероятным является сказ о том, что норды – пришельцы из глубокого космоса, потомки некой высшей цивилизации, а также то, что они появились и в Фантазии, и в параллельном мире, на планете Земля одновременно. Проверить эту теорию я не в силах – не в моей это власти. Да и, честно говоря, подобные кривотолки имеют сомнительный характер – насколько мне известно, первые норды в своём развитии недалеко ушли от пещерного человека – так о какой высшей цивилизации речь? Более того, я обладаю знанием о том, что первую настоящую цивилизацию построили люди Востока – раса желтолицых, раса щелеглазок; эти невысокие, но очень умные люди обладали высоким коэффициентом интеллекта (средний показатель которого варьировался от ста сорока девяти до ста пятидесяти двух), и по количеству изобретений не уступают ни гномам, ни эльфам – раболепия у меня пред ними нет, зато имеется всяческое уважение. Это великие, достойные пракитайцы, заслуживающие пристального внимания. Это в их краях находится Земля вечной молодости! Кто знает – может, мне повезёт? Посчастливится открыть эту страну заново…
Учитывая время года, я не стал нанимать снеккар или кнорр, а пошёл на своих двоих в Нордгард, ориентируясь по карте и полагаясь на удачу; под ногами же моими была уж не земля, но лёд.
Устало перебирая ногами, я еле доковылял до ледяного дворца – почти вся территория Нордландии есть сплошной ледник. Едва ступив на эту землю, которая многие тысячи лет находится в условиях вечной мерзлоты, я прекрасно понял Эйнара Мореплавателя, который отплыл из этих богами забытых мест и расселил нордов по всему северу и западу Фантазии.
Что же пишут о Нордландии в «Большой антологии»?
Не узнав ничего нового и захлопнув книгу, я – холодный, голодный – постучал в ворота, но ответа не дождался. Похоже, мне никто не собирался открывать?! Лишь белоснежный герб с перекрещёнными топориками цвета человеческой крови глядел на меня, старика, сверху вниз. Подавленный, всеми забытый я просто упал на ближайший сугроб – который, к несчастью, оказался снежным троллем. Проснувшись и недовольно фыркнув, тот, однако, не стал есть старого дурака, а ретировался куда-то очень далеко.
Что же мне делать? Если так пойдёт и дальше, то я попросту замёрзну; стану падалью и мишенью для гриффона.
Провидению суждено было оставить меня в живых, ибо по истечению некоторого времени врата всё же отомкнулись – не физически, но магически. Оттуда вышли двое привратников, которые отнесли убогого путника, нежданного гостя в Нордгард. Там меня переодели, отогрели, накормили, и спать уложили, а после – младую деву предложили. Я вежливо отказался, поскольку ещё в юности дал обет безбрачия, ибо лишь науки занимали мою душу, а плоть я привык усмирять мыслью и молитвой, аки аббат в монастыре. К тому же я стар и болен, и подобное ночное бдение может стоить мне жизни, ибо сердце может не выдержать нагрузок – дева соблазнительно хороша, юна, горяча, свежа и страстна. Также, я наслышан о пылкости нордландских девиц: они злодремучи, и студёный климат обычно компенсируют близостью, которую требуют от своих партнёров в десятикратном размере (поэтому неизвестно, отчего больше устают их мужья – от битв и сражений, или от аппетитов своих избранниц). Мне самому крайне неприятно об этом упоминать, потому как я человек, весьма далёкий от всего этого, и веду праведный образ жизни (просто как летописец я обязан записывать всё, что видел, слышал, ощущал). Несомненно, что в святости меня уличить трудно, ведь ваш Кердик любит вкусно поесть и… Но пора возвращаться к моему кругосветному путешествию.
Ничего особо сверхъестественного в Норгарде я не узрел – обычный замок далёкого Севера; шкуры, меха, рыба… Скучная жизнь, на мой взгляд.
Одевшись теплее, я отправился в селение Фиргефин-на-Ланна охотиться на рыбу – меня взяли с собой на спортивную рыбалку, и отказаться от сего мероприятия было очень некрасиво.
Суть спортивной рыбалки заключалась в том, что все – заядлые рыбаки со стажем, рыбаки-любители – собирались вместе для своеобразного соревнования: они строили палатки прямо на морском льду и сверлили лунки; мальков отпускали, зачем-то целуя их в уста, а крупную рыбу ловили на самые различные приспособления: учиться никогда не поздно, и меня в мои года ознакомили с такими словами, как поклёвка, мормышка и прочая. Я видел азарт в их глазах, я наблюдал за их счастливыми лицами – но до конца понять так и не смог. Огромный плюс состоял в том, что люди находились на природе, дышали свежим воздухом; дикостью же я считал собственно ловлю – если бы вы только знали, как замирало моё сердце, как наворачивались на глаза слёзы, когда я видел бьющуюся в агонии умирающую рыбу, которой не хватало воздуха. Лёжа на снегу, пойманная, коварно обманутая, она подпрыгивала, напрягая все мышцы своего хвоста… Я не выдержал и отвернулся; я поднялся, отряхнулся и ушёл, не в силах лицезреть убийство, которое происходит на моих глазах. Одно дело – когда рыба в твоей тарелке, и ты с превеликим удовольствием уминаешь её за обе щёки, и совсем другое – когда она мучается и страдает, ещё живая. Меня раздирало надвое: в моей душе происходило противоборство, противостояние между Кердиком-животным и Кердиком-человеком, между Кердиком-едоком и Кердиком-ботаником.
Назад я брёл угрюмо, про себя рассуждая о смысле жизни.
«Ничего необычного в Нордландии нет, – заключил я, – всё примерно то же самое; всё видел я».
Тёмным морем я поплёлся в Варвиккен – самый восточный из замков Свэя. Вскоре его воды плавно перетекли в воды Рунического моря – я почувствовал это сразу, когда обратил своё внимание на необычайный блеск льда в некоторых местах – согласно легенде, некто начертал руны прямо на дне глубокого моря, а они, обладая волшебным свойством, светили и ярко, и мощно – прямо как далёкие, мерцающие звёзды ночного неба.
Мне не хватало знаний для того, чтобы расшифровать эти таинственные знаки, эти магические символы – сколько бы я ни вглядывался, прочесть это было решительно невозможно. Увидев же сквозь зеркальную гладь призрачного господина, лежащего с открытыми глазами и вытянутыми вдоль тела руками, я…
Совладав с собой и напомнив самому себе, что Виля д’Э больше нет в мире живых, я, Кердик-зануда прибавил шаг и таки добрался до Варвиккена – я различил город издали по характерному гербу замка (шесть очень красивых снежинок на вечернем небе) и флагу кронства (голубоватый перекрёсток на снежном поле). Не останавливаясь, я прошёл мимо всех семи благородных домов (включая Хэмс и Снээт), пока не дошёл до стен Ввотрикса – столицы северного кронства Свэй и по совместительству самого снежного города Фантазии; Ввотрикс примечателен тем, что на его главной площади высится огромная белокаменная статуя Свэйи – богини зимы и Снежной королевы, которая покровительствует стране и дала ей название. Также, через Ввотрикс проходит нулевой меридиан, делящий Фантазию на Запад и Восток.
Здесь, в Свэе было намного теплее (по сравнению с Тронном, Сиберией и Нордландией), а климат способствовал постоянному наращиванию снежной массы на суше, ибо осадки в виде мягких, пушистых снежных хлопьев тут шли практически ежедневно (что есть несомненное раздолье для свэиков-младших и головная боль для свэиков-старших).
Исследовав Свэй и не найдя ничего волшебного и в нём, я с прискорбием заторопился на юго-запад, в земли кронства Сюшер – однако я сомневаюсь, Сюшер ли это, поскольку точное произношение того названия ныне позабыто.
Плутая по Берёзовой роще (которую иные называют Берёзовой пущей, Берёзовой гущей, Берёзовой чащей и т.д.), я вышел на опушку и неожиданно наткнулся на ведмедя15 – который, сонно хлопая глазками, лениво развалился, опираясь спиной о ствол дерева. Это было странно – видеть это грузное животное не спящим в разгар зимы. Ах, если бы у меня было лукошко с кореньями, или кадка с мёдом! Люблю я зверей, и вместо того, чтобы идти на ведмедя с рогатиной, я лучше накормлю его и приласкаю – и я знаю, что он не причинит мне вреда, ибо это уже проверено за всю мою жизнь неоднократно.
По весне, продолжая вести неспешную, безмятежную торговлю, я осторожно плавал вдоль зимней линии айсбергов16 от одного берега Сюшера, на котором стоят замки Лиддауданс и Брисеад, к берегу другому, где высится сюшерова столица – замок Сюрхомм (иначе Сюшерхаус).
Я зафиксировал в Сюрхомме вечный, густой, влажный, прямо мокрый туман, висящий, словно смог – такова его отличительная особенность; данному климатическому явлению способствует столкновение двух мощных течений – тёплого и холодного.
Зная о том, что весной в Хладь мне не пробраться ввиду половодья на Снегозёрье и Страшной трясине (по аналогии с Талой низменностью и Остаточными озёрами Стерландии), я решил доплыть до самой Китовой гавани – заливу, омывающему юго-западное побережье Тронна.
Мне представилась уникальная возможность вернуться к себе домой – на всех парах, вне себя от счастья я летел, я мчался через всё своё кронство в Абфинстермаусс, дабы доложить кронингу о своём прибытии, а после – принять горячую ванну, как следует выспаться, набраться сил, насытиться тремя завтраками и хорошенько отдохнуть, ибо уже летом я всенепременно посещу новые земли – все те, которые я отметил у себя галочкой.
3. СОКРОВИЩА НУМИЗАНДА
Ещё будучи маленьким ребенком, я был наслышан о несметных богатствах империи Нумизанд – теперь я, Кердик-иностранец, Кердик-чужестранец, иду туда сам в надежде, что всё впитанное мною в детстве есть сущая правда. Но для того, чтобы попасть в эту протоиндийскую колыбель цивилизации, мне предстоит пересечь все Срединные земли, а на это могут уйти месяцы.
Для начала я сушей прибыл в уже знакомую мне Китовую гавань, затем сел на корабль в Сюрхомме и, переплыв Море нордов, уже из Лиддауданса пешком направился в стольный город Златоград – столицу кронства Хладь, на территории которого когда-то располагалось государство Ведмедистан, населённое ведмедями обычными и ведмедями капюшонными.
Копошась в своё время в архивах, я долго не мог взять в толк, отчего Хладь зовётся именно так – те же Сиберия, Нордландия и Тронн куда северней и холодней! Позже я выяснил, что так это княжество (всё верно – в ту пору, в начале девятого века именно княжество) назвали пришлые номадины – они посчитали, что добрались до самой холодной части Фантазии. Эти захватчики остановились в этих краях и поработили их, а город, для начала сровняв с землёй, переименовали в Морозабад, а само княжество – в Хладистан; были изменены флаг и герб…
То было Смутное время17, и с тех пор много утекло воды. Сейчас, как я погляжу, давно отстроенный город – город ста золотых ворот – так и переливается на Солнце, ибо Солнцу поклоняются здесь (до такой степени, что царевичи носят на шее талисман с изображением дневного светила).
Всё очень просто: Солнце – редкий гость в этих краях; любимая же присказка хладичей: «И стало теплее…» (ибо даже выглянувший из-за хмурых туч лучик радует их глаз).
Что же до формы правления, то Хладь являет собой уникальный пример эксперимента с властью в отдельно взятой стране: когда-то это была диархия – правили князь Древомир и его брат; после Древомир сместил родного брата и княжить стал единолично, единовластно. В Смутное время самодержавие сменилось на плутократию, ибо страна, находясь в руинах, заполонялась мародёрами. Одновременно с этим бежавший на север Древомир стал управлять остатками своих земель, остатками своей разбитой наголо армии посредством анализа снов – очевидно, сомнократию трусливый князь перенял от некоторых властителей дальнего Востока. И снова двоевластие: племянник Древомира, ставленник номадинов Вранолис Сребролюб вернулся к магократии, творя беспрецедентные вещи. Так продолжалось до тех пор, пока не восстал на троне хранитель руин Годомир Лютояр…
Вдоволь налюбовавшись Златоградом, я, не доходя до Бездонной впадины, посетил замок Ветроград и деревню Новофеевку. Будучи в последней, я, к своему изумлению, застал всех жителей несколько… В общем, единственным трезвым человеком в этой деревне оказался друид – он и опоил своих односельчан дурманящим зельем потехи ради.
– Тяжек мой путь, – изъяснялся на славице18 отшельник, маг и волшебник, – но иногда я себя так развлекаю.
Друид насыпал мне в карман несколько драгоценных камней и пробирок с жидкостями, разглядев во мне собирателя не только всего духовного, но и материального; теперь в моей коллекции помимо уже имеющегося вечнолёда будут такие металлы и неметаллы, как слюда, элизиум, магнезия, бетоний, чугуний, магистерий19, мор, поганец, обсидиан, драконит, метеорит, красная ртуть, мифрил, тантрил и наноксил. В другой мой карман аскет вложил немного целебных кустрав – а именно свежесобранные цветки сивача и мелиссы лекарственной.
Вскоре я покинул хладские земли, двинувшись на юго-запад, в сторону пустыни Номадистан – да, так же называется и владение кочевников в том регионе. Однако, выбрав кратчайший путь, я выбрал путь наитруднейший: вот, под пронизывающим меня насквозь холодным ветром я плетусь по каменистой пустыне, где не растёт ни единого цветка, а мои сбитые в кровь ноги уже не слушаются меня – и мне ничего не остаётся, кроме как сделать привал, рискуя простудиться, ибо Солнце ещё не прогрело эти богом забытые камни. Камни, камни, камни… Тысячи их! Самые разные, от мелкой гальки (что говорило в пользу того, что некогда тут плескалось море или был какой другой водоём) до гигантских валунов. И лишь ветер, ветер был единственным их каменотёсом; единственным брадобреем и парикмахером. Некоторые из этих камней были гладкими, как локоть человека; другие – ужасно изрезанными, с многочисленными трещинами в них. И вот: не трещины уже это, но глубокие морщины, ибо камни эти видели то, чего не видели даже самые первые люди Фантазии…
Впереди, где-то там горизонте маячил силуэт Ордабада – колоссальных размеров каменного городища… Который, к моему удивлению, оказался столь же одиноким, как и я – сия крепость была давно заброшена, разрушена, разграблена! Я стоял, глядя на всё это и не веря своим глазам, а мимо меня очень низко и очень быстро проносились тучи. И вот: уже не тучи, но целые эпохи проносятся мимо меня! А сам я, сделавшись очень маленьким, смотрю на этот дивный мир с очень большой высоты, но вижу всё отчётливо, и даже без очков…
Оставив Ордабад далеко позади, у Поющего бархана я повстречал одного очень набожного дервиша, который дал мне инструкции по нанесению физического и ментального урона всевозможным големам, дэвам и дивам – и если первые являлись своего рода ожившим песком, управляемым специально обученными колдунами и чародеями, то последние два подвида единого зла являлись родственниками циклопов. Но если «наши» великаны были, как правило, глупы и даже обладали ярко выраженной деменцией, скудоумием, то и дэвы, и дивы были не так просты, а ещё – ужасно хитры. Как говориться, их не обдуришь! Но про себя я надеялся, что уж с ними-то не встречусь никогда. На кой я им сдался-то? Кожа да кости. Это раньше я, разжирев на казённых харчах, не влезал ни в одни двери – но после первого же моего путешествия…
И тут я вдруг прикрыл себе рот: какими бы ни были мои мысли, но я пришёл к выводу, что мой идеальный литературный язык несколько выветрился! Слишком часто я стал прибегать к жаргону, к сленгу – что не есть хорошо (особенно для такого учёного мужа, как я). Вот что значит, всю жизнь читать книги, а потом раз – и очутиться среди простых смертных, которые… Ну да ладно.
Не имея намерения оставаться в унылых, ничем не примечательных землях улуса Вурра, разве что преисполненных серых лесных почв широколиственных и мелколиственных континентальных лесов и лесостепей, я уверенным шагом шёл в мирный Нумизанд, чей владыка посылает свои торговые караваны во все стороны света, во все части Фантазии, и чьи земли издавна принадлежали светлым эльфам, эльванам, и назывались Ланни.
Вот, за моей спиной уже два имперских города, Кефментх и Мергенд. Мои стопы прошли все их улицы, но более всего я жаждал побывать в столице, великом и славном городе Фенд, который стоит на одноимённой реке – а та, в свою очередь, имеет честь впадать во Внутреннее море Великого океана. В этой части уже преобладали каштановые почвы сухих степей.
Фенд, чьи дворцы, мазары, мавзолеи так влекут любого; Фенд, что манит каждого… Я намного расширю свой кругозор, когда войду в него – пожалуй, это идеальный город для саморазвития, ибо это центр культур, искусств и наук.
Вот и знаменитый Дол златой россыпи – я уже близко! Ещё несколько лиг – и я в одном из крупнейших городищ Срединных земель…
Символом Фенда являлась золотая змея на травяном щите, а жители города исповедовали культ земли – впрочем, как и во всей империи, а также в некоторых странах к востоку от неё.
Выйдя на торговую площадь, я оказался в эпицентре пестроты: у меня разбегались глаза от обилия фруктов на прилавках – на все монеты я закупил прекрасные ароматы, мясистые пузизы, восхитительные вкусладцы, освежающие плоды кокко, корни эрза, гроздья северного и южного богдара, початки тёмного и светлого хляя, горшки с щипачами и вёдра с кисликами – ума не приложу, как я всё это повезу, ведь теперь я странствую один, без повозки с лошадьми.
Помимо фруктов и овощей, я приобрёл ковёр ручной работы (который обошёлся мне очень дорого), запасся какао, коффэ и чаем всех сортов, а также семенами и маслами – благо качество любого из товаров было отличным.
Всё это время мой слух резало множество наречий и говоров, ибо сюда стекались караваны из разных частей Фантазии – из Северных кронств, Срединных земель, Стран полумесяца, Южных государств и Дальних краёв. Здесь говорили на фенди20, нури, айзери, номадини, амулети, йель тль, юртай, юсминийе, тропикано, глосса птеранто21 и многих других языках – таких, о которых даже я, Кердик-лингвист, Кердик-языковед не имею ни малейшего представления.
На площади звучала и музыка: один купец – на дуде игрец и в уме хитрец – развлекал публику танцующей королевской коброй (а я-то, проходя мимо, думал, что мешок у ног этого купца пуст, как порванный карман скуловидского шапана); на другом конце площади двое торговцев-музыкантов стучали по ударным инструментам – один бил одиночными ударами ногой в большой барабан, другой постукивал пальцами по барабану поменьше, иногда делая дробь. Помимо этих перестукиваний да нежных трелей, переливов флейты были ещё и другие исполнители, аккомпанирующие танцовщицам – день был тёплый, даже жаркий, и всем было весело (хотя в Нумизанде таких солнечных дней триста шестьдесят в году).
От всевозможных ламп, тканей и банных веников всех мастей рябило глаза, а я, устав от шума многотысячной толпы, заполонившей собой всё уличное пространство, поспешил убраться оттуда, предварительно купив себе арбу с ишаком – ввиду наличия у меня огромного количества товаров подобная мера была вынужденной.
Достаточно долго пробыв в Нумизанде, посетив различные его музеи, выставки, хранилища, я с тяжёлым сердцем заторопился дальше – как ни мил мне этот край, но край родной милей в сто крат. А сейчас меня ждёт новое, очередное приключение…
Проторенными караванными путями я достиг границ падишахства Хрустан – родины берсицкого ковра. Там проживают дангюлеи, оспаривающие с гномами изобретение колеса. Там Каргунт и Дангелех, но прежде – Эм-Магат, столица падишахства. Что меня смутило – так это то, что при практически стопроцентной занятости подавляющее большинство жителей явно испытывали нужду и, прежде всего, голод – это было видно невооружённым глазом. Вскоре мне надоело смотреть на всю эту нищету… Всё равно я ничего не смогу изменить! Где же волшебство? Где оно? Неужели оно оставило эти края?
Я доехал до города Эр-Ранат, что на вади Сарья; Эр-Ранат столица шахству Эйдыр-Даг, прибрежному по отношению к Внутреннему морю – да, тут я вышел к большой воде, нагретой Солнцем до двадцати пяти градусов.
Дальше на юг уже располагались земли ханства Жантекке, южная часть которых являла собой Кургантуу (Малый крупносопочник), представленный горно-луговыми и горными лугово-степными почвами и населённый племенами караюртов. К северу от Кургантуу расположена Ордынская сухостепь, представленная бурыми полупустынными и серо-бурыми пустынными почвами; эти пески облюбовали племена акиянов. Здесь я встретил таких представителей фауны, как тушканы, лиззардфолки, скорпионы и сколопендры.
Добравшись до столицы ханства, селению Акмол, я поразился культурой, обычаями и традициями его жителей. Я слукавлю, коли скажу, что мне понравилось; я согрешу, если признаюсь, что я пребываю в диком восторге.
Если честно, меня удивила и сбила с толку их гостеприимность – несомненно, это в плюс; меня усадили на почётное место и стали откармливать до тех пор, пока я не лопнул – да, ещё немного, и я разлетелся бы на мелкие кусочки.
Я действительно люблю вкусно поесть, однако… Их пища оказалась слишком плотной, слишком жирной для меня, мясо домашней скотины – чрезмерно жёстким, сорпа (бульон) – просто невкусным. Что уж упоминать о том, что ели мы, сидя на ковре, ибо никаких стульев, никаких табуретов, никаких скамеек, никаких кресел не было и в помине! Только огромный круглый стол, который они называют дастархан.
Эти люди вели себя вежливо, корректно, но… Дорогого гостя, ценного гостя они кормят бараньей головой; кусочек берут в свою руку и пальцами суют тебе его в рот – бр-р-р, у нас, нордов так не принято! Как не принято и то, что едят эти степные кочевники пищу руками – причём, с одного казана. Никаких персональных тарелок, никаких индивидуальных ложек, вилок и ножей! На мой взгляд, это как минимум неприлично с точки зрения гигиены. Но я промолчал – как промолчал и на то, что они считают великой забавой пинать голову мёртвого козла, находясь верхом на своих конях. Кони у них, конечно, справные; приученные к постоянным странствиям, скитаниям.
Когда я уже объелся досыта, наелся до отвала, к нам в юрту – крытое переносное жилище – вошла красна девица. В её уши были вдеты длинные серьги, а на голове покоилось тобе (которое на свадьбе заменяется на саукеле). Её стройное, худое тельце было облачено в длинный, до пят камзол, богато расшитый и покрытый по краям орнаментом в виде бараньего рога; её коса была по пояс. Она принесла всем айран, кумыс, шубат, иримшик, каймак и курт. Едва попробовав всё это, я захмелел и впал в трёхдневный сон. Когда же проснулся, то в юрте уже никого не было – я один стоял средь этих войлочных стен и глядел на небо через шанырак, запрокинув голову назад.
Всё же внутреннее убранство этих домиков заслуживает похвалы – ничего лишнего; к тому же, помещение тёплое и пригодное для длительного проживания. Я обратил внимание на стоящую колыбель и висящие музыкальные инструменты – двух- и трёхструнная домбра (представляющая собой вариацию хладской балалайки), кобыз (который есть аналог нашей виолы), сырнай, саз-сырнай, жетыген… Куча их! Вы спросите: откуда я беру названия? Всё просто: меня словно привели в музей, где каждый предмет утвари подписан на трёх языках – на моём, на общем и на их собственном.
Мне бы не хотелось показаться неблагодарным, и я направился в другую юрту, дабы просто сказать «спасибо». Но вместо взрослых я нашёл там бегающих, прыгающих, орущих, кричащих, визжащих шкод, от которых разболелась моя несчастная голова. И это ещё одно большое отличие: в семьях нордов не принято заводить больше двух детей (за редким исключением – трёх).
Покидая Акмол, я чувствовал себя двояко: с одной стороны, всё это точно не для меня; с другой – они так живут, в этом их счастье…
В соседнем ханстве Билерстан, преисполненном серозёмов полупустынь, было всё примерно то же самое – уклад жизни, привычки, явные признаки принадлежности к смуглолицей расе скуловидов; разве что природа отличалась – не то, чтобы особым разнообразием: она просто была другой (может быть, потому, что эта земля в древности именовалась Бестиана, и проживали в ней бестии и прочие гады).
Моему взору открылись солонцы и солончаки усыхающего солёного озера Йёк, подле которого прислонилось селение Кош – главный населённый пункт ханства. Жители Билерстана почему-то не любили кошек (хотя в каждой юрте она была, и не одна); отношение у них к кошкам было даже не снисходительным – скорее, презрительным. Отчего – в подробности я вдаваться не стал, от греха подальше. Ибо знаю я, что у кочевников гнев на милость меняется так же быстро, как у нас – любовь на ненависть.
Дальше я упёрся в долину реки Токс-Жу, впадающей в Море слёз; у её берега виднелся одноимённый с рекой посёлок. Завернув туда и побыв некоторое время, я снова взял курс на север, предварительно распродав всю поклажу из своей повозки (хоть скуловиды и кривились от спелых фруктов, предпочитая им сушёные). Возможно, вы спросите: почему ягоды не пропали? Всё просто: это же Фантазия! Должно же хоть что-то здесь быть волшебным… Или мне просто хочется в это верить?
Тамга и её столица, Таннур-Надар встретили меня хлебом-солью, а точнее – бесбармаком, пловом, казы и иными блюдами богатого степного дастархана. Только вы не подумайте, что ваш Кердик-обжора, Кердик-чревоугодник пустился во все тяжкие исключительно ради еды – нет, я набрасываю в свой общепознавательный, общеобразовательный свиток материал геологического, экономического, конфессионального, картографического, геральдического, этнического, лингвистического характера.
Насмотревшись в Таннур-Надаре на отправление культа Бабаю – хоровод вокруг соломенной фигуры – я, Кердик-археолог отправился на восток, в земли Степии, оглядываясь по сторонам, ибо люди говорят, что там водятся василиски.
Надобно отметить, что почти во всех землях скуловидов поклоняются небу и звёздам – именно поэтому они чтят синий и голубой цвета так, как мы ценим белый и бежевый; любовь к небу выражена даже на стягах скуловидских ханств – все они имели некоторое сходство между собой.
Ещё, в отличие от нордической магократии, здешние обитатели очень почитают старших; эта форма правления, альтерократия возведена у них в культ до такой степени, что молодёжь не решает абсолютно ничего – за них планируют практически каждую мелочь, каждую деталь даже тогда, когда они уже давно совершеннолетние. Более того, старики выбирают, кто на ком женится, что для нас, нордов есть сущая дикость, лютое варварство. Мы, например, свято верим: если дева собралась замуж, то ей и только ей решать, за какого жениха выходить – ибо ей, в конце концов, с ним жить; принцип «против воли» у нас категорически не приветствуется. Норды – гордые и свободолюбивые люди; этим они и отличаются от всех прочих рас Фантазии. И здесь речь не о патриотизме, и не о том случае, когда кто-то кого-то обидел и унизил – я имею в виду именно демократический подход в совместном проживании мужчины и женщины, чтобы они сами выбирали (а не старшие за них); в этом суть нашей, нордов, свободы.
Что ещё мне не понравилось – так это то, что у скуловидов отсутствует слово «нет»: или они настолько глупы, тупы и бестолковы, что им приходится всё повторять по два (а то и три) раза, или… Не зря в Хлади говорят: «Ассах на тормозах»; есть в этом правда. К тому же, я лично стал свидетелем сцены, когда один из скуловидов (упёртый в своей «правоте», как баран) подошёл к юрте другого и долго, упорно, упрямо, настойчиво стучал – пока я, не выдержав (ибо знал точно, что того, другого степняка дома сейчас нет), бросил, что тот зря теряет время, что юрта пуста. Ответом послужила гримаса недоумения и недоверия и фраза: «Да-а? Ну ладно». Для нас, нордов, вполне естественно, что, если человек не открывает дверь – значит, его либо нет дома, либо он в настоящее время занят и никого не хочет видеть! То же и во время обеденного перерыва: однажды я стал свидетелем другой сцены, когда на базаре один из скуловидов подошёл к окошечку с надписью «закрыто на обед» и стучал до тех пор, пока я не объяснил, что продавца сейчас нет, что он ушёл на обед, на что услышал: «Ну, может, всё-таки откроет?». Боже мой! Я, Кердик-мыслитель, Кердик-библиотекарь закономерно кручу пальцем у виска…
Минуя чернозёмы степей и лесостепей бекбайства Степия, побывав в таких её аулах, как Самруктас, Дахлар-Айлин, Бабай-Сарай и Ууз (последний есть столица), я встал перед выбором: двинуться ли из Бабай-Сарая на северо-запад, в столицу ханства Юртистан – город Аспанкалу, или двинуться на юго-запад, в юртистанский же город Маралтай.
Из-за особенностей рельефа (меня поджидал Большой крупносопочник, иначе именуемый Свирепым плоскогорьем) второй вариант оказался для меня предпочтительней, поэтому я немедля свернул влево – а ещё потому, что в далёком прошлом вся эта территория принадлежала горгульям и имела соответствующее название, Горгулиана).
Вдоволь поохотившись с местными стрелками на маралов (не испытав при этом никакого азарта и удовлетворения) и записав множество народных сказок, я из Маралтая пошёл пешком, ибо взбираться на арбе в горы бессмысленно.
Небесный город, Аспанкала зовётся так потому, что расположен высоко в горах – он словно притаился среди скал, как пегий барс. Выше – только пик Рога оленя; идти туда неопытному человеку полнейшее безрассудство.
Последним (и самым воинственным, самым недружелюбным) государством в Срединных землях являлась империя Юсмин – туда-то я сейчас и иду. Империя эта, граничащая на западе с Хладью, а на юге – с Юртистаном и Степией, очень грозна и сильна – такие воспоминания о ней оставили мои предшественники. Так ли это на самом деле? У меня есть и время, и возможность выяснить.
Вот что пишет об империи Юсмин Вековлас Седобрад в своём «Хронографе»:
«Грозное и воинственное государство на северо-востоке Срединных Земель, исповедующее культ ветра. Поделена на двадцать три рода, каждый из которых имеет свой клочок земли и относительно независим. Но стоит свыше дать команду, как все роды мгновенно объединяются под общим стягом и скачут крушить всё вокруг, грабя караваны, осаждая крепости, уводя в плен и порабощая женщин и детей (мужчин, как правило, убивают насмерть)…».
Маячат на горизонте Ушминские высоты – несокрушимые хребты и каменные стражи, охраняющие узкий проход в долину. Но и я – не из робкого десятка. Карабкаясь по отвесным стенам, ломая ногти, я, Кердик-альпинист, Кердик-турист, иду навстречу приключениям.
Икгак и Акгерха, Пяш и Э Варсы – главные города-крепости Юсмин; последний же – столица; там воздвигнута нерукотворная статуя Золотого человека…
– Ётырым сены, мау! – Взвыли, взревели привратники, едва различив меня во мгле. – Ый, сыгин…
Они замахнулись было на меня…
«Не сносить мне головы, – подумал я, – убьют ведь, малята».
– Бурада не япыёрсун??? – Воскликнули охранники в один голос, не ударив, но и не пропустив меня, сжавшегося в комок бедного старика.
Борода? Они сказали – борода? Что не так с моей бородой? Плохо, что у меня не было при себе зеркала…
«Проклятье, – сетовал я, – ничего не пойму из того, что они лопочут; подзабыл я что-то этот юсминийе».
– А-а-апчхи-и-и, ёп… – Только и сказал я им в ответ. А что ещё я мог им сказать? Жестами и на ломаном номадини я кое-как объяснил, что меня зовут Кердик; что я летописец, баснописец, краевед, естествоиспытатель и негоциант.
Меня связали, заткнули рот кляпом, и надели на голову мешок. Вскоре мы остановились, и я логически предположил, что меня куда-то привели. Но к кому? К самому султанхану22, что ли?
– Паша, – обратился к кому-то один из моих усмирителей, делая ударение на последний слог. – Керди-паша, Керди-крайевед просит у вас аудиенции.
Керди-паша?! Без комментариев; ещё только Керди-пашой я не был…
Видимо, визирь кивнул головой или что-то в этом роде, потому как мешок с моей главы убрали.
Какой зал! Какой трон! Да-а-а… А перстень? Перстень на пальце у визиря больше, чем он сам – если можно так выразиться. На голове у визиря было подобие… Ведра. Да, именно ведра; дном вверх.
– Ввиду того, что султан приболел, я принимаю тебя, – высокомерно молвил визирь на чистейшей нордике. – Из какой же ты страны, и с чем пожаловал в Юсмин?
Я весь замялся и даже затрясся – то ли от страха, то ли от неожиданности.
– Я из кронства Тронн, – как есть, без утайки рёк я. – Пришёл я с миром; пришёл торговать и легенды рисовать.
– Легенды рисовать? – Изумился визирь, имя которому Онай-паша. – Ну, хорошо; вот тебе первая легенда…
Тысячу и один день я в красках, в мельчайших подробностях писал чернилами по юсминскому пергаменту (мой свиток уже исчерпал свои ресурсы) все предания, мифы, сказания этого народа – а чего не мог описать текстом, велено было рисовать кистью.
По истечению срока, по выполнению обязательств меня освободили из плена и отпустили на все четыре стороны, предварительно напоив сладким чаем с молоком и подарив шубу.
– Шубу – жене, легенды – паше, – изрёк визирь, лично вручая мне шубу и все мои свитки, пергаменты, полотна. – Пусть твой владыка знает, что мы не столь кровожадны, как о нас думают; а легенды наши пусть читает на досуге.
Поскольку империя Юсмин была своеобразной буферной зоной между Северными кронствами (гранича с Хладью) и Дальними краями, у меня оставался выбор: идти дальше на восток, на свой страх и риск, в земли, где я ни разу не был даже в молодости – или, пока не наступила поздняя осень и затяжная зима, через Хладь и Сюшер добраться до Тронна, дабы прийти в себя и подготовиться к следующему путешествию.
Соблазн снова побывать на родине оказался слишком велик, и я, испросив у Онай-паши благоволения, двинулся на северо-запад, дабы пересечь границу, пройтись по хладским землям, дойти до Берёзовой рощи, выйти к побережью Сюшера и отплыть в Китовую гавань, дабы оттуда уже пешком идти домой.
Терпение моего кронинга, однако, оказалось не столь безмерным – не столь безграничным, как я думал ранее:
– Ты когда мне гостинец привезёшь? – Негромко, но достаточно сухо спросил он у меня, насупив брови. – Плаваешь в своё удовольствие, где ни попадя… А как же я?
– Для начала прими вот это, – виновато протянул ему я, Кердик-маринист свою писанину, свои красочные полотна. – Это подарок Онай-паши из империи Юсмин! Просил читать в свободное для тебя время.
– Пошто мне эти сказки?! – Завопил вдруг кронинг, вне себя от гнева. – Аленький цветочек, или молодильное, золотое яблоко; сапоги-скороходы, скатерть-самобранка, ковёр-самолёт, волшебное огниво, меч булатный, клык королевской кобры, зуб дракона, панты марала, слоновая кость, рог единорога, шкура чудища лесного… Вот чего желаю я!!! А ты мне что привёз???
– Выходит так, что более духовные вещи тебя нисколько не прельщают? – Вскипел и возмутился, в свою очередь, я, нарушая всякую социально-иерархическую субординацию. – Выходит так, что тебе неважно, что меня могла накрыть своей тенью Самрук, или что мою плоть могли пожрать лютоволки? Я отсутствовал свыше трёх лет… Да что ты за человек такой?! Алчный, нехороший…
Смягчился тогда мой кронинг, и увлёк меня за собой в свои закрома. В свой храм, святилище своё приволок он меня, и начал демонстрировать всякие разные материальные прелести, вынимая их из тяжёлых сундуков.
– Всё есть у меня, – огорчённо молвил кронинг, – а чего-то особенного – нет! Привези хоть что-то необычное, и я одарю тебя прещедро! С головы до ног осыплю я тебя златом-серебром, только найди мне что-нибудь…
– В гробу карманов нет, – пролепетал я вяло и понуро, – на кой чёрт тебе и мне монеты после смерти?
Сказать, что я вконец разочарован в своём кронинге – не сказать ничего; собрать бы альтинг и избрать другого – более достойного. Человек я мудрый и чётко понимаю, что мы все, мягко говоря, не без говнеца – но чтобы вот так… Жить идеями наживы, мечтать неизвестно о чём… Забавы ради? Похоти ради? Ну, привезу я ему молодильное яблоко – так он попросит два! Так уж устроен человек – всё ему мало.
«Да, непростой был у меня с ним разговор, – шёл я к себе домой, тяжко вздыхая, – то ли ещё будет».
Сейчас правитель моего кронства напомнил мне свэйского кронинга, который в феврале двадцать второго года (правда, не скажу, какого века), поправ все моральные устои, вторгся с тяжёлыми мортирами в Хладь – да только опоздал малость: номадины пришли туда первыми. В том же году Тиранния напала на маленькую, но гордую Швинию – напала некрасиво, вероломно; отобрала часть её территории, силой захватив, и резню устроила, свершив геноцид. Видите ли, меры были вынужденными с геополитической точки зрения – но разве это не абсурд? Идти войной на братскую страну только потому, что та исповедует несколько иные взгляды и интересы? Утверждать, что независимость, суверенитет есть лишь просто ничего не значащие слова? Что у соседней страны не было, нет и не может быть государственности, что её язык – несамостоятелен и всего лишь диалект; что её историю надобно переписать… И пусть кронинг моего государства ещё ни на кого не напал – разве мысли в его голове не наводят на размышления? Разве не повод это для сомнений? Не повод для его немедленного физического устранения (хоть я и противник столь радикальных мер)? У нас уже была Рагнильда, которая… Впрочем, и двое других до неё были не лучше. Что творится сейчас в моей голове? Какая-то каша, какая-то неразбериха. Одно я знаю точно: с такими аппетитами, с такими амбициями недалеко до полномасштабного вторжения, до никому не нужной, но в то же время хладнокровно запланированной войны… Мне-то что? Я своё уже отжил – недолго мне осталось; но те, кто останутся после меня – за них я переживаю. Какой достанется Фантазия современникам? Что ждёт её в будущем? Не случится ли с ней того, о чём говаривал гном-инженер, построивший машину времени, машину в параллельные миры и побывавший на планете Земля? Повторит ли Фантазия судьбу той безнадёжно больной, однозначно обречённой планеты? Которая уже вошла в киберпанк и живёт в нём; которая погрязла во лжи корпораций, во власти монополий. Где нет уже ни эльфов, ни гномов, ни драконов, и где сами люди в подавляющем своём большинстве – заложники своих же технологий; рабы и марионетки режимов, угодных элите, которая ищет для себя любую выгоду.
С такими мыслями я, Кердик-пацифист, Кердик-моралфаг улёгся на боковую – нелёгким был мой день сегодня; пришло время отдохнуть.
4. ЭЛЬ-ИСТЯЗАКИЯ
Я передумал: в Дальние края я ещё успею; ныне моё сердце лежит к Странам полумесяца!
Я разработал хитрый план, в случае успешного применения которого можно убить двух зайцев сразу: ежели я поплыву морем на запад, то попробую вновь разыскать путь в Гномгард и Эльфхейм; если же удача отвернётся от меня – я всё так же морем поплыву на юг, до самого Багрового моря (с которого как дважды два ступить на берег и предаться новым изысканиям).
Итак, я вновь на палубе большого корабля; снова я в открытом море, на отметке в семьдесят градусов северной широты и шестьдесят градусов западной долготы. Я жду с моря погоды; надеюсь, и жду, что в этот раз мне повезёт больше, и откроется магический портал – если не в Волшебные земли, то хотя бы в сторону Края Света, на пути к которому где-то в океане расположен целый архипелаг, где в мире вместе сосуществуют люди, гномы и эльфы.
Я зажмурился, ибо встретился лицом к лицу с солнечным диском; все последующие события я помню слабо – очень трудно будет составить паззл из обрывков воспоминаний.
Помню, как доплыл до Зелёного острова, где проживают эльфы; помню, как ступил на берег Вёллерланда, чёрные эльфы которого всё ещё живут в горах Кандербелл. Я помню, что посещал такие замки, как Кастлинг и Траурикс; помню огромных орлов Севера.
Дальше я начал спускаться вниз, на юг от той горной страны, идя от самого истока Белой реки к её низовьям – и вот, в который уже раз я топчусь на месте, потому не знаю, куда идти! Ибо та река делила два королевства (Кронхайм и Тотенхайм) пополам. Каков же будет мой выбор? На запад идти или на восток? Влево или вправо?
Я выбрал состоящий из Западной и Восточной марки Кронхайм, ибо он был мне люб и дорог – мне рассказывали о нём в детстве.
От Северной заставы Кронхайма я вышел к деревне Лёвенсдорф – но, к сожалению, я не встретил там ни людей, ни кобольдов, ни стромкарлов. Где же они все? Куда запропастились? Точно вымерло всё…
То же самое повторилось, когда я, обойдя нагорье Кроллен, посетил Грюнштадт и имение Блюменталь! Позади уж Дарингард и Ойленштайн, а мне не по себе из-за того, что не встретил я на своём пути ни одного единорога – помнится, они водились в Шварцвальде.
Вот и устье Белой реки, а дальше – западное побережье неизвестного мне океана; славный замок Вальдбург высится там, на холме – вот только не оправдывает он уже названия своего, ибо некогда лесистая местность изрядно поредела!
К югу от Кронхайма – пустыня Эннум-Веггер, за которой – Долтия с центром в городе Йозд, что на опушке Тёмнолесья, в котором обитают лемуры. Ещё южнее – люк, лестница от которого ведёт в подземный город Некрополис – не думаю, что мне необходимо туда идти. Вместо этого я направился в Тотенхайм в надежде повидать цвергов и гиппогрифов.
Раммштайн, Иннерхаус, Хельм, Хайде-Морт – от замка к замку я слонялся, не в силах разрешить мучивший меня вопрос об исчезновении всех и вся. Позвольте сделать небольшое отступление: я действительно нелюдимый бука, сторонящийся шума толпы – но я всегда рад собеседнику грамотному, начитанному, серьёзному и порядочному.
Отплыв из Хельма и обогнув остров с севера, я всё дальше углублялся на запад, но Длинного острова, на котором, по моим сведениям, жили веттиры, я так и не нашёл – он как сквозь землю провалился!
Мне стало очень грустно оттого, что моё плавание оказалось впустую – делать нечего, я разворачиваюсь в сторону Северо-Западного моря.
Миновав Бухту разочарований и войдя в Бухту падших Багрового моря (глубина которому одна тысяча шестьсот тридцать метров), мой корабль бросил якорь в устье реки Захр-м-Покри, богатой содиумом23. Сойдя на берег государства Лунд, я, немного пошатываясь после длительного плавания, направился в стоящий на реке Содия шатёр Эс-Суад, который является столицей Лунда.
Шатёр? Признаться, я в своё время был удивлён не меньше вашего! Сейчас, конечно же, Эс-Суад далеко не шатёр – этот город сильно разросся и делится теперь на рабад и шахристан; но когда-то это был всего лишь шатёр полукочевых амулетинцев, не более того. Они сами по-прежнему, по привычке называют свои города не иначе, как шатрами…
Идя по улицам, я обратил внимание на преобладание (даже обилие) зелёного цвета. Дело тут не в растительности – флора Лунда достаточно скудна; констатирую наличие рендзинов и дерново-карбонатных почв.
Зелёными здесь были флажки, коврики и прочее оформление – зрелище, надобно отметить, из приятных, ибо зелёный не так режет глаза, как тот же красный. Признаться, мне очень нравится зелёный (и многие его оттенки), ибо это есть цвет травы, листвы, чего-то живого и растущего, но для расы амулетинцев, этих носящих на груди синий амулет бедуинов зелёный цвет имеет тот же сакральный смысл, что для нордов – белый, а для скуловидов – синий.
Далее на восток местность постепенно приподнималась, переходя в Содийский массив, увенчанный горою Эп-Пьяд и отделённый от Тираннского горообразования той самой Королевской седловиной, через которую я уже имел честь переходить когда-то (а именно несколько лет назад). Однако туда я не стал углубляться, а вернулся обратно и пошёл к Содии, держась её русла, исток которого терялся где-то в массиве Пахлавани, вершина которому – гора Эг-Гис. В реке обитали лаггерхэды24 и лжелопатоносы – будь у меня в руках фотоаппарат, который привёз с Земли гном-инженер, я всенепременно бы запечатлел этих прекрасных представителей фауны! Но я не отчаялся, не упал духом – я сделал привал. Не для того, чтобы поесть: я сидел на солнцепёке и рисовал, рисовал, рисовал этих удивительных животных, это чудо мироздания…
Спустившись с гор, я вышел к населённой виверрами узкой долине, слева от которой (и к югу от Пахлавани) высился ещё один горный массив – Альджор, венец которому – гора Эк-Кух. Настроенный оптимистически, я, Кердик-альтруист начал своё медленное, но верное восхождение на ту гору, пока не достиг её вершины. После я разглядел некоторое углубление немного сбоку, нагнулся, вошёл внутрь и… Малость заблудился, оказавшись в сырой и чёрной мгле, тишину которой нарушала лишь редкая, равномерная капель.
«Не врали писания, – размышлял я, выходя наружу и жадно вдыхая холодный воздух высоких гор, – тут действительно полным-полно пещер – в которых, в свою очередь, тьма тьмущая летающих крыс25».
Можно сказать, я легко отделался: восхождение было утром и завершилось днём – а днём, как известно, ушастые клювокрылы, эти перепончатые складчатогубы, занесённые в Красную книгу Фантазии – эта летучая мышатина спит головою вниз; иначе я потерял бы немало алой жидкости, потому как они кровожадные вампиры!
Свернув на запад и придерживаясь этого курса, я достиг земель шахства Ерхон. После я попал и в его центр – приморский город Абдэль, над главной башней которого развевался голубоватый, рваный с одного края вымпел, на чьей середине покоился белый полумесяц – ибо в Странах полумесяца я пребываю, а там поклоняются Луне и спутнику её Шатане.
Далее на юг простёрлись земли султаната Садум, западная часть которых состояла из пустынных почв, обычных для тропических и субтропических поясов (в засушливом климате); восточная же часть была представлена красновато-бурыми почвами опустыненных саванн. В первую эпоху все эти земли (а также Ерхон) принадлежали Церберусу.
К сожалению, сегодня в Эс-Сайлям – главный населённый пункт – я вряд ли попаду: путь мне преградил нехороший тёмно-сизый туман, при дальнейшем моём продвижении на восток, переросший во вьющийся (!) смог цвета копоти, перемежающийся со скоростными смерче-дождевыми тучами абсолютно чёрного цвета. Что (или кто) это было? Непонятное природно-атмосферное явление, при появлении которого исчезали целые предметы! Так я потерял часы… Там я потерял время… Я геолог, а не метеоролог; я затрудняюсь ответить, с чем я столкнулся, и как долго оно будет рассеиваться.
Поутру я таки добрался до Эс-Сайляма, который стоит на реке Байх-Руд, стекающей с горы Эл-Эл Садумского массива в Бухту жестокости Великого океана.
– Мпц! Айпай, дуфдуф… – Пристали ко мне полуголые дети-нищеброды на улице.
Я далеко не святой, не блаженный – я испытал отвращение, омерзение и презрение; но мне стало жаль этих убогих калек, этих терпящих лишения и нужду тульджеров. Поэтому я купил им на ярмарке мясо табира и леденцы (петушков на палочке) и погладил по голове, а также дал несколько звонких монет – но не кинул их, как собаке, а вложил в ладонь.
– Вахъи-и-и! – Счастью этой детворы не было предела.
Почему-то именно сейчас я вдруг вспомнил себя молодого, тайно влюблённого в деву по имени… «Если бы мы жили лет на сто раньше, – шептал я про себя, – я боролся бы за тебя». Но мир стал меняться слишком быстро – все стали большими себялюбцами. Потому я, Кердик-романтик, махнул рукой и с тех самых пор всю жизнь занимаюсь наукой.
Кое-как пройдя весь Садум с запада на восток, я пришёл к выводу, что соседнее с ним хюсревство Гемлюр, преисполненное красно-бурыми почвами саванн, климатически ничем не лучше: очень недоброе, крайне пасмурное небо весьма контрастировало с раскалёнными до предела песками – которые, точно хамелеоны, меняют цвет от странной, непонятной синевы до огненно-красного.
В гемлюрской столице, шатре Абдуррахман я сел в лодку и собственноручно грёб в сторону острова Мирух, где располагался древний Гриффонис, и где находится единственный в Фантазии джамхурияд26.
Первая же проба показала наличие на юге острова (который мореплаватели именовали Пальмовым) коричнево-красных ферраллитизированных почв ксерофитных лесов и кустарников. В центре острова, к северу от истока реки Ивлют, в районе Кинжал-горы я обнаружил уже высокогорные, горные пустынные и степные почвы; на самом же севере я выявил красно-чёрные почвы саванн и пампы. Здесь, именно здесь я впервые почувствовал самое настоящее волшебство, ибо столкнулся с мёртвыми душами, тенями, эфириалами и прочей нежитью; здесь я встретил несколько пальмеров и одну горгулью, здесь взял со дна морского себе в ладонь офиуру и отпустил обратно. Конечно, я несколько лукавлю, ибо в Нордгарде я наткнулся на самого настоящего, живого снежного тролля, но то был единичный случай; видел я и пери, но это мог быть сон – таким образом, я хожу-брожу по Фантазии, но Фантазией её я назвать могу лишь с большой натяжкой: всё слишком обычно и реально.
По Внутреннему морю я доплыл до эмирата Хэбир и посетил дворец в Эйди-эн-Нахр. Не углубляясь сильно в материк, я двигался вдоль прибрежной зоны на юго-запад, пока не вышел к устью Потока амулетинского, реки Сония. Эта водная артерия, стекая со стороны далёкого Кровавого ущелья, делила массив Эж-Жэлдин и Хребет брошенных на две неравные части – первый, с горою Эв-Вяр, был моей целью и ориентиром на запад, тогда как второй, с пиком Аль-Дэр увёл бы меня слишком далеко на север, к границам Стерландии.
Так, идя всё время на запад – по всем землям древней Вампирии – я прошёл Хэджиджу, Бухаирию, Нахр-эль-Шаманию, Наср-аль-Базарию и прочие шатры арравов, пока не дошёл до самой Эль-Истязакии! В которой когда-то содержались Бренн и его младшая сестра по прозвищу Василёк.
Именно в Эль-Истязакии издавна находился крупнейший в Фантазии невольничий рынок – и это очень печально, потому что живыми людьми торгуют на аукционе, будто он вещь и товар.
Я сразу понял, куда мне идти – для этого даже не нужно было быть лингвистом, чтобы услышать крик человека, который на всех языках одинаков.
Так же, как когда-то в Фенде, в Эль-Истязакии стояли шум и гам, гомон и гвалт; всё находилось в вечном хаотичном движении.
Я видел бедуинов на дромадэрах; бедуинов в тюрбанах и чалмах. Я слышал все диалекты амулети – альтаири, лунди, магриби, пахлавани, садуми, ерхони, пальмири. Я стоял под палящим Солнцем посреди огромной знойной пустыни – именно такой передо мной предстала великая империя Аль-Тайр, названная так в честь лучшей из звёзд бескрайнего неба.
Вдоволь насмотревшись на бытие жителей Аль-Тайра, я, купив ишака, развернулся на юг. Многое видел я, но алчность поразила и меня – ныне влечёт меня в оазис Хейюм, и я не успокоюсь, пока не разыщу его! Я знаю, что сделать это будет непросто, ибо скрыт Хейюм от любопытных глаз – вдобавок, путь мне преградила пустыня ещё большая, чем прежде.
Я плутал по Белым пескам Огг-Дышг, глядя сверху вниз на юрких селевиний; плутал и по Бурым пескам Булр-Дышг, попутно наблюдая за шустрым перемещением мышей благого Ксандра. Переждав самум и пройдя последнюю преграду – Рыжие пески Рудж-Дышг – я увидел пропасть и подумал, что дальше пути нет; что внизу либо пустота, либо водная гладь.
Я спустился в Глубокий разлом – континентальную яму Фантазии, на дне которой – Камышова падь глубиной сто пять метров ниже уровня Великого океана. Там-то я и обнаружил искомое – пресловутый оазис, манящий меня так же, как мираж в пустыне пару дней назад.
Оазис оказался настоящим – я в центре владычества Магхр, которое Вековлас Седобрад в своём «Хронографе» называет то Старой Басурманией, то Новой Магрибинией, то даже Великой Погребинией.
Вышедший мне навстречу Песочный человек поведал мне, что за сотни лет многое изменилось – местные жители, пахлаваны набегам предпочитают торговлю.
– А куда все подевались? – Спросил я у хемантропа.
– Не тут теперь столица; в другом месте, – был мне ответ.
– А оазис?
Песочный человек долго глядел на меня в упор с выражением сомнения на своём лице – словно думая, стоит ли мне доверять, или нет.
– В Хейюм теперь трудно попасть – наступает пустыня, – изрёк мой собеседник. – Только смельчакам под силу это. Ныне пахлаваны селятся чуть дальше – либо севернее, либо южнее этих мест, за песками.
Этим ответом я был удовлетворён вполне и предался долгожданному отдыху – всегда выбираю пассивный отдых, чтобы просто валяться и ничего не делать; так отдыхают и душа, и тело, и разум.
Наевшись фруктов, напившись из родника и вдоволь повалявшись на траве, я, Кердик-ленивец, Кердик-лежебока посетил ещё и вакуумную комнату – иногда очень полезно побыть в полнейшей тишине.
Придя в себя, собравшись с мыслями, я в который уже по счёту раз встал перед выбором: возвращаться ли к кронингу в Абфинстермаусс, снова идя через Магхр, Аль-Тайр и Стерландию – или же, вернувшись в Абдуррахман, отплыть оттуда и, обогнув остров Мирух, плыть строго на восток, чтобы добраться до Заветного края, Благодатного края, который лежит за много лиг отсюда, где-то в Южных государствах.
Оба маршрута равноудалены от той точки, где я сейчас нахожусь – так как же я поступлю?
«Что привезу я кронингу? – спрашивал себя я, – неведомую зверушку или мощи какого-нибудь амулетинского блаженного?».
Ввиду нежелания видеться с человеком, восседающим на троне Тронна, я рискнул плыть на восток – впервые я не делаю передышку, впервые не еду домой…
5. ТРИ УДЕЛА ВОСТОКА
Придерживаясь экватора, я переплыл Великий океан и достиг акватории Моря слёз. Затем взял несколько южнее и попал прямиком в приморское селение Хипатар, являющееся центром Звебонгве – Благодатного края Южных государств. Здесь я вдохнул чистейший воздух, здесь запела моя душа.
Я еле выбрался на берег – моё судно атаковали гигантские кальмары, медузы, восьмируки и каракатики. Они тянули свои липкие щупальца и ко мне, но в этот раз Кердику удалось улизнуть.
В Хипатаре я наткнулся на следующую картину: по главной улице шла процессия, состоящая из субантропов и афропитеков – и если кожа первых была цвета коффэ с молоком, то кожа вторых была попросту дёготь.
В центре процессии людей было поменьше; четверо раскрашенных аборигена, с ожерельями из зубов на шеях несли носилки с… Сундуком, очень похожим на самый натуральный человеческий гроб!
Завидев меня, процессия остановилась; копья и щиты вместо приветствия.
Неожиданно колонна разомкнулась, и носилки с ящиком переместились поближе, но сам ящик на землю спущен не был. Вместо этого крышка гроба вдруг отлетела сама по себе! Может, ветер? Или всё же кто-то из своих постарался и откинул её в сторону?
Теряясь в догадках, я также остановился и не двигался. Я замер, затаив дыхание.
Один из лучников сделал невероятное: взобрался на плечи одного из носильщиков и, особо не целясь, выстрелил в упор, вовнутрь открытого ящика, а после спрыгнул и отбежал в сторону.
Я побледнел, похолодел… Они все что, сошли с ума? Что это за представление?
Мои мысли перебил глухой стон, раздавшийся из гроба. Немного погодя оттуда восстал…
Нет, это определённо был не скелет: на свет божий явились кожа до кости, и всё же то был человек! Полуголое, исхудалое тело сначала замычало что-то нечленораздельное, а после начало тыкать в меня иссохшим корявым пальцем.
Ко мне подошёл один из членов «траурной» процессии, прервав намеченный ранее файф-о-клок – видимо, толмач.
– Что вам нужно? – заикаясь, поинтересовался я.
– Правитель желает знать, кто ты, откуда и какова цель твоего визита.
– Правитель? Он же, как я понимаю, умер? И, судя по всему – уже воскрес? Я думал, так не бывает!
– Наш правитель действительно умер, и давно, – укоризненно заявил переводчик, – но иногда мы вкалываем ему инъекцию специальной стрелой – тогда он тотчас оживает и говорит дельные вещи.
Я ахнул: так значит это, правда! Некрократия – та самая форма правления, когда страною правит труп!
– И что вам сейчас говорит ваш «правитель»? – едва сдерживая смех, спросил я.
– Наш вождь сказал, что ты – Кердик, который лазает по всей Фантазии и собирает предания старины глубокой, а ещё ведёт торговлю.
После этих слов ваш покорный слуга перестал улыбаться. Зомби же, велев что-то своим соплеменникам, улёгся обратно в ящик, самостоятельно прикрыв его крышкой.
– Куда вы меня ведёте? – Противился я, боясь скорой расправы.
Но жители Звебонгве, племена гебиру и гебирунди, волоча меня по земле, словно я мешок с навозом, остановились в центре Хипатара, где много жилых хижин.
Там меня накормили мясом кваков и мясом крабов, мясом креветок и мясом жаброногов.
После трапезы меня отвели к местному шаману – специалисту по анимизму, фетишизму и древним культам – который, побивая в огромный бубен, начал очищать мою ауру, моё биополе. Потом этот профессионал окурил меня благовониями – от запаха которых я чуть не задохнулся.
Наконец, меня отпустили на все четыре стороны, из которых я избрал лишь одну и пошёл на северо-запад.
Увязнув в джунглях древней Драздрапендры, я украдкой наблюдал за пасущимися стадами ойнозавров и криптозавров, наблюдал за поединками рапторов и прочих звероящеров.
Вдоволь насмотревшись на рептилий и земноводных, я посетил Намбенди, Адди-Нубаль и Олобинга, я прошёл через Таликети и Натенати; я оставил позади Момбо-Мзешу и Полепололи, я первопроходец Гонго и Среднего Гонго, расположенных в бассейне преисполненной порогами и водопадами одноимённой реки. Олово и медь я нашёл в районе действующего вулкана Магмач, а кораллы – в районе Бордового и Зелёного морей. Что же до моего традиционного анализа почв, то в центре острова, безусловно, преобладали вулканические, на севере – красно-жёлтые ферраллитные постоянно-влажных вечнозелёных лесов, а на востоке – красные ферраллитные сезонно-влажных лесов и высокотравных саванн.
Последним из Южных государств, посещённых мною, стало Хогго, которое было сравнительно безлюдно, и это было страшно (при том, что я не из тех, кто боится одиночества). И всё время, что я был в Хогго, у меня складывалось впечатление, что кто-то следит за мной – и некуда мне было деваться от этого чувства. Более того, порой я ощущал мороз по коже, хотя в Хогго тепло и даже жарко в любое время года и суток. Я был наслышан о том, что здесь находится зона ещё одного разлома: когда-то тут творился самый настоящий геологический хаос – и землетрясения, и извержения вулканов, и кое-что ещё; бедствие магического происхождения. Впрочем, я и сам был удостоен чести лицезреть целые скотомогильники: из земли торчали рога и бивни древних животных, но животные эти обитали в ледниковый период Фантазии – на современном этапе, на экваторе подобные существа, будь они живы, вымерли бы немедленно. Отсюда напрашивается вывод: либо эти земли были северным полюсом (теория движения литосферных плит и изменение наклонения планеты в результате падения крупного метеорита или астероида), либо что-то ещё…
Эта белокаменная земля будто пропитана страхом; нехорошо мне здесь, не по себе. Тут тихо и жутко одновременно. Поэтому я, выполнив одну из своих задач – посетив первый из трёх уделов Востока, могу спокойно идти дальше.
Дождавшись отлива, я, оставив позади Крабью отмель, перешёл посуху узкий пролив – связующий «мост», разделяющий Хогго и Муссонию – ближайшую по отношению ко мне страну красномазых. Морские звёзды, тритоны, голотурии и наутилусы, обнаруженные мною при обнажившемся дне, смотрели на меня так, словно впервые видели прямоходящее двуногое существо с развитой нервной системой. Я же, Кердик-книголюб, ранее мог лицезреть их только в энциклопедиях, ибо никогда не бывал в море во время сильного, длительного отлива – когда вода отступает от берега на пол-лиги, и прибывает туда вновь только через полчаса.
Впереди, у сильно изрезанного западного берега Муссонии меня ждала небольшая, но почти непроходимая топь, к востоку от которой лежало Тигровое место – равнина, в которой вроде бы водились саблезубые тигры. В прошлом эти хищники даже образовали целое государство, которое так и называлось – Тиграна…
Не обнаружив ни единого тигра, я двинулся дальше, свернул направо и спустя некоторое время вышел к деревеньке Бинди – судя по картам, столицы Муссонии.
Деревня оказалась заброшена, запущена; я пожал плечами и продолжил свой путь по постепенно поднимающейся, покрытой густыми муссонными лесами местности, пока не оказался у подножия действующего вулкана Вышегрома, с кратера которого тонкой струйкой стекала лава – жидкая, раскалённая магма, в которой плавает множество металлов.
«Включая медь», – констатировал я, проведя соответствующий анализ.
Впервые – с того момента, как я начал путешествовать – я хожу и немного покашливаю: этот кашель какой-то сухой, фоновый, и я не совсем понимаю, что происходит. В принципе, это даже логично: всё время, что я нахожусь в Муссонии, идёт нескончаемый проливной дождь – просто сплошная волна с разверзнувшихся небес, по сравнению с которой ливень в долине Черапунджи всего лишь капля в море. Ситуацию усугубляло и то, что климат был очень тёплый. Вкупе с этой непреходящей влажностью это была полная катастрофа!
Я прекрасно понимал, что мне необходимо как следует обсохнуть – но где и как? Я так надеялся, что остановлюсь в Бинди, но там никого, а что до заброшенных землянок – у них у всех прохудились крыши, поэтому не было никакого смысла там задерживаться.
Так я и шёл, пока не упёрся в юкковую поросль, которая растёт только на Рогатом полуострове.
В субэкваториальных лесах Отуа-Лаа, в этих влажных джунглях мне удалось повстречать злых обезьян мараоо – в древности они имели собственное одноимённое государство наподобие того, которое было у бандар-логов в Заброшенном городе27. Но мараоо было не до меня – эти высшие приматы не тронули меня, занимаясь поеданием экзотических фруктов – таких, каких я не видел даже на ярмарке в Фенде.
Вот что пишет о тех краях Вековлас Седобрад в своём «Хронографе»:
«Одно из самых таинственных, загадочных и даже мистических, мифических мест. Таит в себе кучу секретов, но добраться туда просто невозможно, да и исповедующие тотемизм местные жители не отличаются особым радушием к чужеземцам. Здесь всегда тепло, свежо и хорошо, это ещё один рай…».
Мне повезло больше: я добрался до локального края света, ибо на горизонте – столица Отуа-Лаа, городище Бабах-Грогот; то самое место, у побережья которого полным-полно коралловых рифов – ими кишел весь Серый залив.
Только некому было рассказать об этом крае более подробно – местные жители сгинули и отсюда, словно их и не было здесь никогда. О пребывании их тут в прошлом говорили лишь внушительных размеров пагоды да прочие постройки – от хозяйственных до иных.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я пошёл назад, на запад, потом на юг и снова на запад, пока ноги не привели меня в Тропиканию, которая в древности была Драконией.
Сейчас я молча стою на Берегу костяных статуй – неизвестно кем построенных богов, выстроившихся в ряд у левого побережья Драконьей реки, стекающей с вершины потухшего вулкана Жерляк и впадающей в Зелёное море.
Я зачерпнул было мягкой воды, дабы умыться, как вдруг мой взор приковало золото и серебро, песком которых было усеяно всё видимое мной дно реки.
Перейдя чистую, неглубокую реку вброд, я забрёл в зелёные дебри, в которых, кажется, заблудился: вширь и ввысь передо мною непроходимые тропики; такой лес, который является государством в государстве. Это целый биомир, отдельная природная зона, в которой обитают носохваты, ночные мангусты, саламандры, гекконы, гаттерии и даже небольшие драконы – которые, правда, не летают и не выдыхают пламя.
Всё бы ничего: вот только я чуть не угодил в громадный природный капкан – гигантский непентес ловко расставил свой кувшин, и я, ещё перед этим споткнувшись о горизонтальную ветвь одного древа, плюхнулся прямо к тому хищному растению, медленно сползая вниз с внутренней стороны его ароматного зёва; я отчаянно карабкался по скользким стенкам, а после барахтался в липком растительном соку. Я думал, что уже не выберусь оттуда! Но непентес передумал растворять моё тело в своей пасти, и изрыгнул меня обратно…
На опушке тропического леса притаился Рао – центр Тропикании, вслед за Бинди и Бабах-Гроготом ставший третьей столицей подряд, в которой совершенно нет никакой жизни. В связи с этим я резко развернулся в сторону Долины звонких ручьёв, к западу от которой высятся Драконьи леса. Таким образом, я совершил полукруг и вышел к Драконьей реке с противоположной стороны – где меня и подкараулили какие-то свирепые, агрессивные, полуголые женщины.
Дротиками они пригвоздили меня к древу крупному так, что я не мог пошевелиться. Подойдя ближе, эти хищницы и лучницы, копейщицы и метательницы дротиков стали глумиться, издеваться, насмехаться надо мною! Они пытали меня, вгоняя иглы под ногти и вливая в горло какую-то отвратительную на вкус жидкость; эти феминистки, эти амазонки, эти тропиканки, вдоволь наигравшись с привязанным стариком, после развязали меня и пустили по кругу, плюя в лицо и побивая по ланитам. Эти озверевшие охотницы, эти жестокие воительницы распоясали мои чресла и стали творить срам, о котором умолчу – стыдно-то как, Бог ты мой! Я лишь скажу, что после всех этих истязаний у меня ныло всё тело на протяжении следующих нескольких дней; никто, никто доселе со мной так не обращался…
Кое-как отделавшись от злых мегер, я бежал что есть мочи, куда глаза глядят – хорошо, что больше они меня не преследовали!
Вскоре я вступил в земли небольшого прибрежного государства Птеа, в чьей столице, селении Пхурангитхуранг я застал людей – впервые после звебонгийского Хипатара.
Птеа, как и Тропикания, была населена племенами красномазых – сами себя они называли «нэсиан». Земли Птеа были представлены чёрными и серыми слитыми почвами тропических и субтропических лесов.
Все жители Пхурангитхуранга поголовно поклонялись стоящей на главной площади огромной статуе красного перистого змея – они, помимо всего прочего, приносили дракону и человеческие жертвоприношения – к своему ужасу, я зафиксировал это лично. Пасть этого монстра служила своего рода печью, в которой поддерживался вечный огонь. В эту печь отправляли жертву, предварительно усаживая его на нечто вроде громадной лопаты и/или ковша. Усадив бедолагу на лопату, четверо жрецов буквально впихивали его в огненную пасть, из которой нет возврата. Визуально это была жуть, посему я прикрывал свои глаза, ибо жертв сегодня было не одна и не две.
Меня незийцы не тронули – но и особого радушия я не учуял.
«Эти люди варятся в собственном соку, – подумал я, – лучше исчезнуть отсюда подобру-поздорову».
Когда я уже собрался прочь, ко мне подошёл вождь, надел на меня ожерелье и напутственно сказал:
– Тый плыть в Драконья земля, бро – там один из загадка Фантазия! Драконья земля есть остаток дыхания Самого; найдьош на другой конец Фантазия. Ищщи хорошо, ибо на твоих картах ево нетт, да. Будь путь осторожн шуть-шуть…
Я понимающе кивнул; поблагодарив и попрощавшись, я зашагал на север, пройдя через всю Фееву землю, пока не упёрся в Призаборье, слева от которого виднелся Залив полумесяцев, а справа – исток реки Дахлар.
«Дальше пути нет, – констатировал я, – река большая и широкая; вброд не перейти».
Развернувшись, я пошёл на восток вдоль берега реки. Дойдя до Поляны кувшинок, я собрал целый букет из кувшинок, нарциссов, мандрагор, сирени, фиалок и омелы. Из представителей фауны мне довелось увидеть красных пантер, сумчатых пардов, большезубых тигров, из волшебных существ – фениксов и фей-крылаток. В этой части Фантазии преобладали коричневые и серо-коричневые почвы ксерофитных лесов и кустарниковых степей.
Рано ли, поздно ли я дошёл до пагод старинного городища Понкгат – столицы последнего на моём пути государства красномазых, царства Понк. Стало быть, я завершаю путешествие по второму уделу Востока – по иронии судьбы, территория царства Понк входит в сферу влияния великой империи Гха Рё и носит условное название «удел Дэ-И-Сё».
«Запутаться можно с этими уделами, – подумал я».
Понкгат стал первым после Фенда и Э Варсы городом, в котором я культурно просветился: библиотека изобиловала значительным количеством книг – и это при том, что строила всё это архитектурное чудо раса красномазых! Которые, судя по описанию моих предшественников, только и делали, что бегали по лесам да стреляли во всех и вся ядовитыми стрелами.
В Понкгате писали архаичным квадратным письмом; писали сверху вниз и справа налево. Иероглифы были чрезвычайно сложны, и на аккуратное написание одного мог уйти целый день.
В том величественном городе я познакомился с одним виночерпием, которого звали Дзиан Джилафу. Этот скромный человек, одетый в длинный халат, знал больше, чем говорил вслух – похоже, он ещё и писец при дворе, а также усатый нянь (его усы действительно были длинны, хоть и жидки; они свисали вниз, как своеобразные клыки).
Дзиан поведал мне много дивных историй, которые я немедленно записал; Дзиан поделился со мной пергаментом и согласился сопровождать меня в другие земли – чему я был несказанно рад.
Вдвоём мы вышли из Понкгата и направились на юго-восток: Дахлар является лишь притоком могучей Дзынь, впадающей в Море роз. Там нас уже поджидали Гадкие болотца, в которых притаились фригидры, фунгоиды и супердождевики. Но Дзиан оказался опытным и проворным проводником, и вскоре мы, перебравшись через Дзынь по деревянному мосту, вступили в удел Дэ-И-Ро – главную часть империи Гха Рё, которая в некоторых источниках имеет название «Хильпония» (хотя гном-инженер сказал бы, что эта страна щелеглазок по своему укладу и языку ближе к Тибету и/или Шамбале).
В столице Гха Рё, дворце Цог, нас приняли хорошо; нас обоих допустили на чайную церемонию, на которой присутствовали сам император и его свита.
Ближе к концу чаепития к нам – ко мне и Дзиану – подошли сзади гейши и стали делать массаж шеи, плеч и ключицы. Успокоенный, расслабленный, умиротворённый, я чуть было не впал в глубокий сон, но гейши, томно улыбаясь, повели нас по коридору и остановились у покоев.
– Есть ложе сна, и есть ложе любви, – перевёл мне слова одной из гейш Дзиан, – какую дверь ты выбираешь?
Не раздумывая, я кивнул в сторону двери, ведущей к ложу сна. Дзиан, уважая мой выбор, пожал плечами и, уводя за собой двух гейш, проследовал в соседнюю дверь, за которой – ложе любви.
После дневного сна за мной зашёл Дзиан – император ждал нас в саду. И в этой дивной оранжерее, в этом ботаническом саду я увидел реликтовое дерево гинкго! Но ещё больше я остолбенел, когда нас позвал звонкий и одновременно нежный голосок – император оказался женского пола!
– Никак вы удивлены? – спросила меня правительница Гха Рё, сидя на скамье и что-то читая.
У меня от неожиданности заплёлся язык; я стоял, переминаясь с ноги на ногу, и не зная, что ответить этой прелестной госпоже, чьё лицо было скрыто полупрозрачной вуалью.
– Да ты не стой; говори что-нибудь! – подталкивал меня Дзиан, подбадривая.
В этот момент императрица жестом левой белоснежной руки велела нам сесть рядом с ней на скамейку; жестом правой руки она приказала своей служанке петь и играть.
Гувернантка из ниоткуда вынула какой-то небольшой музыкальный инструмент – кажется, он называется «хомуз» или «варган»; возможно, он ближайший родственник губной гармошки. Эту дивную штуку дева просунула себе в рот и пальцем стала извлекать звук, похожий на «пяу-пяу». После служанка-щелеглазка села на траву в позе лотоса и стала рычать что-то гортанное, а потом запела чистым голосом такое, что у меня защемило сердце и душа ушла в пятки.
– Луноликая госпожа явилась с неба, – шептал мне в ухо Дзиан перевод песни, – По лестнице из роз снизошла она до нас; очи ясные куда направит – тотчас всё цветёт да расцветает. Принца ждёт она уж вечность – того, кто украдёт её из дворца, усадит в карету и увезёт на Край Света – туда, где не стареют ни тело, ни душа; где не опадают листья, где не вянут соцветия, где нет ни злобы, ни иных пороков…
Услышанное было столь необычным для меня, что я даже по прошествии пения сидел, как вкопанный, как завороженный; не сказать, что это – моё, но старалась прислуга на совесть.
Ещё больше я обомлел, когда повелительница уселась на деревянный велосипед, дабы уехать в чисто поле развеять свои мысли.
– Никак вы удивлены? – спросила меня госпожа второй раз, почувствовав на своей спине мой взгляд.
– У вас ещё не изобрели? – поинтересовался, в свой очередь, Дзиан, имея в виду велосипед, – пойдём скорее; императрица уже уехала…
Пребывая среди щелеглазок, я уяснил, что жёлтый цвет имеет для них то же значение, что синий для скуловидов и зелёный для амулетинцев; я многое узнал об их культуре, искусстве, обычаях и традициях. Я посетил их театр, галерею живописи, главный музей… Воистину, Гха Рё – звезда той же величины, что Нумизанд и лучшие из наших кронств!
В империи (впрочем, как и во многих других землях щелеглазок) был очень силён культ природы – это ощущалось сразу, и это заслуживает всяческого одобрения. Волшебными здесь были даже почвы: серо-буро-малиновые, не подвергающиеся никакой эрозии.
Будучи на ярмарке, я как негоциант закупил живительную росу, живую и мёртвую воду, розовую воду, целебные кустравы и различные благовония – вероятно, всё это я привезу своему кронингу.
Находясь в Цоге третью неделю подряд, я заметил, что владычица этой равнинной (даже низменной) страны огромное значение придаёт стройке павильонов, ирригации, пышным празднествам и смотру войск – военный парад здесь чуть ли не каждый день.
Но самым странным из развлечений маленькой госпожи был не военный парад, а парад мод – любой желающий мог посетить выставку с самыми лучшими… Кошками! Отбирали девять кошек и котов, усаживали в ряд на специальную скамью, и люди голосовали – этих милых созданий номинировали по категориям «самая красивая» и «самая пушистая».
Кошки в сидячем положении представляли лишь первый этап: второй заключался в том, что их хозяева прохаживались с ними по подиуму28 – и снова зрители сидели и голосовали, что-то помечая в своих пергаментах.
Победившая в обеих номинациях кошка автоматически становилась участницей кототерапии – в этих землях ходит поверье, что кошки чувствуют боль и садятся на то место, которое, собственно, и болит.
Поскольку для кототерапии нужен второй объект, императрица указала на меня – подобное мероприятие проходил лишь раз в год, в марте, и только император может выбрать человека, на которого сядет выигравшая кошка.
По счастью, я голосовал за ту кошку, которая победила – воистину, это милое создание было самым пушистым, самым красивым, самым тёплым, самым мягким; прямо живая подушка!
– Ня! – Воззвала королева, сидя на троне. – Ня-ша…
Меня уложили на циновку, и выпустили кошку – которая немедля запрыгнула мне на горло, уставившись глаза в глаза. Она сопела, тяжело дышала и мурчала одновременно. Я же не сильно удивился: почти каждый год я болею ангиной, и пушистый друг сел именно туда, куда нужно. После этого конкурс был объявлен состоявшимся, и все зеваки разошлись по домам – кошка-целительница полагалась императрице в качестве очередного домашнего питомца.
Со мной луноликая госпожа обращалась так, будто я её паж, или собачка – в хорошем смысле этого слова: бывало, сбросит с балкончика пахучий, полупрозрачный розовый платок, и просит меня лично его принести; либо якобы нечаянно выльет на меня с балкона ушат намеренно ледяной воды, хихикая при этом. Кажется, её забавляли собственные проделки – возможно, она так поступала от скуки, ибо я видел, что эта двадцатилетняя девица явно чем-то мается в душе, но ни с кем о том не делится.
Вскоре я счёл своё пребывание в империи более чем достаточным: пора прощаться с высокопоставленной особой. Но я же не могу просто взять и войти в её дворцовые покои без разрешения! Хоть бы она была вон в той беседке…
– Никак вы удивлены? – улыбаясь, в третий раз спросила принцесса трёх уделов Востока, сидя в беседке – она поглаживала хамелеона и кормила его.
– Я не ожидал вас здесь застать… Но я рад, что вы здесь, – промямлил я, исподлобья глядя на щелеглазую, бледную от толстого слоя пудры деву.
– Если хотите – можете остаться навсегда, – сказала мне императрица Жёлтого царства, – ибо по возвращению домой вас не ждёт ничего хорошего…
Мне было очень трудно сделать выбор: я привязался и к природе этого края, и к отзывчивым людям, проживающим здесь (если это не иллюзия, не самообман), и – чего уж греха таить – к самой небесной госпоже и по совместительству провидице.
– Дом есть дом, – глухо, невнятно начал я, – к тому же, я обещал своему кронингу…
Тут я понял, что мне лучше уйти, иначе разразится буря; уходя, я услышал тихий плач, и от этого мне стало больно. Да, у меня сжалось сердце – но что я мог поделать? Мне кажется, я уже слишком стар – как для дружбы, так и для любви…
Оставив Дзиана в Цоге, я направился в Цзюцзянь – чертог и цитадель поднебесного царства Хинакам, где жёлтозёмы и краснозёмы влажных лесов, и где живут такие племена щелеглазок, как хинноми, ин ши и хифаёси. Там летают жар-птицы, синептицы и пчёлы-шмелевидки; там осоеды, кристаллы-оборотни и Земля вечной молодости…
– Нет, – ответили мне, не пропуская дальше, – Не можешь ты войти в ту землю обетованную; не можешь юность обрести навек – но ты имеешь право на одной из джонок наших переплыть Великий океан и посетить Драконьи земли.
И плавал я, Кердик-мореход, в иную часть Фантазии – ту, которой нет на классических её картах; и бывал я в таких провинциях, как Вэнг, Квандонг, Квебанг, Корохонг, Сувонг да Хеаланг. И в Корохонге закупил я много пёстрых, ярких тканей, а в Хеаланге излечился от некоторых своих хронических недугов. И в Квандонге привечал меня ёдзи, и беседовали мы с ним о разном. И довелось мне побывать на таких островах великого архипелага, как Ёсай, Зинг-Жо, Зинг-Зю; и посетил Кобралитет, который есть царство кобр и форма правления в том змеином царстве. Только на Остров святого духа не допустили меня – говорят, это единственное место в Фантазии, на котором отпечаток и дыхание Творца.
И отплыл я с Острова Великого Дракона, и благополучно возвратился в Хинакам, вернув джонку её владельцу, ибо брал я её в аренду.
Горными тропами я прошёл всё нагорье Заодинь вплоть до Подоблачной вершины, держа курс на север; и в Густолесье Хвэ и Лю Шин я попал, и в Хвэнге был я три дня и три ночи, отдыхая после долгих странствий. И местные жители были ко мне более чем благосклонны – хотя нутром я чувствовал, что навсегда чужой я здесь; что не примут меня никогда и на самом деле сторонятся. Эти люди, люди племени хайван были нелюдимы; они мало общались даже между собой, лишь изредка перебрасываясь дежурными словами. Их не прельстишь красивыми дворцами и дорогой одеждой – для них ничего нет лучше дивного пейзажа родного края. Они заготавливали на зиму целебные кустравы и тительное масло, ибо в этих краях уже не так тепло. Несмотря на это, хайван живут долго и счастливо.
Придерживаясь русла реки Фы, я дошёл до самого Чжучжэня – столицы государства Юнгландия. Спустившись ещё южнее, я вышел к Долине благоуханных соцветий, что в уделе Сё-И-Ро – третьем и последнем из уделов могучей державы Гха Рё. Стоя здесь и наслаждаясь ароматом полей, я самому себе признался, что исходил вдоль и поперёк и последний из трёх уделов всего Востока – мне осталось посетить лишь царство Вербалия.
Слышал я, что в этих землях живёт одна пожилая прорицательница – однако, чтобы до неё добраться, необходимо было каким-то образом пересечь большой пресный водоём – глубокое, бескрайнее, безбрежное, сильно вытянутое озеро Ще-Шэ-Тьси, чьё дно усеяно зелёными листьями неизвестных водорослей.
Только верхом на драконе можно было бы перелететь через эту водную гладь, ибо плавать я не умел, лодки на берегу отсутствовали, а дракон… Лежит передо мною спящий!
Что делать? Обойти озеро? Но на это уйдёт очень много времени, а я спешу домой, ибо на мой век уже предостаточно приключений.
Не стану вдаваться в подробности, но мне удалось убедить дракона помочь мне попасть на Дивные луга, от которых рукою подать до Покатых брегов – там, если мне не изменяет память, должны находиться колонии-поселения Эйрен и Рунир, у пляжа которых порою игриво плещутся дельфины.
Далее, нигде не найдя пожилой прорицательницы, я сел на корабль до Нордгарда – и уже оттуда отправился в свой последний кругосветный круиз, плавая Морем мерзлоты Студёного океана в штиль и шторм до самого Абфинстермаусса.
Едва я вернулся, как сразу почуял неладное: что-то не то, что-то не так – похоже, слишком уж долго меня не было в кронстве Тронн.
Нашлись люди, которые сообщили, что против меня была развёрнута целая кампания – инквизиторы опечатали мой дом, а кронинг… Не дождался меня алчный властелин, отойдя в мир иной, и отныне на троне – мостр, который во сто крат хуже.
Этот правитель оказался неверующим во всём: он не признавал прежних богов, отвергал мифы и легенды, не верил в гномов и эльфов… Вдохновлённый идеями атеизма, научного эмпиризма, рационализма и гуманизма, он перевёл всю документацию сначала в бумажный – а после и в электронный вариант; делопроизводство теперь велось только на троннарском диалекте нордики, а всеобщий язык получил статус национального общения.
Этот Нерон, этот Калигула сжёг всю городскую библиотеку и вёл себя так, будто он прав во всём. Зная о том, что многим я не люб за свои вкусы, взгляды, идеи, предпочтения, я не был особо удивлён, что новый кронинг поддался на интриги придворных и заочно возненавидел меня: меня, Кердика-краеведа, Кердика-естествоиспытателя поместили в здание, внешние стены которого были выкрашены в жёлтый цвет, а внутренние – в белый. Меня признали сумасшедшим…
Злые врачи, одетые в зелёные балахоны, с блестящим вращающимся диском на глазу и острым скальпелем в руках, вкололи мне какое-то сильнодействующее средство; они стали внушать мне, что никакой Фантазии нет, а все мои россказни да побасёнки – не более чем выдумки, ибо у меня просто богатая фантазия. Я тщетно доказывал, что у меня отсутствуют как зрительные, так и слуховые галлюцинации – медики же в ответ твердили, что на самом деле мне не семьдесят два года, а со дня на день – тридцать три…
Мне рассказали, что я нахожусь не на континенте Фантазия, не на волшебном материке – дескать, я всю жизнь живу на планете Земля, и год сейчас – две тысячи двадцать третий новой эры.
– Ты всё выдумал, – шептали мне доктора, – это просто твой уход от реальности на фоне постоянных нервных стрессов! Забудь свою Фантазию, и живи, как все; живи обычной жизнью…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В результате всех моих многочисленных скитаний и блужданий, путешествий, странствий и приключений я, Кердик-естествоиспытатель, Кердик-мечтатель, Кердик-кладоискатель пришёл к горькому и неприятному для самого себя выводу, что на современном этапе человечеству нет дела до волшебства – к моему превеликому огорчению и сожалению. Я понял, что родился не в то время и не в том месте; понял, что в Фантазии я – лишний. Или же место, где я родился и вырос – не Фантазия, или я чего-то недопонимаю. Может, я всё придумал? Или у меня не всё в порядке с головой? Однако книги, написанные за много веков до меня, доказывают обратное! Или же они за авторством таких же фантазёров, словотёров и балагуров, как и я сам?
Я понял, что я задаю неудобные вопросы; понял, что веду нелицеприятные беседы. Я понял, что держу речь не перед теми, перед кем хотелось бы; понял, что разговор мой неприятен, и не нужен никому. Так я и думал, так и полагал: им всем дела нет до прошлого своих родных краёв (впрочем, как и до своего будущего); все эти двуногие живут одним днём, сегодняшним днём. Они не заботятся о возможных последствиях такой своей праздной жизни; им всё равно, что будет завтра и/или даже сегодня.
Я видел лица благородные и достойные – но их слишком мало на этой земле, ничтожное количество, и изменить что-либо не в их власти. Чаще всего я видел лица столь пустые, столь каменные, что давался диву и ходил рассерженным да сбитым с толку. Где бы я ни был – всё одно: эти народы ни во что, ни в кого не верят.
Из года в год, из века в век одно и то же: плодят себе подобных, размножаются они. Вот только, не убавившись числом, эти люди заводят потомство чисто машинально, автоматически – на основании своих же инстинктов и рефлексов, древних и врождённых. Они считают, что так надо, но всё это – как в тумане, будто одни роботы сменяют других, и не сверх того. Я, Кердик-краевед, Кердик-буквоед дожил до тех времён, когда всё сущее заполнено киберпространством. Я застал Фантазию агонизирующей и умирающей, и весьма прискорбно для меня сие. Параллельный для человеческой Земли мир поразил тот же недуг, та же болезнь – всё та же вселенская несправедливость, двойные стандарты, общество потребления, культура отмены, глобализация, пиар и хайп, тотальный контроль, дезинформация, коррупция, инфляция, острова из мусора, цифровизация, киберзависимость…
Какой из двух миров более вторичен? Была ли Фантазия прежде? Или же её выдумали люди? Теперь уж я не знаю, теперь я сомневаюсь.
Я искал что-то в этом мире; искал долго и пристрастно. Я алкал, я жаждал вкусить толику чего-то безмерного. Я пытался прикоснуться к самым азам, я хотел почерпнуть нечто очень важное. Я мечтал стать частью чего-то великого. Я думал, что буду участвовать в эпических сражениях – не обязательно в качестве бравого, сверхвыносливого воина – но, возможно, лекаря и летописца. Тихого, скромного участника величайших событий, меняющих историю, привнёсшего свою небольшую лепту пользы. Я не искал кровопролитных сражений: всё это не для меня, нет. Я верю, что дипломатией, добрым словом можно сделать, совершить гораздо больше, нежели насилием и агрессией. Я бы выступил в качестве посла доброй воли; палкой справедливости, жезлом истины я хотя бы попробовал, попытался восстановить мир на этой территории.
Что же я вижу, что же наблюдаю?
Воцарился разврат, довлеет безбожие, унаследованы лишь всякие пакостные низости! Кругом лишь склоки, сплетни, заговоры, распри; интриги, скандалы, шантаж. Всюду одни завистники, вечные мстители да бесконечные предатели, коих переубеждать в их неправоте – бессмысленно…
Самое страшное, что люди живут этим! Им нравится то, чем они занимаются! Вырыть кому-то яму и всей толпой посмеяться от души есть плёвое дело. Они даже снимают всю эту ужасную гнусность на эти свои штуки и выкладывают в виртуальный мир.
Мне стыдно и страшно за них, ибо такая градация есть деградация; перспектива такого образа жизни крайне сомнительна для меня. Сказать, что я, Кердик, пребываю в состоянии шока – значит, не сказать ничего.
Ни один из виденных мной народов не имеет право претендовать на статус «богоизбранный»; что же до гномов и эльфов, то первые всё глубже уходят в недра (и живы ли они?); последние же в великой тайне, в строжайшем секрете отплывают из Фантазии, как когда-то отплывали ещё более благородные их собратья в Валинор.
Всё же, несмотря на все эти перипетии моей странной судьбы, уготованной мне кем-то свыше, я не падаю духом до конца – ведь в первом томе «Сказаний» сказано, что мир этот не рухнет, и золотой век всё же когда-нибудь да настанет! Но другое моё «я» – то, что где-то глубоко в подсознании – твердит мне обратное, а именно: что, согласно «Чёрной сказке», восстанет однажды некто, кого именуют не иначе, как «Ведьмак»; спустившийся с небес ангел во плоти (сродни Гэндальфу из другого, ещё более древнего, ещё более благородного мира). Говорят, что он, являясь олицетворением святости, денно и нощно станет помогать людям (однако, несмотря на это, в преддверии конца света люди всё же упадут духом и в конечном итоге не прислушаются ко всем наставлениям и увещеваниям ведьмака, а тот, в свою очередь, встретит умирающее Солнце лицом к лицу, в гордом одиночестве). Так это будет, или нет, доподлинно мне неизвестно, ибо я живу здесь и сейчас. Но я хочу верить, что ничего подобного не случится! Разве может быть ещё хуже, чем есть ныне?
Очень может быть, что все мои записи, все мои рукописи о странах дивных, странах дальних есть плод моего весьма разыгравшегося воображения; что всё упомянутое в этой книге есть всего лишь какие-то непонятные видения, проблески, сны (которые я, возможно, описал не очень точно, не очень хорошо). Но таких моих трудов набралось уже порядком: ведь не кто иной, как я, Кердик-летописец, внимательно изучив устное народное творчество народов Фантазии, проанализировав услышанные мной от умных людей все эти сказания, мифы и легенды, записал их в том виде, в каком они ныне на ваших полках.
Надобно отметить, что пишу я недостаточно хорошо – и, тем не менее, такие художественные повести, как «Владыка бриллиантов», «История одного гнома», «Гномья летопись, или Быль об Олвине», «Вместе на Край Света», «Чёрная сказка, или История одного королевства», «Сказ о мечте», «Сага о Йорике», а также обе части «Сказаний о распрях» – ровным счётом то, что вышло из-под моего пера. И все эти фантастические сказки я намерен включить в сборник – цикл под названием «Воображариум».
Также, с давних времён и по настоящее время я занимаюсь своеобразным коллекционированием – собираю все волшебные, вымышленные миры и включаю их в свой атлас «Фантазиум», будь то Нарния, Алагейзия, Средиземье, Земноморье, Скайрим, Невервинтер, Вестерос, Дренор, Нильфгаард, Варсилия, Муми-Дол, Хогвартс, Плоский Мир, Нордхейм, Асгард, Маджипур, Агарта, Кураст, Барсум, Фьонавар, Амбер, Кармелин, Никобарис, Арканар, Эквестрия, Нетландия, Алемандрия, Лемурия, Гиперборея, Страна Оз, Перн, Утопия, Офир, Му, Джуманджи, Атлантида, Эримос, Айсмарк, Белория, Саймония, Терра-Ферро, Санбёрн, Тханл, Грэйхоук, Шангри-Ла, Цамония, Зотика, Ордусь, Гринландия или Швамбрания. Я подхожу ко всему этому дивному многообразию весьма щепетильно и бережно, тщательно вношу всякие разные правки, исправления, делаю сноски. Я заношу в каталог любые изменения, а труд всей моей жизни оснащён полезной информацией – он снабжён картографическим, геральдическим, лингвистическим материалом; к каждой локации я старательно рисую серию карт, флаг, герб или эмблему. Странный мир или странный я? Но мне нравится то, что я делаю; в этом смысл конкретно моей, отдельно взятой жизни.
Таковы мои исследования и изыскания – и, несмотря на то, что в Фантазии реальной меня постигло разочарование, в Фантазии воображаемой я продолжаю трудиться с переменным успехом – то преуспевая и радуясь, то изнемогая под натиском едкой людской критики, язвительных выпадов и недопонимания в целом. Ныне же я, преждевременно состарившись, очень сильно болен; моё бренное тело преисполнено абсолютной апатии, дикого отчаяния, невыносимой тоски. Если я поправлюсь, то продолжу работу над новыми притчами и историями. Получу ли я когда-нибудь признание, или нет – я не знаю; но я верю, что на этом свете всё же есть что-то светлое, что-то доброе, что-то духовное…
ПЕРСОНАЖИ
Береника – горничная в гостинице «Дубкрафн». Сильна. Влюблена в Хунарда Лютоволка.
Вековлас Седобрад – старец-друид, чьи труды часто цитирует Кердик; он ссылается на них как на практически единственный источник информации, проверить которую ему пришлось лично и спустя много лет.
Виль д’Э – призрачный господин. Появляется в самых различных местах в западных кронствах нордов.
Гном-инженер – гном, чьего имени Кердик так и не узнал; создатель машины времени и машины для путешествий по параллельным мирам. Художник и музыкант; любитель тяжёлой музыки.
Гудлейфр Кроекер – хозяин в гостинице «Дубкрафн». Любитель ведать на ночь удивительные истории.
Дервиш – бродяга, научивший Кердика заклинаниям против дэвов.
Дзиан Джилафу – виночерпий из Понкгата.
Друид – аскет-целитель, подаривший Кердику несколько полудрагоценных камней и лекарственных растений.
Кердик – мыслитель из нордского племени троннаров; архивариус, библиотекарь, краевед, археолог, естествоиспытатель и странствующий торговец. Всю жизнь просидел за книгами, пока не решился попытать счастья в надежде увидеть волшебство своими глазами, а, не просто читая, разглядывая картины и слушая других рассказчиков. В результате побывал во многих землях и доказал наличие волшебства, но был признан сумасшедшим.
Кронинг – правитель родной страны Кердика; не имя, но титул, ибо имя своего владыки Кердик нам не называет. Кронинг позволил Кердику быть странствующим купцом взамен на то, что Кердик привезёт ему нечто особенное и необычное. Но Кердик, продолжая держать отчёт перед кронингом после каждого своего путешествия, в очередной раз убеждается, что кронинг донельзя алчен и что бы он ни привёз, всё ему будет мало.
Луноликая госпожа – императрица Гха Рё. Страдает от отсутствия настоящих друзей; обожает кошек и умеет предвидеть будущее. Ходят слухи, что она спустилась с самих небес.
Онай-паша – главный визирь при дворе юсминского султанхана. Суров лишь при первом впечатлении. Легенды своего народа знает наизусть.
Пери – ведьма, обманувшая Кердика.
Песочный человек – существо, встретившее Кердика в оазисе Хейюм.
Хунард Лютоволк – настоящий норд, каких осталось не так много. В жилах течёт кровь хладичей и троннаров. Может превращаться в большого, белого, полярного волка, который не представляет для людей никакой опасности.
Эльф – единственный эльф, которого встретил на своём пути Кердик.
1 От ирл. «Raven dubh» и исл. «Svartur Hrafn» – «Чёрный ворон».
2 Имеется в виду герб Абфинстермаусса – столицы кронства Тронн.
3 Селения Дэнар («Ум»), Нюмор («Честь»), Фрызор («Совесть»).
4 Товарищ. Здесь: рабочий класс.
5 От польск. Bydło – скот.
6 Также – Сущность, Творец/Креатор, Великий Архитектор (прозвища высшего бога, создателя Фантазии – от англ. The Essence).
7 Древние (Ср. англ. Elder).
8 «…And Justice for All» (Metallica, 1988).
9 Отсылка к клипу «Symphony Of Destruction» (Megadeth, 1992).
10 Justice is lost, justice is raped, justice is done; so grim, so true, so real… – строчки одноимённой песни из «…And Justice for All» (Metallica, 1988).
11 «Хронограф» («Летописание»; также «Большая антология», «Древние анналы», «Хроника нордов», «Рукопись хладича») – основной историко-географический труд друида Вековласа Седобрада, являвшимся очевидцем некоторых из описываемых им событий.
12 Могучая дубрава.
13 Нелетающая птица, родственная горланусу.
14 Крайне праздный образ жизни; такая форма жизнедеятельности, при которой решающее значение имеют удовольствия (например, еда, близость и т.д.). Человек является ленивой амёбой, неотъемлемой частью общества потребления. С морально-нравственной точки зрения гедонизм должен подвергаться всяческому порицанию.
15 Ведает, где есть мёд.
16 Южная граница плавучих льдов.
17 Завоевание княжества кочевниками.
18 Один из диалектов юго-восточной ветви нордов.
19 Философский камень.
20 Диалект жителей столицы Нумизанда.
21 Всеобщий птичий язык.
22 Султанхан, Султан-хан – официальный титул правителя империи Юсмин.
23 Пищевая сода.
24 Морские черепахи; странно, что они оказались в относительно небольшом и пресном водоёме.
25 Иначе: крысы-летяги.
26 Республика.
27 Автор имеет в виду обезьян из «Книги джунглей» (1894, Редъярд Джозеф Киплинг).
28 Кошачий ID Fashion.
Еще почитать:
Энджел и Фабрика живых игрушек — Глава 9. Откровения и душевные раны
Каково это чувствовать что ты скоро умрешь?
Дистанционная работа
КНИГА I. ГЛАВА III: ЧАСТЬ II
«
»
