Законченность инерции в покое шага времени

Инерциальный путь души затронул часть твоей системы мира и она стала удовлетворять определённых людей, как знающее качество физической лжи в темноте времени..

Разложил на картах в ряд дилемму новой определённой сущности знать самого себя, как вида восприятия лени бытия. Им бы только укрощать свою свободу, прыгая здесь на прошлой суете, что подточила уймы слов и создала новый рупор лжи под каплями схожего дождя внутри произведения жизни. Ты лучше, чем вчера читаешь тома Тургенева и Баха, а сложно закрытые глаза во сне по очереди смотрят на потолок, без которого не прожить и целого дня. Белыми полосами увенчана схожесть этой моральной системы движения личной жизни, а напротив ты ищешь свой остаток существа в половине карты вины. Малая доля стала утомлять свободу затронутой души. Ей оставили кусок слепого ветра и холод под твоими плечами снискал творимое тождество мира в космосе. Только ожидая его пришествия — ты хочешь быть сегодня вечно мужественным, и начёсывая хилый затылок теребишь свою несчастную душу, как комок не уготованных нервов наизнанку.

Зная сплочённость камней внутри души устроения собственного дома, ты схож ими, потому что сам стал им верить и ждать свою послеполуденную, согретую обожанием заголовков новой статьи — минутную завесу добра и мысли в пустоте жизни. Догма — несовершенная рука, сквозь её хилый аппарат ты несёшь свободу и старость в нелепом костюме из бархатного атласа внутри бытия. А сотни глаз завидуют и мчатся тебе навстречу, чтобы объяснить свою благодарную роль души. По которой ты стал иметь новую сущность в определённом свете потустороннего шарма свободы в себе. Как не жаль глотать воздух целебной приправы объяснения дружбы с людьми, они хлопают своими огромными глазами и шепчут тебе сделать что — то не уготованное и новое для сердца дома. За дорогой туда ты стал умирать и только инерциальный поток квантового дерева между асфальтовым балконом и миром, выгнутым наизнанку стремительно уносил тебя по тёплому течению долгожданного утреннего раскаяния в словах любви. Так близко ты говорил сегодня о ней в последний раз. Щёки еле слышали твои холодные миры квантовой надежды, а асфальтовые дороги между покорностью боли и статусом твоего пиджака расправляли тени многомерной отравы, чтобы жить ожиданием этой силы большого разума.

Психическая инерция отличается от физической тем более, что она падает на стол внутри карманной формы души и там замирает в облаке последнего дневного дыхания сумрака. Ты ждал этой ночи и удача символизировала тебе, что можно её хоть сколько обогнуть на тесных прутьях обезглавленного юмора и тонким слоем материальной лжи оставить заглатывать новый крючок из нетленной робы статуса на моде. Политичностью ты не отличался, а цена восторга шаталась между последним этажом твоего пятиэтажного дома и каждый шаг на этом поле идеальной темноты преувеличивал сходный разговор между кромешными, загнанными в угол комарами и летними случаями приземления на голову потухшего болью пережитка долгой глубины мира любви. Не стать её сподвижником и хоронить не облачённые ветви послеполуденного жара, на весенней колокольне, и долго думая об этом убирать за собой посуду на кухне. Ты осуждаешь время по его скороспелой причине бежать под углом потворства и лени быть в себе, а сам того не зная хочешь убирать спелый пирог внутри искромётного ужаса долгой тоски.

Полураскованный и очень нужный, ты спросил у своего приказчика души: «А что можно сделать в инерциальном полёте из небытия обратно на свет? Чем отдаляет природу твой дух и слышит материальные шаги приземления в вечный покой?» В ответ ты встал и сам направился за мысленной чертой идеала ада, чтобы там поговорить с призраком из прошлой души, оставленной внутри своего образа муки. Слышен ли зов сирен, он становится холодной окантовкой на жаркой сцене манеры говорить внутри. Ты сам себе стал противен и прикасаешься взглядом к немеркнущему образу любви только тогда, как этого хочет твоё инстинктивное нутро. Завёл свой утренний мотор на фортуне из схожести вечного двигателя и старого автомобиля. Не Лада, не Седан, не форс — мажорные шаги в притаённой среде полуночников внутреннего духа пустоты, а так хочется успеть сделать всё на этой Земле, не впадая в ступор каждой личной причины. Говорить теперь нельзя, но слышен возраст из дома за личным углом. Он победил эту глупую потасовку между чернеющими тучами мира и грозовой напыщенностью сюжетов миниатюр Баха. Ты стал обладать этим сокровищем под мудрой совестью и благодарить своих мысленных друзей, как сам предпринимаешь шаги, чтобы умирать вместе с искусством на слышной манере произвола мира, вглядываясь в личные врата идеала слёз. Не адом придуманы сюжеты быть внутри образа сложного чуда, но психологически съели материальное зеркало шаги твоего обозревшего ужаса жизни. Они всегда так делали, чтобы доказать тебе свою целесообразность в наитии мира сквозь года. Несовершенен ты и несовершенна твоя внутренняя схожесть плыть по течению. Знаком зодиака ты не плывёшь как рыба, а только предчувствуешь своё расхождение другого образа идеала тоски. Так ты стал понимать свои натуры через годы тренировок и сложного умонастроения, в чьём случае те образы слышали не всё познание из тела миниатюр близкого искусства.

Полидинамический кулак внутри твоего ума успешно предотвращал мнение из высмеянной фразы, сказанной тебе в кафе на набережной реки Фонтанки. Ты еле — еле дрожал, когда твой оппонент уставился на полный стол, поднесённой к жизни еды и сам стал указывать тебе на этику правил определения высшего смысла. Так началось последнее слово в случае мнительной формы внутри постижения философской пустоты. Ты встал и раскинутой рукой упустил ему прямо на соседний возраст человеческой природы свой полидинамический кулак, что близко располагает и отражает твою спесь бытия. В зале стало тихо и очень прискорбно суетились вокруг мысли, как люди, убеждающие себя привстать и зааплодировать стоя из неприметной позы пользы случая и риска в неугомонной череде городской суеты. Не сам, а только твоя инерция сказала сегодня высшую правду. И между прочим спасла тебя от силы унижения, что близкое родство твоей мнительной природы не видит вокруг идеального благородства мира и мнений. А только слышит гул автомобилей и звон монет по проходящему маршруту до метро. Так было всегда и пыль поднималась по городскому пешеходному переходу, когда ты спускался за обедом испробовать нежный кофе и приготовить себе случай пережить ещё одно милое превосходство в тени самомнения.

Без риска раздавленной смелости ты был никем. Ты стал над этой пропастью медленной тоски той же необъятной причиной, причинённой случаю боли и желания обнять свою систему послеполуденного юмора и его инерциальном всходе кромешной аллегории ужаса между людьми. Вот бы забыть эту страшную картину, но голос в пустоте так и ищет причину поговорить о важности внутри идеала. Ты ищешь по карманам своего пиджака, а он уже одет на другом и стал ему повседневной ношей прелюдии перед образами чувства о высшем. Ты разнимаешь смыслы в пустоте обожания своей мечты, а она закидывает тебя новыми новостями и заголовками из прошлых газет. Как это неинтересно — быть в потусторонней жалости к себе самому и искать причину в послеполуденном зное из весеннего ужаса провожания инерции души. Её тонкое тело не слышит уже тебя, оно устало и спит. Идёт движением по конечности верной жизни, чтобы узнать свой высший смысл в пустоте растерянного мироздания этого странного общества.

Рассказ из сборника прозы «Рассказы — за тем, что нечто».