Заговор

…Под ногами растекается лужа чего-то тёмного, тягучего. Лужа подбирается всё ближе, ещё немного и запачкается подол платья. До ноздрей доносится отвратительный запах – очень знакомый, дурной. Прежде, чем разум успевает узнать этот запах, рот наполняется желчной слюной.

Она отступает, но лужа ширится, течёт слишком быстро, словно видит её страх.

И вдруг она понимает, что это за лужа. Кровь! Слишком много крови.

Запах въедается всё сильнее, душит змеиными кольцами и совсем уже нечем дышать, и она, вырываясь, наконец, просыпается от кошмара.

Луна ещё яркая – светит ровно и мрачно, безжизненно и равнодушно. Ей плевать на все кошмары тихих людских жизней. И будь ты сама королева – луна не отреагирует и не посочувствует.

Королева Эллин сидит на постели с гулко бьющимся сердцем и не может ещё восстановить дыхание от кошмарного сновидения, ворвавшегося в её мирную жизнь. Она пытается унять свой страх и резкость пробуждения, чтобы не разбудить супруга – короля Филиппа, но поздно! Он уже проснулся.

-В чём дело? – голос его спросонья сиплый, отрывистый.

-Всё в порядке… — в темноте не видно лица королевы и это на благо – так бледно оно!

Король садится на постели – сонный, досадующий. Нрав у Филиппа жесткий, непримиримый, безжалостный и резкий, но жена, пожалуй, во всём королевстве единственная, кто может не опасаться буйного нрава. Эллин он бережет, заботится и сдерживается. Эллин хрупка, и для Филиппа она представляет особую ценность. Он скрывает от нее множество бед и историй, держит птицей в клетке, но аккуратно, чтобы ей сложно было об этом даже догадаться. И даже неверность свою король тщательно скрывает, чтобы не ранить нежную королеву.

Эллин единственная, для кого Филипп готов быть нежным. Даже к своему сыну – наследному принцу Карлу он не проявил ни разу снисхождения и милосердия, жестоко критикуя всякую его позицию и насмешничая. Чего же тогда говорить о других…

-И всё же? – король находит в темноте руку Эллин, сжимает её. Рука ледяная, дрожащая. – Милая?

-Сон…дурной сон, — королева хрупка и тонка для суровой придворной жизни. Она держится ещё мгновение, но всё же всхлипывает. – Мне снился дурной знак!

-Боги! – Филипп от облегчения не сдерживается в усмешке, затем спохватывается, — я пошлю за лекарем, пусть даст тебе ромашкового настоя.

-Нет! – Эллин вдруг осознает ужас увиденного сна и толкует встреченный знак сновидения. – Нет! прошу тебя, мне страшно.

-Эллин, это нелепо! – король хмурится, хоть и встревожен. – Что ты – кошмаров не видела?!

Она молчит.

-Счастливая, — вздыхает Филипп, — мне едва ли не каждую ночь приходится видеть!

-Это что-то другое. Это знак, предупреждение… — бедная королева вырывает руку из его руки, раскачивается взад-вперед, пытаясь унять дрожь, — лужа крови, подступающей, темной крови. Это смерть близкого.

-Суеверие, — теперь, когда спадает страх за жену, Филипп откидывается на подушки и зевает, — слушай, попробуй заснуть, ладно? Мне через несколько часов вставать на заседание. Шале сегодня должен выдвинуть один законопроект…

Шале, верный Шале! Тот, кто знает все дела короля, кто скрывает его любовниц и бастардов, плетёт незаметную клеть вокруг королевы, управляет самыми личными делами. Этому человеку удается держаться подле короля, но не обжигаться об его буйный нрав слишком уж сильно, он удерживается на месте в любую непогоду характера Филиппа и умеет быть незаметным, всегда держась рядом.

Настоящий талант этот Шале! Филиппу он нравится – преданный слуга, ловкач, делец с собственным кодексом чести. Всегда найдет лазейку и вывернет любой документ на пользу короне.

-Не ходи,- у Эллин мертвеют губы, — не ходи!

Она в отчаянии бросается на грудь короля, тот едва-едва успевает ее обнять, неожиданно забившуюся в руках.

-Тише! – Филипп даже напуган такой реакцией, — ополоумела?!

-Не ходи… — плачет Эллин, дрожа изнутри, никак не находя тепла для своей отмирающей души.

-Да ну тебя! – король не выдерживает. – Я столько проработал документов, а ты – не ходи! Да этот закон…

Филипп осекается: не надо ей знать! Дело слишком тонкое – король хочет немного поднять налоги для всей земли, чтобы на полученные средства усилить безопасность границ. Долгие были размышления, но, в конце концов, он решил, что может – не зря же разжалованы и арестованы были многие министры? Не зря сократились расходы двора? Нужно поднять-то немного, совсем чуть-чуть, зато земле будет безопаснее.

Эллин знает, что проиграла. Она плачет беззвучно, понимая, что слёзы её льются впустую, и не заставят короля изменить своего решения. Да и самой ей даже стыдно от своего страха. Королева должна держаться гордо, с достоинством! А она? Рыдает, как дворовая девка.

Королю жаль её, но он не понимает этих внезапных слёз.

-Перестань, бог милостив, — Филипп обнимает Эллин, жалея о своей резкости к ней, и вскоре она затихает и он погружается в остатки сна.

***

Луна освещает основные коридоры и галереи, но во всяком замке есть проулки, которые остаются темными даже в свете дня. И по этим проулкам торопится тень. Тень преисполнена гордости, и того опьяняющего чувства, когда триумф уже близок, остается лишь немного, остается последний шаг, и…

Тень в нетерпении. Забыв уже про всякую осторожность, стучится в нужные двери, проскальзывает.

-Добрый вечер, Шале, — приветствуют тень.

Шале торопливо приветствует всех, кивает налево и направо, даже не вдумываясь, где какой советник, где какой приближенный двора – не до того ему!

Наследника трона – принца Карла и только его, пожалуй, выделяет. Наследник бледен, дрожит, хоть и пытается тщетно скрыть это. Конечно, ему не придется жить с клеймом отцеубийцы – об этом они позаботились, но совесть нелегко заткнуть.

-Ваше высочество, — Шале склоняет голову, разглядывая бледное лицо принца.

-Чем порадуете? Судя по вашему вторжению, Шале, вы, очевидно, несете благую весть! – граф Скаррон усмехается. Он – вечный мятежник, вечный заговорщик. У него нет идеи, его призвание строить заговор ради заговора. Это его чувство свободы, когда все зависят от тебя, когда есть тайна.

-Вот… — Шале достает скрученный в узкую трубочку документ и, не глядя, передает его за спину. – Сегодня король собирается принять этот законопроект. Он хочет увеличить налог по всему королевству!

«Нельзя доверять никому!» — так учил отец Филиппа, когда он был еще принцем. И Филипп тогда кивал со всей серьезности, а потом как-то забыл, захотел иметь опору, захотел поверить. Человек всегда будет человеком и с радостью ошибется сам.

Король Филипп сократил расходы двора в два раза, но сделал это на бумаге. Дальше бумаг Шале дело не пустил, завел по сговору с министрами двойной отчет. Там, где были ложные цифры, давал королю и совету. Правду знал сам. Нажива – вот и всё. Хочется запустить руку в казну, но в одиночку этого не сделаешь.

Пришлось делиться! Потекли монеты прочь!

Королю пытались донести, пытались открыть глаза, но он – характер буйный, принял доносы как заговор, учредил отделения Тайной Полиции, а те и рады свою власть показать. Аресты по королевству, доносы, а королю доносят все иначе. А он верит, бедный малый!

У короля много врагов, а с каждым днем все больше. Вина на нем. Человеческая вина, но королю непозволительно.

Но всякой забаве приходит конец. Шале стареет, да и чувствует, что все больше вопросов и мрачности в короле – не ровен час, догадается. А если догадается, то не сносить Шале и прочим головы. Так что же делать? Уходить в вечность бесславно не хочется, вот и обратили они взоры на принца Карла.

Карл – единственное дитя короля. Отец критикует, контролирует и воли не дает. А амбиции у Карла отцовские, страх, правда, материнский – сердце птичье! Но это поправимо. Нужно просто представить сыну отца как безумца, и поддержать. Понемногу поднимать популярность принца в народе – от его имени то раздачу монет устроив, то пиршество, то просто пустить десяток прикормленных памфлетистов.

Гаснет звезда отца-короля, восходит свет сына-принца. Только решиться очень уж тяжело, но советники умные, наседают:

-Ради блага, ваше высочество! Ради блага народа! Во имя всех матерей и детей, во имя милосердства – защитите свой народ от вашего отца, ведь только в вашей крови есть его кровь, и трон будет вашим!

-Помилуйте, ваше высочество! Помилуйте нас, грешных! Защитите, ведь страдает земля, ведь заходится голодом народ…

-Мы должны поступиться честью, чтобы заслужить мир!

Смотрит принц по сторонам, а вокруг одни друзья народа! У всех скорбные лица, у всех добродетельный вид и скорбь светится в глазах.

Но против отца?!

Бросился как-то принц Карл с Высшему Жрецу за утешением, а тот уж ждал его. А как иначе? У самого карточный долг за плечами на сорок тысяч золотых монет, и Шале обещал покрыть деньгами казны в обмен на маленькую услугу…

-Разве грех защищать слабых? Приходится поступаться гордостью, приходится идти против совести. Ты – принц, ты будущий отец народа. Разве может отец пожалеть методов для защиты дитя? Разве должен думать он о спасении одной своей души, когда на кону души многих?

Высший Жрец смотрит без всякой жалости, слова его грубые, резкие, и больно Карлу от них. но он соглашается.

И вот – луна, последняя ночь сплетенного заговора, последняя ночь перед разрывом души, и перед убийством короля Филиппа.

Дрожит принц, пытается сам себя приободрить, твердит, что верно поступает, ведь даже Жрец сказал ему о добродетельности пути! Какое может быть сомнение?

Но Шале принес лишнее подтверждение: поднятие налога? Немыслимо! Земля обнищала, крестьяне поднимут бунт, в этом сомнений нет. так что же?..

-Пора, — Шале словно угадывает мысли принца и кладет ему на плечо руку. Странное дело, в этом человеке Карл обретает такую поддержку, какую прежде не знал. Сочувствие, тихий голос и смирение во взгляде – то, чего Карлу так не хватало!

-Будьте рядом,- принцу, а уж тем более, будущему королю нельзя молить, но Карл молит.

По плану – ему нужно уехать с рассветом – демонстративно, через весь город – в дом Шале. Впрочем, отъехать далеко не придется. Ровно в десять утра, когда король отправится через королевскую залу в зал заседаний, один из купленных слуг – отчаянный, должный умереть мгновенно, бросится к королю и убьет его.

Тогда министры должны будут позаботиться о королеве и о нем. Эллин запрут в ее же покоях, напуганную, да и чтоб не мешала своей скорбью, а сына привезут обратно в замок и присягнут ему.

Нетрудно догадаться, кто будет в его ближайших кругах, и по чьим советам он будет править.

-Мой мальчик, я должен быть подле вашего отца, когда всё случится… — шепчет Шале и в глазах его слезы. – Я прошу вас – мужайтесь!

-Да, разумеется! – Карл опускает голову на грудь, и темнота слабо освещенной заговорщической залы очень удачно скрывает его ухмылку.

***

Карл молод и добродетелен. Но это не значит, что он глуп. Он умеет оправдать себя этой добродетелью и милосердством.

Карл не желает быть марионеткой для Шале и других заговорщиков, не желает быть им обязанным, а потому заранее начинает стравливать их между собою, оставаясь в стороне, словно опытный кукловод.

Он говорит Шале:

-Вы – единственный, на кого я могу положиться. Обещайте, что будете рядом со мной все время.

Заручается поддержкой графа Скаррона:

-Вы единственный, кто может защитить меня от шале. Он губит моего отца, и сгубит меня! Я хочу быть правителем, которого заслуживает эта земля, но для этого мне не нужны кукловоды. Мне нужны друзья. Будете ли вы моим другом?

Признается Высшему Жрецу:

-Я давно вынашиваю мысль о том, что трон и боги должны объединить усилия, чтобы создать достойное правление.

Шепчет Казначею:

-Если вы хотите уцелеть, вы сдадите мне всех ваших пособников…

И так по кругу, со всеми, тихой тенью. Шепнет-скажет-намекнет. И вот уже Шале готовит свой триумф, Скаррон готов уничтожить Шале, выловив в пучине жизней неопровержимые доказательства вины и не зная, что Высший Жрец хочет воспользоваться его исповедями и обличить перед народом, чтобы самому пасть по признанию казначея, которого должны казнить по доносу…

Карл хочет избавиться ото всех. Мигом. но никто не внушает принцу столько любви и ненависти как Шале. Карл видит в нем отца, который не был бы так жесток, и врага. Конечно, Скаррон расстарается, но Карл не хочет решать. Слишком опасен этот человек. Слишком желанно и ненавистно его общество!

На счастье принца заговорщики не умеют скрываться.

***

-Сегодня ответственный день, Шале! – король Филипп собран и серьезен. Время подходит к десяти, и он уже идет по длинной общей зале, сопровождаемый заплаканным взглядом своей королевы.

-Да, ваше величество, вы, как всегда, правы, — Шале обладает железной выдержкой, но не удерживается от нервной оглядки. Ему неизвестно лицо убийцы короля, и он пытается угадать среди стражи – все спокойны, ленивы, как и полагается в утренний час.

-Если вам интересно, ваше величество… — Шале держится с непринужденностью, которая обходится ему нынче дороже, чем обычно, — то я полагаю, что сегодняшний законопроект будет принят в высшей степени благожелательно.

Десять.

Откуда появился этот солдат? Почему вдруг так близко? Король Филипп не успел возмутиться, задать вопрос и сделать знак, вскрикнуть. Рука солдата была тверда. Мгновение и нож вошел в горло Филиппу, парализовав страхом и циничностью произошедшего всех вокруг.

Шале отшатнулся – больше из-за того, чтобы не запачкать своих одежд. Меньше из-за страха, который должен был показать.

Вопль, визг – всё это смешалось в какую-то неясную пелену, а в следующее мгновение Шале понял, что солдат смотрит в упор на него и в собственном горле Шале происходит какой-то разрыв…

Шале еще сумел сделать три шага, нелепо и страшно зажимая горло руками, но куда там – жизнь уже оставляла его. Где-то краешком угасающего сознания он чувствовал волнение, видел какие-то тени, силуэты, люди вскакивали, бежали, метались, хватали его руками – это уже не имело значения.

***

-Подонок! – королева-мать залепила пощечину сыну. Она была эмоциональной всегда, но слабой. Пощечина тоже не была серьезной, скорее – обидной.

Король Карл не дрогнул. Лишь прикрыл глаза, когда ее рука коснулась его щеки.

-Ненавижу! Ублюдок! Это все ты!.. – королева-мать разошлась. Она отвешивала удар за ударом, бессильная в своей ярости. Прежде муж не давал ей жизни, заточив в клетку. Теперь это продолжил делать сын.

Он легко развернулся, словно всю жизнь ждал шанса. Полетели головы почти всего высшего света, не щадились ни жрецы, ни полководцы, ни богатые люди. Король снес их вмиг, не дав собраться с силами для ответа.

Народ ахнул, но с интересом принялся наблюдать за событиями. И только Эллин рыдала, билась и не могла поверить, что ее маленький сын уже вырос и стал каким-то чудовищем, отнявшим ее привычный мир и любимого мужа.

Она не верила в заговоры, в дурные поступки Филиппа, сосредоточив всю ненависть на сыне.

-Ненавижу… — рыдала королева-мать, и рыданиям ее не было конца. – как ты мог так поступить со мной?

-Нельзя быть таким эгоистичным существом, — мягко заметил Карл, — что значит страдание одного или даже двух людей для всего королевства?