Я повторяю вам еще раз...

-Я повторяю вам еще раз, Жак, что этого не будет! – Людовик Шестнадцатый, Его Величество – устал спорить. Он устал от волнений, что терзали несчастную Францию, от грозы, что висела в воздухе, от донесений министров, которые все, как один, заявляли, что голод и нищета усугубляются и негде занять, перехватить…
Он так устал. И еще Жак Неккер – единственный, кто всегда говорил без лести, не прикрываясь, руководствуясь только долгом, пытается добиться невозможного, и сказать Людовику то, что он и без того уже знает и то, что меньше всего ему хочется слышать.
-Ваше Величество, но народ…- Неккеру жаль короля. По-человечески жаль. министр знает, как Людовику плохо, как храбрится он перед зеркалом, как долго сидит в задумчивости своего кабинета, не зная, кому и о чем следует писать и кто придет, чтобы спасти его и всех.
Людовик знает не хуже Неккера, что кровь уже льется. Пока по деревням и в городских стычках, пока это только пекари, у которых забрали последний хлеб для нужд армии, пока это только лавочники, которых вешает, колет и режет особенно отчаянная часть страны. Пока это еще не безумие. Это редкие случаи, но в воздухе уже висит плотный тошнотворный запах крови.
И этого уже достаточно.
-Я знаю не хуже вас, господин Неккер, что вы сейчас скажете. И я не хочу снова повторять вам, что вы не правы, — спокойствие дается Людовику с трудом.
«А кто тогда прав? граф д’Артуа?» — чуть не вскричал Жак, но придворная жизнь научила его думать три раза, а потом говорить. Говорить понемногу, чтобы еще раз успеть осмыслить то, что вертится в мыслях.
-Но если мы уступим сегодня, — на лицо Людовика легла тень. Его бы воля – он пошел бы на уступки! Он чувствует запах крови и не желает крови своих подданных. Но для этого нужна храбрость, отвага. Не та, которая легко может прийти на поле боя, когда понятно, где враг, а та, что много коварнее.
Потому что придется столкнуться со своими. Дворянство, родственники, другие монархи… как они примут его покорность воле народа? граф д’Артуа в этом прав.
Впрочем, если не уступить, тоже придется столкнуться со своим же народом. Запах крови будет крепнуть.
Как же мучительно он устал. И так, и эдак – жизни будут на ниточках, на таких тонких, что станут обрываться. И если бы он мог умереть за каждого из них, то умер, лишь бы жили обе стороны, жили в полном согласии.
Но он только человек. Что бы там ни говорили, а Людовик чувствовал на себе это течение жизни, человеческое течение с небывалой прежде остротой. Ему снились кошмары, в которых он почему-то держал ответ перед всей страной, стоя на коленях в парижской грязи. Король вскакивал с криком…
Потом научился владеть собою и только закусывал рукав ночной сорочки или уголок подушки и лежал вот так, пока не восстанавливалось привычное дыхание.
-Если мы уступим сегодня, — слова даются тяжело, но они логичны. Монарх должен думать не только о народе, но и о будущем, — завтра они потребуют еще…и дальше больше. Они станут ненасытны, понимаете вы это?
Когда-то Людовик обращался к Жаку не иначе, как «Неккер, мой дорогой Неккер», а теперь он обезличивает его. как хотел бы обезличить себя.
-Если позволить двору аннулировать решение третьего сословия, объявившего себя Национальным собранием…
-Замолчите! – приказывает Людовик. Но даже приказ его усталый.
-В самом деле, Неккер, — насмешливо и демонически вторит темнота, расступаясь и являя графа д’Артуа собственной персоной, — нельзя быть настолько трусливым!
-Ваше высочество…- Жак почти оскорблен. Но что ждать от этого графа? Впрочем, плевать. Жизнь при дворе учит не обижаться, учит молчать. Даже если больно. Особенно если больно.
-Да знаю я, знаю, — прерывает д’Артуа, — успокойтесь, Неккер! Солдаты сдержат толпу, если та посмеет собраться.
Людовика едва заметно передергивает от этих слов. В эту минуту ему самому неприятен д’Артуа, но у него есть решение, решение, которое привычнее уступки. И в нем есть сила, желание взять ситуацию под свой контроль. Воитель, которым Людовик никогда не был.
-Будет кровь…- выдыхает Неккер, понимая, что ничего ему не добиться.
-Это будет кровь предателей! – жестко возражает граф, и король вздрагивает опять. В его народе нет предателей. В его народе есть заблудшие и несчастные. Ему хочется уйти, спрятаться, но куда уйдешь от собственной совести и собственных мыслей?
Неккер молчит. Он стоит, глядя на короля. За годы Жак знает, что и как прочесть в его взгляде. Людовик умоляет его взглядом остаться, но это значит принять сторону д’Артуа, гибельную заранее. Гибельную для души, для страны – для всех!
-Заседание состоится. Решение этого сборища будет аннулировано, — подводит итог д’Артуа и Неккера неприятно вдруг касается мысль, что слишком уж граф в своей стихии, как будто бы желал только возможности проявить себя.
«Без меня», — лучше так. лучше не участвовать в этом. Людовик отправит его в отставку, разгневается, назовет предателем, скажет, что Неккер был ему другом.
Только Неккер и считает себя ему другом. и по этой причине он не появится на заседании, которое без сомнений приведет к народному гневу. Он не позволит своим убеждениям пасть.
-Вы зря паникуете, Неккер, — бормочет Людовик, желающий, чтобы кто-то утешил его так же, как он сам хотел бы утешить сейчас своего министра. Самого верного. Всегда говорившего без лести.
Жак кивает, принимая волю и спрашивает со смирением:
-Я могу идти, ваше Величество?
У Людовика затравленный взгляд. Ему не хочется оставаться один на один с графом д’Артуа, ведь тот начнет рассказывать о том, как и где он расставит своих солдат, чтобы, в случае чего, задавать толпу.
Не толпу. Народ. его народ!
«Останьтесь, Некер», — просит Людовик взглядом.
Но Неккер знает, что есть вещи выше дружбы. Ему жаль короля. По-человечески жаль. но он не будет участвовать в этом обсуждении и в позорном заседании, и уйдет в отставку, когда король прогневается на это, как в освобождение от плена.
У Неккера нет сил противостоять открыто. Он боится. Человек имеет право бояться. Особенно, если противостояние предстоит среди своих же…
«Я не могу, мой король», — во взгляде Неккера ответ. Людовик усмехается с горечью, которая уже поселилась легкой тенью на его языке.
-Ступайте, Неккер, — разрешает Его Величество.
Граф д’Артуа даже с легкой издевательской поспешностью и фальшивым почтением пропускает Неккера, но тот даже не замечает этой шпильки.
Про себя министр уже все решил. Пусть бесчестье перед короной, оставление от обязанностей, чем падение перед народом.
А в воздухе крепнет и крепнет запах крови.

Примечание: Жак Некке;р— французский государственный деятель, министр финансов. Двор 23 июня 1789 года хотел аннулировать решение третьего сословия, объявившего себя Национальным собранием, и для этого устроил королевское заседание, Неккер не явился, вследствие чего король дал ему отставку. Известие об отставке Неккера послужило поводом к восстанию, и король вынужден был призвать его обратно. Окончательно Неккер подал в отставку в 1790 и вернулся на родину, в Швейцарию, где и умер в 1804 году в возрасте 71 года.