Хапуга и Зенитка
Хапуга был с детства домовит. Он легко уступал в детсаду свои новенькие, принесенные из дома, яркие и бестолковые пластмассовые игрушки, но, вцепившись, из зарождающегося чувства стиля, в старенький и облезлый металлический грузовичок, молча отстаивал его от орущих одногруппников, терпя даже удары по сопатке. Потом, умытый от кровавой юшки, катал свой грузовик по зеленой траве, воспитательницы, махнув рукой на облезлое металлическое чудище, разрешали забрать его себе. Радости маленького хапуги не было предела. В школе он относился к учебным пособиям и приборам с благоговением, таинство познания делало для него окружающие предметы неприкосновенными. Однако при разборе и укладке собранной для сдачи макулатуры, юный хапуга совершенно осознанно выносил в сумке для сменной обуви интересующую его литературу, резонно полагая, что книга – кладезь знаний, должна служить людям до ее полного разрушения. Так он однажды узнал из журнала с «веселыми» картинками о существовании слова «оргазм», не вникнув в суть заумной статьи, и наивно полагая что это банальная опечатка слова «организм». Проходя профессиональное обучение в ПТУ, на слесарной практике в ремонтном цеху большого предприятия, подросший хапуга с осторожностью использовал рабочий инструмент, используемый в трудовом процессе. Несколько раз он удостаивался похвалы от бывалых трудовиков, за правильный подбор инструмента и умелое применение физических усилий. Но опять же, увидев приготовленный к отправке в металлолом инструмент, еще могущий, по его мнению, принести пользу человеческому сообществу, окрепший хапуга «спасал» его от преждевременного расплава в металлические чушки, и тащил, надрываясь через весь большой город до дому.
На срочной службе, призванный служить в благословенной долине Аракса, хапуга также трепетно относился к оружию и снаряжению. Ни одного следа ржавчины, ни одного повреждения на закрепленных за ним автомате, пулемете и снайперской винтовке хапуга не допускал, более того, осторожно настраивал наблюдательные призменные бинокли, частенько двоящие изображение, из-за неловкости роняющих их срочников. Патроны на зачетных стрельбах он тоже экономил, стараясь поразить мишени с плавного нажатия спускового крючка, и на команду: «Расстрелять патроны», вставал с пулеметом в полный рост и поливал мишени очередями с рук, иногда разнося их в клочья. Но все что имелось на сопредельной стороне, включая спрятавшись под обрывом от своих, но видных как на ладони, купающихся в водах Аракса женщин и девушек, иногда при полном отсутствии одежды, воспринималось хапугой как досадное и бесхозное недоразумение. Даже приезд молодого неженатого лейтенанта поглазеть в мощный бинокль с вышки на белокожих, огненно-рыжих красоток, некоторые из которых, бесстыдно задирая свои прелести, махали через реку красным аскерам, не отвлекал хапугу от мысли повторить опыт 1941 года и сплавать на ту сторону в поисках хабара. Особисты приходили в ужас от таких подвигов, но доказать ничего не могли, слишком твердые люди решались на подобное. Пограничная жандармерия на той стороне тоже не предпринимала решительных действий, слишком сильны были традиции порубежного казачества, развалившиеся остатки постов которого еще виднелись на поросших камышом полуостровах. Хапуга потом долго еще вспоминал донельзя свирепое течение Аракса, казалось и камни плыли, перекатываемые силой воды, и как вернулся он все-таки с хабаром.
Случайно попав, после трехлетнего заводского стажа и обучения на вечернем факультете технического института, в славные ряды гасителей оборонного завода, хапуга, уважая оборону, руки держал при себе. Посланный неожиданно учиться на пожарника в сторону советского запада, и принятый без экзаменов в училище лейтенантов, хапуга бережно относился к оборудованию и предметам учебного процесса, находя его чрезвычайно важным для сбережения жизни и благосостояния Народа. Однако, попадос в условия военного конфликта на втором, выпускном курсе училища, опять поставил нравственность хапуги в позу излома. Естественно, участвуя в тушении подожженных жилищ местных жителей, он не позволял себе мародерствовать, но служба на блок-постах изнуряла его нравственными соблазнами. Нет, конечно, воинский долг он по прежнему исполнял, но местные жители, в силу недостаточной идейной закалки, характерной для некоторых местностей южной части Кавказа, позволяли себе разукрашивать свои транспортные средства непристойными картинками, в то время нетипичными для Большой Державы. Хапуга вежливо, но настойчиво, при проверке документов у местных автомобилистов, указывал на провалы в их идеологии, местные в машинах кривились, но глядя завороженно в дуло автомата и на качающуюся на ремне дубинку, сознавали свою временную неправоту. Скоро вся стена постового вагончика была покрыта изображениями прелестниц в недвусмысленных позах, закрываемых при приезде начальства свежей стенгазетой «На боевом посту», пока старый майор, начальник поста, не сказал с полусмешком: «Прекрати ты это, пока местные на нас особистов не натравили».
И наконец хапуга опустился до шантажа офицера спецслужбы. Было это зимой предпоследнего года до развала Державы, войска то вводили в города юга со стрельбой на поражение, то выводили на время, вокруг начиналась неспешная анархия, а хапуга стоял на стылом посту у дороги и думал о постели с горячей прелестницей. Ночью к блок-посту почти неслышно подкатил броневик БРДМ с прицепленной зенитной пушкой, хапуга был один, напарник отлучился по прижавшей надобности, оценив обстановку, хапуга не стал поднимать блок-пост по причине прицепленной зенитки, резко снижаюшей маневренность БРДМ и исключающей нехорошее. Постучав дубинкой по медленно проезжавшей блок-пост БРДМ, хапуга вынудил ее остановиться. Показавшийся из люка башни майор, спросив недовольно:«Ну что еще», повернувшись, невольно откатил меховой воротник полевой куртки, обнажив зеленые петлицы порубежников. «Оп-па»: мелькнуло в голове хапуги: «Есть клиент, мерзнуть не будем». Нижайше попросив товарища майора спуститься на дорогу, в ответ на его возражения указав на наличие нескольких постов дальше по дороге, хапуга попросил документы также на орудие. «Ну вы знаете, нас не останавливали нигде»: попробовал ерепениться майор, на что хапуга осторожно намекнул, что ему просто повезло с его-то зелеными петлицами и прицепленной зениткой. «Это наше орудие, везем с ремонта, товарищ курсант вы нас задерживаете»: холодно заявил майор, в свою очередь разглядев в холодном свете ДРЛ вишневые курсантские погоны на куртке под бронежилетом хапуги. «Извините, товарищ майор, последний вопрос»:застыл в полупардоне хапуга:«К какому отряду приписана эта дивная пушечка?». «Негринский, а что?»:насторожился майор. «Ну в таком случае вам вдвойне повезло, я проходил срочную в Негринском, пять лет назад дембельнулся и тоже в январе». Хапуга, хорошо знакомый с вооружением Негринского отряда, прекрасно знал, что зениток там не должно быть от слова совсем. Майор думал о том же. Наконец, что бы выйти из неловкой паузы, майор указал на погон хапуги, и спросил: «А это как же?» На что хапуга с грустной улыбкой поведал, что Родину не выбирают, и если она послала второй выпускной курс пожарного училища в пехоту на Южный Кавказ, то извольте исполнять. Майор внимательно посмотрел в глаза хапуги, тот ответил ему тем же. «Ладно, давай тару»: наконец улыбнулся майор, хапуга протянул ему свою каску. «Настоящий Негринец»: похвалил майор, наливая из протянутого через люк БРДМ бидончика крепкий Эль Куасо местного тутовника. «Дальше, товарищ майор, наши посты ВВ, остановят, скажете, проверял курсант Имяреков, они знают, что дотошный. Удачи Вам и привет отряду». «И тебе удачи»: майор взобрался в башню и БРДМ, неспешно стронув с места зенитку, растворилась в зимней ночи, помигав красными огнями. «Мужики, еще раз с Новым Годом»: осторожно отпив из полной каски, хапуга разбудил блокпост:«Нашему майору оставьте». В марте они уже были в училище, и получив после выпуска в конце августа золотые офицерские погоны, хапуга подумал, что начинается новая жизнь. Хотя…
Илья Татарчук