«Транслируя осень». Встреча.

Не произвели на свет, наверное, ещё того таксиста, который не пожалуется на жёсткий лежачий полицейский или на неправильно поставленную точку подачи в приложении. А мне сегодня везёт. Он в целом недоволен жизнью. Всю дорогу до вокзала жаловался на пиздёж в телевизоре и свою неверную жену. Наши взгляды лишь дважды пересеклись в зеркале заднего вида: первый раз он заглянул в него, чтобы отыскать в моих глазах сочувствие, и второй раз — чтобы убедиться, что сочувствия он не дождётся. И правда, как же так вышло, что по телевизору показывают один пиздёж, а твоей жене присовывает участковый? И не звенья ли это одной цепи, если ты по своей наивности только ближе к пятидесяти стал понимать, что все вокруг хотят тебя наебать? И ты такой не один. Нас миллионы. Но сегодня я не планирую думать об этих списках, потому что мне нужно быть на вокзале вовремя.

Мы запланировали встречу на последнюю субботу лета, потому что знали, что осень проведём по отдельности. Потому что мы до сих пор живём в мире, где летние каникулы ни к чему не обязывают, а осень придумана для серьёзных людей, которым не терпится реализовать свои карьерные планы. Да и должного уюта в холодные дни мы друг другу дарить не сможем. Этот союз не про тепло. Летом и так слишком душно, а для осени тепла нужно на порядок больше, чем мы можем выделить силой трения.

Такси плавно скользило по серому полотну асфальта, которое сегодня можно было запросто спутать с свинцовым небом, обнимающим девятины окраин. Единственным лекарством от беспросветной серости этого города были яркие витрины бутиков и кислотные вывески заведений, блики которых прыгали по проезжающим мимо автомобилям. Дорога до вокзала не должна была занять больше двадцати минут, но даже за это время я успел потеряться в собственных мыслях и несколько раз обновить новостную ленту: заголовки о новых трагедиях и потерях. В общем-то, ничего нового. О прибытии нам любезно сообщил голос навигатора.

Я поблагодарил «рогоносца» за нашу поездку, хлопнул дверью и двинулся в сторону главного входа. Голос из громкоговорителя уже объявил номер пути, на который вот-вот прибудет её электричка. С детства не перевариваю вокзалы. Ненавижу в них абсолютно всё: от стука колёс чемоданов до попрошаек, готовых засосаться с тобой за мелочёвку. От фыркающих поездов и до лениво прогуливающихся по платформам правоохранителей. Но сегодня я готов закрывать на это глаза.

Я оказался рядом с нужным вагоном вовремя. Проводница как раз помогала первым пассажирам выйти из поезда.
Пожалуй, это был последний момент, когда я ещё мог контролировать тело и мысли. В тамбуре вагона появился знакомый мне силуэт: сердце дико заколотилось, а руки начали искать положение, в котором я буду выглядеть для неё максимально расслабленным. С любой другой эти игры мне бы не пригодились. Я бы честно сказал, что волнуюсь и во всю распахнул объятия. Но она не такая. Она из тех, кто любит людей за безучастность. За осуждение во взгляде и в разговоре. За попытки смотреть сквозь неё. Мы обсуждали эту тему в моменты, когда говорить уже было не о чем. Для нас вообще не было ничего важнее разговоров на заслюнявленных простынях. Правда, признаться в этом никто не спешил. Сам факт наличия травмы она не скрывала, а первопричинами я не интересовался, — это хлеб терапевта.

Я уж не знаю, как мне сейчас снова не скатиться в яму из розовых соплей, но её объятия ощущались, как самый надёжный бронежилет. Она обняла меня с такой силой, что грохот проходящих мимо грузовых вагонов превратился в безмятежную мелодию для романтического кино. Из-за разницы в росте могло показаться, что обнимая меня, она пыталась разглядеть мой мозг через ноздри. Но своим взглядом она буквально чеканила своё имя на самых темных углах моей памяти. Это было не больно. Тогда я вообще об этом не думал. Меня больше волновало то расстояние, которое оставалось между нами даже в моменты самых крепких наших объятий. Но это всё моя профдеформация. Давно себе в этом признался: «чем грубее меня выебет новый день, тем краше будут заметки».