Вражда

То, что граф Моран и маркиз Шенье ненавидят друг друга, не было никогда ни для кого секретом. Нет, какой-нибудь слепой безумец, пожалуй, мог и не знать об этой ненависти, но такие обычно не попадают в придворный мир.

Когда началась эта вражда сказать было невозможно. Сами противники никогда об этом не говорили. Маркиз Шенье вообще отличался удивительной немногословностью и потрясающей мрачностью. Граф Моран был, конечно, куда живее, но причин тоже не раскрывал, предпочитая носить в тюрьме своего сердца все, что могло нарушить его внешнее спокойствие.

Оставалось гадать!

Говорили, что вражда началась ещё их предками. То ли предок маркиза не поделили что-то с графом, то ли граф с маркизом…двор изнывал от любопытства и, не имея возможности получить правду из первых рук одного из враждующих, придумывал версии самостоятельно.

-Однозначно, в деле была замешана женщина! – сообщала баронесса К., натура весьма романтичная, и от этого очень несчастная. – Еще их предки не поделили любовь!

И тут же версии расходились. То ли сам маркиз, то ли его отец увел женщину у графа (или его отца), то ли наоборот…

-Да землю они не поделили! – замечал более практичный граф С.

И это могло быть правдой. В это верилось больше, чем в то, что такой человек, полный мрачности, как маркиз Шенье, может испытывать какие-то нежные чувства. А вот в то, что два врага, по иронии судьбы соседствующие друг с другом, когда-то не поделили свои участки – это было вернее.

-Да пари меж ними было! Один другому проиграл, — уверенно заявлял известный повеса, граф Л., умеющий найти себе неприятность на пустом месте.

Пари? Ни граф, ни маркиз не проявляли себя как азартные игроки. Они вообще оба были как будто бы в стороне от всей придворной жизни, не знали самых жарких сплетен, кое-как поддерживали разговор и существовали лишь необходимостью, преданно выполняя возложенные на них обязанности.

Даже их ненависть носила совершенно иной характер, чем вражда других придворных. Так, например, муж леди М. враждовал с графом Л, из-за своей жены, едва-едва не попавшейся в обольстительные сети повесы. И что же? Едва не покинутый муж сочинял оскорбительные памфлеты и стишки на балах, а граф Л., карикатурствовал. И двор следил за обоими, обоих поддерживая, но больше посмеиваясь.

Или вот – к примеру! Леди Э. враждовала с леди Н. и такой был между ними скандал! Но, больше того. На потеху придворным леди Э. схватила за волосы свою соперницу и попыталась разодрать ей лицо. Но противница оказалась значительно моложе и проворнее, в результате чего, леди Э, не рассчитав объемы и тяжести собственного платья, весьма шумно и позорно потеряла равновесие, в падении схватившись за ближайшего придворного.

Словом, ссору пришлось разбирать Королю, привлеченному шумом. Но двор был счастлив. Двор желал зрелищ и постоянно. А вражда графа и маркиза носила странный характер. То они оба игнорировали друг друга и в упор не замечали, не приветствовали, проходили мимо, то просто обменивались мрачными и короткими издевками, куда более грубыми, чем изящные острословия двора.

Двор верил, что если постоянно сводить врагов вместе, то будет ссора, да еще яркая! И, как бы случайно, по воле коварных дворян, граф и маркиз, не переносящие друг друга, оказывались постоянно на приемах за одним столом, на молитвенных службах в одной линии. И оба тотчас становилсь словно бы каменными, неживыми, и не смотрели даже в сторону друг друга, не вынося и презирая…

***

В любом порядочном королевстве должен быть хотя бы один заговор. Никогда не бывает все абсолютно хорошо. И здесь он тоже был. Да еще какой! Принц крови – его высочество Мирас, младший брат Короля, он не должен был унаследовать трон. Вообще, все было закономерно. Обычно в королевском доме и рожали двух-трех детей, на случай скорой замены – болезнь, война и просто случайность всегда были возможны, а трон не должен был оставаться пустым.

И Мирас был такой заменой своему брату. Но вот беда – брат его был крепок, и его выращивали с четкой верой в то, что трон лишь его. брат загордился и стал по делу и без издеваться над младшим братом. С годами, конечно, это прошло, и Король не проявлял такой насмешливости к Мирасу, но у него осталось уже это отчаянное чувство, когда желанное уходит из-под носа.

И не той он был натурой, чтобы стерпеть это отчаяние и ничего не сделать!

Первая попытка, однако, провалилась. Заговорщики были пойманы и многие из них казнены. Мирас был молод и не сумел организовать должного сопротивления и сообразить весь план. От природы принц был недоверчив и не выносил вмешательства советников. за это и поплатились жизнями первые его сторонники, а сам принц поклялся трону, что его оболгали и сам он не имеет никакого отношения к заговору.

Король поверил.

А Мирас начал собирать новую силу вокруг себя, действуя куда осмотрительнее и осторожнее. В этот раз он действовал чужими руками, переманивал и подкупал.

Впрочем, ситуация за годы подготовки стремительно менялась. Экономика королевства пошатнулась, пара провалов Короля на политической арене способствовали резкому обнищанию народа, неожиданному голоду и очень мрачному настроению.

Впрочем, дело было не только в короле. Дело было в том, что Мирас сознательно разваливал за спиной брата, желая пробиться к власти любыми средствами. Но это совершенно другая история и совершенно другой суд его поступкам.

Факт оставался – Мирас поднимал восстание, после которого должен был занять трон. И другой факт – и маркиз Шенье, и граф Моран оба, независимо друг от друга, присягнули на верность мятежному принцу.

***

Для обоих это стало не самым приятным открытием. Они встретились в темноте ночи, за одним столом тайного логова принца и помрачнели еще больше.

-Что? – спросил принц, заметив реакцию двух своих союзников. – А…вы, говорят, враждуете? Это правда.

-Если вы того хотите, — ответствовал немногословный маркиз, не сводя ненавидящего взгляда с графа.

-Ваше высочество, этот человек и я имеем разногласия. Они, разумеется, не отразятся на преданности вам…- сообщил граф, и не удержался, — с моей стороны.

Взгляд маркиза полыхнул.

-Полагаете меня предателем?

-Полагаю, что вы можете быть кем угодно, — ласково ответил Моран.

-Вы ничтожество, если смеете допустить мысль об этом!

Принц не вмешивался. Он вдруг вспомнил, что не знает причины ссоры между этими двумя, а значит, может быть, ему сейчас откроется эта тайна.

-Я сам решаю, когда и какую мысль мне допустить, без вашего участия! – граф Моран оставался каменным.

-Напрасно. Ваш ум не приучен самостоятельно допускать мысли.

-Зато ваш ум не приучен к человеческому общению и взаимодействию!

-Взаимодействую я лишь с достойными…

-Достойными вас? Пожалуй, при всем дворе не сыщется и еще одного такого каменного болвана!

-Достаточно! – принц понял, что эта странная, почти безэмоциональная ссора, выдающая себя лишь во взглядах соперников, ни к чему не приведет. В том числе и к желанной разгадке этой вражды. – Вы оба должны поклясться мне в верности и действовать сообща! Я не желаю выносить ваших…вот этого вот вашего не желаю!

Поклялись. И даже принялись работать на своего господина. Мотивы их присяги были схожими. Оба видели, что Король не справляется с тяжестью ситуации, перешли на сторону того, в ком видели силу.

Разница была лишь в том, что Моран не хотел смерти Короля, которому все-таки присягал когда-то. а Шенье, в свою очередь, считал, что если попутно новому господину, получит он какие-то блага для своих детей- будет прекрасно. А будущего с Королем у них нет. Будущее идет с Мирасом.

***

Когда грянуло…долго готовились темные тучи, долго сгущались, и когда, наконец, произошел этот страшный удар, когда полилась кровь, без которой не обходится власть, граф Моран и маркиз Шенье были рядом. Оба командовали гвардией Мираса, только разными отрядами. И, тут оказалось, что несмотря на вражду, несмотря на тайную ее причину, отряд Морана пришел на помощь отряду Шенье, который оказался в ловушке из-за малой численности союзников и большого количества не желающих перемен дворян.

Но после они не обменялись ни словом, ни взглядом, ни жестом. Граф торопливо убрался подальше от маркиза, боясь, что тот нагонит его еще своей благодарностью.

А потом начался новый порядок. И граф, и маркиз попали в Совет при теперь уже короле Мирасе. И вот тут им приходилось заговаривать друг с другом вежливо. Во-первых, отвечали они за соседние участки деятельности. Во-вторых, взаимодействие предполагалось.

Приходилось им пересиливать себя и заговаривать:

-Ваша милость, как насчет нашей договоренности? Не забыли ли вы про нее…

-Нет, я все помню…ваша светлость. Ожидайте. Делаю все. что в моих силах.

Они впервые учились по-настоящему работать друг с другом и наблюдать за ними со стороны в этих попытках было смешно…наверное, но время смуты не предполагало того, что кому-то может быть смешно. Совет сбивался с ног, совет сходил с ума, в попытке отстроить по новому образцу королевство.

Но Мирас умел собирать людей вокруг себя и постепенно что-то начало вырисовываться. Все разрушенное в дни смуты поднималось, столица приобрела прежний, холено-нагловатый вид. Сменились своды законов, разработались соглашения и договоры с соседними землями, в народе усиленно работали уличные поэты и барды, карикатуристы и актеры, имеющие лишь одну задачу: прославлять новоставленного короля Мираса, да будут дни его долги. Народ оттаивал. Пережив голод и холод, уверовал, наконец, в будущее и в то, что оно связано с правлением Мираса.

Понемногу отступали страшные дни. Палачи не так усердствовали. Дознаватели отставили шпионов среди народа и все ждали только одного – светлого будущего.

И только некоторые из советников короля Мираса, да будут дни его долги, понимали, что будущее это только для тех, кто не видел короля, а прежде принца, бессильным и мятежным, для тех, кто не был свидетелем его ничтожества, его мольбы, поиска друзей. Только эти люди пойдут в будущее с ним.

А маркиз и граф не должны были встретить будущее. Слишком много они видели о принце, теперь короле. Слишком много слышали. Присягнули рано, и теперь, вот-вот должны были расплатиться, как и другие.

Оба были достаточно образованные, чтобы понять это, достаточно умны, чтобы не отрицать и не пытаться искать выход, а лишь ожидать. Хотелось обоим поговорить начистоту друг с другом, может быть, в первый и в последний раз, но кому-то требовалось пересилить себя, а это было невозможно.

Или почти невозможно.

***

Когда пал первый советник короля Мираса, да будут дни его долги, пал по пустяковому и смутному обвинению, но лишился головы, граф Моран и маркиз Шенье переглянулись. Они не ожидали от себя такой реакции и устыдились, но запомнили.

И тем же вечером граф Моран, понимая, что маркиз скорее утопится, чем первым пойдет на мировую, постучался в убежище своего врага и заявил изумленному слуге, что желает видеть его господина, чтобы принести извинения.

Заинтригованный до жути маркиз явился к своему давнему врагу и тот, наконец, произнес долгожданное и неехидное:

-За нанесенную много лет назад тебе обиду, я прошу прощения. Мне следовало пропустить тогда тебя вперед…

Суть их вражды знали только они вдвоем. Они были еще детьми и их отцы, дружившие между собой, взяли сыновей на охоту в лес, который принадлежал частично и Моранам, и Шенье. Но они были друзьями тогда, их отцы, и не предавали этому значения, охотясь без всякой оглядки.

и дети… мальчишки! — заразившись азартом своих отцов, принялись соперничать друг с другом в охоте. И в тот момент, когда уже вот-вот должен был нанести решающий удар Шенье первому в своей жизни оленю, виконт тогда еще – Моран, оказался вдруг с другой стороны и убил оленя сам.

Бессильно опустились руки Шенье, а виконт улыбался победно. Между ними лежало умирающее животное, но вместе с ним умирало и что-то большее.

-Это была моя добыча! – за всю жизнь Шенье, это была самая эмоциональная его фраза.

-Кто первый, тот и првав! – Моран радостно оскалился.

Пустяк ли это? Нет, конечно, оскорбление, но разве такое, чтобы обратиться друг против друга – это выбор.

Дети своих дружественных отцов ополчились друг против друга. Отцы хохотали до упаду, радуясь характерам своих чад и их совсем не юной серьезности в противостоянии. А потом не стало отца Шенье, и никакая сила уже не могла остановить вражды. Потом и Моран стал графом, и вражда окрасилась в холодное презрение.

Они никогда не раскрывали причины своей вражды. Они никогда не заговаривали друг с другом без яда или холода, даже когда делали вид о возможности их совместной работе на Совете.

Моран пошел на принцип. Шенье тоже. Оба оказались непробиваемы тогда. Шенье не мог смириться с тем, что его друг мог так поступить и увести из-под носа добычу, а Моран не понимал, почему он должен извиняться за свое проворство.

Но времена меняются и теперь, чувствуя одну и ту же грозу над собой, кто-то должен был сделать долгожданный шаг, преодолевая пустую и глупую вражду. И Моран, зная, что Шенье болезнен в своей правоте, наплевал на свои принципы.

Ему полегчало. Маркизу неожиданно тоже.

***

Они не стали друзьями, для этого слишком много дней прошло у них во вражде. Они теперь просто собирались в логове друг у друга, и обсуждали в мрачном хмельном дурмане текущие события. Хотелось, конечно, обсудить и прошлое, вспомнить нелепости их вражды, но ситуация была такой, что вспомнить не было времени.

Будущее настигало. Одинаковое будущее и очень страшное. Уходить обоим не хотелось, но все яснее они видели, как сокращается список имен, как исчезают советники. Они не хотели сообщать другим об их участи, не выдержали лишь (почти не сговариваясь), когда увидели совсем молодую советницу, присягнувшую позже других, но которая крутилась слишком близко к тем, кто присягнул раньше.

Девчонка! Совсем девчонка, пришедшая не из знати, выглядела в Совете растерянной, чужой и опустевшей. Она была молода, а в ее глазах уже жила пустота, такая тоскливая и удушливая, что становилось ясно – многое было вынесено.

Граф и маркиз почти не сговаривались. Они воспользовались удобным моментом во время пирушки и пригласили ее за свой (теперь они сидели на всех приемах рядом по своей воле) угол стола. Она поразилась и даже испугалась, но послушалась, понимая, что просто так никто никуда никого не позовет, а значит – есть причина, разговор, мысль…

Говорить требовалось аккуратно. Кругом могли услышать. Моран пытался вести хитро и ловко, а маркиз, подпив, не выдержал, и сообщил коротко:

-Словом, никому не верь. Никогда!

Она вздрогнула от такой фразы молчаливого и мрачного маркиза, кивнула. Вскоре суматоха пира разъединила их, и Моран сообщил свое наблюдение Шенье:

-Она точно знает. Знает то, что знаем мы. Либо поняла сама, либо намекнули.

-Мы сделали то, что могли, — Шенье пожал плечами. С годами циничность преобладает в человеке, а когда речь идет о том, что скоро придет и твой срок падения, циничность становится ведущей чертой.

***

Они пали одновременно. Просто их имена вдруг объявили народу, как имена врагов. Причина была смутная, но народ уверовал.

Они не были еще арестованы, а уже точно знали- идут. И народ не станет возражать.

Так и случилось.

Арест солдатами, демонстративное шествие по городу в цепях, чтобы люди точно видели, что происходит и с кем. Камера…

По иронии судьбы, их и посадили в одну камеру. Разбирательств не было. Пришел только дознаватель и спросил:

-Виновны? Признаетесь?

-В чем? – спросил маркиз. – Я ни в чем признаваться не буду.

-А это неважно, — пожал плечами дознаватель и обратился к графу. – Признаетесь?

-Мне не в чем признаваться, я ничего дурного не сделал.

Дознаватель пожал плечами и вышел прочь, чтобы написать положенный документ. У него было четкое распоряжение – подписать от имени преступников их признания. Сам же факт того, что признания не было, никого не волновал. На бумаге все блестело от правды.

-Казнят, — без сомнения сказал Шенье.

-Думаю, что завтра, — Моран прикинул в уме, как быстро казнили других советников. – Но ты знаешь, что мы не могли ничего сделать. Другие..пытались.

Другие пытались, да. И получали куда более тяжелые казни и даже пытки. Все равно добывались признания, только их потомство еще впадало в немилость. Словом, Мирас, да будут дни его долги, истреблял всех, кто был глуп, чтобы понять, что нужно уйти; и карал тех, кто понимал и принимал смиренно.

Это маркиз и граф обсудили давно. Достаточно наблюдали и решили, что уйдут смирно, не жалуясь на судьбу и не обвиняя.

-Ожидание невыносимо, — сообщил маркиз.

-Потерпи, еще немного. Это тяжело, время будто бы восстает против нас, но все кончается.

-Я не о том. Я о том, что мы могли помириться раньше. Ожидать перемирия было невыносимо.

Граф с изумлением взглянул на Шенье.

-Так пришел бы сам просить мира!

-А я только сейчас понял, — маркиз вдруг улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, как улыбался еще тогда, мальчишкой, с азартом следуя на ту роковую охоту.

-Тугодум, — буркнул Моран, но не удержался и сам от улыбки.

-Мне страшно. Очень страшно идти туда. Я боюсь не выдержать. Многие теряют сознание…их вносят, — маркиз прикрыл глаза, чтобы не видеть тюремных решеток.

-Мне тоже страшно. Станем держаться вместе и, может быть, выдержим это достойно. Так, чтобы народ знал, что погибают невиновные, но погибают достойно.

Граф протянул руку для рукопожатия. Маркиз Шенье, словно угадав, открыл глаза и пожал с уважительной теплотой эту руку.

А на следующий день, когда за ними пришли, поднимаясь к дверям тюрьмы, граф Моран и маркиз Шенье, не сговариваясь, остановились, и вдруг тепло обнялись на прощание. Стража не препятствовала, не отвлекала, потому что состояла из людей и твердо верила в то, что даже преступники заслуживают милосердия.

А потом была дорога. Тяжелая прощальная дорога, на которую высыпал любопытный народ. и эшафот. Первым казнили Морана.

-Обошёл…- со странным чувством облегчения и мрачности заметил маркиз Шенье, но не был услышан. – Снова обошел! Надо было пропустить меня вперед.

Но на этот раз никто перед ним бы за это уже не извинился. На этот раз уже не было возможности к вражде.