Вот она, верность...

Часть 1

   Занимался рассвет. Первые лучи солнца коснулись новорожденного, который кричал, не переставая, лежа на руках у будущей кормилицы.
   Агриппина с трудом подняла голову на младенца и на лице ее промелькнуло что-то вроде улыбки облегчения.
   — Кто? — проговорила она.
   — Сын, — ответила Александрия, поднося ребенка к матери. — Я знаю, у него будет великое будущее!
   Видя, что Агриппина пытается приподняться, другая девушка, стоявшая позади, воскликнула:
   — Во имя Юпитера, госпожа, не вставай! Мы с Александрией позаботимся о младенце, а тебе сейчас нужен покой.
   Это была вторая няня новорожденного по имени Эклоги, тоже гречанка, как и Аликсандрия.
   Пообещав как следует отдохнуть, Агриппина, по их уходу, погрузилась в глубокий, безмятежный сон.
   — Ах, какой он милый! — не могла успокоиться Александрия. — Весь в нее.
   — А мне кажется, что он больше походит на отца, — заметила Эклоги. — Интересно, как они назовут его?
   — Наверное, Агриппина сначала спросит у Калигулы. Уверена, он не посоветует ей ничего хорошего, — ответила Александрия, укладывая ребенка в колыбельку. — Ну, ну, маленький, не надо плакать. Чего ты стоишь, Эклоги? Помоги удержать малыша.
   — Но ребенок кричал, не переставая. Тогда Эклоги взяла младенца и затянула по-гречески песню о всаднике. Ребенок уснул у кормилицы на руках.
   Через месяц Агриппина покинула Анций и вернулась в Рим вместе с сыном, Эклоги и Александрией. После того, как посетила императорский дворец, направилась на виллу мужа.
   — О, Гней! Я приехала вместе с нашим сыном! — воскликнула Агриппина. Домиций был раз приезду жены и взял ребенка на руки.
   — Наконец-то я увидел своего сына! Как он хорош! — хотя про себя невольно подумал, что от него и Агриппины не может родиться ничего хорошего.
   — Я была у Калигулы, — начала Агриппина, — он посоветовал мне назвать малыша Клавдием.
   — Да он просто издевается! Хочет, чтобы наш ребенок носил имя твоего слабоумного дядюшки! Да над ним потешается весь Палатин! Ребенка я назову Луцием, как принято в нашем роду.
   Однако, когда маленькому Луцию исполнилось три месяца, Гней Домиций умер, а наследство его перешло к императору.
   Как-то раз Агриппина пришла домой сама не своя.
   — Что случилось, госпожа? — спросила Алесандрия.
   — Я должна уехать… Император отправляет меня в ссылку, о боги! Что будет с Луцием!
   Она без сил опустилась на кресло.
   — Остается один выход, попросить помощи у Лепиды, моей сестры. Эклоги, Александрия — вы можете быть свободны.
   — О нет! Как мы можем оставить Луция? — ответила Эклоги. — Нет, мы будем с ним.
   На лице Агриппины промелькнула горькая улыбка.
   — Спасибо, спасибо за все. Когда-нибудь я смогу отблагодарить вас. Сейчас пойду попрощаюсь с сыном, у меня мало времени.
   Тихо вошла она в спальню Луция. Ребенок спал в колыбели. Агриппина склонилась над сыном, уже не сдерживая слез. Мальчик проснулся и она взяла его на руки. Немного помолчав, заговорила прерывающимся от волнения голосом:
   — Мама должна уехать, малыш. Для нас настали тяжелые времена, но когда-нибудь этот кошмар закончится и тогда все будет по-другому. Я еще вернусь, мой родной, обязательно вернусь…
   Тут Агриппина замолчала, так как слезы не давали ей говорить. Она вытерла глаза кончиком туники.
   — Этому придет конец, маленький Луций. Ведь недаром звездочеты предсказали тебе власть над Римом, ну, я должна идти…
   Младенец непонимающе смотрел на мать, взяв палец в рот. Агриппина поцеловала сына на прощание и, уходя, обернулась еще раз. Не скоро же ей придется снова его увидеть.

   Прошло несколько лет. Луций рос у своей тетки в нищете. Эклоги и Александрия жили с ним и заботились о мальчике.
   — Няня, — сказал как-то Луций Эклоги, — а где моя мама? У других мальчиков есть и мать и отец, а у меня — нет. Где мои родители?
   Эклоги тяжело вздохнула и взяла мальчика на руки.
   — Понимаешь, дорогой мой, мама ненадолго уехала, но она обязательно приедет и привезет тебе много-много подарков…
   — Я не хочу подарки! Я хочу видеть мою маму! Она не приедет.
   Кормилица стала всячески успокаивать мальчика и убеждать, что скоро она приедет. Но все было напрасно.
   — Не переживай, миленький,мама приедет, я обещаю это. А спеть тебе про всадника?
   И Эклоги запела своим нежным голосом, как когда-то у колыбели. Луций заснул, прижавшись к кормилице, а она продолжала петь и укачивать его.
   Так жил маленький Луций. Но тетка Лепида любила племянника и буквально заменила ему мать. Хоть и были они почти нищими, но мальчик рос, окруженный любовью и заботой.
   Единственным развлечением для него было смотреть выступление бродячих актеров. С восхищением наблюдал Луций, как они, в разноцветных костюмах, играли и пели. Он даже пытался подражать актерам, но, глядя на него, домашние только смеялись и Луций всегда обижался.
   — Тетя, мы пойдем сегодня смотреть гонки колесниц? — спросил он Лепиду.
   — Ну ты же знаешь, сколько сегодня у меня дел, да и няня занята.
   Луций нахмурился.
   — Всегда у вас дела. А я так хотел посмотреть гонки колесниц! Попрошу няню Алесандрию, может быть, она сходит со мной.
   Но няня ответила, что гонки колесниц не для нее и предложила сходить на какое-нибудь представление, на что мальчик охотно согласился.

   Минуло три года. К власти пришел Клавдий, дядя Калигулы, которого после смерти племянника провозгласили императором. Вскоре вернулась из ссылки Агриппина.
   Луций в это время гулял на улице.
   — Луций! — позвала Лепида. — Иди скорей сюда.
   — Что, тетя? — спросив он, подбежав к ней.
   — Я хочу тебе сказать, что… Вернулась твоя мама…
   — Что?! — все еще не веря, произнес Луций.
   Его серо-зеленые глаза раскрылись от удивления. И, тем не менее, он стоял, не в силах пошевелиться. Потом до него в конце концов дошел смысл сказанного и Луций поспешил домой. С бьющимся сердцем остановился он возле двери, не решаясь войти. Потом все же вошел. Услышав скрип двери, Агриппина обернулась.
   — Мама? — нерешительно произнес Луций.
   — О, мой дорогой! — воскликнула она. — Да, твоя мама наконец-то вернулась!..
   Мать и сын обнялись впервые после долгой разлуки. Теперь Луций достиг высокого положения, благодаря Агриппине.

   Жена императора Клавдия, Мессалина, видя в Луции соперника своему сыну, подослала к нему убийц. Это случилось, когда он спал на своем ложе. Убийцы уже было достигли цели, но тут, с подушки Луция, навстречу им, выползла ядовитая змея и они в ужасе бежали.
   Кто-то из рабов увидел, как из спальни Луция выходили убийцы. Агриппина была уже в спальне сына, узнав об этом.
   — Мама, что случилось? — спросил Луций, глядя на встревоженную мать.
   Агриппина прижала сына к себе.
   — Сегодня рабы видели, как убийцы хотели задушить тебя, а навстречу им бросилась змея.
   Но Луций лишь засмеялся.
   — Ты в это веришь? Кому надо убивать меня? — тут он увидел на подушке сброшенную змеиную кожу и в ужасе содрогнулся.
   — Это знак, — произнесла Агриппина, — боги не хотели твоей смерти. Они послали змею, она будет беречь тебя.
   Агриппина тут же приказала вправить золотое запястье в эту змеиную кожу для того, чтобы Луций носил ее и она оберегала бы его.
   Вскоре Мессалина умерла и Клавдий подумал снова жениться. Женитьба на какой-нибудь незнакомой женщине, его не прельщала. Император хотел, чтобы его осиротевшие дети обрели хорошую мать. Для этого подходила и младшая племянница, Агриппина, которая с радостью согласилась стать супругой своего дяди.
   — Главное, чтобы Клавдий усыновил тебя, тогда дорога к трону будет открыта, говорила она.
   — О, мама, что ты такое говоришь? — непонимающе произнес Луций, которому в то время было десять лет.
   Агриппина обняла его и, глядя в сторону, как бы сама себе сказала:
   — Он должен стать императором.
   Но Луций был еще слишком мал, чтобы понять, о чем говорит Агриппина. А она вдруг вспомнила последние слова звездочета: «Он будет правителем и убьет свою мать». И свой ответ: «Пусть убьет, лишь бы царствовал».
   Агриппина взглянула на Луция и невольно улыбнулась, подумав: «Ну разве он способен убить кого-нибудь, тем более, свою мать! Не стоит слишком доверять этим звездочетам». Но все же в ее душу закрались сомнения.
   Спустя месяц, Агриппина стала императрицей и они с Луцием жили теперь на Палатине вместе с Британиком и Октавией — двумя детьми Клавдия, которые были младше Луция. Октавия была уже помолвлена, не смотря на столь ранний возраст. А Британик и Луций сразу не взлюбили друг друга. Вскоре Агриппине удалось уговорить Клавдия об усыновлении Луция.
   — Дорогой, Клавдий усыновляет тебя.
   — Это действительно правда, мама? Я никогда не видел своего настоящего отца, а теперь сам император хочет усыновить меня. Но, что ты подразумевала под словами «дорога к трону»?
   — Придет время и ты все поймешь, Луций, — произнесла Агриппина, — о, как ты будешь мне благодарен.
   Луций очень удивился, однако приставать с расспросами не стал.

   Наступил тот день, когда император Клавдий перед народом провозгласил Луция своим сыном.
   — Объявляю перед вами Луция Домиция моим законным сыном. Отныне его имя Клавдий Нерон, — такую речь произнес император.
   Посоветовавшись с Агриппиной, Клавдий решил отдать Нерона на воспитание сенатору и философу Аннею Сенеке.
   — Только никакой философии, — предупредила Агриппина. — Императору необязательно быть философом, — сказала она и тут же прикусила губу.
   — Ну, что же, как скажешь, — ответил Сенека. Пока Агриппина беседовала с учителем, Клавдий и Нерон поехали на Палатин.
   — О, Домиций Агенобарб приехал! — воскликнул Британик.
   — Молчи, незаконнорожденный! — сказал Нерон, ибо теперь мы будем называть его так. — Ты же знаешь, недоумок, что теперь меня зовут Нерон и перестань называть меня Агенобарбом!
   И без того уже бледный Британик побледнел еще больше.
   — Как ты можешь так оскорблять меня! — сказал он, с ненавистью глядя на Нерона. Тут глаза его закатились и Британик в припадке опустился на пол.
   — О, Юпитер! Опять у этого недоумка припадок! Эй, кто-нибудь!
   Прибежала Октавия.
   — Что ты хочешь, Луций, — сказала она, но видя, как тот нахмурился, прибавила: — прости, Нерон!
   — У твоего дорогого братца снова припадок. Кстати, знаешь, что теперь ты помолвлена со мной?
   — Как ты можешь сейчас говорить об этом! — воскликнула Октавия. — Боги! Ему совсем плохо. Побегу к рабам.
   Нерон пожал плечами и прошел к себе.

   Когда Нерону исполнилось 14 лет (день совершеннолетия), он должен был уже облачиться в мужскую тогу и предстать перед народом. В этот день Нерон произнес в сенате блестящую речь, которую подготовил Сенека, а так же обещал подарки всем воинам и раздачи хлеба народу. После был пир и Нерон, уже как совершеннолетний, сидел за столом вместе со взрослыми.
   Прошло несколько лет. Нерон как-то сидел у себя и тайно от всех сочинял стихи. Он был не в духе и ничего не выходило, Нерон то и дело стирал на восковой дощечке закругленным концом стиля. Раздался стук в дверь. На пороге стояла Агриппина.
   — Ты что-то хотела, мама?
   — Нерон, я решила попросить тебя отнести это императору, — сказала она, подавая ему золотое блюдо с каким-то яством.
   — Что это? — спросил Нерон.
   — Это белые грибы, я сама приготовила их для императора.
   — Тогда тебе лучше отнести.
   — Нет, — ответила Агриппина, — я не могу, у меня дела., — и, видя, что Нерон стоит, не зная, что ему делать, прибавила тоном, не терпящим возражений:
   — Иди же.
   — Ладно, — сказал Нерон и отправился в покои императора.
   Клавдий заснул прямо за столом. Рабы бросали в него косточками и объедками, но когда завидели Нерона, поспешили удалиться.
   Император проснулся.
   — А, это ты, Нерон. Совсем уже взрослый стал. Чего-нибудь хочешь?
   — Императрица велела передать тебе это блюдо с белыми грибами, — ответил юноша, усаживаясь рядом.
   — О, белые грибы, это «пища богов», — ответил Кладий, — хочешь попробовать?
   — Спасибо, я не голоден, — ответил Нерон.
   — А я попробую все же. Обожаю белые грибы, — сказал император, но после первого глотка закашлял и попросил воды.
   — Сейчас принесу, — ответил Нерон и пошел, чтобы набрать воды, а когда вернулся, Клавдий уже лежал на полу.
   — Я принес воды… Что случилось?! — он подбежал к императору. — Я могу чем-то помочь?!
   — Мне уже никто не поможет… — произнес Клавдий хриплым голосом, — я умираю, Нерон… О, зачем ты… — только и успел сказать он, прежде, чем веки его сомкнулись навсегда.
   Нерон не сразу понял, что случилось, а потом забежала Агриппина и, заметив на полу мертвого Клавдия, даже не удивилась. Опытный глаз мог бы заметить на ее лице легкую улыбку, но Нерон этого не заметил.
   — Мама, он попросил принести воды, а когда я пришел обратно…
   — Молчи, я знаю, — сказала Агриппина и позвала рабов. Вскоре весь Рим только и говорил о смерти Клавдия, но никто не знал, что же с ним случилось в действительности.
   В первом часу пополудни, на ступенях дворца, легионеры провозгласили Нерона императором. Ему в это время шел семнадцатый гол. Нерон был настолько взволнован, что не смог произнести ни слова в ответ на поздравления матери.
   — Ты взошел на трон в полдень, а это, говорят, хорошо для правителя. Приветствую тебя, император! — сказала Агриппина и почтительно поклонилась властелину Рима и мира.

   Народ оплакивал Клавдия и прославлял Нерона, который стал всеобщим любимцем.
   Став императором, Нерон женился на 14-летней Октавии, с которой был помолвлен. Хотя Октавия была хорошенькой, император ее не любил. А она, как безумная, была влюблена в него, но ей не хватало духу признаться ему в этом. Со страхом думала она о предстоящей ночи, сидя в своей комнате. Послышались шаги. Сердце Октавии отчаянно забилась. Она открыла дверь, но увидела на пороге Британика.
   — Привет, сестра! Я почему-то сегодня не могу уснуть, пришел поговорить с тобой.
   Октавия откинула назад свои черные волосы и присела на кровати.
   — Ты что-то хочешь сказать мне, брат?
   Британик вздохнул.
   — Как порой несправедлива бывает судьба. Я — родной сын Клавдия, а Домиций стал императором. Знаешь, я даже не могу ненавидеть его. Хотя, кто знает, что случилось с отцом…
   — Мне жаль, что ты такого мнения о Нероне! — а Нерон, тем временем, стоял за дверью и выражение его лица менялось в зависимости от разговора, но, когда Британик назвал его Агенобарбом, он уже не выдержал и со скрипом отворил дверь, Октавия вздрогнула.
   — Что ты там делаешь в спальне моей жены, слабоумный? Убирайся, пока я не позвал рабов! — после ухода Британика, Нерон с трудом пришел в себя. Он взглянул на испуганную Октавию.
   — Я рад, что хоть ты не поддерживаешь своего слабоумного брата. Но… Почему ты меня боишься? — спросил он.
   — Британик вовсе не слабоумный, — произнесла Октавия, опустив глаза.
   — Он оскорбляет императора. Если бы существовал закон об оскорблении величия…
   Октавия побледнела.
   — Хочешь, чтобы я полюбил такую, как ты? — зло произнес Нерон, потеряв терпение. — как я могу полюбить тебя, если ты боишься меня, словно бешеной собаки?
   — Прости, император, — проговорила Октавия.
   По своей природе Октавия была кроткой и застенчивой, ее любил весь Рим. Но кроме Нерона. Он говорил, что она не понимает и не способна понять его. И виделись они довольно редко.

   Нерон был слишком молод, чтобы самостоятельно править Римом. поэтому за него управляли Римом Агриппина, Сенека и префект претория Афраний бурр.
   А Нерон устраивал пиры, гонки колесниц и тому подобное. На гонках колесниц НЕрон иногда сам выступал возницей. Но все же любимым занятием императора было ходить переодетым ночью с друзьями в трактиры, лупанары и самые грязные уголки Рима. Подшучивать над прохожими и даже пугать их.
   — Гай, ты идешь сегодня на ночную прогулку? — спросил Нерон.
   — Если будет угодно императору.
   — Отлично, я бы хотел видеть сегодня с нами еще Невия и Марка.
   — Как угодно, я передам им, — сказал Гай. Поздно вечером Нерон облачился в одежду рыбака, а тогу измазал грязью. Подобный наряд надели и его друзья. Вчетвером они отправились по переулкам Рима в поисках приключений.
   — О! — воскликнул Нерон. — Да это же наш суеверный Вестин с женой Статилией. А она пожалуй ничего. Спрячьте лица, чтобы они не узнали нас.
   Нерон подошел к ним и схватил Статилию за руку.
   — Не хочешь прогуляться с нами, красавица?
   — Убери от меня свои грязные лапы, жалкий рыбак! — ответила она.
   Нерона за живое задел такой ответ Статилии, но он не мог выдать себя. Но, чтобы обида была отмщена, он грубо привлек ее к себе и стал целовать, не смотря на все угрозы мужа.
   — Пусти, пусти меня, грязный рыбак! Ты будешь отвечать за это перед императором! — кричала Статилия, вырываясь изо всех сил.
   — Императором?! — переспросил Нерон и разразился хохотом. Друзья последовали его примеру. Но тут кто-то заметил приближающихся преторианцев и император со своими спутниками удалился.
   Они зашли в грязную таверну под названием «Одноглазый бык». К Нерону подсела девушка.
   — Меня зовут Арсиноя, а как твое имя?
   — Нерон, римский император.
   Девушка расхохоталась.
   — Идиот ты, а не римский император! Купи лучше вина для меня.
   Нерон, от нескольких кубков вина, еле держась на ногах, воскликнул:
   — Эй, хозяин! Давай сюда все вино, что есть, я плачу за все! Пейте все, кто есть в этой таверне, я плачу за вино!
   — Ты совсем спятил, ненормальный рыбак?! — воскликнул хозяин.
   — Я сказал вина! — завопил Нерон и стукнул кулаком по столу так, что вся посуда попадала на пол и вдребезги разбилась.
   — Надо уводить его отсбда, — пока не поздно, — шепнул Марк Гаю.
   Они втроем почти несли пьяного императора до Палатина.

   Нерон уже не нуждался в поддержке Агриппины и хотел властвовать над Римом сам. Агриппина не ожидала такого поворота событий и подумывала над тем, что было бы лучше, если бы Британик стал императором. Узнав об этом, Нерон отравил Британика на пиру. Так он вступил на путь злодеяний, о которых мы расскажем позже.
   Как-то раз Нерон вошел к Сенеке.
   — Я хочу посоветоваться с тобой, учитель.
   — Я слушаю, — ответил Сенека.
   — Ты знаешь, что давно я сочинял стихи, а теперь хочу почитать тебе свою поэму.
   Сенека с удивлением посмотрел на своего воспитанника и проговорил:
   — Вот уж никогда бы не подумал, что ты будешь поэтом. Ну так почитай мне свою поэму. Я сгораю от нетерпения.
   — Моя поэма называется: «Смерть Агамемнона». Сейчас я прочту ее тебе.
   И Нерон начал читать свою поэму, притом с таким мастерством, что можно было подумать, будто он сам герой этой поэмы. Хоть стихи были вовсе недурны, но поэма была довольно длинная и Сенека, устав слушать воспитанника, погрузился в свои размышления.
   — Ты не слушаешь, учитель? — спросил нерон, который внимательно наблюдал за Сенекой, не придет ли тот в восторг от его поэмы.
   — Нет, нет, я слушаю, можешь продолжать.
   На самом деле Сенека молился всем богам, чтобы Нерон поскорее окончил читать.
   — Ну как? — спросил император, окончив поэму и с гордостью глядя на учителя.
   — Великолепно! Ты превзошел самого себя, Нерон! Это просто поразительно! — воскликнул Сенека.
   Но Нерон не поверил его словам.
   — Нет, я никчемный поэт, и актер из меня выйдет неважный, — сказал Нерон, глубоко вздохнув. Сенеке даже стало жаль его.
   — Все великие поэты считают себя плохими, — император оживился.
   — О, если это действительно так, тогда я величайший из поэтов, — задумчиво произнес он.

— Знаешь, сегодня Сенека сказал, что мои стихи великолепны, — произнес Нерон, обращаясь к Акте. Акта была вольноотпущенницей Клавдия и любовницей нерона.
— Должно быть, так оно и есть. Но если ты прочтешь мне свою поэму, тогда я смогу оценить ее, — ответила девушка.
— Тебе действительно интересно?
Акта кивнула головой, чтобы хоть как-то доставить радость Нерону. Она старалась изобразить восхищение на своем лице, потому что знала, как много значит для императора эта поэма. Акта то и дело говорила, что поэма достойна ушей самого Юпитера и просила перечитать некоторые строки еще раз.
Теперь Нерон окончательно успокоился и смог обнять Акту со спокойной душой.
— Моя Акта, как я тебя люблю! Я хочу жениться на тебе, моя божественная! — твердил он.
— Жениться на мне? На вольноотпущеннице? Это безумие! — воскликнула Акта.
— Я все устрою. Для императора нет ничего невозможного, — сказал Нерон, — я знаю, ты мечтаешь стать моей женой. Не так ли?
Акта вздохнула.
— Ах, Нерон, нашему счастью может прийти конец. Да и при том: разве тебе не жалко Актавию?
— Октавия! Эта девочка не для меня! Она дрожит ночью, как листок на ветру. К тому же, я люблю тебя, а не ее.
— Нерон, Нерон, надолго ли?
— Я буду любить тебя всю жизнь, божественная, — проговорил Нерон, целуя Акту.
«Не зарекайся, император», — подумала вольноотпущенница, а вслух сказала:
— Я тоже буду вечно любить тебя, что бы не случилось, клянусь Зевсом!
В дверь раздался стук. Вошел Бурр.
— Император, ты должен подписать указ о казни одного преступника…
— Опять казни! — воскликнул Нерон. — О, лучше бы я не умел писать!
Бурр очень удивился таким словам императора, но ничего не ответил и вышел, взяв указ.
— Надоело это все, — сказал Нерон. — Как бы я хотел сейчас выступить на сцене! Почему мне не родиться артистом!
— Каждому свое, нельзя же всем быть артистами, — ответила Акта.
— Но я уверен, что любой артист согласился бы стать императором, — сказал Нерон.
Акта, в своей голубой тунике, села подле императора и обняла его.
— Забудь сегодня обо всем, Нерон…
— В твоих объятиях, божественная, я забываю обо всех бедах Рима, — ответил Нерон. Они не слышали удаляющихся шагов Октавии, которая стояла под дверью и, чтобы не разрыдаться вслух, поспешила уйти. Нерон даже не подозревал, как она страдает.

ЧАСТЬ 2

   Пир Нерона обычно затягивался с полудня до полуночи. на пиру были и сенаторы со своими женами, и богатые патриции, и вообще римская знать. Кроме того, присутствовали даже некоторые поэты, друзья Нерона. пришел также Отон, один из друзей императора, со своей женой. Он хоть и не был поэтом, все же Нерон относился к нему благосклонно.
   Рабыни, в разноцветных туниках, разносили разные яства и напитки гостям, которые были довольно требовательными. Ели все, сколько хватило сил. Вино рекой лилось по столу. А Нерон лежал на своем ложе, рядом с Актой. Октавия на пир не пришла.
   — Как ты считаешь, моя божественная, не спеть ли мне сейчас, перед гостями? — спросил пьяный император, обращаясь к Акте.
   Акта улыбнулась и ответила:
   — Это было бы здорово и скрасило бы этот скучный пир, потому, как танцовщицы уже всем надоели.
   Нерон приказал подать лютню.
   — Сейчас будет петь император, — объявил раб. Гости стали переговариваться.
   — Это что, шутка, чтобы поднять всем настроение? — спросил Бурр.
   — Нет, ничего подобного, — сказал Сенека, — он действительно будет петь.
   Нерон вышел на середину залы, слегка пошатываясь. Когда ему подали лютню, он встал возле фонтана ( это был Нептун из мрамора, державший кувшин, из которого лилась вода) и, обращаясь к присутствующим, произнес:
   — Сейчас я спою вам свою новую поэму, которая называется «Падение Трои».
   Зала затихла.
   Нерон, смиренно воздел руки к небу, а затем, ударив по струнам, запел:

   О, лучезарный сын Латоны,
   Ты царь Тениды, Киллы, Хризы,
   Что охраняешь дланью крепкой
   Священный Илион!»…

   Петроний, один из друзей императора, повернулся к Акте и заметил:
   — Да ведь он еле держится на ногах!
   — Тем не менее, это не мешает ему великолепно исполнять свою роль, — ответила девушка.
   Император закончил петь. В зале стояла гробовая тишина, затем грянули рукоплескания. Нерон сиял от счастья. Он обвел глазами залу. Взор его случайно остановился на Отоне.
   «Кто это с ним?» — пронеслось в голове императора. — «Ах, да это же Поппея Сабина, его жена. Как повезло этому идиоту!»
   Акта не отрывала взгляд от Нерона и не могла не заметить, как он смотрит на Поппею. А император приказал позвать к себе раба Поппеи и заявил ему, что он хочет видеть сегодня его госпожу у себя во дворце.

   Поппея вошла в залу. Вокруг было темно и пусто. Она почувствовала чью-то руку на своем плече и вскрикнула. Перед ней стоял император.
   — Ты… хотел меня видеть, государь? — заикаясь, произнесла она.
   Нерон привлек ее к себе.
   — Разве Отон достоин такой богини, как ты?
   — О цезарь, я…
   — Ты прекрасна, божественная, — перебил ее император. Поппея была и в правду хороша, хотя была и старше Нерона. На ней была фиолетовая стола, золотистые волосы уложены и перевязаны такого же цвета лентой. Запястья украшали несколько браслетов. Серые глаза обрамляли густые ресницы. Неудивительно, что она покорила сердце императора. Он сразу же забыл об Акте.
   — Я люблю тебя, — сказал Нерон.
   — О, разве может такой великий поэт, как ты, любить такую, как я? Твоей спутницей должна быть одна из муз, — ответила Поппея, притворно опустив глаза.
   Нерон не поверил своим ушам.
   — Ты действительно считаешь, что я великий поэт?
   — Все слышали, как сегодня ты выступал на пиру. Я еще никогда не слышала ничего подобного, — сказала Попепея, искусно изобразив восхищение. Она знала, как можно заставить Нерона полюбить ее.
   — О, как бы я хотел выступить перед Народом!
   Поппея села в предложенное ей кресло и сказала:
   — Быть может, ты удостоишь меня чести услышать одну из твоих величайших поэм, цезарь?
   — Если ты хочешь, я прочту тебе, сказал Нерон. Поппея слушала с таким интересом и восхищением, что император поверил, будто ее действительно потрясла поэма.
   — У меня нет слов, — произнесла Поппея, когда Нерон окончил читать. — Потрясающе! Это действительно должен слышать весь мир!
   — Да, — вздохнул император, — чего никто не слышит, того никто не ценит. Но я боюсь…
   Поппея покачала головой.
   — Люди должны слышать твои стихи, — сказала она, — ты должен выступить перед народом.

   Император уехал выступать в Неаполь и весь Рим ждал его возвращения.
   — Ты знаешь, что Нерон скоро возвращается в Рим? — спросил Сенека своего племянника поэта.
   — Об этом известно уже во всем городе. говорят, что в Неаполе театр дрогнул от землетрясения, но этот рифмоплет не остановился, пока не окончил начатой песни. Богам так надоели его глупые стихи, что они наслали на Неаполь землетрясение.
   — Ты не справедлив к нему, Марк Анней, театр содрогнулся не только от землетрясения, но и от рукоплесканий.
   — Еще бы, — усмехнулся Лукан, — ведь преторианцы стояли с бичами. Ну, знаешь что, давай лучше сходим в термы и там обо всем поговорим.

   Нерон был доволен поездкой в Неапоь и вскоре вернулся в Рим. А Поппея не теряла надежды стать императрицей.
   — О, если бы ты знала, как они рукоплескали! — не мог успокоится император.
   — Могу себе представить, как рукоплещут величайшему из поэтов! Но я знаю, как важно для тебя выступить в Риме!
   Нерон вытер пот с лица краем тоги.
   — На улице невыносимая жара. Так вы думаете нести вино, или нет! — крикнул он рабам. — Да, я мечтаю выступить в Риме, но Рим тебе не Неаполь, — прибавил император.
   Поппея сидела, задумавшись, потом сказала:
   — А что, если тебе выступить вместе с другими артистами?
   Нерон посмотрел На Поппею.
   — Правда, я об этом не подумал. Я возобновлю Неронии и пусть мое имя немедленно внесут в список состязателей! Я буду выступать перед римлянами, как обычный артист! Но ты чем-то озабочена, Поппея. Может быть, ты не рада за меня?
   — Я рада за тебя. Я очень рада за тебя, — сказала Поппея и знаком приказала рабам налить вина. — Но меня беспокоит Агриппина. Она не допустит, чтобы мы поженились, хотя ты и сослал Октавию на острова, а Отону подарил наместничество. Ходят слухи, что Агриппина даже замыслила заговор.
   При этих словах Нерон содрогнулся:
   — Она страшная женщина и порой я боюсь ее.
   Поппея поняла, что начинает добиваться желаемых результатов.
   — Уж если она не утонула в море и не погибла под обломками разрушенного дома, то похоже, что Агриппина не простая смертная, а настоящая ведьма. Избежала всех твоих попыток покончить с ней. Но она хочет захватить власт в свои руки.
   — Но ей не удастся избежать меча подосланных убийц. Тогда мы поженимся, божественная.

Нерон выстпил в театре и, конечно, победил. Лавровый венок достался ему. Зал буквально содрогался от рукоплесканий, так как позади стояли преторианцы. Император был счастлив, как никогда, и закатил роскошный пир. Веселились все, но, когда лектик Нерона несли к Палатину, он вдруг приказал носильщикам остановиться. На стене красовалась надпись:

   «Слышишь, Нерон, это грохот?
   То боги на небе хохочут,
   Стихи твои прочитав,
   Жалкий ты рифмоплет!»

   Император не верил своим глазам, после такого успеха в театре. Он решил узнать, что скажет об этом Поппея.
   — Наверняка это был один из поэтов, который завидует твоему успеху. Не стоит обращать на него внимание, — ответила она.
   Тут вошел раб и сказал, что приказание императора исполнено, Агриппина мертва.
   — Ты знаешь, что это значит, Нерон, — воскликнула Поппея, бросаясь в его объятия. — Наконец-то!
   Но лицо императора было непроницаемо, потом он грубо оттолкнул от себя Поппею.
   — Ты рада? Но это была моя мать!
   — Ты же сам хотел…
   — Но это была моя мать! — повторил он. — Моя мать! Я любил ее. Только благодаря ей я живу и царствую.
   Император в гневе сорвал запястья из змеиной кожи, которую всегда носил на правой руке, и выбросил прочь.
   — Оно будет напоминать мне о ней. Я так любил свою мать!
   Нерон закрыл руками лицо.
   — Не мучай себя, — сказала, подойдя к нему, Поппея, — так было нужно. Или ты или она.

   Вскоре Поппея стала женой Нерона, императрицей Рима. Но Римляне невзлюбили новую императрицу. Они громили ее статуи, а вместо них ставили статуи Октавии. Стены были изуродованы надписями. Народ грозился убить Поппею и она боялась выходить из дворца. Люди требовали вернуть Октавию.
   — Нет, я так больше не могу, — сказала Поппея, — они убьют меня в конце концов. Но я не сделала ничего плохого. Народ требует Октавию.
   — Он успокоится, если Октавия будет на том свете. Я не могу потерпеть, чтобы указывали императору. Через несколько дней Октавия будет мертва, — ответил Нерон и исполнил свое обещание. В то время Октавии было 18, но напрасно ждала она Нерона. Он подослал к ней убийц, которые вскрыли несчастной вены.

   Нерон снова пел в театре одну из своих поэм. На нем была надета маска и костюм Зевса, а в руках император держал жезл. От волнения руки его так дрожали, что жезл выпал. Тогда Нерон решил, что он нарушил правила состязания. Он представил, что его исключат и выгонят из театра. Император поднял жезл, в страхе оглядываясь, никто ли этого не заметил. Никто ничего не видел, но Нерон вообразил, что судьи не допустят его к состязаниям. Однако никто ничего не сказал, но Нерон от волнения не мог петь и попросил у зрителей разрешения выпить вина.
   — Ты слышал? — спросил Лукан у Сенеки. — Этот рифмоплет ненормальный! Он делает цирк из состязания.
   — Возможно, — ответил на то Сенека, — но все же он мог бы быть великим артистом.
   В это время Нерон кончил петь и ушел со сцены. Его встретила Поппея.
   — Превосходно! — сказала она.
   — Ты думаешь, они заметили, как я выронил жезл? — спросил Нерон, вытирая платочком пот на лице.
   — Они даже не обратили на это внимания.
   — А если судьи за это исключат меня? — не унимался император. — Во всяком случае, мои соперники поют лучше, и мне не победить.
   Нерон ходил взад и вперед, не унимаясь. Наконец стало известно решение судей: император — победитель состязаний. Как он был тогда счастлив, трудно даже представить.

   Один раз Нерон прочитал Петронию «Падение Трои» и тот, привыкший говорить то, что находит нужным, заявил, что поэму следует переписать.
   — Отчего же? — спросил император, — ты считаешь меня плохим поэтом?
   — О нет, напротив. Но огонь в твоей поэме недостаточно пылает, — сказал Петроний.
   — Да, я не видел настоящего пожара, потому и не могу описать его, — произнес Нерон.
   — Но можно соорудить городок из дерева и поджечь, — предложил Тигеллин, новый префект претория (так как Бурр умер, а Сенека ушел в отставку).
   — Идиот! — сказал император и тут в его голове зародилась идея поджечь Рим, чтобы насладиться ужасным зрелищем. Да и Нерон давно мечтал заново построить город.
   На следующий день Тигеллин получил приказание поджечь город и вскоре Рим уже пылал. А император в пурпуре вышел к народу и, простирая руки к небу, запел:

   О, Сребролукий, старцы в горе,
   Скорбные матерей стенанья
   К тебе, великий, неслись,
   Чтобы хоть деток уберег ты!
   Камень и тот бы умягчился,
   Ты ж оказался тверже камня,
   Сминтей, к людской беде!

Так пел Нерон, между тем, как Рим пылал в огне. Люди не знали, куда бежать в поисках спасения. Горело все, что попадалось на пути бушующего пламени. Многие погибли в огне, некоторые задохнулись в дыму. Пожар длился девять дней и лишь на десятый утих.

   Народ обвинил Нерона в поджоге Рима. Разъяренная толпа была готова к восстанию, но Тигеллина осенила одна мысль.
   — Народ должен думать, что Рим поджег кто-то другой, — сказал он.
   — Но кто? — ответил Нерон.
   — Христиане! Римляне не любят христиан и поверят, что они поджигатели.
   — Гениально! — воскликнул император. — Как я сам об этом не подумал. Рим требует зрелищ и он их получит!
   Так, тюрьмы стали переполнены христианами и Нерон устроил такие зрелища, каких Рим еще не видывал. Кроме гладиаторских боев были и другие зрелища. На христиан выпускали хищников, их распинали и даже сжигали живьем. И не только мужчин, но и женщин с детьми.
   После этого Нерон решил отправиться в Александрию, чтобы выступить там. Но перед поездкой он посетил святилище Весты, богини домашнего очага. Эта таинственная богиня устрашала его и вот, что случилось в храме. Когда император уже хотел уходить из храма, то зацепился тогой за статую и у него так потемнело в глазах, что он не мог ничего видеть.
   — Тигеллин, я, наверное, ослеп! — воскликнул Нерон.
   — Прикажешь отнести тебя на Палатин?
   Нерон кивнул. Императора усадили в лектик и доставили во дворец.
   — Что случилось? — спросила Поппея.
   — О Юпитер! Как темно… — проговорил Нерон.
   — Позвать лекаря, — сказала императрица.
   — Нет, не нужно, мне уже лучше. Это был дурной знак, я не поеду в Александрию.

   Нельзя не упомянуть о заговорах против императора. Заговор Пизона был раскрыт, и всех, кто в нем участвовал, ждала смерть. Тогда многие были убиты ни за что. В списке казненных были даже Петроний, Лукан и Сенека.
   Один раз Нерон участвовал в гонках колесниц и вернулся домой пьяный. Он был в плохом расположении духа.
   — А, наконец-то ты вернулся, — с упреком глядя на мужа, сказала Поппея. — Я думала, ты не придешь сегодня ночевать.
   Тогда она была беременна от императора второй раз, так как их первая дочь Клавдия умерла еще младенцем, а родного сына Поппеи Нерон приказал убить.
   — Хватит приставать ко мне, Поппея, иди к себе, — проговорил император.
   — К себе! Я уже почти не вижу тебя, я тебе не нужна. О, как ты жесток! Ты такой, как о тебе говорят!
   Нерон не мог более выносить упреков Поппеи и ударил ее в живот сапогом, таким, какие были у возниц. Она упала у его ног.
   — Ну, вставай, хватит разыгрывать комедию!
   Но Поппея не шевелилась. Она была мертва, и когда Нерон понял это, было уже слишком поздно.
   — О, божественная, ведь ты не умерла, нет! Я не переживу этого… — причитал император, но вернуть Поппею мог лишь Юпитер.
   Нерону очень не хватало Поппеи, и, когда он со всеми почестями похоронил ее в усыпальнице, пытался найти образ императрицы в других женщинах, но это было невозможно.

   Императору уже давно нравилась дочка Клавдия, Антония. Один раз он пригласил ее к себе на Палатин.
   Антония была поистине красива. И вот она, не смея ослушаться воли императора, прибыла на Палатин.
   Она застала Нерона сидящим в кресле, он перебирал изумруды и, заметив, что Антония пришла, предложил ей место напротив. Она молчала, не решая заговорить первой. Тогда император подсел к девушке поближе и заключив ее в свои объятия, произнес:
   — После смерти Поппеи я не встречал женщины красивее тебя, Антония…
   — Я так не думаю, цезарь…
   — Не спорь, я хочу, чтобы ты была моей, Антония. Ты будешь моей женой.
   Но девушка вырвалась из его объятий и возразила императору:
   — Я не могу… я не люблю тебя, цезарь…
   Нерон очень удивился и подумал, что только безумец отказывается от трона.
   — Ты не хочешь стать женой императора Рима? — спросил он.
   — Не хочу, — покачала головой Антония.
   Нерон негодовал.
   — Ты смеешь отказывать императору? А знаешь ты, что я могу с тобой сделать?
   Девушка опустила глаза.
   — Все в твоей власти, император…
   По лицу Нерона пробежала загадочная улыбка.
   — Как странно, — произнес он, — многие отдали бы все, чтобы быть на твоем месте, а ты не понимаешь, от чего отказываешься. Глупо, подумай, пока не поздно…
   — Мне нечего думать, я уже все решила, — ответила она. Император попытался обнять девушку, но напрасно. Тогда Нерона охватил гнев.
   — Как ты смеешь! Я немедленно прикажу вскрыть тебе вены!
   — Я не боюсь тебя, цезарь, — ответила Антония, гордо вскинув голову и глядя в глаза императору, ты можешь уничтожить меня, ибо я всего лишь простая смертная, но ты не сделаешь меня ни своей наложницей, ни женой!
   Так отвечала императору Антония и на следующий день она была казнена. Нерон обвинил ее в подготовке заговора.
   Император вскоре женился на Статилии, жене Вестиана, которого убили по его приказу.

   — Все оракулы и звездочеты предсказывают мне падение, — сказал как-то Статилии возмущенный император, которому уже надоели все эти предсказания и пророчества.
   — А я не верю во все эти предсказания, — ответила ему Статилия, — давно, мне предсказал один звездочет, что меня поцелует император на глазах у мужа, но этого не случилось.
   — Не случилось?! — Нерон расхохотался. — А помнишь того рыбака у таверны «Одноглазый бык»?
   Статилия непонимающе посмотрела на Нерона.
   — А ты откуда знаешь?
   — Мне ли не знать, когда я сам был этим рыбаком!
   Императрица очень удивилась и подумала о том, чего только не случается в жизни.
   После этого Нерон уехал выступать в Грецию, а ситуация в Риме усложнялась. Один из вольноотпущенников императора послал ему следующее письмо:
   «Вольноотпущенник Гелий — Нерону императору.
   Приветствую тебя, цезарь! должен сказать, что дела Рима требуют твоего присутствия. Сейчас идет война в Иудее, а в Галии восстал Виндекс. Близится гражданская война. Рим сейчас не может без императора».
   На что Нерон ему ответил:
   «Император Нерон — гелию вольноотпущеннику. Ты советуешь и желаешь, чтобы я поскорее вернулся, а лучше было бы тебе убеждать и умолять меня вернуться достойным Нерона».
   Но когда император вернулся, было уже слишком поздно.
   — Я выйду к народу в черном платье, встану на колени и в слезах буду молить, чтобы я был прощен, — произнес Нерон, изображая на своем актерском лице скорбь и раскаяние.
   — Боюсь, что тебя, цезарь, толпа растерзает раньше, чем ты успеешь достигнуть форума, — заметил вольноотпущенник Эпафродит.
   — Что же мне делать тогда?
   — Бежать, — ответил Эпафродит, — бежать немедленно. Палатин уже пуст. Здесь не осталось ни одного раба. Надо спешить.
   Нерон успел лишь накинуть поверх туники темный плащ и захватить бутылочку с ядом. Они спешили на виллу одного вольноотпущенника по имени Фаон.

   — Кто это, в такой час? — спросил Фаон, открывая дверь. — Боги! Император?
   Они вошли. У Нерона был жалкий вид. Изорванный плащ, забрызганная грязью туника, босой. Он выпил воды из какой-то грязной лужи, сказав, что это напиток императора.
   — Все кончено, скоро здесь будут преторианцы, — сказал Фаон.
   Нерон с тревогой посмотрел на окружающих:
   — Я должен умереть?
   — Император должен уйти от позора, — сказал Эпафродит.
   Нерон достал бутылочку с ядом, но она оказалась пуста. Он со злостью отшвырнул ее в сторону.
   — Украли мою смерть! Неужели нет у меня ни друга, ни недруга?
   Тут перед его глазами встали образы Британика, Агриппины, Октавии, Поппеи. Император закрыл лицо руками и произнес:
   — Нет… Вы ждете, когда я приду к вам?
   Он указал размеры могилы, которую следует вырыть и, наблюдая, как это делают, всхлипывал, повторяя:
   — Какой великий артист погибает!
   Но покончить с собой он все не решался.
   — Живу отвратительно, мерзко, не к лицу Нерону такая жизнь, нужно быть разумным сейчас, — произнес он. Прискакал гонец Фаона.
   — Сенат уже постановил, что ты должен быть казнен, — ответил он на вопросы Нерона.
   — Казнен? — переспросил император.
   — Твою шею зажмут колодкой и засекут насмерть, а тело бросят в Тибр, — ответил гонец, опустив голову, — мне жаль…
   Раздался конский топот.
   — Нужно быстрее заканчивать, это центурион, — сказал Эпафродит.
   Нерон спокойно процитировал строку из «Илиады»:

Коней, стремительно скачущих,
Топот мне слух поражает.

   Затем, еще раз обведя взглядом окружающих, приставил меч к своему горлу дрожащей рукой. Тут Эпафродит толкнул руку императора и меч погрузился в шею по рукоятку. В это время ворвался центурион со словами:
   — Я пришел на помощь!
   Но Нерон лишь ответил:
   — Поздно… Вот она, верность…
   Это были его последние слова.
   Эклоги, Александрия и Акта похоронили его в родовой усыпальнице Домициев.

            10

   Прошло несколько лет. Вольноотпущенник Эпафродит проходил как-то мимо Садова холма, где находилась усыпальница Домициев. Он заметил возле усыпальницы девушку с черными распущенными волосами, одетую в греческий хитон. Эпафродиту стало интересно, он подошел поближе и сразу же узнал Акту.
   — Ты пришла к своему Нерону, верная Акта? — произнес он.
   Акта сидела на камешке, опустив голову, одна в этом пустынном месте. Ветер играл ее волосами. Услышав голос, Акта посмотрела на говорившего. Сначала она не могла узнать, кто это, но потом вспомнила и приветливо улыбнулась:
   — А, это ты, Эпафродит! Сколько лет!
   — Да, сколько лет! — повторил он. — Мне стало интересно, кто это тут сидит.
   — Как видишь! — ответила Акта. — Я прихожу сюда каждый день, чтобы принести свежих цветов в усыпальницу. — После небольшой паузы она прибавила: — Не хочешь войти?
   Эпафродит повиновался. Они вошли в гробницу. Там было тихо и прохладно. Старая дверь заскрипела и Эпафродит хотел заметить, что ему здесь не по себе, но не смог произнести ни единого слова. Волт они уже были в усыпальнице Нерона. Урна его была сделана из красного мрамора.
   Акта положила на алтарь цветы, которые нарвала в поле. Гробовая тишина стояла вокруг, тишина торжествующего покоя. Эпафродит подумал, что сам наверное ни за что бы не вошел сюда. Они покинули гробницу.
   — Даже не верится, что его больше нет, — произнес вольноотпущенник, когда они выбрались из усыпальницы императора.
   — Нерон ушел в прошлое, как все рано или поздно уходит, но он навсегда остался в моем сердце, — задумчиво произнесла Акта.
   — Ты намерена остаться здесь? — спросил он.
   Акта кивнула.
   — Тогда прощай! — произнес Эпафродит. Его глубоко потрясла верность Акты и он надолго запомнил эту встречу.
   Акта осталась сидеть возле усыпальницы и собирать цветы. Лишь здесь, рядом с ним, она обретала покой. Тем временем, непослушный ветер пробегал по стебелькам цветов, прижимая их к земле. Вот она, верность…