Внучок.

— Митко, вставай! — слабые руки толкали обезвоженное тело мужчины. Он был худощавый, с впалыми щеками и стрижкой под кивер. Туловище серого оттенка с огромным шрамом на левом плече. Рубашка была грязная, рваная и вымокшая после дождя. Дед зажал руку бойца, надавив большим пальцем на рубец. Ранение от штыка уже какой месяц оставалось багровым и прощупывалось как уплотнение.

— Митко! — дед начал орать под звуки выстрелов, как по команде. Сначала зажал нос, в надежде, что он задышит ртом. Внук так и оставался обездвиженным. Старик выглядел подтянутым, хоть кожа уже сморщилась и наглядно показывала, как года уходят. Все, что можно было разглядеть, его серые, как в тот момент небо, глаза и унылые уголки губ, стремящиеся к подбородку.

Две детали выдавали его принадлежность : наперсный деревянный крест и палаш на ремне.

— Да чего же я, теряю тебя, внучок. Неужто за это я и шел в бой тогда? Чтобы жили вы на чистой земле, Митко. — дед уперся ногами в тело, зацепился носками под туловищем и перевернул его на живот.

— Матвей Митрофанович, что Вы делаете? — к нему подбежал молодой парень в мундире. — Вы зачем его в землю уткнули?

— Не хочу видеть лицо его больше. Пусть смотрит в землю, в ней же хоронить! — тихо сказал старик. Взгляд его угас, а плечи поникли.

Дед приподнялся, снял палаш с лямки и воткнул в землю у изголовья. Рукоять была недлинной и блестела на солнце, издалека похоже на маленький крест.

— Земля пахла кровью и мясом. Словно скот, тут всех порубили. Трава принимала позы тела павших, а почва впитывала боль ушедших и раненых.

Дед встал на колени. Запрокинул голову и громко заорал. Звук раздался для всех длительным эхом. Сослуживцы Митко подбежали и схватив старика за локти подняли с земли, и повели прочь с поля.

— Жить мне не хочется. Смысл мой во всех внуках и родине. А сейчас что? Вы то молодые, еще заведете себе семьи.

— Вы сделаете доброе дело! Найдите смысл!

— Заведу гуся, воспитаю. Посажу деревья на поле, пусть растут на могильнике. — по щеке прокатилась слеза, увлажняя сухую и сморщенную кожу старика.

***

— Революция за свободу стоит жизней. Но обида не утихнет даже имея безграничность действий, пространств и мыслей. — дед присел на корточки на тот самом месте, насыпал ячменя на землю в форме креста — Кушай, Митко, поедем вместе, мой серый друг, дальше!

Душу он имел в виду или гуся, нам не понять. Покинул старик поле, больше туда так и не вернувшись. Деревья выросли и закрыли своими кронами небо, оберегая влажную землю и кости. Так и росли они, как напоминание о том четверге, о свободе и о Митко!