Вниз по Миссисиппи с Марком Твеном. Часть первая. Средний Запад

Есть некоторая особенность в литературных героях 19-го века и 21 века. Первых описывали достаточно подробно и читатели 20 века узнавали в них знакомые черты. Читатель же 21 века ничего знакомого в них не находит. Домашняя жизнь и карьерный рост стали иными. Остались только базовые человеческие чувства, а условия их расцвета и угасания изменились. Герой нового времени столь же непонятен читателю старшего поколения, если действия происходят в новом времени, а не в старом. Действительно, сейчас настолько привыкли к поездкам на дальние расстояния, что никто тебя не провожает. Поездки стали короткие по времени и заводить душевные контакты, отправляясь из Москвы в Иркутск на самолете или из Нью Йорка в Дубай, никому в голову не придёт. Разумеется, что поезд Москва-Баку еще долго будет существовать, но конкурировать уже не может с самолетом. А проводы и встречи в старое время были важными событиями в жизни. Этот культурный пласт общения исчезает.

Сейчас из Нэшвилла в Сан Луис или Новый Орлеан ни на поезде никто не поедет, а уж на пароходе и подавно. Современный пароход ходит быстро, еще в конце 19 века от Мексиканского залива до Сан Луиса корабли стали ходить за три дня. Сейчас ещё короче время в пути, но с воздушным транспортом не сравнить. Все стали торопиться и забыли про красоты берегов рек Камберленд, Огайо, Миссисиппи, Арканзас и Минессота. Оставляют их на выходной день, кто где живёт. А закаты и восходы на реке уже отсутствуют в массовом сознании людей. А что на них смотреть, если их Марк Твен давно описал? Так-то он так, но берега изменились, Миссисиппи стала короче, все неудобные излучины срезали и задача лоцманов стала проще. Как писал Твен, река была похожа на ленту счищенной с яблока кожуры, которую бросили на землю. Десятки излучин и островов создавали неповторимый вид берегов. Ныне, остались только названия островов, куда высаживают туристов 21-й, 63-й, 69-й. Там катаются на каяках и на велосипедах, ходят в небольшие однодневные переходы. Разумеется, ловят и рыбу, причем крупную. Плотов лесосплава не стало, коряг, плавающих в фарватере тоже не стало и поездка превратилась в длительное созерцание одного и того же. Так, расстояние от Нэшвилла до Чаттануги преодолевается на автомобиле за 2 часа, а на корабле по реке Теннесси на круизном корабле за 8 дней. Тоже самое и в отношении путешествия по реке Камберленд. Есть ещё одна особенность, которая подмечена Марком Твеном, которая осталась. Долго восторгаться красивыми берегами и закатами сложно. Быстро привыкаешь и теряется новизна.

На второй день путешествия я уже оставил фотоаппарат в каюте за ненадобностью. Проливы, излучины, низкие берега и высокие с другой стороны, леса и домики на восходе и на закате, не изменялись. Наступило состояние погружение в небытие, Zen в чистом виде. Можно долго сидеть в кресле на палубе в тени от навеса и дремать с открытыми глазами, с перерывами на посещение ресторана. Это отдых от цивилизации — нирвана. На третий день уже ни у кого не было в руках сотовых телефонов. Делать селфи хорошо в быстро текущем мире, а в заснувшем, сильно утомляет, даже изматывает. Остановок достаточно много, но все однообразные. Судно плоскодонное, с малой осадкой и причаливает к самому берегу, пирсы только номинально. Набережные все одинаковые — променад чуть в сторону от центра городка. Рядом мост или два, прокат велосипедов и подобие пляжа, где можно опустить ноги в воду. Из достопримечательностей сплошные ранчо, плантации, да жилища рабов. Плантации хлопка и сахарного тростника остались в прошлом. У нас тоже в Смирне они есть, но хлопок никто не собирает по осени, так, мемориал растущий сам по себе.

Вспоминаю Марка Твена:

—Ночь была довольно тусклая, хотя немало звезд виднелось на небе. Рослый помощник стоял у штурвала; он направлял нашу старую посудину по какой-то звезде и вел пароход прямо посередине реки. Расстояние между обоими берегами было не больше мили. Но они казались удивительно далекими, неясными и смутными.

Ничего не изменилось, кроме навигационных приборов. Есть навигатор с эхолотом, которые и прокладывают путь, а звезды так и остались на тусклом небе. Влажность делает его тусклым. Это не пустыни Аризоны и Невады, где ставят телескопы для наблюдения за созвездием Млечный Путь. Один берег всегда выше, силы Кориолиса прокладывают путь реке, подмывают берега и с этим трудно бороться, отмели не предсказуемы, поэтому лоцманская служба ещё жива. Но лоцман смотрит не на воду и не на берег, а на приборы. Это один и помощников капитана с хорошей зарплатой, но уже без ореола всезнающего и видящего в темноте, опытного во всех делах мужчины. Женщина лоцман, это уже никого не шокирует. Навеки исчезла фраза о неумехе лоцмане:

— Клянусь тенью великого Цезаря, я тебе верю! Такого тупого болвана я никогда в жизни и не видал и не слыхал, клянусь пророком Моисеем! И подумать, что ты хочешь быть лоцманом! Да ты корову по лугу не сумеешь провести!

Сходить на берег приятно. Поразмять ноги на настоящей земле, а не на палубе, это здорово. Мы выходили практически на всех остановках прогуляться милю-другую.

Нэшвилл город нечесаных и обросших щетиной любителей кантри музыки. Это местный шик, помятый пиджак и рубашка без галстука, даже на плечах нашего Губернатора. Одевается культурно только Боб Мюллер, телеведущий местного второго канала. Это джентльмен, а не забежавший на минуту в студию местный босс, работающий под местную публику. После городка Падука стали попадаться на берегу мужчины с плохо стриженными козлиными бородами и усами. Неряшливый вид стал символом штампа в паспорте о местной прописке и опять вспомнился Марк Твен, который описывал эти края 150 лет назад:

-Странно было увидеть такое множество этих бородок — некрасивых и давно вышедших из моды: как будто столкнулся с забытым знакомым, которого считал давным-давно умершим. Козлиные бороды широко распространены во многих местностях нашей страны; им сопутствует нерушимая вера в Адама и в библейскую историю сотворения мира, не пострадавшая от натиска ученых.

Точное наблюдение, в этих краях церквей больше, чем продовольственных магазинов, люди искренне верят в бога и несут свои деньги пастору. Это тут covid 19 является происками нечистой силы и изгоняется молитвой. Людей в этих краях мало, поэтому заболевания почти нет, не Нью Йорк с его миллионами, проживающих в многоэтажках и сотнями лежащих на больничных койках. Иммунная система жителя Среднего Запада намного сильнее иммунной системы жителя мегаполиса, где и чистого воздуха нет, рубашку надо возить в метро в пакете, чтобы надеть в конторе, иначе воротник будет выглядеть несвежим. Дресс код, для работников небоскрёбов, жесткий. Отрадно и то, что нет попрошаек, характерных для больших городов. Народ не богатый, немного увлекается курением и алкоголем после работы, но бездельников нет. И опять возвращаюсь к Марку Твену :-

-До сих пор мы видели, что станционные бездельники прочесывали одну ногу о другую; здесь же даже эти остатки деятельности исчезли. Это весьма зловещий признак.

Острый взгляд был у писателя. Еще один атавизм цивилизации, который можно увидеть в магазинах и очень редко на улице. Это жевательный табак. Продается он в основном на автозаправках. Там проезжие молодцы его покупают, громко разговаривают и смачно сплевывают слюну на пыльный асфальт. Именно проезжие, откуда они берутся, не знаю, наверное устаревшая маскировка у инопланетян, сейчас жующий табак первый кандидат на рак губы. Но во времена Твена инопланетян было больше, хотя и 150 лет назад их число сильно сократилось:

— Через некоторое время мы попали в табачно-жвачные края. Пятьдесят лет тому назад табачно-жвачный район распространялся на весь Североамериканский союз. Теперь он чрезвычайно сузился.

Исчезли ныне и сапоги ковбойские. Только фасонистые молодухи одевают их, когда едут в райцентр, точнее в столицу своего графства. Это местный шик для посещения дешевых ресторанчиков с живой музыкой, где дама постбальзаковского возраста в мини юбке сипит под гитару, которая в руках у мужчины с козлиной бородкой и не подстриженными усами. Три-четыре дня его лицо не знает бритвы, зато знает виски. А 150 лет назад была иная ситуация: -Затем появились сапоги. Правда, в незначительном количестве. Дальше—вниз по Миссисипи — их ношение стало общим. Вместе с грязью они исчезли из других штатов; вероятно, они исчезнут и из прибрежных поселков на Миссисипи, когда там сделают настоящие мостовые.

Сейчас они исчезли из всех мест и на замену им пришли кроссовки, вместе с врачами “подиатристами”, которые лечат плоскостопие и грибок. Но рваных носков и портянок уже нет, поэтому запахи в мужских компаниях вполне приличные. Кроссовки стирают вместе с верхней одеждой. Китай делает хороший товар, который от горячей воды не расползается.

Шесть лет назад я приехал в Нэшвилли из Нью Йорка и на вешалке возле заднего сиденья моей хонды висели четыре костюма в пакетах на вешалке. Костюм в Нью Йорке мужчине нужен и довольно часто. И не просто пиджак и брюки, а именно костюм, один из которых с жилеткой. Можно обойтись и без костюма, но быть белой вороной не всегда уютно. У меня нестандартная фигура, поэтому костюмы я покупал в магазинах, где можно сделать подгонку по фигуре. Костюм хорошо сидит и тот факт, что у тебя чуть коротковаты ноги, не особенно заметен. Ноги, конечно длиннее не становятся, но оптический эффект от костюма срабатывает. Одним словом, я бережно относился к своим костюмам и поводов их носить вполне было достаточно. Не на Брайтоне же я жил. Однако, пришлось переехать, так как полученная пенсия и квартира на последнем этаже многоэтажки с видом на статую Свободы, Манхеттен и мост Верразано, быстро пришли в противоречие за первые 9 месяцев после поднятия арендной платы. Можно было бы ещё немного там пожить, а потом обивать пороги контор социальной поддержки, но это уже настоящее дно и жизнь в одном из районов Браунстоун в совершенно иной социальной среде, где каждый выход на улицу есть испытание психики, я бы не смог, где начинается велфер, там заканчивается американская мечта.

Поселился я в графстве Резерфорд, в милях двадцати от Нэшвилла и повесил костюмы во встроенный шкаф. Где они долго висели. Первый раз я надел костюм на свадьбу дочери, а второй на собеседование в Мемфисе по поводу моей петиции на получение гражданства. Двадцать лет вполне достаточно для сознательного принятия решения о месте жительства, точнее для получения места на кладбище с маленьким сереньким столбиком. Каково было моё удивление, когда никого в зале не было в костюмах, все пришли, кто в чём, шортах, джинсах, майках и мятых рубашках. Проводившая собеседование дама, осмотрев меня с ног до головы с вежливой улыбкой спросила:

-Может вам нужен переводчик?

Тут я растерялся и выпалил:

— Si señora.

-Из какой страны вы приехали?- спросила дама.

-Из СССР,-ответил я.

— А почему вам нужен переводчик с испанского?

Тут я снова сказал в невпопад:

-Так я один оказался неприлично одетым в этом зале, в смысле в костюме, растерялся.

Интервью я прошел и на получение сертификата гражданства, но уже в столице штата Нэшвилле, я явился, как все. Самым неприятным была плата за парковку автомобиля, она потянула на 20 долларов. Остальное было незаметно, как рукопожатие чиновника и вручение документов на жительство. Чиновник был такой же незаметный, как все. Я сел в машину и понял, что стал жителем Среднего Запада, а не жителем мегаполиса. В Нью Йорке, плата за парковку в 20 долларов возле официального заведения будет большая радостная неожиданность, там можно и полсотни за полчаса уплатить без всякого сожаления, так вынужденная необходимость. И так, возвращаюсь к Марку Твену:

— В каком бы направлении вы ни поехали, факт остается фактом. Поедете ли им на север, на восток, на юг или запад — безразлично: вы можете проснуться утром и угадать, как далеко вы отъехали, посмотрев, насколько костюмы новых, местных пассажиров утратили изящество и нарядность. Я говорю не только о женщинах, но и с мужчинах. Может быть, тут все дело в уменье держаться; и мне кажется, что это так; ведь немало есть дам и джентльменов в провинциальных городах, для которых наряды шьются у лучших портных и портних Нью-Йорка, но это не меняет дела: наметанный глаз никогда не примет этих людей за нью-йоркцев. Есть какой-то дьявольский шик и грация, и стиль в настоящем, коренном нью-йоркце, которого не добиться одним костюмом.

С тех пор я еще не раз попадал впросак на Среднем Западе. Это, как разбираться в ряби на воде Миссисиппи. Не надо полагаться на старый опыт большого города, там все приезжие, они просто скорректировали многие правила под свои привычки. Чутьё никогда человека не обманет. Можно назвать это и подсознанием и или другим модным термином из санскрита, но стать американцем даже после тридцати лет жизни, нельзя. Надо родиться в Миннеаполисе или Бирмингеме, но только не в Нью Йорке, Чикаго или Лос Анджелесе, там вы останетесь англоговорящим иностранцем из страны ваших родителей. Возвращаюсь к Марку Твену:

— Ну, теперь ты видишь разницу? Это была простая рябь от ветра. Это ветер обманывает.

— Да, вижу, по ведь она в точности похожа на рябь над мелководьем. Как же тут разобраться?

— Не могу тебе сказать. Это чутье. Со временем ты будешь сам во всем разбираться, но не сможешь объяснить, почему и как.

Жизнь в Америке оказалась интересной книгой, написанной на смеси языков, но вполне понятной смеси. Иногда она была аудиокнигой, звучала громко и говорила живым голосом Американского Юга, понять дословно на слух невозможно, а в целом можно догадаться, что whirlpool будет вертолёт. Эту книгу нельзя дочитать до конца, на каждой странице узнаешь что-то новое. Ни одну страницу нельзя пропустить. Нельзя и оторваться, чтобы поискать что-то повеселее. Везде будет одна и та же рябь на воде, а причины ее порождающие будут разные. Но появление ряби это тревожная для иностранца примета. Вроде бы и дома, а не забываешь, что в гостях. Можно видеть только красивые иллюстрации, привыкнуть к ним, а к концу жизни понять, что ни прочитал книгу, а пролистал картинки и на сером могильном столбике в зелёном поле напишут надпись:

-Так закончилось листание картинок.