Стук… шорох и стон.
Нет, это не он!
Пожалуйста, сгинь, пропади!
И сердце немеет в груди.
Тихо. Лишь сердца стук.
Пропал? Ну хоть как-нибудь
Дай знак, что исчез…
И вот… кажется… я идиот.
Улыбка от уха до уха:
«Ты что, не признал, Петруха?
Вот дали боги родню!
Здорово! Дай руку пожму!
Заважничал, чёрт городской!
А бледный-то, бледный какой!
Ну, это легко поправимо!»
Забулькал бутылкой игриво.
«Наливочка — чисто слеза,
Огурчики, хлеб, колбаса.
Ведь я не с пустыми руками,
Сейчас здоровье поправим!»
Каких я монстров боялся?!
Не тех мне надо пугаться.
Ведь после визита родни
Кричала печень: «Умри!»
А мозг выдавал картины
Безвременной жуткой кончины.
Из темноты забвенья
Доносится жуткое пенье.
Не может быть! Это я?!
Последствия сверхпития.
Зловоние дух вышибает
И жижа в рот заползает.
Очнулся — мохом покрыт,
А тело в трясине сидит.
В пупырышках морда и хвост
И гребень игольчатый рос.
А в лапах гадюка дрожала,
Шипела и ядом плевала.
Утопленник рядом сидел,
С ухмылкой на это смотрел.
Племянником весело звал,
Зубами добычу терзал.
Потом призвал подлечиться
И тухлой водицы напиться.
Теперь болото — наш дом
И мы приспособились в нём.
Волнует один лишь вопрос:
Красиво, в пупырышках нос?