Ведьма

Когда Дельва была никому неизвестной ведьмой, она могла позволить себе спокойно обитать в провинции Авьерры и ни перед кем не держать отчета за свои действия. Но годы шли, росло число грехов и добродетелей, а вместе с ними и число тех, кто узнавал имя Дельвы.

И приблизился однажды день, когда сам Король (да будут дни его долги), прислал ей письмо, суть которого сводилась к сухому указу: поселиться в пределах столицы Авьерры, в доступе ко всем основным точкам, но в отдалении от замка, министерств и коллегий чиновников.

-Будь рядом, но не отсвечивай своим присутствием, — фыркнула Дельва, пробежав взглядом письмо, но покорилась и, более того, будучи умной и опытной женщиной, тотчас сожгла письмо Короля (да будут дни его долги), чтобы история не могла употребить факт его переписки с ведьмой ему во вред.

И Дельва переселилась. Ей недолго было собраться – в целом мире она была совершенно одна, зная, что нельзя ей заводить привязанностей, что лучше не иметь семьи, ведь расплачиваться за все ведьмовские дела предстоит еще долгие годы.

Столица Авьерры встретила ее шумом, положенным всякой столице. Дельва забилась в домик на окраине Торговой Площади и принялась ждать.

Долго ждать не пришлось.

***

Большая часть клиентов не изменилась. Приходили бедные или почти бедные горожане и просили микстур для близких. За такое Дельва даже денег не брала – ей пустяк, а счет в грехах будет все ниже.

С другой стороны – с тех, кто богат, она могла взять все по цене, какую считала нужной только взять.

И платили! И возвращались!

Не было выхода.

Летняя ночь отметилась для Дельвы первым серьезным делом. То, что прибыли к ней именно ночью, ее не удивило. Она была достаточно опытна и знала, что всякое, хоть сколько-нибудь важное дело происходит непременно ночью, вдали от любопытных и случайных взглядов.

Так и сейчас. Требовательный, но мгновенно стихший стук в дверь и странная возня разорвали спокойную ночь Дельвы. Она встала с постели, готовая ко всему и ко всем и распахнула последний приют надежды.

***

-Я семь лет этот брак готовил! Семь! А эта…- Купец с ненавистью замахнулся на дочь – тонкую и нежную красавицу юных лет, которая сжалась еще загодя замаха отцовской руки.

-Ну-ну…- примирительно позвала Дельва, — что еще выдумали?

-А как еще? – бесился Купец. – ей партия графская! А она…с конюхом…и вот, затяжелела, как последняя дворовая девка!

Отца душила ярость. Ярость на самого себя, что недоглядел, на жену свою и мать красавицы, что та не научила, на дочь, что не оценила отцовского усилия.

Отца травила обида. На бесполезность теперь уже всех усилий, на дочь, которая не последовала всем его стараниям и как-то вдруг слишком быстро уж выросла, на мир, что вдруг окрасился из ярких надежд в непроглядный тлен.

-Затяжелела! – в отчаянии он махнул рукою. – А я ей партию такую выгадал…а она?

Простая обида, досада и щемящее чувство тоски. Еще до вчерашнего вечера, пока не узнал он о положении дочери своей, думалось ему, что она еще так молода, еще полностью подконтрольна ему и так искренне, так невинна, а сегодня?

-Поди, девица, — посоветовала Дельва, выпроваживая бледную, как смерть и напуганную красавицу прочь из главной комнаты в закуток своей спальни, — приляг на постель.

Сама же Дельва вернулась в комнату и спросила у Купца:

-А ко мне зачем?

-Как? – Купец даже растерялся. – Вытрави плод! Вытрави его из нее, никаких монет не пожалею!

Дельва усмехнулась – за все годы ее жизни она сотни раз слышала такие просьбы, мольбы и даже угрозы:

-Вытрави, все для тебя сделаю!

-Вытрави, пусть никто не узнает!

-Вытрави, а не то я тебе голову прикажу отрубить!

Дельва не боялась ни слез, ни угроз, ни мольбы. После долгих лет жизни пришла к ней другая сторона души, стала она думать о вечном, о пользе своих деяний и о вреде их же.

-Вытравить-то, конечно, быстро, — признала Дельва, вроде бы раздумывая, — а дальше?

-Что «дальше»? – не понял Купец. – заплачу!

-Она больше не родит, — пожала плечами ведьма. – Никогда и никого. Я утробу ей отравлю от всякой жизни и ничего уже не будет. Только смерть.

Купец прикусил язык. Он вспомнил, как молода его дочь, представил, что не будет у его рода наследников…

-А дальше, — продолжала Дельва спокойно, — скажи, Купец, по совести…ты дочь любишь?

Купец взглянул на нее с гневом:

-Конечно!

-Ну…думаешь, простит она тебе такое? Отвернется навек. Если не удавится в тоске, — Дельва принялась перекладывать по столу мелкие камешки, прутики, кости, по которым гадала, — не будет у нее никакой радости.

-Так делать-то что? – Купец в отчаянии вскочил и принялся носиться по маленькой хижине ведьмы, задевая головою висящие с потолка связки перьев и трав, задевая банки и котелки. Дельва не выдержала:

-Сядь, безумец!

Означенный безумец покорно сел, а Дельва, взяв деловой тон, спросила:

-Дочь сохранить хочешь? Хорошо. Послушай совет старой ведьмы – поговори с женихом честь по чести. С отцом его, если надо, с семьей.

-Поговорить? –тупо переспросил Купец.

-Поговорить, — передразнила Дельва. – Ты же брак выгадываешь между своим капиталом и титулом, а не по любви какой. Признай, что дочь оступилась. Если он хочет породниться с твоим домом, то пусть либо сейчас ее замуж берет, чтобы грех сберечь в доме, либо – пусть она родит, а уж потом он на ней женится!

-А если не женится? – жалобно спросил Купец, — скажет, что такая ему не нужна?

-На твой капитал взглянет, на дочь твою посмотрит и женится, — фыркнула Дельва. – А если отказывать начнет, то тоже не беда! Другого подведу, ты за это не бойся. Езжай с миром, сходи с дочерью завтра к жрецам. Помолись с нею. Помирись. Она у тебя одна, а всех благ земных ведь не собрать! Ступай, Купец…

Говорила Дельва тихо, медленно, но голос ее проникал в самое сердце. Вывела ведьма дочь к купцу, тот глянул на нее – бледную и запуганную, готовую ко всем унижениям и к потере самой себя, обнял (и дрогнули от испуга плечи девушки), завернул ее в свой плач и тихо вышел, бросив Дельве на стол кошель с монетами, не глядя.

Да и она считать не стала.

***

Потекли тихие дни. При свете ранних лучей солнца пришла на порог новая гостья. Из знатных – видно сразу, да только видно и то, что денег у нее своих нет. скорее всего, тайком от родни прибежала.

-Ну? – Дельва приветливо улыбается ей, открывая прежде стука дверь. – Чего не спится?

А у гостьи беда. Гостью хотят выдать замуж за одного человека, который загубил уже трех жен.

-Граф Миран! – с ужасом кричит гостья, и заходится в плаче, скрывает лицо руками, боясь показать весь ужас.

Вздрагивает Дельва – знает она это имя очень хорошо.

Полтора года назад прибегала к ней красавица Алейне, умоляла, в ноги падала:

-Не знатная я, но пусть граф Миран будет моим!

-Тиран он, мучитель! В его руках смерть твоя! – Дельва смотрит в священный костер и видит там ревность графа, и видит неосторожную улыбку Алейне кому-то и то, как падает задушенная Алейне на землю, к ногам мужа своего. – одумайся!

Но Алейне, как и все красавицы, капризна. Кричит, топает ногами и требует:

-Пусть он будет моим! Исцелю я его своей любовью!

Дельва уговаривает раз, отговаривает отступиться два, но кто же слушает ее.

-Пусть он будет моим! – кричит Алейне, — а не то – руки на себя наложу!

Дельва пожимает плечами. Она не бог, но бог ей судья. Заговаривает воду, дает её красавице и убегает Алейне…

-Как, граф Миран? – не верит Дельва.

Еще один грех на душу ведьмы. Не отговорила! Не намешала с водой магической воду простую, чтобы эффекта не случилось. И мертва теперь Алейне. Но разве в том вина Дельвы? Если есть на свете меч, несет ли он вину за всех, чья кровь на него пролилась? Если есть яд, виновен ли он в том, что кто-то выливает его в кушанье врагу?

Но Дельва все берет на себя. Берет, чтобы не мучились в подземном мире души…

-Ладно, — Дельва берет флакон, наполняет его из черного кувшина смертью, наполняет его из красного кувшина болью, бросает щепотку дурман травы, разбавляет ольхой, перемешивает в котле сосновые иголки, распаляя их и затачивая к смерти, затем мельчит их…

Готово снадобье, а Дельва учит:

-Он к помолвке прибудет, а ты своего отвращения не показывай. Вышей к его визиту платок, да прежде чем шить, каждую нитку этим смочи. Вышей красиво, как будто бы любишь, а после – ему подари.

Гостья кивает, не зная даже, на что соглашается и что только милосердие Дельвы отводит ее от ада совести.

Дельва платит за других.

-У меня, к несчастью, только это ожерелье, — жалится гостья, хватает рукою массивное фамильное колье и пытается его расстегнуть, — но я…

-Ступай. Граф Миран – мой счет, — успокаивает Дельва.

За Алейне. За то, что не отговорила!

***

Приходит вскоре и сам Король, да будут дни его долги и славы полны.

-Обжилась?

-А много ли мне надо, чтоб обжиться? – смеется Дельва. – Пара пустяков, да пара мелочей. Ну, чтоб тепло еще было.

-Это хорошо…- боится Король. Войны не боится, Совета своего могучего, сына мятежного – никого не боится. А ее боится, потому что все иное – зло знакомое, а здесь – неведомое.

Неведомое сложно понять, проще бояться, а боясь, презирать.

Но Дельва опытная. Она не обижается.

-Чего знать хочешь, мой Король, да будут дни твои долги?

-Ну… — он уверен, что вопрос его имеет лишь один исход, но за годы в политике уже знает, что есть вещи, которые нельзя предугадать, можно ли почувствовать. И сейчас чувствует Король, что-то неладное. – В поход идет моя армия.

Кивает Дельва. Расстилает пергаментный лист по столешнице, раскладывает три пучка сухой мяты, раскатывает ее деревянной скалкой, ссыпает в чашу, разминает ступкой. Горит лист пергамента, а Дельва ссыпает его золу в ту же чашу, разминает до пыли, приговаривает про себя слова заветные…

Долго это тянется для Короля. Невыносимо! Жалеет он уже, что пришел.

А Дельва спокойна. Она знает, что магия – это неспешность, выверенность всех линий и узоров, и размешивает она в воде из белого кувшина сухую пыль трав и золы, выливает ее в печь. Взметается буйное пламя, на миг позволяя узорам скользнуть по покрывалу жизни, открывается будущий знак…

-Ну что? – Король теряет терпение. – победа за Авьерром?

-За Авьерром, — медленно отвечает Дельва, видя, как взметается знамя Авьерры над вражеским, замком, а в процессии триумфа идет…

Похожий на Короля, да будут дни его долги. Но другой.

Брат Короля. Принц крови. Еще один мятежник!

Дельва смотрит левее и видит яд, что льет змеёй в стакан Короля, да сочтены его уже дни. Смотрит вправо и видит, как смерть Короля позволяет войне завершиться победой, когда принц, кровный брат, берет управление.

Политика! Короля спрашивал о победе, а не о себе. Его вина, что не отделяет он себя от трона, сделал его частью себя и мысли даже не допускает о поражении. Его и только его вина!
-Победа Авьерры! – уверенно подтверждает Дельва. Король кидает пару драгоценных монет на ее стол и, преисполненный благородства, поднимается и уходит прочь.

***

Тянется долгая ночь, в которой давно уже нет Дельве сна. Кто-то, отмеченный магической силой всегда несчастен, как и всякий, кто вообще хоть чем-нибудь отмечен. Страшно, бесконечно страшно быть одиноким, но Дельве так даже лучше стало с годами. Люди уходят, а она остается. Остается, чтобы платить за их грехи своими добродетелями.

Только вот страшнее ей все год от года: счет никак не может сравняться! Может быть, в этом неравенстве счета она и отыскала случайно бессмертие?!